Политические институты и конституционное право

Ни термин «институт», ни термин «политический» совершенно точ­ного значения не имеют: в этом-то и кроется трудность определения по­нятия политических институтов. Для начала попытаемся выделить кон­кретное, объективное и научное понятие «политические институты», а потом покажем, какими преимуществами оборачивается употребление этого выражения вместо термина «конституционное право» и наряду с ним.

[...] Поначалу, как указывается в слова ре Литре, слово «институты» означало «все, что изобретено и установлено людьми в отличие от того, что дано от природы»: сексуальный акт, например, есть природный фе­номен, а брак существует как институт. Для Дюркгейма1 и его последо­вателей, наоборот, институтами являются идеи, верования, обычаи, со­циальная практика, которые индивид получает в готовом виде; это — «полностью институционализированная совокупность действий

 

 

___________

1 Дюркгейм Эмиль( 1858—1917) — крупнейший французский философ и социолог.


332 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

или идей, которые индивиды обнаруживают перед собой и которые в той или иной степени им навязаны»; таким образом, институты вовсе не противопоставлены природе, они — естественные факты социаль­ного универсума. И все же определение Дюркгейма чересчур общее. Думается, что термин «институты» можно было бы резервировать для обозначения совокупности идей, верований, обычаев, составляющих упорядоченное и организованное целое (например, брак, семья, выбо­ры, правительство, собственность и т.д.). Удовольствуемся временно этим понятием. [...]

Что касается понятия «политический», то и ясности не больше: по сути оно относится к двум разнопорядковым феноменам.

А. Одни, исходя из этимологии слова, называют политическими ин­ститутами институты государства (от греческого «полис» — город — государство — более или менее соответствующее тому, что мы сегодня называем государством), т.е. институты некой человеческой общности, наилучшим на сегодняшний момент образом организованной и усовер­шенствованной. [...]

Б. Другие относят понятие «политический» к тому основополагаю­щему общественному явлению, которое Дюги1 называл «разделением на управляющих и управляемых». В любой человеческой группировке есть две категории людей: те, кто командуют, и те, кто подчиняются; те, кто отдают приказы, и те, кто им повинуются; начальники и подчинен­ные, управляющие и управляемые. Это фундаментальное различие су­ществует в семье, в самоуправляющей единице, в государстве, в ассо­циациях, в религиозных братствах, в церквах и т.д. Политическими на­зывают такие институты, которые затрагивают правителей и их власть, руководителей и их полномочия.

[...] а) Консервативное понимание политических институтов в XIX в. В XIX в. люди охотно противопоставляли термин «институты» термину «конституция». Первым они обозначали те социальные и по­литические структуры, которые были порождены традицией, историей, нравами, привычками; вторым— подчеркивали вторжение воли, наде­ленной на придание политической власти рациональной и крепкой ор­ганизации. Либералы требовали конституции; консерваторы утвержда­ли верховенство институтов, рассматриваемых ими как «естествен­ные», над конструкциями, полагаемыми как «искусственные». В то же время последние противились изменениям и реформам, ущемляющим

_______________

1 Дюги Леон (1859—1928) — французский теоретик права, конституционалист.


Глава 7. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ОБЩЕСТВА 333

 

 

их интересы. Восхваляя рациональную политическую структуру, ут­вержденную официальным документом, их противники, напротив, хо­тели одним ударом опрокинуть установленные институты и заменить их другими, имеющими иное содержание. Так, термины «конституция» и «конституционное право» получили новаторское звучание, в то время как термин «политические институты» имел консервативный оттенок: установить конституцию означало в каком-то смысле совершить «Ре­волюцию посредством Права».

Сегодня многое изменилось по крайней мере в политически развитых странах (в других ситуация такая же, как в Европе XIX в.). Марксистский анализ распространил идею, частично верную, о том, что либеральный, парламентский способ правления, -установленный конституционным путем, используется «буржуазией» для поддержания своего господства над «пролетариатом» и для сохранения существующего общественного строя. С другой стороны, этот анализ настаивал на том, что право и кон­ституция являются частью общественной «надстройки», базис которой образован экономическими институтами. Приверженность конституци­онным текстам принимает сегодня, таким образом, более или менее кон­сервативный характер. В XIX в. конституций требовали левые партии: ныне о них вспоминают скорее правые партии.

б) Научное понимание политических институтов в настоя­щее время. [...] Параллельно описанной выше эволюции происходила другая. Противопоставление «институтов» и «конституций» более не означает, что акцент делается на традициях вопреки изменениям, на прошлом в противовес реформам: суть в том, что акцент ставится на реальную и конкретную организацию обществ, а не на юридические ус­тановления, которые мы пытаемся к ним приложить, не достигая этого полностью. Это в какой-то степени противостояние факта и права.

Данная эволюция отражает современное развитие социальных наук. Сегодня человеческое общество и его институты рассматриваются как объект науки: в течение последних пятидесяти лет шло мощное разви­тие методов научного наблюдения за общественными явлениями. Ко­нечно, юридические феномены занимают важное место среди общественных явлений, но не только они. К тому же в праве нужно различать то, что является эффективно применимым, и то, что таковым не явля­ется. Закон, юридическое установление, Конституция являются не вы­ражением реального, но попыткой упорядочения реального, попыткой, которая никогда не удается полностью.


334 Раздел III. MFXAНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

Мы видим, таким образом, точное значение термина «политические институты». [...] Это значит, что мы не должны более придерживаться юридического анализа политических институтов, а должны включать его в более полный и объемный анализ социологического характера: анализ, присущий -политической науке. [...] Эта новая ориентация влечет за собой два фундаментальных последствия:

а) первое — она подводит «.расширению поля традиционного ис­следования: отныне мы будем изучать не только те политические ин­ституты, которые регламентированы правом, но и те, которые полнос­тью или частично правом игнорируются, те, которые существуют вне права: например, политические партии, общественное мнение, пропа­ганду, прессу, «группу давления» и т.д.;

б) второе — новая ориентация обязывает к изменению точки зрения внутри традиционного поля исследования: даже те политичес­кие институты, которые регламентированы правом — установлены Конституцией или законами, ее дополняющими, — не должны более изучаться в юридическом аспекте; отныне нужно пытаться определить, в какой мере они функционируют в соответствии с правом, а в какой ускользают от него; необходимо определить их действительное значе­ние, опираясь на факты, а не ограничиваться анализом теоретической важности, которую им придают юридические тексты.

