ГЛАВА VIII. НАУЧНАЯ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ И
ИСТИНА
До сих пор в большинстве публикаций, посвященных проблеме научной рациональности, не вполне ясным остается само понятие научной рациональности. Поэтому неясны, как правило, и ответы на вопросы, касающиеся соотношения научности и рациональности: "Совпадают ли 'научность' с 'рациональностью' или эти понятие различны?", "Всегда ли деятельность ученого рациональна?", "Каковы критерии рациональности?", "Существуют ли другие виды рациональности наряду с научной рациональностью?" и т.п. Мы попытаемся определить понятие научной рациональности настолько ясно и точно, чтобы его можно было ясно и точно критиковать. Такое понимание позволит и четко ответить на вопросы, возникающие в связи с этим понятием.
VIII. 1. РАЦИОНАЛЬНОСТЬ КАК СООТВЕТСТВИЕ
"ЗАКОНАМРАЗУМА"
Как нам представляется, в современных философско-методологических дискуссиях о понятии научной рациональности до сих пор господствует традиция, рассматривающая рациональность как соответствие "законам разума". Под "законами разума" прежде всего и главным образом имеют в виду законы формальной логики, истолковываемые как законы мышления. Отсюда вытекает: рационально — то, что соответствует законам формальной логики; нерационально или иррационально — то, что эти законы нарушает. Например, если вы приняли "А и В" и принимаете "А", то вы поступаете рационально; если же, приняв "А и В", вы в то же время стремитесь отвергнуть "А", вы ведете себя нерационально. Таково наиболее общее и абстрактное понятие рациональности, которого явно или неявно придерживается подавляющее большинство современных философов и методологов. Ядром этого понятия являются законы логики, и они выступают в качестве наиболее общих законов рационального поведения и стандартов рационального знания.
Из этого общего понятия рациональности легко получить понятие научной рациональности. Как "научный разум" представляет собой разновидность человеческого разума вообще, так и научная рациональность оказывается частным, хотя, быть может, наиболее важным, случаем рациональности. В науке мы обязаны следовать некоторым правилам или принципам, которые в повседневной жизни могут и не соблюдаться. Добавляя эти методологические правила или принципы к законам логики, мы получаем — в соответствии с известным законом обратного соотношения объекта и содержания понятий — более узкое понятие научной рациональности. Какие именно методологические правила мы возводим в ранг канонов рациональности, зависит от нашего понимания специфики научного познания. К числу этих правил обычно относят следующие: эмпирическая проверяемость, простота, подтверждаемость опытом и экспериментом, критичность, плодотворность в отношении предсказаний и т.п. Большая часть понятий научной рациональности, сформулированных современными философами, получена именно таким образом: за счет присоединения к законам логики одного или нескольких методологических правил'[174].
Для всех этих понятий научной рациональности характерно неявное убеждение в том, что стандарты рациональности являются вечными и универсальными. Понятие научной рациональности опирается на законы разума; человеческий разум — один и тот же у людей различных эпох и культур, поэтому и законы функционирования разума неизменны. Следовательно, если нам удалось сформулировать их в виде законов логики и методологических правил, то мы получаем тот стандарт или критерий, который можно использовать для оценки рациональности действий мыслителя любой исторической эпохи, любых методов исследования и мышления, всех результатов познания. Для древних шумеров и вавилонян, для тех, кто соорудил египетские пирамиды, и тех, кто сражался под стенами Трои, для Галилея и осудивших его инквизиторов — для всех времен и народов имеется один критерий рациональности. Более того, с его помощью мы можем также оценивать рациональность всех областей человеческой деятельности, всех достижений духовной и материальной культуры: соответствует законам логики и установленным правилам? — Рационально! Не соответствует? — Не рационально! Отождествляя рациональность с научностью, мы получаем и критерий демаркации: научно и заслуживает включения в историю науки лишь то, что рационально, а нерациональное или иррациональное лежит вне науки. С этой точки зрения наука всегда рациональна, а если иногда ученые поступали или поступают нерационально, то к науке это не имеет отношения. Характерной особенностью универсалистского понимания рациональности оказывается то, что оно допускает существование лишь одного вида рациональности, так сказать, "логико-методологической" рациональности. Никаких других видов рациональности не может быть. При этом приходится признать, что литература, искусство, повседневное человеческое поведение содержат очень мало рационального, и единственная область, безусловно претендующая на рациональность, — это наука. Правда, историко-научные исследования показывают, что все универсалистские понятия рациональности являются чрезмерно узкими даже для науки и существенно обедняют ее историю. Каждое методологическое правило, лежащее в основе понятия научной рациональности, нарушалось в ту или иную историческую эпоху учеными, которые получали при этом значительные научные результаты. Даже законы логики отнюдь не являются непререкаемым авторитетом: ученые часто разрабатывают заведомо противоречивые теории и не обращают внимания на логическую некорректность своих построений. Более того, П. Фейерабенд попытался показать (и не без успеха), что каждый новый шаг в развитии науки неизбежно связан с нарушением норм рациональности, сформулированных современными методологами. Отсюда он сделал вывод, что наука по существу своему иррациональна. И этот вывод довольно трудно опровергнуть, оставаясь на позициях универсалистского понятия рациональности. Действительно, если в основу понятия рациональности мы положили вечные и неизменные законы разума и при этом обнаруживаем, что ученые и их теории часто нарушают эти законы, то мы вынуждены признать, что наука содержит в себе элементы неразумия и иррациональности.
