Тема 4. Феноменология и кризис науки.

Немецкий философ Эдмунд Гуссерль (1859-1938)заложил основы феноменологии. Изучая математику и психологию, он увлекся проектом новой философии. Основные труды: «Логические исследования» (В 2 т.), «Философия как строгая наука», «Идеи к чистой феноменологии».

Философия как наука возможна в качестве новой концепции сознания. В конце XIX века многих мыслителей волновал вопрос о перспективах философии. На какой основе и в каком направлении следует развивать философию? Возникли самые разные перспективы.

Философия должна стать наукой о ценностях. Такую линию предложила Баденская школа неокантианства. Г. Риккерт и В. Виндельбанд полагали, что будущее философии связано с наукой, главное – найти соответствующий предмет. Если естественные науки изучают факты и законы природы, а гуманитарные науки – факты социальной жизни, то дело философии – исследовать ценности. Ее основой должна стать теория ценностей. Этот проект Гуссерль оценил отрицательно: сама аксиология нуждается в философском обосновании.

Основа развития философии в логико-математических науках.Эту идею выдвинула Марбургская школа неокантианцев. П. Наторп полагал, что философии требуется научная строгость и здесь образцом могут стать логика и математика. Оценка Гуссерля была однозначной: в основаниях логики и математики появились парадоксы, и они в роли основы не годятся.

Будущее философии связано с психологией. Большинство учений субъективизма и эмпиризма делали ставку на психологию. Резон здесь был прост. Все виды человеческого познания не могут обходиться без действия психики. Любой исследователь и мыслитель активирует, прежде всего, свои чувственные способности и уже потом все остальные. Значит, только психология может раскрыть тайны познавательного творчества и философия должна ориентироваться на нее. Руководствуясь этой установкой, Дж. Ст. Милль попытался объяснить законы логики действием психических форм.

Психологизм ложен, ибо игнорирует самостоятельность и внутреннюю активность сознания. Поначалу Гуссерль увлекся программой психологизма, но, поняв ее ущербность, подверг ее критике. Здесь он опирался на традицию, заложенную Декартом и Кантом. Чувственная психика подчинена разуму, психический опыт как нечто внешнее определяется глубинными структурами сознания. С этой точки зрения психологизм – раб натурализма, здесь господствует внешний природный объект, который приводит в действие психику. Ощущения и восприятия, настроения и эмоции – все это начинает жить только тогда, когда извне на чувства воздействуют некие предметы. В действительности же это лишь искаженная часть целого, которое определяется внутренней работой сознания. Раскрыть детали этой активности и должна новая философия – феноменология.

Сознание активно интенциональностью. Как и Кант, Гуссерль не отрицал внешнюю и объективную реальность. Но его интересовало то, как она дается человеку. Его не устраивала наивная версия натурализма-психологизма о том, что вещи оставляют в психике свои следы («образы») и тем самым по каналам чувственности становятся достоянием человека. Он был уверен в том, что за внешней простотой скрывается особая деятельность сознания.

Индивид не может выйти за границы своего сознания и мир дается ему только посредством сознания. Здесь уместно такое сравнение. У нас недостаточное зрение и мы носим очки. Когда они запотевают или покрываются пылью, наше восприятие мира ухудшается. Если очки протереть, мы восстанавливаем прежнюю ясность зрения. Вообразим себе, что сознание – это универсальные очки, которые не только чувствуют, переживают в разных формах, но и думают и мыслят. К тому же они так вмонтированы в нас, что снять их никак нельзя. Однако нам хочется разобраться в способе их действия. Что же делать? Оказывается, что у сознания есть свойство, позволяющее ему изучать самого себя.

Сознание интенционально: оно способно направлять свои действия на любые свои элементы. Если сознание не снимается с нас как обычные очки, то можно представить более перспективную ситуацию. Мы стоим в своей квартире и через оконное стекло смотрим на улицу. На ней видны проезжающие машины, идущие люди и т.п. Но вдруг в поле зрения оказывается само стекло и мы начинаем не нем разглядывать причудливый узор пыли. Что же произошло? Ведь никакого устранения стекла не было, его положение и расположение глаз не изменились? И все же метаморфоза состоялась за счет смены предметов видения. Сначала в фокусе было то, что находилось вне стекла, а потом в центре внимания оказалось стекло. Эту (или подобную ей) ситуацию Гуссерль перенес на сознание и пришел к интересным выводам.

