ПРАВИТЕЛЬСТВО И БИЗНЕС

Частные предприниматели и контролирующие их правительственные органы обычно не ладят между собою (особенно ясно это видно на примере США). Правительство, с точки зрения бизнесменов, некомпетентно, консервативно, продажно, медлительно и всегда только мешает. Промышленники, с точки зрения чиновников, эгоистичны, безжалостны, скупы, настроены непатриотично и антисоциально. Бюрократы убеждены, что сами они благородны, самоотверженны, преданы делу, трудолюбивы и высокоинтеллектуальны. Бизнесмены же в свою очередь считают себя людьми энергичными, смелыми, дальновидными, снисходительными к чужим просчетам и, что самое главное, безусловно честными. Маловероятно, чтобы хоть одна из этих двух групп была столь добродетельна и благородна, как кажется ей самой, или же достойна того презрения, с каким относится к ней другая группа. Наверно, сходства между этими группами куда больше, чем полагают люди, которые к ним принадлежат. Они также гораздо более взаимозависимы, чем им кажется. Но есть и различия, которые мы должны будем перечислить, прежде чем попытаемся разрешить или хотя бы описать конфликт, вызванный несхожестью и противостоянием двух групп.

Известны по меньшей мере три принципиальных различия, первое из которых самоочевидно. Правительство, состоящее из политиков и чиновников, работает в пределах национальных границ. Область его деятельности и интересов четко обозначена этими границами. Вот почему не удается разрешить такие проблемы, как, например, загрязнение моря, если случилось это за пределами территориальных вод. Конечно, бизнесменам тоже приходится признавать какие-то рубежи, да и национальные границы игнорировать они никак не могут, но сфера их деятельности — это та или иная отрасль промышленности (либо ряд отраслей), их рынок — это мировой рынок, капитал поступает к ним и из чужих стран. В наше время все попытки создать мировое правительство будут обречены на провал до тех пор, пока мы не решимся доверить это важное дело не политикам, а людям, которые уже сейчас воспринимают мир как единое целое. Пусть руководители нефтяной компании живут в своей стране, но компания действует во всех районах мира и при этом так хорошо интегрирована, что ее подданные, собравшись за одним столом, уже и не обращают внимания на то, кто из членов правления родом из Голландии, а кто из Британии. Чтобы спасти человечество от гибели, крайне необходимы люди, способные всесторонне видеть проблему. Тут не обойтись без математиков, ученых, спортсменов, шахматистов, акробатов, банкиров, балерин и директоров нефтяных компаний. Из этого списка должны быть безоговорочно исключены политики, особенно те из них, кто избран хоть сколько-нибудь демократическим путем, потому что в этом случае они ограничены уже самими правилами игры. Раз их избрали, значит, они должны представлять интересы своих избирателей. Порой им доводится представлять и интересы своей страны. Однако их избирали не затем, чтобы они спасали мир, и если они проявят хоть немного интереса к таким вопросам, то наверняка провалятся на следующих выборах. В демократическом обществе политик — это человек с ограниченными взглядами, и иным он — если только хочет удержаться у власти — стать просто не может.

Второе принципиальное различие между правительством и бизнесменами относится к области финансов. Когда речь идет о бизнесе, об успехе или неудаче можно узнать, заглянув в балансовый отчет. Но об успехе или неудаче правительства нельзя судить на основе математических выкладок, да и вообще судить об этом очень трудно. Кроме того, едва ли существует метод оценки, который устраивал бы всех. Метод, предложенный однажды автором этих строк, еще не получил признания в масштабах планеты, и к тому же не совсем ясно, хотят ли сами правительства, чтобы их оценивали. Таким образом, различие пока остается, особенно в том, что касается финансов. О бизнесе можно судить, если знаешь, каковы прибыли и убытки. Неудача правительства становится очевидной лишь в случае революции. В принципе можно задать вопрос: довольны ли люди тем или иным правительством или даже той или иной формой правления? Но какой ответ мы получим? Кто-то доволен, кто-то недоволен, а большинство ни о чем таком и думать не думало. Словом, можно сказать, что бизнесмены компетентнее правительства, иначе у них бы просто ничего не получилось.

