Проблема "техника и нравственность" в русской философии

Человеком, в трудах которого уже в XIX веке противоречие между сущим (т.е. тем, чем является техника в нравственном отношении) и должным (т.е. тем, чем она должна быть в данном отношении) выразилось, пожалуй, с наибольшим пафосом и масштабностью, был Николай Федорович Федоров (1828–1903) – библиотекарь, работавший в Румянцевском музее, человек энциклопедических знаний. Н.Ф.Федоров создал оригинальное социально-философское учение, ядро которого составил грандиозный проект, где ключевая роль в преобразовании общества согласно нравственным идеалам отводилась технике.

В сфере внимания Федорова оказываются нравственные отношения как существующие между индивидами, их группами ("сословиями"), народами, между человеком и природой, а так и между живущими ныне и уже умершими. Во всех этих отношениях технике (основанной на науке) принадлежит выдающаяся роль. Считая, что "полная добродетель состоит в соединении нравственности со знанием и искусством" (а техника и есть искусство, умение), Федоров оценивает технику как благо или зло, в зависимости от того, каким целям она служит. Он опровергает распространенное представление, что техника в том виде, в каком она развивается в современную ему эпоху (вторая половина XIX века – начало XX века), позволяет человеку господствовать над природой. На самом деле, считает Федоров, технические достижения используются для удовлетворения пустых прихотей, истощая природные ресурсы; техника закрепляет и усиливает рознь между людьми (сословиями, народами), военная же техника служит самоистреблению человечества. Техника, используемая в мирных целях, также небезопасна для людей. "Мы не обольщаемся мнимыми успехами, тем, что ныне называется торжеством над природою, – пишет он, – и не эти мнимые успехи заставляют нас приписывать науке ту важную роль, которую ей предстоит совершить. Взять ведро воды и, обратив его в пар, заставить работать – это не значит победить природу. Это не значит одержать победу и над ведром воды. Нужно видеть, как эта побежденная сила рвет пальцы, руки, ноги у прислужников машины, чтобы поумерить свои восторги; очевидно, эта сила не наша еще, не составляет нашего органа. Конечно, и истребление топлива (без восстановления его), необходимое при упомянутом торжестве над природою, тоже можно причислить к победам, но к победам, конечно, Пирра. И не это, однако же, самое важное: мы несем неисчислимую потерю, приводим к бездействию ум многих миллионов многих поколений людей, ибо мануфактурная промышленность, какой бы досуг ни был выговорен рабочим, не может дать приложения стольким умам, не говоря уже о бесплодности самого приложения к мнимым победам над природою и к производству по большей части пустяков (безделушек)"¹.

Отрицательно оцениваемые с точки зрения нравственности отношения между людьми и людей к природе, в контексте которых в современную Федорову эпоху развивается техника, могут и должны быть заменены нравственно положительными отношениями. Сыграть ключевую роль в этом изменении призваны наука и техника, поставленные на службу "общему делу", которое соединит все человечество: "Препятствия к построению нравственного общества, – считает он, – заключаются в том, что нет дела настолько обширного, чтобы поглотить все силы людей, которые в настоящее время расходуются на вражду; во всей всемирной истории мы не знаем такого события, которое, грозя гибелью обществу, соединило бы все силы и прекратило бы все раздоры, всякую враждебность в нем". Философ считал, что уже современный ему уровень развития науки и техники позволяет поставить вопрос об "общем деле", которое объединило бы все человечество в борьбе с основным злом, по сравнению с которым причины всех раздоров выглядят второстепенными. Это зло – смерть. Смерть уже умерших, смерть тех, кому еще только предстоит умереть, а также и смерть природы, отравляемой человеком.