Это вполне можно было бы признать: есть нечто привлекательное в том, чтобы рассматривать развитие науки как обусловленное взаимодействием разума и неразумия. Однако если мы допустим, что нарушение законов разума, т.е. нарушение канонов рациональности, способно приводить к столь же значительным научным достижениям, как и следование им, то, по-видимому, это сделает понятие научной рациональности совершенно бесполезным. Именно это, как нам представляется, хочет показать Фейерабенд своей критикой различных "рационалистических" концепций. Понятие рациональности, опирающееся на законы разума, можно защитить, лишь отказавшись от универсализма, т.е. признав, что эти законы сами изменяются.
Итак, универсалисткое понятие рациональности, в основе которого лежат законы логики и методологические нормы, приводит к таким следствиям:
1) существует лишь один вид рациональности и один ее критерий для всех областей духовной и материальной деятельности людей, для всех исторических эпох и всех народов;
2) с точки зрения универсалистского понятия рациональности, человеческая история и все области материальной и духовной культуры существенно иррациональны;
3) и даже в науке рациональность соединена с иррациональностью.
— Со всем этим трудно согласиться, поэтому универсалистское понятие рациональности кажется неприемлемым.
VIII. 2. РАЦИОНАЛЬНОСТЬ КАК "ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ"
Одна из особенностей современных дискуссий о рациональности состоит в том, что в них редко проводят явное различие между рациональностью научного знания, рациональностью методов и рациональностью деятельности ученых. Может быть, с точки зрения универсалистского понятия рациональности это и не существенно: знание, методы, деятельность рациональны в той мере, в которой они соответствуют законам разума. Мы же в дальнейшем будем говорить главным образом о деятельности, ибо имеется — также довольно распространенное, но почти не упоминаемое в философско-методоло-гической литературе, — понятие рациональности, которое применяется, прежде всего, к оценке деятельности. Мы попытаемся здесь уточнить это понятие и сопоставить его с универсалистским понятием рациональности. Такое сопоставление полезно и интересно даже для сторонников универсалистского понимания, ибо может помочь им уточнить и улучшить их концепцию рациональности в дискуссии с альтернативной позицией.
Под деятельностью обычно имеют в виду активность субъекта, направленную на достижение определенной цели. Исходя из этого, рациональность деятельности можно определить следующим образом:
(1) Рациональной является та деятельность, которая в данных условиях приводит к поставленной цели.
Нерациональной можно назвать такую деятельность, которая в данных условиях не приводит к цели, и, наконец, иррациональной будет та деятельность, которая не только не приводит к поставленной цели, но, напротив, уводит от нее (или приводит к противоположной цели). Элементарный пример: вам нужно из Москвы попасть в Палангу; вы идете, едете или летите именно в Палангу — это рационально; вы едете в Киев — это нерационально, так как это не приближает вас к цели; вы едете в Нижний Новгород — это иррационально, если вы поставили перед собой цель попасть в Палангу. Следует обратить внимание на "данные условия": то, что в одних условиях рационально, в других — может оказаться нерациональным; то, что нерационально сегодня, может оказаться рациональным завтра. Пример: вы хотите сорвать с ветки яблоко и подпрыгиваете. Если яблоко висит достаточно низко, а вы достаточно молоды, яблоко оказывается у вас в руках — вы поступили действительно рационально. Если же яблоко висит довольно высоко, а вы достигли того возраста, когда не только прыгать, но и ходить-то становится нелегко, то ваша попытка достать яблоко не только нерациональна, но может оказаться даже иррациональной (если в итоге вы попадете в больницу). Однако через некоторое время, когда ветки опустятся под тяжестью созревших плодов, яблоко само ляжет вам в руки и ваша попытка достать его станет рациональной. Условия, в которых осуществляется деятельность, влияют на ее рациональность, причем в эти условия входят также наши возможности.