[...] Совокупность политических институтов, действующих в данной стране в данный момент, составляет «политический режим»; в каком-то смысле политические режимы — это созвездия, звездами в которых являются политические институты.[...]

Выражение «общая теория» употребляется нами не в философ­ском, а в научном смысле. Речь идет не об абстрактных рассуждениях о том, какой политический режим является наилучшим по отношению к заранее определенной системе ценностей, а о сравнительном иссле­довании существующих политических режимов, с тем чтобы выявить их общие черты и различия и на этом основании выстроить типологию, на­столько далекую от искусственности, насколько это вообще возможно.

Не будем рассматривать влияние, власть с философской или мета­физической точек зрения. Не будем задаваться вопросом о том, оправ­дана ли эта власть теоретически или нет, приемлемо ли с позиций ра­зума то, что одни люди команду ют другим и. Существование власти ус­тановлено во всех человеческих сообществах, особенно в националь­ных государствах — нациях: посмотрим же, с помощью каких практи­ческих средств эта власть заставляет уважать себя, какими способами


Глава 7. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ОБЩЕСТВА 335

 

она добивается повиновения. Первостепенное значение для этого имеют доктрины, рассматривающие природу власти: они представляют собой один из тех способов, которыми власть добивается послушания (или, напротив, одно из препятствий этому послушанию). Власть не просто материальный факт, «вещь», как сказал бы Дюркгейм: она глу­боко проникнута идеями, верованиями, коллективными представле­ниями. То, что люди думают о власти, является одной из ее фундамен­тальных основ.

Среди этих верований и коллективных представлений идея права в современных, особенно этатических, обществах играет основопола­гающую роль. Для современного общества власть в государстве долж­на осуществляться в правовых формах, в соответствии с правовыми процедурами: власть должна соответствовать некой концепции права. Подобная связь власти и права постоянно ставится под сомнение в СССР, в коммунистических учениях: однако она остается глубоко уко­рененной в верованиях западного человека. Поэтому необходимо рас­смотреть ее отдельно.

С другой стороны, понятие государства-нации, т.е. социального пространства, на котором власть организована наилучшим образом и осуществляется наиболее полно, подвергается ожесточенным напад­кам со стороны федералистских теорий, постоянно укрепляющих свои позиции. Некоторое обесценение государства обязывает нас поставить вопрос о властях предержащих и сравнить тех, кто правит государст­вом, с теми, кто управляет различными социальными группами.

[...] Напомним, что данная проблема рассматривается здесь под углом зрения фактов, а не теорий. Мы не пытаемся выяснить, является ли власть логически, доктринально обоснованной в соответствии с той или иной концепцией мира и человека. Мы лишь пытаемся описывать и анализировать конкретные основания власти. Вопрос не стоит: нужно или не нужно подчиняться власти? Мы хотим узнать, в какой мере люди действительно подчиняются и по каким конкретным причинам это про­исходит.

Ответить на поставленный таким образом вопрос непросто. Эта фун­даментальная проблема политической науки является одной из наибо­лее сложных: будь она полностью прояснена, политическая наука до­стигла бы своей главной цели — познания природы власти. Но до этого еще далеко. Поэтому большая часть рассуждении, которые последуют ниже, будет носить весьма общий и достаточно гипотетический харак­тер.


336 Раздал III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

Для удобства изложения проведем различие между двумя большими категориями оснований власти: к одной категории относятся основа­ния, исходящие от принуждения, к другой — те, что примыкают к ве­рованиям. Однако эта классификация является весьма произвольной: на самом деле верования используются в качестве элементов принуж­дения, а принуждение редко применяется .в чистом виде, вне связи с ве­рованиями. В действительности принуждение и верования как основа­ния власти тесно переплетены друг с другом. Мы будем неустанно по­вторять, что власть как любой общественный феномен неотделима от идеологии, мифов, коллективных представлений, создаваемых людьми в отношении власти.

[...] Термин «принуждение» используется здесь в достаточно широ­ком и, следовательно, неопределенном смысле: он обозначает всякий внешний по отношению к индивиду фактор, оказывающий на него дав­ление в направлении подчинения правителям. Речь может идти о при­нуждении чисто материальном и физическом (полиция или армия), о принуждении психологическом или психосоциологическом, являю­щемся результатом давления обычаев или воздействия пропаганды.

Суммируя, попытаемся выделить среди этих форм принуждения общее социальное давление, материальное принуждение со стороны властей, пропаганду властей (или принуждение с помощью убеждения: принуждение с анестезией).

[... ] Мы подчиняемся руководителям какой-либо социальной группы в силу того, что группа в целом побуждает к повиновению: авторитет, власть основываются прежде всего на этом коллективном безличном принуждении, которое не всегда осознается как принуждение теми, кто его испытывает; впрочем, по мере привыкания людей к принуждению оно становится для них естественным. Конформизм представляет собой один из фундаментальных источников подчинения власти.

а) «Естественный» характер подчинения. Во Франции много говорят «о фрондерском» характере индивидов, их естественной пред­расположенности к непослушанию, езде в «запрещенном направле­нии», уклонению от уплаты налогов, сопротивлении приказам началь­ства. Достаточно представить себе сложность поддержания порядка в классе и склонность школьников к шуму и толкотне, чтобы с первого же взгляда усомниться в естественном характере подчинения.

И тем не менее это соответствует истине. Заметим сначала, что дух гражданского неповиновения неодинаково развит в разных странах и что особенно он силен во Франции, главным образом на Юге (как и у


Глава 7. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ОБЩЕСТВА 337

 

всех народов Средиземноморья): а поездка в Великобританию, Нидер­ланды или Скандинавию продемонстрирует естественный характер по­виновения властям. Добавим к этому, что во Франции, как и у других наций подобного типа, сопротивление государственной власти соседст­вует с подчинением авторитету других социальных групп — к примеру, семейных или религиозных. Это просто может быть признаком слабос­ти уз национальной солидарности. Но в любом случае в обычное время это сопротивление весьма ограниченно. Жульничают в мелочах, но в целом повинуются.