Если каждый из нас способен выбирать из внешнего мира разные объекты, значит, в этом процессе инициатива принадлежит человеку. Здесь можно говорить об интересе и внимании, но за этими психическими способностями скрывается общее и единое качество сознания – быть направленным на некий предмет, что и является интенциональностью. Все своеобразие «предмета» заключается в том, что в этом качестве может выступать любой элемент сознания. Если внешняя реальность оставила на чувственности свои следы и они нам интересны, они становятся интенциональным предметом эмпирического опыта. Научный разум может размышлять над абстрактными объектами типа: «многомерное пространство», «квант энергии» и т.п. Своей экзотикой обладают предметы философской спекуляции – «эйдосы», «монады» и т.п. Еще одним доводом в пользу того, что интенциональности внешний мир необязателен, являются вымыслы и фантазии. «Русалка», «кентавр» и другие образы воображения – такие же равноправные предметы для сознания, как и другие. Итак, интенциональность есть сугубо внутреннее свойство сознания находить свои предметы и делать их областями приложения своей активности. «Тематизаровать», то есть сделать интенциональным предметом сознание может все, лишь бы это возникало и находилось в нем.

«Естественная установка» как наивная форма действия интенциональности. Обычные люди уверены, что большинство их предметов существует во внешнем мире. За счет чего возникает наивный реализм? Эту веру Гуссерль объяснил действием интенциональности.

Большинство людей живет сугубо практическими интересами и из всего обилия впечатлений у них выделяются группы определенных и постоянных переживаний, связанных с профессией. Так, охотник привыкает жить восприятиями определенных диких животных, он умеет различать звуки в лесу, «читать» следы на земле и на снегу. Хотя внешние впечатления получают здесь смысловую обработку изнутри, охотнику кажется, что все сведения он получает из природной среды. Практический успех зависит от степени слитности его ощущений с жизнью леса. Эту направленность где предметы сознания выдаются за объекты внешней реальности, Гуссерль назвал «естественной установкой».

Эмпирические науки развивают «естественную установку». Хотя здесь интересуются не жизненными благами, а новыми знаниями, их источник признается во вне. Если физик или химик проводят эксперименты, то в центре их внимания, как и у охотника, находятся внешние объекты. И они полагают, что на уровне ощущений и восприятий опыт всецело определяется исследуемым предметом. По мнению Гуссерля, такая вера в иллюзию уже чревата издержками, которые доводятся философами-эмпириками до опасного заблуждения. Якобы чувственные данные обусловлены исключительно свойствами объекта. Здесь естественная установка вуалирует подлинную интенциональность.

Феноменологическая редукция способна раскрыть подлинную работу сознания. Человек многое делает практически, но далеко не все осознает. Феноменолог этой мудростью утешиться не может, его дело как раз и состоит в том, чтобы осознать то, как сознание обеспечивает успех дела. В этом ему поможет техника, состоящая из трех приемов.

Все знания о мире редукция заключает в скобки. Вернемся к примеру, где мы сначала смотрели через (оконное) стекло на внешние предметы, а потом сфокусировали взгляд на самом стекле. Мы сейчас находимся в положении феноменолога, которого интересует только конструктивная работа сознания. Поможет ли нам прием перефокусировки? Что сделали мы, прежде чем стали рассматривать само стекло? Мы как бы махнули рукой на все, что есть за стеклом, это нам сейчас неинтересно. И только после такого «ничтожения» в поле нашего зрения оказалось стекло. Нечто подобное и предложил Гуссерль.

Все готовые образы внешнего мира интерпретированы в духе естественной установки и они укрепляют ту иллюзию, что в их образовании сознание не участвовало. Кроме того, своей пестрой суетой наличные результаты скрывают реальные истоки своего происхождения. Якобы мир «прозрачен» сам по себе, без «стекла» – сознания. Для устранения такой иллюзии нужен прием редукции (лат. reductio – сведение). Все эмпирические знания, указывающие на внешний мир, надо оставить без внимания, сделать вид как будто бы их нет (подобно тому, что за стеклом ничего не происходит). В математике подобная операция называется «заключить в скобки» или «свести к нулю».