Критерием рациональности всякой деятельности является достижение цели. Не соответствие законам разума или каким-то заранее установленным правилам делают деятельность рациональной, а только достижение ею своей цели. До тех пор, пока нам неизвестна цель некоторой деятельности, вопрос о ее рациональности вообще не может быть поставлен. Только в том случае, когда цель деятельности известна, можно судить о ее рациональности или нерациональности. Например, вы видите бегущего по улице человека. Какую цель он преследует? — Пока это неясно, бессмысленно даже спрашивать, рационально или нерационально он поступает. Допустим, человек бежит за трамваем, стремясь догнать его и сесть на остановке. Теперь можно спросить: рационально ли его поведение? При ответе на этот вопрос можно высказать различные предположения. Если трамвай далеко, а человек бежит медленно и явно не успеет, то можно предположить, что он поступает нерационально. Если же человек быстр, а остановка недалеко, то, по-видимому, он поступает рационально. Но все эти оценки носят предположительный характер и могут оказаться неверными. С уверенностью его действия мы можем оценить как рациональные только после того, как он достигнет цели — догонит трамвай, или откажется от состязания с трамваем — тогда его попытка будет нерациональной. Однако до тех пор, пока человек продолжает упорно бежать за трамваем, мы не можем с полной уверенностью квалифицировать его действия как нерациональные: а вдруг трамвай сломается и человеку все-таки удастся догнать его? Итак, вопрос о рациональности или нерациональности некоторой деятельности приобретает смысл только после того, как указана цель этой деятельности, а ответ на него можно получить лишь после достижения цели (или отказа от ее достижения).
И еще один важный момент. Практически любая человеческая деятельность может быть разложена на ряд (или совокупность) отдельных действий или актов поведения, каждый из которых имеет свою собственную цель. В единый ряд или совокупность все эти действия объединяет их подчиненность некоторой общей цели. Например, некто хочет стать инженером. Для достижения этой далекой цели он готовится и сдает экзамены в вуз; в течение 5 лет учится в вузе, сдает определенное количество экзаменов; готовит и защищает дипломную работу и в конце концов получает вожделенный диплом. Каждый отдельный акт или этап всей этой деятельности имеет свою собственную цель и по достижении этой цели может быть оценен как рациональный. Однако рациональность всей цепочки действий можно оценить только с точки зрения конечной цели. Может оказаться так, что каждое звено в цепи ваших действий рационально, а вся цепь в целом оказывается нерациональной, ибо так и не приводит к конечной цели.
Мы ввели новое общее понятие рациональности, истолковав "рациональность" как "целесообразность". Это понятие применяется, прежде всего, для оценки деятельности. До тех пор, пока цель не достигнута, оценка ее рациональности будет оставаться лишь предположительной. Оценка обретает несомненность лишь после того, как цель достигнута или выяснена ее недостижимость в данных условиях. Важно иметь в виду, что поставив рациональность в зависимость от достижения цели, мы сделали ее относительной: то, что рационально в отношении одной цели, может быть нерациональным или иррациональным в отношении другой цели. Теперь из этого общего понятия рациональности мы в несколько простых шагов получим определение понятия научной рациональности.
VIII. 3. НАУЧНАЯ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ И ЦЕЛЬ НАУКИ
Специфика научной рациональности определяется не какими-то особыми методами науки, не стандартами или нормами научной деятельности, а только спецификой цели науки. Какова же эта цель? На этот вопрос, как известно, возможны различные ответы, рассмотрение которых не входит в нашу задачу. Мы просто выбираем один из ответов и формулируем его в виде следующего допущения:
(2) Цель науки — получение истинного знания о мире.
Из этого допущения и нашего общего определения рациональной деятельности мы сразу же получаем предварительное определение понятия научной рациональности:
(3) Научно рациональна та деятельность, которая приводит к получению истинного знания о мире.
Если деятельность ученого не приводит к получению истинного знания, то ее можно назвать научно нерациональной; если же деятельность ученого приводит к распространению заблуждения, то с точки зрения науки такая деятельность будет иррациональной.