Нужно, впрочем, договориться о смысле, который мы вкладываем в слово «естественный». С социологической точки зрения под «естест­венным» понимается то, что соответствует общепринятому поведению. «Естественным» является то, что совпадает со среднестатистическими значениями. Очевидно, что в обычное время бунтари и неслухи состав­ляют крошечное меньшинство во всех социальных группах. И речь идет не только об «активных бунтарях», приводящих свои действия в соот­ветствие с намерениями, но и о «пассивных», которые хотели бы ослу­шаться, но не решаются из-за страха перед государственным принуж­дением. Конечно, множество людей ругают «власть», «правительст­во», «министров» и т.д., но они имеют претензии к форме или существу их действий, а не к самому факту их существования. Они выражают не­согласие по поводу личности и поведения людей, стоящих у власти, но не ставят под сомнение само существование власти, которой следует подчиниться.[...]

б) Факторы естественного подчинения. Здесь мы ограничимся несколькими общими предположениями. Похоже, что рациональные факторы имеют меньшее значение, чем факторы иррациональные.

1°. Рациональные факторы. Размышляя, люди приходят к призна­нию необходимости власти и подчинения. Они легко понимают, что ни одна социальная группа не может существовать без власти, которая бы поддерживала в ней минимум порядка. В крайнем случае в полной анар­хии Можно жить вдвоем или втроем: для ста человек это становится совершенно невозможным. Так, отмечая пользу власти, люди приходят к тому, что начинают рассматривать ее как естественную.

Рациональный фактор не является, наверное, самым значимым: на основании опыта он дает оправдание необходимости подчинения власти и позволяет каждому примирить совесть с деяниями. Но факт естественного подчинения, безусловно, предшествует любым рассуждениям:

 


338 Раздел III. MEXAНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

сначала люди естественным образом подчиняются, а затем оправдыва­ют свое подчинение.

2°. Иррациональные факторы. Основную роль здесь, похоже, иг­рают традиция и воспитание. Властям подчиняются потому, что таков обычай. Руководителей принимают потому, что они были всегда и их авторитет предстает в качестве такого же необсуждаемого и естествен­ного феномена, как вода, огонь, дождь или град. (N.B.: «естественное» здесь употребляется не в социологическом, а в обычном смысле.) Мысль о том, что можно жить без руководителя, большинству даже не приходит в голову, ибо ни одна конкретная вещь на эту мысль не наво­дит (а те, кого она посещает, считают ее нелепицей, абсурдом, неосу­ществимым мечтанием). Социальная действительность — такая, какой она прямо и непосредственно познается людьми, — содержит в себе идею руководства, авторитета, властвования.

Воспитание значительно усиливает это чувство послушания. С самого раннего возраста маленького человечка учат подчиняться воле родителей, слушаться их указаний: в обществе детей и родителей пер­вые являются управляемыми, вторые — управляющими. Затем школа с ее учителями, воспитателями, директорами, с ее системой санкций и принуждений крепко вдалбливает чувство власти и повиновения. Нрав­ственное и религиозное воспитание (а также преподавание истории) дополняет это общее образование. По мере того, как ребенок развива­ется и осознает окружающее его общество, разворачивающийся перед ним спектакль устоявшейся и всеохватывающей власти подхватывает эстафету, переданную родителями и учителями. Приученный к послу­шанию, ребенок видит, что оно присутствует везде. Юношеское стрем­ление к самостоятельности приведет подростка лишь к утверждению его равенства с прежними руководителями (учителями и родителями): это значит, что теперь он будет повиноваться тем же руководителям, что и они, без посредников.

[...] Общее социальное давление подписывается и усиливается ма­териальным принуждением правителей. Власть не является, как наив­но полагают некоторые, чисто силовым феноменом: ее формирует мно­жество других составляющих. Иногда даже кажется, что сила здесь иг­рает относительно второстепенную роль: когда власти необходимо при­менить силу для достижения повиновения, это значит, что ее основания пошатнулись; диктатура, как мы увидим дальше, — это болезнь власти, проистекающая из ослабления верований, которые ее обычно поддер­живают.


Глава 7. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ОБЩЕСТВА 339

 

Между тем сила, бесспорно, играет важную роль в этой области. Го­сударство опирается не только на человека с ружьем: но без него нет государства. Необходимо выделить внутри этих силовых феноменов не­сколько элементов, варьирующихся в зависимости от типа общества.

а) Физическое принуждение. В чистом виде проявляется в физи­ческом превосходстве. Когда самый мускулистый становится во главе ватаги мальчишек или хулиганов, тогда и проявляет себя самый про­стейший феномен властвования. Подобным же образом эта примитив­ная сила присутствует и во власти отца над ребенком, мужа над женой, учителя над учеником.

Однако в более сложном и более цивилизованном обществе физи­ческая сила дематериализуется и интеллектуализируется: с одной сто­роны, в дело вмешиваются ловкость и ум, с другой — техника и орга­низация. В рамках современных государств, например, физическое принуждение приняло более тонкую форму уголовных процедур и по­лицейских акций, не претерпев при этом глубинных изменений: в слу­чае конфликта между управляющими и управляемыми последнее слово остается за первыми, так как они могут физически принудить вторых подчиниться своей воле. Тюрьмы, пытки («рукоприкладство» как смяг­ченная форма пыток), казнь, присутствующие в уголовных кодексах и полицейской практике всех государств, являются средствами физичес­кого принуждения. Полицейские дубинки и пистолеты — даже армей­ские танки и пулеметы в случае революции — имеют ту же природу. За красными мантиями судей и интеллектуальными построениями юрис­тов всегда скрывается элемент насилия. И те, кто это отрицает, часто являются наилучшими пособниками насилия, помогая скрывать под маской ягненка волчьи зубы.

б) Принуждение личным воздействием. В небольших социальных группах «личное воздействие» руководителей играет важную роль в обеспечении послушания: на членов групп давит своего рода моральное принуждение. Термин «воздействие», используемый в повседневном языке, имеет очень неопределенное значение; мы намеренно отказа­лись его уточнять, ибо он обозначает такой же неопределенный, но ре­альный феномен.

В школах есть учителя, у которых не шумят не потому, что они стро­же наказывают, и не потому, что они более знающие и интересные люди, а просто потому, что они «пользуются авторитетом». Подобным же образом не всегда самый сильный или самый умный оказывается во главе компании играющих сорванцов или банды злоумышленников, нарушающих

 


340 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

законы: во главе становится тот, кто имеет наибольший «ав­торитет». «Личное воздействие» можно было бы сравнить с «шаман­ством»: этим понятием некоторые племена обозначают таинственную способность, заставляющую повиноваться определенному колдуну, вождю.