Трансцендентальная редукция находит «чистое сознание», способное к конструктивной работе. Первый шаг феноменолога отрицателен, он лишь расчищает почву для положительной деятельности. Когда феноменологическая редукция произведена, важно найти «чистое или трансцендентальное сознание». Оно лишено эмпирического содержания и является главной производительной силой. В качестве второго шага трансцендентальная редукция подчищает то, что могла пропустить первая редукция. Эмпирический образ всегда частичен и для полной характеристики некой вещи требует других образов. Каждый элемент чистого сознания самодостаточен. Если образ несет печать завершенности, то чистое сознание способно к созданию нового. Любая эмпирия обусловлена чем-то другим, чистое же сознание является самостоятельным центром. Все это и удостоверяет трансцендентальная редукция.

Эйдетическая редукция выявляет феномены как элементы чистого сознания. Сознание есть такая производящая структура, у которой должны быть свои элементы. Гуссерль назвал их феноменами. Если у Платона и Гегеля феномен отличен от сущности, то здесь феномен сознания и есть сама сущность. Обнаруживаются феномены совсем не просто, ибо они пребывают в потоке жизни сознания, который образован случайными и единичными переживаниями и актами. Феномены существуют во множестве различных вариаций как их инварианты и всеобщие структуры. Их выявлением и занята эйдетическая редукция. Феномен похож на платоновский эйдос тем, что он – необходимая и устойчивая сущность. Но если у Платона эйдосы и явления разделены, то у Гуссерля феномены существуют только в потоке вариативных актов, феноменолог должен в разных реальных созерцаниях «схватить» идеально-возможный феномен. Для этого не требуется каких-то логических ухищрений, здесь достаточно лишь осознать некую самоочевидность, что и называется феноменологической рефлексией. Если нам предъявят треугольники, изображенные неровными линиями на учебной доске, бумаге и песке, то при всех отклонениях мы укажем на норму – «треугольник». Тем самым мы совершили эйдетическую редукцию и выделили феномен.

Ноэза и ноэма узлы смысловой работы сознания.Гуссерль выдвинул призыв «Назад к вещам». Если естественная установка приглашает «вперед», к уже готовым образам вещей, то феноменология ориентирует «назад», в те глубины сознания, где образы рождаются. Здесь важно найти структурные связи феноменов, ведущие к творчеству. Гуссерль полагал, что ключом тут является понятие «смысл».

Переживания как предметы осмысления. Глубинным содержанием сознания является множество разнообразных переживаний. Часть из них возникает в индивиде спонтанно, а остальное поставляет внешний мир в виде чувственных впечатлений. Их изменчивость во времени дает некий непрерывный поток переживаний. Сами по себе они никаких значений не имеют (в этом они чисты), но обладают способностью их принимать, и сохранять. Переживания являются тем материалом, из которого конституируются предметы для интенциональной обработки.

Ноэза как центр смысловой активности. Другой стороной, соотносительной с предметными переживаниями, выступает ноэза. В переводе с греческого она означает процесс мышления. Содержанием ноэзы являются знания, которые способны стать смыслами-значениями. Когда из потока чувственности сознание выделило определенные переживания и они стали предметом интенциональности, это означает, что некоторые знания в роли ноэзы придали предметной стороне смысл.

Ноэма как продукт сознания. Как предметная сторона переживание, которое было сугубо чувственным, приобрело рациональное значение. Такое возникшее сочетание Гуссерль назвал ноэмой. Ее сложный состав указывает на завершенность мыслительного акта, процесс здесь угас в результате. Ноэмами являются ощущения, восприятия, понятийные мысли. Вместе с тем ноэма сохраняет предметную функцию, которая досталась ей от чистого переживания. Готовый феномен способен стать предметом последующего интенционального осмысления.

Конструктивный синтез смыслов выстраивает горизонты сознания. Соотношение ноэзы и ноэмы Гуссерль считал универсальной характеристикой работы сознания. Она присуща как процессам эмпирического опыта, так и процедурам мышления.

Ноэза мобилизует и актуализирует познавательный опыт индивида. Конструктивный эффект достигается за счет взаимодополнения разных положений и функций ноэзы и ноэмы. Становление последней начинается с того, что вектор интенциональности выбирает из потока группу чистых переживаний и делает ее предметом. Он находится в фокусе и его явность очевидна. А вот все, что связано с ноэмой, далеко не очевидно, хотя и очень важно. Как определить смысл того, что само по себе бессмысленно? Конечно, любой индивид все жизнь учится это делать, но только феноменолог может объяснить то, как это происходит. Когда предъявлен определенный чувственный материал, то сознание начинает поиск соответствующих знаний в качестве смыслов. Если в прошлом опыте такая связь устанавливалась, то ее актуализация делается во многом автоматически, но далеко не во всем. Место творчеству всегда оставляет внешняя реальность, которая непрерывно меняет содержание впечатлений и поток переживаний обновляется разными случайными элементами. Но даже в стандартных ситуациях сознание нередко переходит на режим воображения и создает предвосхищающие догадки.