Третье же принципиальное различие состоит в следующем: то, чего пытается достичь правительство, куда сложнее, чем то, чего хотим достичь мы, бизнесмены. Занимаясь бизнесом, мы должны помнить это и не впадать в чрезмерное самодовольство из-за наших относительных успехов. Промышленные магнаты — это люди, которые могут потерпеть убытки; такова их основная характеристика. Именно этим они отличаются от моряков, полицейских, военных и духовенства. Военных в случае чего могут не повысить по службе, полицейским угрожает увольнение и бесчестье. Все это может случиться и с промышленниками, но к тому же они рискуют потерять те деньги, которые сами вложили в дело, а иногда и еще большие суммы, которые доверены им другими людьми. На промышленниках лежит поистине тяжелая ответственность, ведь тут дело касается их жен и детей, предков и потомков, их коллег и компаньонов, друзей и работников. Любая ошибка бизнесмена принесет несчастье тысячам людей. С другой стороны, его успех сулит благополучие всем тем, кто пострадал бы в случае его неудачи. Таково бремя людей бизнеса, причем их надежды и страхи прямо пропорциональны вложенным ими суммам. И все же, несмотря на это, следует помнить, что задача промышленника сравнительно проста. Он хочет производить именно то, что люди хотят купить. Он хочет продавать вещи так, чтобы получать за них больше, чем ему самому пришлось на них потратить. Он хочет иметь прибыль.

Задача политика или чиновника бесконечно сложнее. Эти деятели должны направлять человеческую энергию и финансовые средства на достижение самых различных целей: на обеспечение безопасности, законности и порядка, на здравоохранение, образование, социальное обеспечение, научные исследования, охрану природы и улучшение торгового баланса. Когда международный консорциум хочет просверлить в национальном парке нефтяную скважину, когда отходы с фабрики загрязняют реку, именно на долю политика — или бюрократа — выпадает обязанность сказать «нет». И никто другой не может предотвратить ущерб или же соотнести все плюсы и минусы. Когда, к примеру, речь заходит о выборе места для нового аэропорта, мы все согласны, что он нужен, но все хотим, чтобы он был где-нибудь в другом месте. И опять-таки на долю правительства выпадает обязанность принимать решение, не забывая при этом о коммуникациях, удобстве, красотах природы и о расходах. Если бы речь шла о бизнесе, то решение было бы принято без особого труда, исходя из чисто математического расчета. Но когда речь идет о политическом решении, необходимо помнить об уровне шума и обеспечении занятости, о степени возбуждения местных жителей, древности вот этой церкви и защите интересов водоплавающих вот на том озере.

Для тех, кто хочет построить многоэтажное здание, нет большего несчастья, чем раскопать на строительной площадке римский храм; это создаст совершенно иную ситуацию и заставит считаться с новыми соображениями, которые грозят все запутать. Но такое случается редко. Как правило, основной принцип бизнесмена — выделить экономический мотив перед принятием решения и руководствоваться им как основным, а зачастую и единственным соображением. А основной принцип политика, напротив, в том, чтобы учитывать целый ряд факторов — военных, финансовых, религиозных, социальных, эстетических — и каждому из них придавать ровно столько значения, сколько он заслуживает, чтобы соблюсти баланс между желаниями людей и необходимостью. Едва ли есть смысл доказывать, что политики и чиновники всегда принимают на редкость удачные решения, хотя очевидно, что их задачи бесконечно сложнее задач бизнесмена. Поэтому не стоит удивляться, если их решения оказываются неверными. Не стоит приходить в изумление, даже если они вовсе не способны ничего решить. Быть мэром Нью-Йорка — большая честь, но никто из нас ничуть не переживает из-за того, что этот пост занимает не он, а кто-то другой. И кто бы ни был премьер-министром Восточной Бенгалии, мы не станем оспаривать у него эту честь. Если после отбора кандидатов на пост генерального секретаря ООН автор этой книги не найдет в окончательном списке своего имени, то он, автор, этим ничуть не оскорбится. Многие политические высоты непривлекательны вне зависимости от того, доступны они или нет.

Итак, существует по меньшей мере три принципиальных различия между бизнесменами и политиками, причем различия эти характерны для всех обществ — от самых ранних до современных. Как правило, купец, банкир или промышленник были полностью подчинены правительству: они имели возможность заявлять протест и выражать свое недовольство, но в конце концов бывали вынуждены смириться даже с самыми нежелательными для них политическими решениями. Серьезные трения возникали оттого, что некое деловое объединение становилось слишком крупным для страны, чтобы окончательно сложиться и начать действовать (или, иначе говоря, оттого, что рамки этой страны становились слишком тесными). Но почему возникает такая диспропорция? Иными словами, почему деловые объединения имеют обыкновение увеличиваться в размерах?