В больших сообществах, таких, как нации, «личное воздействие», «шаманство» играют менее важную роль, ибо власть институционали-зирована и менее персонализирована: прямой контакт между руково­дителем и теми, кем он руководит, весьма незначителен. Для воспол­нения в дело вступает пропаганда. [...] Можно было бы предположить, что современная техника в какой-то мере возвращает «личному воздей­ствию» былую значимость: фотография, кино, телевидение восстанав­ливают личный контакт между вождем и массами (улыбка Рузвельта). Но подобный контакт скорее иллюзорен, чем реален. Прежде всего по­тому, что эффективная власть принадлежит больше институтам, чем правителям; потому также, что этот контакт посредством имиджа под­меняет действительное влияние внешним видом, который более зави­сит от артистических способностей человека, чем от собственно «ша­манства». Разумеется, сохраняется влияние руководителя на своих близких, его власть над своими сотрудниками: но это — скорее пробле­ма внутренней организации властных институтов, чем собственно ос­нований властвования. [...]

в) Экономическое принуждение. Экономическое принуждение очень близко по своему происхождению к физическому. Тот, кто может лишить человека средств к существованию, легко добивается его пови­новения. Сколько рабочих и служащих подчиняются своему патрону по этой фундаментальной причине?

К тому же политическая власть и экономическое принуждение тесно связаны. По общему правилу во все исторические эпохи класс, владею­щий средствами производства и богатством, обладает и политическим влиянием и удерживает власть. Феодализм отдал государство в руки зе­мельных собственников в ту эпоху, когда основным источником богат­ства была земля. Карл Маркс охарактеризовал современное ему госу­дарство как инструмент господства промышленной и торговой буржуа­зии в эпоху, когда основой богатства стали промышленность и торгов­ля: политические свободы, официально признанные за всеми гражда­нами, были скорее формальными, нежели реальными, для тех, кто не имел экономической возможности ими воспользоваться. [...] Когда изу­чаешь реальное и конкретное функционирование современных обществ,


Глава 7. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ОБЩЕСТВА 341

 

 

то поражаешься той огромной роли, которую за юридическим и конституционным фасадом играют в них деньги. Деньги, конечно, яв­ляются не единственным, но основным источником власти. Тема «все­властия денег», так часто звучащая в литературе, несет в себе глубокую истину.

Без сомнения, экономическая и политическая власть не обязатель­но концентрируются в одних и тех же руках. Верно, что в либеральных государствах XIX в. «власть денег» существовала практически в чистом виде. Сегодня это уже не столь верно: профсоюзы, рабочие партии, раз­ного рода группы, высокопоставленные чиновники образуют большое число центров силы, соперничающих с финансовыми и промышленны­ми магнатами. Ситуация подобного «плюрализма» гарантирует, впро­чем, некоторую свободу. Но она очень хрупка: само развитие техники побуждает ко все большему вмешательству государства в экономику, что порождает тенденцию к концентрации политической и экономичес­кой власти в невиданных ранее размерах. [...]

г) Принуждение организацией. Наряду с традиционными и клас­сическими формами принуждения, которые только что были рассмот­рены, мы сегодня обнаруживаем появление новых, менее прямых, более замаскированных и, без сомнения, более эффективных форм принуждения (в силу того, что они менее заметны для тех, кто подвер­гается их воздействию).

Сегодня разработаны технологии объединения людей в рамках ас­социаций и коллективных организаций, позволяющие добиваться под­чинения тем более полного, что оно приемлемо и желаемо теми, кто подчиняется. Здесь невозможно дать даже общее описание этих техно­логий, наилучшими образцами которых являются профсоюзы, но осо­бенно некоторые политические партии — например, коммунистичес­кая: чересчур схематизируя различные элементы этой организации, мы рискуем исказить очень сложную и неоднозначную действительность. Разделенность людей на небольшие, но очень сплоченные первичные организации (например, коммунистические ячейки), изолированность каждой из этих первичных групп от остальных системой «вертикальных связей», систематическое использование делегирования власти и не­прямого голосования, практически приводящих к образованию класса кооптированных и дисциплинированных руководителей, полупрофес­сионалов «внутренней партии», сочетание подлинной и серьезной дис­куссии с практикой единогласного принятия решений, выполняемых с железной неукоснительностью, — все эти разнообразные элементы


342 Раздел 111. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

 

(да и многие другие) формируют предельно крепкую и сплоченную со­циальную арматуру, позволяющую организовывать большие массы людей и устанавливать над ними предельно сильную власть.

Речь здесь не идет о принуждении в прямом смысле слова, предпо­лагающем внешнее воздействие на принуждаемого: ведь система по­зволяет руководителям все время «прислушиваться к массам», сохра­нять близость к управляемым и знать их чаяния, чтобы таким образом выражать волю людей, одновременно управляя ими. С другой стороны, система прочно опирается на пропаганду, технология которой тесно связана с ее собственной.

[...] Вторая мировая война и современные тоталитарные режимы служат прекрасной иллюстрацией эффективности пропаганды. В наши дни она получила еще большее развитие, так как достижения общест­венных наук и психологии позволили лучше понять побудительные при­чины человеческой деятельности и воздействовать на них. Пропаганда, однако, существовала всегда.

а) Классическая пропаганда. Пропаганду можно определить как усилие, совершаемое правительством для того, чтобы убедить управ­ляемых подчиниться ему. Вместо того чтобы принуждать, следует убеждать: в действительности же способы, применяемые для достиже­ния такого убеждения, делают его разновидностью косвенного принуж­дения. Отсюда и вытекает определение пропаганды, данное одним из современных авторов: «насилование толпы».

Когда правительство убеждает своих подданных подчиняться с по­мощью внушаемого им страха, речь идет не о пропаганде, а о простом и чистом принуждении. Однако разделяющая их граница неопределенна. «Показать свою силу для того, чтобы не пришлось ее применять» — эта формула Лиоте1 уже приближается к пропаганде. Когда демонстри­руют (или делают вид, что демонстрируют) отсутствующую силу, грани­ца пересечена. [...] То же происходит, когда пытаются внушить почита­ние или обожание, основанное на естественном или сверхъестествен­ном превосходстве, а не страх, основанный на материальной силе. В этом смысле все методы, используемые правителями для укрепления своего престижа, относятся к пропаганде (вера в свое предназначение, непогрешимость, великолепие костюмов, пышность декора, церемони­ал и т.п.). Но собственно пропаганда служит главным образом для того,

__________________

1 Лиоте — французский генерал, руководивший колонизацией Марокко, военный министр в правительстве Бриана (1916 г.).