По-видимому, ученые совершают действия всех трех видов. Когда ученый, работая в лаборатории или за письменным столом, в конце концов получает истинный результат, он действует рационально. Если же его работа так и не привела к успеху и выяснилось, что он избрал ошибочный, тупиковый путь, — его деятельность была нерациональной. Может оказаться так, что ученый изобретает, отстаивает и пропагандирует явную ложь, стремясь поставить ее на место истины, — с точки зрения науки такая деятельность иррациональна. Следует обратить внимание на то, что оценка дается только с точки зрения цели науки. Деятельность, иррациональная с точки зрения науки, может быть вполне рациональной с других точек зрения, например, с точки зрения получения ученой степени. Вообще говоря, для науки всякая деятельность, не направленная на получение истины, будет нерациональной. Кстати сказать, ученые интуитивно это чувствуют. В связи с этим можно вспомнить об отношении Д. Гильберта к женитьбе своего ученика и соавтора В. Аккермана: Гильберт не только назвал поступок молодого ученого "безумным", но отказался даже слышать о нем что-либо в дальнейшем, тем более — чем-то помочь ему. Но так обстоит дело в любой сфере человеческой деятельности и с любой целью: для любой цели рационально лишь то, что ведет к этой цели, все остальное — нерационально.
Предложенное понимание научной рациональности дает возможность оценить позиции некоторых современных методологов, например, К. Поп-пера и Т. Куна, один из которых является признанным главой "критического рационализма", а другого обвиняли в иррационализме. Как известно, Поппер признает поиск истины целью науки, но одно время он был склонен считать, что эта цель не только недостижима, но к ней даже нельзя приблизиться. Наука способна обнаружить лишь ложь и отбросить ее. Однако с точки зрения фальсификационизма отбрасывание лжи не приближает нас к истине, наука все время топчется на одном месте. Если же научная деятельность не приближает нас к цели науки — истине, то она должна рассматриваться как нерациональная. Поэтому фальсификационизм не является "рационалистской" концепцией. Лишь после того, как Поппер развил свое учение о правдоподобности и признал, что степень правдоподобности сменяющих друг друга научных теорий возрастает и, таким образом, наука приближается к своей цели, его концепция стала "рационалистской".
Т. Кун не считает поиск истины целью науки и склонен, по-видимому, трактовать эту цель прагматистски. Для него наука — средство решения интеллектуальных и практических задач. Но поскольку он считает, что наука справляется со своими задачами и, таким образом, достигает своей цели, постольку он считает деятельность ученых рациональной. "Рационалистом" будет всякий, кто признает, что наука достигает или, по крайней мере, способна приблизиться к своей цели. Даже П. Фейерабенд — несомненный рационалист, ибо признает, что ученые добиваются осуществления своих целей, каковы бы эти цели ни были. По-видимому, иррационалистом можно было бы назвать лишь того, кто утверждал бы, что наука в своем развитии не только не достигает своей цели, а напротив, отдаляется от нее. Обвинения в иррационализме обычно основываются на различных пониманиях целей науки или на представлении о допустимости одних методов исследования и недопустимости других. Тот, кто иначе трактует цель науки или признает правомерность таких методов, которые мы не хотим считать научными, квалифицируется как иррационалист. Но это наивно, ибо заставляет нас считать иррационалистом всякого, кто расходится с нами во мнениях. Если вы признали научную деятельность целесообразной и согласились с тем, что наука достигает своей цели — вы рационалист. А какие методы она использует для достижения своей цели — не имеет никакого отношения к оценке ее характера: для достижения цели все дозволено ("Anything goes!", — как выражается Фейерабенд) в том смысле, что все, что ведет к цели, будет рационально.
VIII. 4. ПОНЯТИЕ НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ
Определение (3) может быть принято методологами, придерживающимися разных философских воззрений, ибо в нем не уточнено, что имеется в виду под "истинным знанием". Чтобы продвинуться вперед в понимании научной рациональности, нам нужно конкретизировать смысл понятия истины.
В главе VII мы видели, что абсолютная истина — в смысле полного, исчерпывающего, завершенного знания о мире — актуально недостижима, к ней можно только бесконечно приближаться. Однако отсюда еще не следует, что наука не способна получить никакой истины. Этапами на пути движения к абсолютной истине являются неполные, неточные, частичные — относительные истины. Развив учение о степенях правдоподобности, Поппер, в сущности, признал эту идею частичной истины. Относительная истина актуально достижима для науки и может выступать в качестве реальной цели научного исследования. Дело обстоит точно так же, как и со всякой другой деятельностью, которая не сводится к некоторому единичному акту, а включает в себя ряд промежуточных этапов, объединенных общей целью. Общая и основная цель науки — абсолютная истина; движение к ней осуществляется путем достижения промежуточных целей — относительных истин. Стремясь в общем к абсолютной истине, наука в каждый отдельный период своего развития ставит перед собой конкретную, достижимую цель — решить те или иные проблемы и получить относительно истинное знание о мире. Поэтому теперь мы можем уточнить наше определение научной рациональности:
(4) Научно рациональна та деятельность, которая приводит к получению относительно истинного знания о мире.