Причин тому несколько, но первая (она же зачастую и самая важная) это, конечно, стремление прочно стать на ноги и обрести силу путем вертикальной интеграции. Промышленник или купец обычно пытается держать под контролем своих поставщиков и рынки сбыта. Чем больше он чувствует свою ответственность перед вкладчиками и работниками, тем менее приемлем для него риск остаться без сырья и рынков. Что, если его поставщики найдут себе другого покупателя? Или оптовые торговцы решат закупать товар у кого-нибудь еще? Он не почувствует себя в безопасности до тех пор, пока не будет контролировать весь этот торговый путь, от одного конца до другого. Неудивительно, если в этом случае он обретет в стране больше власти и больше ресурсов, чем само государство, в подданстве которого он находится. Возможно — и даже вероятно, — что его торговый путь пересечет границу и его деятельность перекинется на другую страну, а то и на несколько сразу. Он вырвется за границы своей родины, как цыпленок — из родной ему скорлупы. В подобных случаях возможны два варианта: либо такое предприятие будет национализировано, либо его владелец сам станет реальной властью в стране. В пятнадцатом веке, во времена итальянских городов-государств, второй вариант был осуществлен во Флоренции. Медичи, владельцы ведущего торгового банка, установили тогда контроль над государственными делами и утратили этот контроль лишь в восемнадцатом веке.

В наши дни ситуация повторяется, но в несколько усложненной форме и в гораздо больших масштабах. Города-государства еще не исчезли, но обычным для Европы явлением стало национальное государство — политическое образование, предназначенное только для войны, объединяющее от тридцати до шестидесяти миллионов людей; достаточно малое, чтобы сохранять политическое единство, и достаточно большое, чтобы являть собой военную угрозу. Эффективно управлять им нельзя — для этого оно слишком велико (возможно, в федеративных государствах дела обстоят лучше). Индустрия его развивается медленно, так как оно слишком мало и зачастую не вписывается в экономические структуры. В пределах одного государства промышленные компании разрастаются до неимоверных размеров, едва ли не взламывают границы. В США, правда, индустриальные группировки еще больше, но им и есть где развернуться! Однако не следует забывать, что некоторые из этих крупных корпораций по своим масштабам и значению превосходят многие штаты. Президент «Дженерал моторс» — лицо гораздо более влиятельное, чем губернатор штата Нью-Хэмпшир или Мэн. Разница между этими людьми в том, что один из них занимает государственную должность, а другой — просто глава делового объединения, или, как иногда говорят, индустриальной империи.

Всем хорошо знакомы те американские фильмы, где политики показаны как продажные и бесхребетные марионетки, которыми манипулируют их невидимые хозяева, владельцы тугих кошельков. Европеец, если у него есть хоть какой-то такт, не станет рассуждать о том, насколько это соответствует истине, но американцам такая версия кажется весьма правдоподобной. Видимо, они уже ощутили перемену, суть которой мало кто из них может сформулировать, — перемену, состоящую в том, что политическая теория больше не соответствует финансовой и экономической действительности. Вначале конгрессмены представляли сельские общины, так что фермеры и колонисты могли избрать на этот политический пост людей, которых они знали; теперь же все обстоит совсем иначе. Те сельские общины почти полностью исчезли, а их место заняли промышленные объединения, которые интересуются сталью, резиной, пластмассой и нефтью. Теория и реальность разошлись уже очень далеко. Если конгрессмен от штата Мичиган не представляет «Дженерал моторе», то кого же он в таком случае представляет? Крупное индустриальное объединение стало главной чертой пейзажа во всех технически развитых несоциалистических странах. Оно бывает так велико, что на него даже не сразу обращают внимание. И во всех наших конституциях вы не прочтете о нем ни единого слова.

Чтобы проиллюстрировать этот последний факт и раскрыть его значение, напомним сперва, что политики былых времен подходили к своему делу во многом реалистичнее, чем их сегодняшние собратья. Идея создания в Англии палаты лордов состояла в том, чтобы собрать вместе людей, которые были слишком значимы, чтобы ими пренебречь, и которые были бы опасны, оставшись в стороне. В число их светлостей входили ближайшие королевские родственники мужского пола (родство это могло быть законным и не вполне), архиепископы, некоторые аббаты, крупнейшие землевладельцы, лучшие военные и лучшие юристы. Опасно ли было собирать вместе этих могущественных людей? Опыт показал, что намного опаснее было их игнорировать. Это отчасти верно даже в наши дни, палата лордов по-прежнему существует и в некоторой степени сохраняет свои первоначальные черты. Что касается других стран, то в большинстве из них верхняя палата парламента (если она вообще есть) состоит из выборных членов, а это делает ее, по сути, лишней. В политической структуре любой из известных нам стран не найдется места для ведущего промышленника как такового. Он, конечно, может быть избран, но обычно у властителя индустрии нет ни времени, ни желания гоняться за голосами избирателей. А кроме того, бизнесмены, занявшие государственный пост, отнюдь не всегда достигали успеха на этом поприще. И поэтому мы смирились с ситуацией, когда не можем ни о чем посоветоваться с самыми способными в стране людьми. Стоит подумать о том, вполне ли нормальна такая ситуация. Стоит подумать также о том, нет ли каких средств, которые помогли бы нам ее исправить.