Глава 7. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ОБЩЕСТВА 343

 

 

чтобы убедить управляемых в том, что их правительство является луч­шим из всех возможных и что благодаря ему они живут счастливо, го­раздо счастливее, чем при любом другом правительстве, потому что оно борется за справедливость, изобилие, равенство, свободу и т.д. (в зави­симости от исторической эпохи и народных чаяний акцент делается на ту или иную из основополагающих добродетелей).

Почти все правительства использовали пропаганду подобным обра­зом, но вплоть до наших дней лишь немногие делали это систематичес­ки, прибегая к услугам специально приставленных к этой работе людей. Немаловажную в данной области роль играли писатели (и в целом твор­ческая публика, интеллектуалы), а также духовенство. [...]

б) Современная пропаганда. С распространением образования и введением всеобщего избирательного права стало необходимым убеж­дать не только «просвещенную элиту», но и народные массы. Открытия в области социальной психологии позволяли это сделать. Исключи­тельный успех методов американской рекламы, базирующихся на тех же принципах, убеждал в эффективности системы: современное госу­дарство перенесло их в сферу политики и приспособило к ней.

Однако пропаганда меняется в зависимости от политического режи­ма.[...] В западных демократических государствах она, как правило, раз­вита менее, чем в странах с авторитарной структурой: наличие оппози­ции, старательно критикующей правительство, стесняет ее развитие;

достаточно развитое общественное мнение заставляет, с другой сторо­ны, прибегать к тонкостям и предосторожностям. Глубокое различие су­ществует и между пропагандой фашистских и пропагандой коммунис­тических режимов: основанная на всесторонне разработанном интел­лектуально обеспеченном учении, коммунистическая пропаганда делает главную ставку на разум, понимание. Тем не менее сходство методов, используемых различными государствами во внешнеполитической про­паганде (признанной укрепить их международный авторитет), показы­вает глубокое единство технологий современной пропаганды.

[...] Как уже было сказано, феномен власти проявляется во всех че­ловеческих сообществах. Каждое из них образует рамки, внутри кото­рых осуществляется власть: в семье — власть отца, в профсоюзе — его лидера, в ассоциации — председателя, в коммуне — мэра, в Цер­кви — папы и т.д. Все эти группы не отделены друг от друга: напро­тив — соединены сложными зависимостями. Между ними существует определенная субординация, в соответствии с которой руководители одной группы имеют преимущества перед другими группами. Таким образом,


344 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

 

власть не распределена строго поровну и в неизменных объемах между разными социальными группами.

Печатается по: Антология мировой политической мысли: В 5 т. М., 1997. Т. II. С. 644—655.

Глава 8

ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ

Ф.а.фонхайек

Дорога к рабству

[...] На протяжении двадцати пяти лет, пока призрак тоталитаризма не превратился в реальную угрозу, мы неуклонно удалялись от фунда­ментальных идей, на которых было построено здание европейской ци­вилизации. Путь развития, на который мы ступили с самыми радужны­ми надеждами, привел нас прямо к ужасам тоталитаризма. И это было жестоким ударом для целого поколения, представители которого до сих пор отказываются усматривать связь между двумя этими фактами. Но такой результат только подтверждает правоту основоположников фи­лософии либерализма, последователями которых мы все еще склонны себя считать. Мы последовательно отказались от экономической сво­боды, без которой свобода личности и политическая в прошлом никогда не существовали. И хотя величайшие политические мыслители XIX в. — де Токвиль и лорд Эктон — совершенно недвусмысленно ут­верждали, что социализм означает рабство, мы медленно, но верно про­двигались в направлении к социализму. Теперь же, когда буквально у нас на глазах появились новые формы рабства, оказалось, что мы так прочно забыли эти предостережения, что не можем увидеть связи между этими двумя вещами.

Современные социалистические тенденции означают решительный разрыв не только с идеями, родившимися в недавнем прошлом, но и со всем процессом развития западной цивилизации. Это становится со­вершенно ясно, если рассматривать нынешнюю ситуацию в более мас­штабной исторической перспективе. Мы демонстрируем удивительную готовность расстаться не только со взглядами Кобдена и Брайта, Адама


Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 345

 

 

Смита и Юма или даже Локка и Мильтона, но и с фундаментальными ценностями нашей цивилизации, восходящими к античности и христи­анству. Вместе с либерализмом XVIII—XIX вв. мы отметаем принципы индивидуализма, унаследованные от Эразма Роттердамского и Монтеня, Цицерона и Тацита, Перикла и Фукидида.

Нацистский лидер, назвавший национал-социалистскую револю­цию контрренессансом, быть может, и сам не подозревал, в какой сте­пени он прав. Это был решительный шаг на пути разрушения цивили­зации, создававшейся начиная с эпохи Возрождения и основанной прежде всего на принципах индивидуализма. Слово «индивидуализм» приобрело сегодня негативный оттенок и ассоциируется с эгоизмом и самовлюбленностью. Но, противопоставляя индивидуализм социализ­му и иным формам коллективизма, мы говорим совсем о другом каче­стве, смысл которого будет проясняться на протяжении всей этой книги. Пока же достаточно будет сказать, что индивидуализм, уходящий корнями в христианство и античную философию, впервые получил пол­ное выражение в период Ренессанса и положил начало той целостнос­ти, которую мы называем теперь западной цивилизацией. Его основной чертой является уважение к личности как таковой, т.е. признание аб­солютного суверенитета взглядов и наклонностей человека в сфере его жизнедеятельности, какой бы специфической она ни была, и убежде­ние в том, что каждый человек должен развивать присущие ему даро­вания. Я не хочу употреблять слово «свобода» для обозначения цен­ностей, господствующих в эту эпоху: значение его сегодня слишком размыто от частого и не всегда уместного употребления. «Терпи­мость» — вот, может быть, самое точное слово. Оно вполне передает смысл идеалов и ценностей, находившихся в течение этих столетий в зените и лишь недавно начавших клониться к закату, чтобы совсем ис­чезнуть с появлением тоталитарного государства.