Нравственным (морально оправданным), согласно Федорову, будет такое развитие техники, которое будет подчинено прежде всего задачам обеспечения людей продовольствием, то есть развития сельского хозяйства. В связи с этим он выдвигает идею "регуляции" природы, которая, в противоположность "эксплуатации и утилизации", "расхищению", "приводящему к истощению и смерти", ведет к "восстановлению жизни"². Для задач регуляции (куда относится и управление метеорологическими процессами) могут быть использованы и достижения военной техники: "...динамиты, мелиниты, робуриты и т.д., задуманные учеными для взаимного истребления, могут быть обращены на спасение от голода и на избавление от войны: и только это и есть то просвещение, которое благо, просвещение же, задуманное на пагубу, благим названо быть не может". Необходим план "всеобщего объединения всех народов в деле регуляции слепой силы"³.

"Общее дело" требует не только солидарности всех живущих между собой, но и солидарности живущих с умершими. Федоров считал, что существует "нравственное противоречие "живущих сынов" и "отцов умерших" и что это противоречие может разрешиться только "долгом всеобщего воскрешения"^4; "...воскрешение будет делом не чуда, а знания и общего труда".

Увеличение населения Земли, которое значительно ускорится вследствие воскрешения умерших, потребует выхода за земные пределы, освоения космических пространств и их заселения. Необходимо, пишет философ, "...обратить силы, получаемые землею от небесных тел, на возвращение жизни отцам, на обращение небесных тел в жилища и на объединение небесных пространств"⁵. Развитие науки и техники с целью продвинуться в этом направлении – также дело положительного нравственного содержания. Оно связано не только с выполнением нравственного долга по отношению к отцам, но и с выполнением нравственного долга по отношению к природе: "...нравственность не только не ограничивается личностями, обществом, а должна распространяться на всю природу. Задача человека – морализовать все естественное, обратить слепую, невольную силу природы в орудие свободы. Смерть есть торжество силы слепой, не нравственной, всеобщее же воскрешение будет победою нравственности, будет последнею высшею степенью, до которой может дойти нравственность"⁶.

Обратим внимание на то обстоятельство, что Федоров излагал свой проект как христианский и притом православный. Действительно, в его представлениях о наиболее важных в нравственном отношении направлениях человеческой деятельности (в том числе и деятельности научно-технической) легко просматривается ряд характерных для христианского учения (и акцентируемых прежде всего в православном богословии) мотивов. Это – идея теоизиса (обожения) человека и всего тварного мира через человека; идея о содержании во всякой твари "частицы Божества" и связанное с этими идеями убеждение в творческом призвании человека; это и идея воскрешения, обретения "новой плоти", и представление о связи, которую сохраняет душа умершего с частицами его тела. Вместе с тем именно православный (и вообще христианский) характер проекта Федорова подвергался сомнению с позиций богословия. Например, философ и богослов Георгий Васильевич Флоровский (1893–1979) резко критиковал учение Федорова как выражающее "нехристианское мировоззрение" за "нечувствие преображения", которое (подразумевая воскрешение из мертвых) будет чудом, а не результатом развития человеком науки и техники как это "натуралистически" изображает Федоров. Флоровский ставит под сомнение и нравственное содержание федоровского проекта. Он считает, что здесь недооценивается свобода личности, что "личность подчиняется проекту". "В системе Федорова душно, – утверждает Флоровский, – сколько бы он ни говорил о небесных телах и переселениях по звездам"⁷.