Единство реального восприятия и предвосхищающих перспектив дает горизонт созерцания. Представим ситуацию, где мы из окна своей квартиры смотрим на дом, расположенный напротив. Зрение как таковое дает нам группу цветовых пятен, разнесенных влево – вправо, вниз – вверх. Предмет переживательных созерцаний на этом исчерпан. Наше сознание из наличного познавательного опыта мобилизует соответствующие представления и накладывает их на увиденное. Такая ноэза производит смысл или ноэму дома, которую можно описать словами. «Виден девятиэтажный дом, в нем живет несколько сотен жильцов. У него есть несколько подъездов и он оснащен лифтами». Все это уже смыслы, на которые чувственность принципиально не способна. Здесь проявилась такая конструктивная черта сознания, как синтез разных созерцаний и смыслов. Хотя мы видим только один фасад, сознание добавляет к нему актуально не данные, но возможные перспективы. Получается такой эффект, как будто бы наше сознание последовательно переходит от одной части здания к другой и мы видим дом под разными углами. Актуальное видение заменяется здесь мысленным применением опыта обхождения дома и осмотра его задней стороны. Каждая наглядная перспектива получает свой смысл («подъезд – это место для входа и выхода в здание»). В итоге все перспективы сливаются в единое созерцание – эйдос дома.

Горизонтное сознание времени. Гуссерль различал временные объекты и восприятие времени, но связывал их работой сознания. Как возможна мелодия? Здесь одни акустические впечатления ничего не объясняют. Мелодия возможна тогда, когда имеется связь между актуальными и уже отзвучавшими тонами. Хотя они не присутствуют одновременно, их связь обеспечивает сознание. Все начинается с первого тонового впечатления. Оно выделено из шумов и отделено от предшествующих звуков, что соответствует настоящему времени («теперь»). Череда последующих тонов дает последовательность: «только что прошло, но в сознании существует» – «уже нет, но еще присутствует». Такое «еще-сознание», которое удерживает тона в памяти, можно назвать ретенцией. Но мелодия невозможна без будущего, нужно ожидать перспективные тона. Этим уже занимается сознание – протенция. Стало быть, временной горизонт сознания в мелодии складывается из актуального восприятия, ретенции и протенции.

Жизненный мир как корневая основа сознания. Временность сознания тесно сопряжена с его смысловой работой. От всех других существ человек отличается тем, что он стремится к рациональным смыслам и производит их. Эту деятельность ему задает «жизненный мир». Речь идет о первейшем феномене как глубинном основании всего духовного творчества. Жизненный мир задает широкий и открытый горизонт смыслов, где уже установленное предполагает неисчерпаемый спектр отсылок к новым открытиям. Он таит в себе богатство потенциальных переживаний и возможных смыслов.

Проблемный горизонт науки. Гуссерль ввел в методологический оборот весьма важное понятие «проблемного горизонта». Оно подчеркивает непосредственную сопричастность уже открытого («возделанного») и «принципиально нового». Для постановки и решения новых вопросов стратегия на такой контакт является самой перспективной, но и весьма сложной, ибо линия «проблемного горизонта» все время смещается в направлении еще неоткрытых регионов. Эту модель познания Э. Гуссерль применил к пониманию становления античной геометрии. Своеобразие предмета заставило его ввести существенные дополнения. Истоки греческой геометрии являются аспектом исторической культуры, которая демонстрирует сложные сочетания знания и непознанной стихии человеческой деятельности. Развитие науки подчинено этой фундаментальной двойственности. Лучше всего познаются результатные формы знания (теоремы) и некоторые предпосылочные элементы, выступавшие в качестве методов (аксиомы, логические постулаты). Что же касается вопрошания и процедур преобразования практического опыта в геометрическое знание, то все это не было осознано самими древними творцами геометрии и поэтому не попало в их научные тексты. Стало быть, исторические истоки греческой геометрии сопрягают в себе узкий слой знания и широкий массив пластов неизвестного. Или, иначе говоря, знание как горизонтная достоверность сочетается с вопросительным горизонтом. Хотя последнее выражает смутную неопределенность, первое дает некоторые предпосылки для сознательного поиска на основе методов. Историчность геометрии можно раскрыть только «методическим вопрошанием».