Постепенная трансформация жестко организованной иерархичес­кой системы — преобразование ее в систему, позволяющую людям по крайней мере пытаться самим выстраивать свою жизнь и дающую им возможность выбирать из многообразия различных форм жизнедея­тельности те, которые соответствуют их склонностям, — такая транс­формация тесно связана с развитием коммерции. Новое мировоззре­ние, зародившееся в торговых городах Северной Италии, распростра­нялось затем по торговым путям на запад и на север, через Францию и Юго-Западную Германию в Нидерланды и на Британские острова, прочно укореняясь всюду, где не было политической деспотии, способной


346 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

 

его задушить. В Нидерландах и Британии оно расцвело пышным цветом и впервые смогло развиваться свободно в течение долгого вре­мени, становясь постепенно краеугольным камнем общественной и по­литической жизни этих стран. Именно отсюда в конце XVII—XVIII вв. оно начало распространяться вновь, уже в более развитых формах, на запад и на восток, в Новый Свет и в Центральную Европу, где опусто­шительные войны и политический гнет не дали в свое время развивать­ся росткам этой новой идеологии.

На протяжении всего этого периода новой истории Европы гене­ральным направлением развития было освобождение индивида от раз­ного рода норм и установлении, сковывающих его повседневную жиз­недеятельность. И только когда этот процесс набрал достаточную силу, стало расти понимание того, что спонтанные и неконтролируемые уси­лия индивидов могут составить фундамент сложной системы экономи­ческой деятельности. Обоснование принципов экономической свободы следовало, таким образом, за развитием экономической деятельности, ставшей незапланированным и неожиданным побочным продуктом свободы политической. [...]

Сама природа принципов либерализма не позволяет превратить его в догматическую систему. Здесь нет однозначных, раз и навсегда уста­новленных норм и правил. Основополагающий принцип заключается в том, что, организуя ту или иную область жизнедеятельности, мы долж­ны максимально опираться на спонтанные силы общества и как можно меньше прибегать к принуждению. Принцип этот применим в бессчет­ном множестве ситуаций. Одно дело, например, целенаправленно со­здавать системы, предусматривающие механизм конкуренции, и совсем другое — принимать социальные институты такими, какие они есть. Наверное, ничто так не навредило либерализму, как настойчивость не­которых его приверженцев, твердолобо защищавших какие-нибудь эм­пирические правила, прежде всего «laissez faire». [...]

Либерал относится к обществу, как садовник, которому надо знать как можно больше о жизни растения, за которым он ухаживает. [...]

Итак, социализм вытеснил либерализм и стал доктриной, которой придерживаются сегодня большинство прогрессивных деятелей. Но это произошло не потому, что были забыты предостережения великих либеральных мыслителей о последствиях коллективизма, а потому, что людей удалось убедить, что последствия будут прямо противоположны­ми. Парадокс заключается в том, что тот самый социализм, который всегда воспринимался как угроза свободе и открыто проявил себя в качестве


Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 347

 

 

реакционной силы, направленной против либерализма Фран­цузской революции, завоевал всеобщее признание как раз под флагом свободы. Теперь редко вспоминают, что вначале социализм был откро­венно авторитарным. Французские мыслители, заложившие основы современного социализма, ни минуты не сомневались, что их идеи можно воплотить только с помощью диктатуры. Социализм был для них попыткой «довести революцию до конца» путем сознательной реорга­низации общества на иерархической основе и насильственного уста­новления «духовной власти». Что же касается свободы, то основатели социализма высказывались о ней совершенно недвусмысленно. Кор­нем всех зол общества девятнадцатого столетия они считали свободу мысли. А предтеча нынешних адептов планирования Сен-Симон пред­сказывал, что с теми, кто не будет повиноваться указаниям предусмот­ренных его теорией плановых советов, станут обходиться как со скотом.

Лишь под влиянием мощных демократических течений, предшест­вовавших революции 1848 г., социализм начал искать союза со свобо­долюбивыми силами. Но обновленному «демократическому социализ­му» понадобилось еще долгое время, чтобы развеять подозрения, вы­зываемые его прошлым. А кроме того, демократия, будучи по своей сути индивидуалистическим институтом, находилась с социализмом в непри­миримом противоречии. Лучше всех сумел разглядеть это де Токвиль. «Демократия расширяет сферу индивидуальной свободы, — говорил он в 1848 г., — социализм ее ограничивает. Демократия утверждает высочайшую ценность каждого человека, социализм превращает чело­века в простое средство, в цифру. Демократия и социализм не имеют между собой ничего общего, кроме одного слова: равенство. Но по­смотрите, какая разница: если демократия стремится к равенству в сво­боде, то социализм — к равенству в рабстве и принуждении». [...]

Обещание свободы стало, несомненно, одним из сильнейших орудий социалистической пропаганды, посеявшей в людях уверенность, что социализм принесет освобождение. Тем более жестокой будет траге­дия, если окажется, что обещанный нам Путь к Свободе есть в дейст­вительности Столбовая Дорога к Рабству. Именно обещание свободы не дает увидеть непримиримого противоречия между фундаментальны­ми принципами социализма и либерализма. Именно оно заставляет все большее число либералов переходить на стезю социализма и нередко позволяет социалистам присваивать себе само название старой партии свободы. В результате большая часть интеллигенции приняла социа­лизм, так как увидела в нем продолжение либеральной традиции. Сама


348 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

мысль о том, что социализм ведет к несвободе, кажется им поэтому аб­сурдной.

Однако в последние годы доводы о непредвиденных последствиях социализма, казалось бы, давно забытые, зазвучали вдруг с новой силой, причем с самых неожиданных сторон. Наблюдатели один за другим стали отмечать поразительное сходство условий, порождаемых фашизмом и коммунизмом. Факт этот вынуждены были признать даже те, кто первоначально исходил из прямо противоположных установок. И пока английские и иные «прогрессисты» продолжали убеждать себя в том, что коммунизм и фашизм — полярно противоположные явления, все больше людей стали задумываться, не растут ли эти новоявленные тирании из одного корня. Выводы, к которым пришел Макс Истмен, старый друг Ленина, ошеломили даже самих коммунистов. «Стали­низм, — пишет он, — не только не лучше, но хуже фашизма, ибо он гораздо более беспощаден, жесток, несправедлив, аморален, антиде­мократичен и не может быть оправдан ни надеждами, на раскаянием». И далее: «Было бы правильно определить его как сверхфашизм». Но еще более широкое значение приобретают заключения Истмена, когда мы читаем, что «сталинизм — это и есть социализм в том смысле, что он представляет собой неизбежный, хотя и непредвиденный результат национализации и коллективизации, являющихся составными частями плана перехода к социалистическому обществу». [...]