Нам осталось сделать последний шаг, ответив на вопрос: что, собственно, следует понимать под "относительно истинным знанием", в чем оно конкретно воплощено? По-видимому, на этот вопрос трудно дать какой-либо иной ответ, кроме следующего, который мы выражаем в виде допущения:
(5) Относительно истинное знание в некоторый период развития науки воплощено в совокупности понятий, законов, теорий и т. п., принимаемых наукой в этот период.
Используя это допущение, мы могли бы сказать, что научно рациональной в некоторый период развития науки будет та деятельность, которая своим результатом имеет получение, утверждение, разработку концепций, принимаемых наукой в данный период. В какой-то мере это оправдано, ибо ученый любой эпохи развития науки, получая результат, в истинности которого он убежден, действует с точки зрения своей эпохи рационально. В то же время это не вполне удовлетворительно, ибо делает рациональным все зигзаги в развитии науки. Мало ли глупостей и заблуждений считалось когда-то истиной? Неужели в глазах науки равно рациональна деятельность астролога, вычисляющего по расположению звезд судьбу новорожденного младенца, и астронома, вычисляющего дату очередного Солнечного затмения? — Если не верить в прогресс науки и все человеческие идеи считать в равной степени опасными или, напротив, полезными иллюзиями, то можно ответить: "Да". Если же мы считаем, что наука прогрессирует, что она дает нам все более полное и глубокое описание мира и освобождает нас от заблуждений и предрассудков, то нам нужна некоторая общая для всех периодов развития науки точка отсчета, которая позволила бы нам во всей истории науки провести границу между рациональным стремлением к истине и нерациональным обольщением ложью.
Вспомним, что говорилось выше об оценке деятельности с точки зрения ее конечного результата: рациональность каждого отдельного действия, включенного в некоторую систему деятельности, можно оценить только после достижения конечного результата. Когда мы достигаем конечной цели, мы можем ретроспективно оценить каждый предшествующий шаг как рациональный или нерациональный, т.е. как способствующий достижению конечной цели или не способствующий этому. И даже если каждый наш шаг, взятый изолированно, рационален в том смысле, что приводит к своей конкретной цели, с точки зрения конечной цели многие шаги могут оказаться нерациональными. Конечной целью всего развития науки можно считать знание, признанное истинным в настоящий момент, т.е. в тот момент, когда мы оцениваем предшествующую историю.
Это — принципиально важный пункт для всех рассуждений о научной рациональности. Оценивая теории предшествующих эпох развития науки, философ или историк науки видит их несовершенство, элементы заблуждения, которые они включали, ибо — вольно или невольно — смотрит на них с высоты более совершенных теорий. Относительность всего предшествующего знания ему ясна. Но может ли он оценить относительность существующего, признанного в настоящий момент научного знания? — Нет, не может, ибо для этого он должен был бы взглянуть на него с высоты новых, будущих истин, которых в его распоряжении нет. Конечно, философ может осознавать, что и нынешнее научное знание несовершенно, что и оно когда-то будет заменено иным, более совершенным знанием, но что именно подвергнется изменению, что будет отброшено как ложь, ему неизвестно. Поэтому знание, признанное истинным сегодня, является абсолютной точкой отсчета для философа и историка.
Опираясь на эти соображения, мы можем теперь дать окончательную формулировку определения понятия научной рациональности:
(6) Научно рациональной является та деятельность, которая направлена на получение, разработку, совершенствования, уточнение и т.п. теорий, признаваемых истинными в настоящее время.
Соответственно, нерациональной с точки зрения науки будет та деятельность, которая не связана с разработкой признанных ныне теорий, а иррациональной — та деятельность, которая направлена на устранение этих теорий и замену их иными теориями: если вы считаете современное знание истинным, то всякая попытка заменить его чем-то иным будет рассматриваться вами как выступление против истины, т.е. как иррациональная.