Изучение истории науки требует смены направленности постановки вопросов. Обычная практика жизни и научное естествознание решают проблемы, ориентированные из настоящего в новое будущее. Если же мы интересуемся уже свершившимися истоками геометрии, то вектор поиска должен быть устремлен в далекое прошлое. Налицо феномен «встречного вопрошания». Если «прямое вопрошание» развертывается от готовых ответов одного слоя знания (содержание метода проблематизации) к вопросам другого слоя незнания, то здесь все происходит в границах одного и того же циклического слоя. Уже в древней науке (и культуре в целом) сложилось неравное отношение к вопросам и ответам. Последнее признавалось более ценным и обязательно фиксировалось в текстах, вопросы же были оценены как менее важные, «промежуточные» формы, которым нет места в книгах. Как представитель XX в. Э. Гуссерль понимал всю ценность актов вопрошания и желал восстановить историческую «справедливость». Геометрические результаты известны и нужно по ним реконструировать те вопросы, от которых когда-то шли античные ученые. Здесь реализуется вектор «обратного вопрошания», присущий методологической рефлексии. Такая культура требует и особых методов философского характера типа феноменологии.

Кризис европейской науки обусловлен ее отрывом от жизненного мира.Тема вопрошания является у Гуссерля сквозной и в его последней работе – «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология». Здесь ведется анализ становления математического естествознания нового времени, где ключевой фигурой оказался Г. Галилей, и его развитие в современную кризисную науку. На новом уровне пионеры физической науки продолжили реализацию античной программы рационализации познания. Многие современные авторы пришли к убеждению в бесконечный прогресс науки, который представлен путем от ближнего к дальнему, от известного к неизвестному. Гуссерль иронизирует над этим наивным и линейным образом. Когда мы начинаем разбираться в смысле естествознания нового времени, то убеждаемся в его существенной неполноте и обращаемся к тому, что стало с ним сейчас. «Понимание начал полностью достигается лишь исходя из современного состояния данной науки при ретроспективном взгляде на ее развитие. Но без понимания начал нельзя понять развитие как развертывание смысла. Нам не остается ничего иного, как двигаться вперед и возвращаться назад, двигаться «зигзагом», одно должно помогать другому и сменять друг друга».

Гуссерль оценил данную ситуацию так: мы находимся в некоем подобии круга. И это, действительно, классический герменевтический круг, звеньями которого выступают прямое и обратное вопрошание. Без постановки вопросов о смысле науки невозможно прояснение современной кризисной ситуации, выросшей из развития галилеевского проекта математизации природы. Циклически-круговое вопрошание Гуссерль не считал порочным, оно является единственно правильным. Наивный образ линейного прогресса должен уступить место модели спиралевидного развития. Она определила и основное решение. Если программа математической рационализации природы («прямое и чисто научное вопрошание») увела науку и человека от эмпирического опыта жизни, ввергнув их в кризис, то возвращение в лоно «жизненного мира» исправит положение. Последнее можно интерпретировать как «обратное вопрошание», где рациональность входит в новый союз с экзистенциальным опытом, полнокровной практикой жизни.

Итак, истоки науки тянутся в жизненный мир. Теоретическая геометрия древних греков возникла из смысловой рационализации практики измерений. Из осмысления телесного опыта ремесленников, моряков и военных родилось экспериментальное естествознание. Первые геометры, Г. Галилей и И. Ньютон смогли живой опыт переживаний трансформировать в математические конструкции. На этом пути возник научный разум и стал стремительно развиваться. Но в XX в. наука оказалась в глубоком кризисе. Его симптомы – а) многие ученые утратили понимающий дух науки и превратились в бездумных техников метода; б) как представители науки позитивисты забыли человека с его сознанием и на первое место выдвинули идеал объективного и логического знания; в) ведущей задачей науки стало техническое покорение природы. Главная причина кризиса науки состоит в забвении «жизненного мира», наука стала бесчеловечной. Выход здесь очевиден. Ученым надо вернуться к горизонту «жизненного мира», откуда проистекают изначальные смыслы научного разума.

Задания.

1. Как понимать призыв Э. Гуссерля «обратно к вещам»?

2. Какой смысл несет понятие «интенциональность»?

3. В чем состоит функциональная роль феноменологической редукции?

4. Какие причины, по мнению Гуссерля, вызвали кризис современной европейской науки?