Можно возразить, что интересы бизнеса в должной мере представлены в законодательствах многих стран, а многие президенты ведущих держав, таких, как США, считаются представителями имущих слоев. Сомнительно, однако, чтобы промышленник, избранный демократическим путем на государственную должность, оставался представителем интересов промышленности, ведь его переизбрание зависит от голосов избирателей, чьи интересы могут не совпадать с его интересами. Мы, в Британии, по крайней мере имели возможность наблюдать, как связанные с промышленностью политики действовали (и возможно, с полным основанием) вопреки интересам тех фирм, от успеха которых зависело их личное благосостояние. А разве не так поступали, скажем, Рузвельт и Кеннеди? Иногда бизнесмены высказывают мнение, что их престарелым коллегам, ушедшим на покой, следовало бы посвятить себя политике, чтобы привнести в сферу управления государством столь недостающие там познания в финансовых вопросах. Есть даже политики, такие, как британский премьер Эдвард Хит, которые привлекают ведущих промышленников к управлению страной, надеясь тем самым повысить его эффективность. Иногда это приводит к успеху, а иногда и ни к чему не приводит. Лишь немногие добиваются удачи в политике и управлении страной, начав заниматься этим в возрасте шестидесяти с лишним лет, и, помимо Британии, лишь в немногих государствах существуют хоть какие-то способы вознаграждения промышленников, пришедших на помощь своей стране. Наконец, к тому времени как промышленник преуспеет в качестве политика, он обычно уже утрачивает контакт со своими старыми коллегами, друзьями и соперниками.

В отличие от политика бизнесмен мыслит интернациональными категориями и в то же время — категориями балансового отчета, а цель перед собой ставит сравнительно простую. Выдвинутый же на политическое поприще, бизнесмен бывает вынужден измениться во всех этих трех отношениях, а изменившись, уже не может принести особой пользы. Он становится политиком, но зачастую — в отличие от своих противников — политиком плохим, неопытным и легко уязвимым. Если же крупнейшие промышленники мира хотят внести свой вклад в дела человеческие, они должны заниматься этим в рамках своей компетенции, своего мышления. Пусть они работают на интернациональном уровне. Но прежде всего им необходимо стать экономистами в том смысле, чтобы экономить усилия, время и материальные ресурсы. Им следует сосредоточиться на особо важных вопросах, которые сами по себе просты, но не удостаиваются внимания политиков, поскольку их нельзя использовать для предвыборной пропаганды. И в конечном счете им нужно стремиться к созданию на общепланетарном уровне такого органа, который был бы измененным на манер ООН вариантом британской палаты лордов.

Уже существует, как известно, Конференция ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД). Как и у всех других органов ООН, самое слабое место у нее роковая буква «Н»: нации! Кончина Лиги Наций последовала из-за того, что это была лига наций , а не народов. Меньше всего на свете это была лига людей , между которыми есть хоть что-то общее. И Организация Объединенных Наций скончается от той же самой болезни — национализма. Куда больше проку было бы, возможно, от всемирного союза большого бизнеса, на ежегодных конференциях которого встречались бы представители крупнейших индустриальных группировок мира при полном отсутствии политиков. Кроме того, нам пора уже понять, что национализация промышленности означает — в данном случае — исчезновение промышленности. Как ни странно, во время споров о национализации (о том, как она отразится на благополучии, процветании и промышленных связях) никто не обращает внимания на то, что при этом структура, которая могла бы иметь мировое значение, будет низведена до уровня муниципального совета. Национализация — это акт по сути своей националистический и едва ли не местнический. Что сейчас нужно миру, так это интернациональный подход и люди, которые готовы решать проблемы с интернациональной точки зрения. Впереди всех в этом отношении идут нефтяные компании, и нам давно пора понять, что при решении судеб мира, как и во многих других случаях, лучше всего пользоваться смазочными материалами, изготовленными из нефти.