Если Н.Ф.Федоров говорил о технике и как о благе, и как о зле – в зависимости от того, как она используется, то для Сергея Николаевича Булгакова (1871–1944) характерно сосредоточение внимания на изначально положительном характере техники как момента труда и хозяйства. При этом Булгаков, разумеется, признает, что в каких-то своих проявлениях техника может развиваться не должным образом, – те или иные проявления этого развития могут получать отрицательные с моральной точки зрения оценки. В качестве субъекта технической деятельности Булгаков, как и Федоров, рассматривает главным образом человечество в целом. Индивиды и группы в качестве субъектов не отвергаются, но не им уделяется основное внимание философа. Булгаков говорит о технологии как о "способности проектирования и моделирования", "системе объективных действий", "совокупности всевозможных способов воздействия человека на природу в определенных, наперед намеченных целях"⁸. Технологическая деятельность понимается как хозяйственная, тесно связывается с деятельностью научной и есть в конечном счете деятельность некого "трансцендентального субъекта", которого Булгаков характеризует и как "историческое человечество", и как "Божественную Софию". Слова Булгакова о том, что "личности суть только очи, уши, руки, органы единого субъекта знания, которому и принадлежит вся сила знания, энергия, глубина и все плоды знания", могут быть отнесены и к технике. Индивидуальность же философ считает "особым лучом" в сиянии "умного света" Софии, не ограничиваемым, но восполняемым другими индивидуальностями. В этом контексте нравственный смысл деятельности индивида в сфере техники (как и вообще в сфере хозяйства) определяется ее "софийностью" – соответствием Софии, выступающей уже не в антропологическом плане, а в качестве идеальной основы мира. Божественная София в этом плане – органическая совокупность предвечных идей ("организм идей, в котором содержатся идейные семена всех вещей") – Премудрость, которая была перед Богом при сотворении мира. Нравственное измерение хозяйственной деятельности может рассматриваться с точки зрения соответствия этой деятельности "предвечным идеям", оцениваться по тому, действительно ли результаты этой деятельности есть развитие "семян всех вещей", образующих Софию. Примечательно сходство в этом плане взгляда православного философа Булгакова с позднее развитым в трудах католического философа-неотомиста Ф.Дессауэра пониманием техники как реализации человеком Божественной идеи, а также взглядом М.Хайдеггера на технику как на становление высших возможностей бытия посредством людей⁹.

Итак, Булгаков признает хозяйство софийным в своем основании и человеческую деятельность – могущей способствовать "влечению природы" к идеям, содержащимся в "организме" Софии. Это обусловливает положительную нравственную оценку хозяйственной (в том числе и технической) деятельности, поскольку она отвечает этим задачам. Вместе с тем философ отмечает, что, хотя хозяйство софийно в глубинном метафизическом смысле, мы не можем характеризовать как софийный хозяйственный процесс в его эмпирической оболочке (осуществляемый эмпирически ограниченным человечеством) со всеми его ошибками, уклонениями, неудачами.

В отличие от Федорова Булгаков не пытается определить единственное нравственно оправданное направление развития техники, противопоставляемое всем другим вариантам ее развития, связываемым со злом нравственным и физическим. Воспринимая промышленный капитализм, процессы индустриализации и урбанизации как "неотменимые в их хозяйственной неизбежности", Булгаков считал необходимым "христиански осмыслить и облагородить" их. Наилучшей хозяйственной формой, полагал он, была бы та, которая "наиболее обеспечивает личную свободу как от природной бедности, так и от социальной неволи".¹⁰

Тема "техника и свобода индивида" развивалась в социологических концепциях анархистов, в частности в работах Алексея Алексеевича Борового (1875–1935), сочетавшего, как и многие представители этого направления, политическую деятельность с теоретическими занятиями. Боровой отводил технике значительную роль в реализации "центральной идеи анархизма – освобождения человеческой личности". Освобождение при этом мыслится прежде всего как независимость индивида от других людей. Социально-нравственное значение техники – не столько в том, что она увеличивает могущество человечества в целом, сколько в том, что она увеличивает могущество индивида. Высокоразвитая техника, считал Боровой, позволит сменить процесс дифференциации трудовых функций процессом их интеграции и тогда человек "...будет в состоянии один, собственными силами произвести целиком тот продукт, в котором он нуждается. Ему не нужны будут помощники; не нужны будут специалисты в отдельных отраслях хозяйства. Он станет самодовлеющей хозяйственной единицей". Техническое бессилие отдельных личностей сменится полным техническим могуществом; необходимый продукт уже не будет пробегать через тысячи человеческих рук, чтобы достичь того, кто в нем нуждается; это создаст предпосылки для "уничтожения всяких внешних организаций, всяких принудительных учреждений"¹¹.