Взглянув на определение (6), мы замечаем, что наше понятие научной рациональности в чем-то похоже на то понятие рациональности, в основе которого лежит апелляция к законам разума. Действительно, если признать, что научная деятельность, результатом которой явилось современное знание, соответствует законам разума, а познавательные приемы, удовлетворяющие законам разума, неизбежно приводят к современному знанию, то мы придем к фактическому отождествлению двух понятий научной рациональности. Это сходство объясняется тем, что в основе этих двух понятий научной рациональности по сути дела лежит одно и то же — современное научное знание. Наше определение понятия научной рациональности прямо ссылается на современное знание как на конечную цель развития науки — цель, с позиций которой мы оцениваем предшествующую историю. Первое же понимание научной рациональности неявно апеллирует к современному знанию, говоря о законах разума, ибо последние представляют собой не что иное, как правила рассуждения, доказательства, обоснования, принятые современной наукой. Правда, наше понимание рациональности имеет то преимущество, что не приводит к метафизическому универсализму. Когда в качестве канонов рациональности выступают законы разума, то легко забыть, что эти законы устанавливаются на базе современного научного знания, и они столь же относительны, как и само это знание. Когда же мы прямо указываем на современное знание как основу наших оценок и стандартов, то иллюзии их вечности и универсальности не возникает. Относительность всех оценок, норм, правил рациональности выступает с полной очевидностью.
Гораздо более важным, однако, является то, что рациональность как целесообразность носит более фундаментальный характер, нежели рациональность, понимаемая как разумность. В самом деле, практика, деятельность первичны по отношению к мышлению. Сначала человек действует, добивается успеха, и лишь после этого разум вычленяет принципы успешной деятельности, придает им форму всеобщности и канонизирует их в виде законов, правил, норм. После этого человек начинает оценивать практику, деятельность с точки зрения соответствия этим "фигурам". Однако развитие практики способно приходить в столкновение с установленными ранее правилами и принципами и неизбежно приводит к их пересмотру. Поэтому исходным, первичным является успешная деятельность, законы разума лишь следует за этой деятельностью. Так обстоит дело и в науке. Ученые получают результаты, философы канонизируют их способ действий в виде методологических норм и стандартов, навязывая их последующим поколениям ученых. Однако новые поколения получают новые результаты, используя способы и методы исследования, не укладывающиеся в рамки известных, "разумных" схем. Наука развивается, решая задачи, добиваясь поставленных целей, и это — главное, а как она это делает — вторичное, производное. Из примата практики над мышлением и, в частности, научной практики над методологическим мышлением следует, что рациональность как целесообразность первична по отношению к рациональности как разумности. И если целерациональность приходит в столкновение с разумностью, последняя должна отступить и — добавим мы — обычно отступает.
Завершая обсуждение определения (6), мы должны отметить, что поскольку основой наших оценок рациональности является современное научное знание, постольку к самому этому знанию такая оценка неприменима. Бессмысленно говорить о рациональности или нерациональности знания, ибо оно и только оно вообще позволяет нам говорить о рациональности. Современное знание есть цель всей научной деятельности и с позиций этой цели мы и оцениваем деятельность ученых и историю развития науки. Вопрос о рациональности самого знания был бы вопросом о рациональности цели научной деятельности, но для постановки такого вопроса нам нужна какая-то иная — более важная и общая — цель, в отношении которой получение знания является лишь средством ее достижения. Это означает, что нам нужно выйти за пределы науки и говорить о рациональности в каком-то ином смысле. Если же мы остаемся в рамках науки и говорим о научной рациональности, то это понятие неприменимо к научному знанию, оно применимо только к средствам и методам научной деятельности.
VIII. 5. СЛЕДСТВИЯ НАШЕГО ОПРЕДЕЛЕНИЯ РАЦИОНАЛЬНОСТИ
Теперь мы обратимся к рассмотрению некоторых следствий нашего понимания научной рациональности. Начнем с вопроса о том, что собой представляет "рациональная реконструкция" истории науки? И. Лакатош, работы которого привлекли внимание к этому понятию, под рациональной реконструкцией истории понимал, по-видимому, следующее. Представитель той или иной методологической концепции, опираясь на специфическое понимание научных методов, на свое представление о том, что в развитии науки важно, а что — несущественно, что — закономерно, а что — случайно, производит чистку истории, стремясь выделить единую линию развития научных идей, или "внутреннюю историю". Вот эта внутренняя история, очищенная от всего случайного, внешнего, представляющая развитие науки как внутреннюю, логическую связь идей, гипотез, экспериментов, теорий, проблем, и есть то, что Лакатош называет "рациональной реконструкцией" истории. Короче говоря, "рациональная реконструкция" истории науки — это выявление логики развития научных идей. Кажется, именно в этом смысле и понимает рациональную реконструкцию большая часть современных методологов.