Нет ничего удивительного в том, что в Германии до 1933 г., а в Ита­лии до 1922 г. коммунисты и нацисты (соответственно — фашисты) чаще вступали в столкновение друг с другом, чем с иными партиями. Они боролись за людей с определенным типом сознания и ненавидели друг друга так, как ненавидят еретиков. Но их дела показывали, на­сколько они были в действительности близки. Главным врагом, с кото­рым они не могли иметь ничего общего и которого не наделялись пере­убедить, был для обеих партий человек старого типа, либерал. Если для коммуниста нацист, для нациста коммунист и для обоих социалист были потенциальными рекрутами, т.е. людьми неправильно ориентирован­ным, но обладающими нужными качествами, то с человеком, который по-настоящему верит в свободу личности, ни у кого из них не могло быть никаких компромиссов. [...]

Для тех, кто наблюдал за эволюцией от социализма к фашизму с близкого расстояния, связь двух этих доктрин проявлялась со все боль­шей отчетливостью. И только в демократических странах большинство людей по-прежнему считают, что можно соединить социализм и свободу.


Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 349

 

 

Я не сомневаюсь, что наши социалисты все чаще исповедуют либе­ральные идеалы и готовы будут отказаться от своих взглядов, если уви­дят, что осуществление их программы равносильно потере свободы. Но проблема пока сознается очень поверхностно. Многие несовместимые идеалы каким-то образом легко сосуществуют в сознании, и мы до сих пор слышим, как всерьез обсуждаются заведомо бессмысленные поня­тия, такие, как «индивидуалистический социализм». Если в таком со­стоянии ума мы рассчитываем заняться строительством нового мира, то нет задачи более насущной, чем серьезное изучение того, как разви­вались события в других странах. И пускай наши выводы будут только подтверждением опасений, которые высказывались другими, все равно, чтобы убедиться, что такой ход событий является не случайным, надо всесторонне проанализировать попытки трансформации общест­венной жизни. Пока все связи между фактами не будет выявлены с пре­дельной ясностью, никто не поверит, что демократический социа­лизм — эта великая утопия последних поколений — не только недо­стижим, но что действия, направленные на его осуществление, приве­дут к результатам неожиданным и совершенно неприемлемым для его сегодняшних сторонников.

Прежде чем мы сможем двигаться дальше, надлежит прояснить одно недоразумение, которое в значительной степи повинно в том, что в нашем обществе происходят вещи, ни для кого не желательные. Недо­разумение это касается самого понятия «социализм». Это слово неред­ко используют для обозначения идеалов социальной справедливости, большего равенства, социальной защищенности, т.е. конечных целей социализма. Но социализм — это ведь еще и особые методы, с помощью которых большинство сторонников этой доктрины надеются этих целей достичь, причем, как считают многие компетентные люди, методы эф­фективные и незаменимые. Социализм в этом смысле означает упразд­нение частного предпринимательства и создание системы «плановой экономики», где вместо предпринимателя, работающего для достиже­ния прибыли, будут созданы централизованные планирующие органы.

[...] Не следует также забывать, что социализм — самая влиятель­ная на сегодняшний день форма коллективизма или «планирования», под воздействием которой многие либерально настроенные люди вновь обратились к идее регламентации экономической жизни, отброшенной в свое время, ибо, если воспользоваться словами Адама Смита, она ста­вит правительство в положение, в котором, «чтобы удержаться, оно должно прибегать к произволу и угнетению».


350 Раздел 111. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

[...] Популярность идеи «планирования» связана прежде всего с со­вершенно понятным стремлением решать наши общие проблемы по возможности рационально, чтобы удавалось предвидеть последствия наших действий. В этом смысле каждый, кто не является полным фа­талистом, мыслит «планово». И всякое политическое действие — это акт планирования (по крайней мере должно быть таковым), хорошего или плохого, умного или неумного, прозорливого или недальновидного, но планирования. Экономист, который по долгу своей профессии при­зван изучать человеческую деятельность, неразрывно связанную с пла­нированием, не может иметь ничего против этого понятия. Но дело за­ключается в том, что наши энтузиасты планового общества используют этот термин совсем в другом смысле. Они не ограничиваются утверж­дением, что, если мы хотим распределять доходы или блага в соответ­ствии с определенными стандартами, мы должны прибегать к планиро­ванию. Как однажды создать рациональную систему, в рамках которой будут протекать различные процессы деятельности, направляемые ин­дивидуальными планами ее участников. Такое либеральное планирова­ние авторы подобных теорий вовсе не считают планированием, и, дей­ствительно, здесь нет никакого плана, который бы в точности предус­матривал, кто и что получит. Но наши адепты планирования требуют централизованного управления всей экономической деятельностью, осуществляемой по такому единому плану, где однозначно расписано, как будут «сознательно» использоваться общественные ресурсы, чтобы определенные цели достигались определенным образом.

Этот спор между сторонниками планирования и их оппонентами не сводится, следовательно, ни к тому, должны ли мы разумно выбирать тип организации общества, ни к вопросу о необходимости применения прогнозирования дел. Речь идет только о том, как осуществлять все это наилучшим образом: должен ли субъект, наделенный огромной влас­тью, заботиться о создании условий, мобилизующих знания и инициа­тиву индивидов, которые сами осуществляют планирование своей дея­тельности, или же рациональное использование наших ресурсов невоз­можно без централизованной организации и управления всеми процес­сами деятельности в соответствии с некоторой сознательно сконструи­рованной программой. Социалисты всех партий считают планировани­ем только планирование второго типа, и это значение термина является сегодня доминирующим. Разумеется, это вовсе не означает, что такой способ рационального управления экономической жизнью является


Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 351

 

единственным. Но в этом пункте сторонники планирования резко рас­ходятся с либералами. [...]

Демократическое устройство требует, чтобы сознательный кон­троль осуществлялся только там, где достигнуто подлинное согласие, в остальном мы вынуждены полагаться на волю случая — такова плата за демократию. Но в обществе, построенном на центральном планиро­вании, такой контроль нельзя поставить зависимость от того, найдется ли большинство, готовое за него проголосовать. В таком обществе меньшинство окажется самой многочисленной группой в обществе, способной достичь единодушия по каждому вопросу. Демократические правительства успешно функционировали там, где их деятельность ог­раничивалась в соответствии с господствующими убеждениями теми областями общественной жизни, в которых мнение большинства про­являлось в процессе свободной дискуссии. Великое достоинство либе­рального мировоззрения состоит в том, что оно свело весь ряд вопро­сов, требующих единодушного решения, к одному, по которому уже на­верняка можно было достигнуть согласия в обществе свободных людей. Теперь часто слышишь, что демократия не терпит капитализма. Если «капитализм» значит существование системы свободной конкуренции, основанной на свободном владении частной собственностью, то следует хорошо уяснить, что именно и только внутри подобной системы и воз­можна демократия. Как только в обществе возобладают коллективист­ские настроения, демократии с неизбежностью придет конец. [...]