Такое понимание выглядит вполне приемлемо, хотя и нуждается в некотором уточнении. Исходным пунктом подобных реконструкций является тот или иной набор методологических норм и принципов, опираясь на который, методолог представляет развитие науки как процесс спонтанного развития некоторых идей, детерминируемый только своими внутренними законами. Каждая методологическая концепция истолковывает эти законы по-своему и изображает развитие науки специфическим образом. "Так, — говорит Лакатош, — внутренняя история для индуктивизма состоит из признанных открытий несомненных фактов и так называемых индуктивных обобщений. Внутренняя история для конвенционализма складывается из фактуальных открытий, создания классифицирующих систем и их замены более простыми системами. Внутренняя история для фальсификационизма характеризуется обилием смелых предположений, теоретических улучшений, имеющих всегда большее содержание, чем их предшественники, и прежде всего — наличием триумфальных 'негативных решающих экспериментов'. И, наконец, методология исследовательских программ говорит о длительном теоретическом и эмпирическом соперничестве главных исследовательских программ, прогрессивных и регрессивных сдвигах проблем и постепенно выявляющейся победе одной программы над другой"2[175]. В итоге каждый методолог искажает историю по-своему и как будто нет никаких границ для методологического произвола по отношению к истории.
Но это неверно. Это лишь иллюзия, что методолог в своей рациональной реконструкции начинает "с начала", т.е. фиксирует некоторые идеи, а затем показывает, каким образом эти идеи развивались, порождали другие идеи, гипотезы, эксперименты, объяснения, которые, в свою очередь, приводили к новым гипотезам и т.д., и все это происходило в силу внутренней логики развития. Реально каждый методолог начинает "с конца" — с законов, теорий, гипотез, принятых в настоящее время и являющихся последним словом науки. Современное научное знание — вот чего не может отвергнуть или исказить методолог, из каких бы философско-методологических принципов он ни исходил. Если это признать, если согласиться с тем, что современное научное знание — наряду с методологическими принципами — представляет собой общий исходный пункт рациональных реконструкций, то сразу же все становится яснее и проще.
Любая рациональная реконструкция истории науки представляет собой просто-напросто вычленение той линии развития, которая привела к современным теориям, к современному знанию. Такую реконструкцию методолог или историк науки осуществляет, выделяя в истории те элементы, т.е. те идеи, гипотезы, эксперименты, открытия, теории, которые в той или иной степени способствовали появлению и разработке ныне признанных теорий. Все, что не способствовало появлению или утверждению сегодняшнего знания, объявляется заблуждением и отсекается. Выделенные элементы логически связываются и таким образом получается единая линия развития науки, венцом которой является современное знание. — Это и есть существо всякой рациональной реконструкции. Какие бы элементы ни выбирал методолог из истории, как бы он их ни связывал, его произвол ограничен тем, что, в конце концов, он должен придти к современному знанию. При этом действия тех ученых, которые внесли некоторый вклад в становление современного знания, оцениваются как рациональные, а действия тех, кто отстаивал и развивал идеи, не вошедшие в рациональную реконструкцию, — как нерациональные. Например, деятельность И. Кеплера как астронома, который внес вклад в развитие современной астрономии, считается рациональной, но его деятельность в качестве астролога, которая протекала вне линии развития современной науки, не может быть признана рациональной. То же самое можно сказать о богословских исследованиях Ньютона.
Рациональная реконструкция подобного рода, вообще говоря, всегда может быть осуществлена. Если дано некоторое состояние знания, то всегда можно реконструировать процесс, который привел к этому состоянию. Поэтому когда Кун говорит, что крупные трансформации — смену парадигм — нельзя представить как логический переход, он, по-видимому, ошибается. Мы всегда представляем предшествующую историю как целенаправленный, логически развертывающийся процесс. Правда, рациональная реконструкция истории никогда не может быть окончательной. Историки последующих эпох всегда изменяют рациональные реконструкции своих предшественников. Это неизбежно и вполне понятно, ибо изменяется научное знание, служащее отправным пунктом реконструкций, следовательно, меняется цель, под которую подстраивают историю. А это влечет за собой исключение одних и включение других, ранее не включавшихся, элементов в магистральную линию развития науки. Процесс рационального "переписывания" истории науки так же бесконечен, как бесконечно развитие самой науки.