У нас не было намерения делать фетиш из демократии. Очень похо­же на то, что наше поколение больше говорит и думает о демократии, чем о тех ценностях, которым она служит. К демократии неприложимо то, что лорд Эктон сказал о свободе: что она «не средство достижения высших политических целей. Она сама по себе высшая политическая цель. Она требуется не для хорошего управления государством, но в качестве гаранта, обеспечивающего нам право беспрепятственно стре­миться к осуществлению высших идеалов общественной и частной жизни». Демократия по сути своей — средство, утилитарное приспо­собление для защиты социального мира и свободы личности. Как тако­вая она ни безупречна, ни надежна сама по себе. Не следует забывать и того, что часто в истории расцвет культурной и духовной свободы при­ходился на периоды авторитарного правления, а не демократии и что правление однородного, догматичного большинства может сделать де­мократию более невыносимой, чем худшая из диктатур. Мы, однако, стремились доказать не то, что диктатура ведет к уничтожению свободы,


352 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

а то, что планирование приводит к диктатуре, поскольку диктату­ра — идеальный инструмент насилия и принудительной идеологизации и с необходимостью возникает там, где проводится широкомасштабное планирование. Конфликт между демократией и планированием возни­кает оттого, что демократия препятствует ограничению свободы и ста­новится, таким образом, главным камнем преткновения на пути разви­тия плановой экономики. Однако, если демократия откажется от своей роли гарантии личной свободы, она может спокойно существовать и при тоталитарных режимах. Подлинная диктатура пролетариата, демо­кратическая по форме, осуществляя централизованное управление экономикой, подавляет и истребляет личные свободы и не менее эф­фективно, чем худшие автократии.

Обращать внимание на то, что демократия находится под угрозой, стало модно, и в этом таится некоторая опасность. Отсюда происходит ошибочное и безосновательное убеждение, что, пока высшая власть в стране принадлежит воле большинства, это является верным средст­вом от произвола. Противоположное утверждение было бы не менее ошибочно: вовсе не источник власти, а ее ограничение является надеж­ным средством от произвола. Демократический контроль может поме­шать власти стать диктатурой, но для этого следует потрудиться. Если же демократия решает свои задачи при помощи власти, не ограничен­ной твердо установленными правилами, она неизбежно вырождается в деспотию.

Когда правительство должно определить, сколько выращивать сви­ней или сколько автобусов должно ездить по дорогам страны, какие угольные шахты целесообразно оставить действующими или почем продавать в магазинах ботинки, — все такие решения нельзя вывести из формальных правил или принять раз навсегда или на длительный пе­риод. Они неизбежно зависят от обстоятельств, меняющихся очень бы­стро. И, принимая такого рода решения, приходится все время иметь в виду сложный баланс интересов различных индивидов и групп. В конце концов кто-то находит основания, чтобы предпочесть одни интересы другим. Эти основания становятся частью законодательства. Так рож­даются привилегии, возникает неравенство, навязанное правительст­венным аппаратом. [...]

Государство должно ограничиться разработкой общих правил, при­менимых в ситуациях определенного типа, предоставив индивидам сво­боду во всем, что связано с обстоятельствами места и времени, ибо только индивиды могут знать свои действия. А чтобы индивиды могли


Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 353

 

сознательно строить планы, у них должна быть возможность предви­деть действия правительства, способные на эти планы влиять. Но коль скоро действия государства должны быть прогнозируемыми, они неиз­бежно должны определяться правилами, сформулированными безот­носительно к каким-либо непредсказуемым обстоятельствам. Если же государство стремится направлять действия индивидов, предусматри­вая их конечные результаты, его деятельность должна строиться с уче­том всех наличествующих в данный момент обстоятельств и, следова­тельно, является непредсказуемой. Этим объясняется известный факт, что, чем больше государство планирует, тем труднее становится плани­ровать индивиду. [...]

Большинство сторонников планирования, серьезно изучивших практические аспекты своей задачи, не сомневаются, что управление экономической жизнью осуществимо только на пути более или менее жесткой диктатуры. Чтобы руководить сложной системой взаимосвя­занных действий многих людей, нужна, с одной стороны, постоянная группа экспертов, а с другой — некий главнокомандующий, не связан­ный никакими демократическими процедурами и наделенный всей пол­нотой ответственности и властью принимать решения. [...]

Граждане тоталитарного государства совершают аморальные дейст­вия из преданности идеалу. И хотя идеал этот представляется нам от­вратительным, тем не менее их действия являются вполне бескорыст­ными. Этого, однако, нельзя сказать о руководителях такого государст­ва. Чтобы участвовать в управлении тоталитарной системой, недоста­точно просто принимать на веру благовидные объяснения неблаговид­ных действий. Надо самому быть готовым преступать любые нравствен­ные законы, если этого требуют высшие цели. Поскольку цели устанав­ливает лишь верховный вождь, то всякий функционер, будучи инстру­ментом в его руках, не может иметь нравственных убеждений. Главное, что от него требуется, — это безоговорочная личная преданность вождю, а вслед за этим полная беспринципность и готовность букваль­но на все. Функционер не должен иметь собственных сокровенных идеалов или представлений о добре и зле, которые могли бы исказить намерения вождя. Но из этого следует, что высокие должности вряд ли привлекут людей, имеющих моральные убеждения, направлявшие в прошлом поступки европейцев. Ибо что будет наградой за все безнрав­ственные действия, которые придется совершать, за неизбежный риск, за отказ от личной независимости и от многих радостей частной жизни, сопряженные с руководящим постом? Единственная жажда, которую

 


354 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

можно таким образом утолить, — это жажда власти как таковой. Можно упиваться тем, что тебе повинуются и что ты — часть огромной мощной машины, перед которой ничто не устоит. [...]

Печатается по: Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы филосо­фии. 1990. № 10—11.

X. АРЕНДТ








Дата добавления: 2016-04-06; просмотров: 762;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.081 сек.