Рассмотрим несколько более подробно переход от старой теории T1 к новой теории Т2 в отношении оценки его рациональности. В период своего господства Т1 считается последним истинным словом науки и служит базисом рациональных реконструкций истории. Развитие истории реконструируется таким образом, как если бы оно было направлено к созданию Т1, как к своей высшей цели. Вычленяются некоторые идеи, развитие которых привело к гипотезам, экспериментам, первым формулировкам законов, к фактам, которые впоследствии были ассимилированы Т1 Эта линия развития, приводящая к Т1, выделяется как магистральная линия развития данной области знания. Все элементы Т1 считаются истинными (если бы что-то считалось ложным, оно было бы немедленно заменено). Эти элементы отыскиваются в предшествующей истории и рассматриваются как зерна истины в ворохе заблуждений. История предстает в виде кумулятивного процесса постепенного накопления зерен истины и освобождения их от плевел лжи. Все методы и приемы, использованные учеными при получении истинных результатов, считаются рациональными, а все иные — нерациональными, ибо они не вели к истине. Если знание современной эпохи мы считаем наивысшим достижением всей истории человеческого мышления, — а такое убеждение вполне естественно, — то подобная оценка неизбежна. Много методов и способов познания мира использовало человечество в своей долгой истории, но лишь некоторые из них приводили к результатам, которые вошли — пусть в переработанном виде — в современное знание, следовательно, именно эти приемы и методы — самые лучшие, наиболее рациональные. Может быть, со временем выяснится, что это не совсем так, но сейчас у нас нет никаких оснований для того, чтобы судить иначе.
Но вот появляется новая теория Т2 и после конкурентной борьбы с Т1 получает признание. Рационален этот переход или иррационален? За двадцать лет, прошедших со дня выхода в свет книги Куна, было много споров по этому вопросу: одни считают переход от Т1 к Т2 рациональным, другие — нерациональным, или рациональным в каком-то неясном смысле. Теперь мы можем увидеть, что обе стороны отчасти правы, ибо все зависит от точки зрения, с которой мы смотрим на переход. Конечно, сторонникам Т1, убежденным в ее истинности, всякое покушение на нее будет казаться святотатством: выступлением против истины, пропагандой лжи, следовательно, иррациональным деянием. Для них переход от Т1 к Т2 является переходом от истины к чему-то иному, отступлением от истины. Может оказаться так, что новая теория Т2, вступившая в конкурентную борьбу с T1 вскоре будет разоблачена как ложная иллюзия и все отвернутся от нее. Тогда сторонники T1 с триумфом будут праздновать победу разума и истины над поветрием иррационализма.
Допустим, однако, что Т2 одерживает окончательную победу и получает всеобщее признание как новый шаг в развитии научного познания. Тотчас же начинается работа по созданию новой рациональной реконструкции истории. В глубине веков отыскиваются зачатки идей, развитие которых подготовило появление Т2, фиксируются открытия составляющих ее элементов и т.п. Вырабатывается и новый взгляд на Т1 Если ранее она была окружена ореолом совершенной и абсолютной истинности, то теперь открываются ее недостатки, ее ограниченность, ее ошибочность в тех или иных отношениях. Короче говоря, только теперь она предстает в своем подлинном виде — как очередная относительная истина, обремененная грузом ошибок и заблуждений, как переходный этап в движении к новой, более совершенной истине. В соответствии с этим новым взглядом на историю, переход от Т1 к Т2 реконструируется как рациональный переход от менее совершенного знания к знанию более совершенному. Защитники старой теории, боровшиеся против Т2, оказываются обскурантами и иррационалистами. Таким образом, переход от Т1 к Т2 будет иррациональным с точки зрения Т1 но рациональным в глазах сторонников Т2. Короче, все это можно выразить так: победитель всегда рационален или, по крайней мере, всегда может рационально обосновать свою победу.
Рассматривая ряд сменяющих друг друга теорий Т1 ® Т2 ® Т3 ® ..., мы замечаем, что в этом процессе смены теорий рациональное становится нерациональным или даже иррациональным, а иррациональное иногда оказывается рациональным. Каждая новая теория выступает в качестве цели всего предшествующего развития науки и служит основой специфических рациональных реконструкций истории. Это переписывание, перестраивание истории будет продолжаться до тех пор, пока развивается человеческое познание, пока ряд теорий не закончен. Соответственно, и наши оценки тех или иных явлений истории науки никогда не могут стать окончательными, они также постоянно изменяются, ибо они столь же относительны, как и все наше знание. Только в том случае, если в один прекрасный день развитие науки вдруг прервется и, таким образом, мы получим завершенный процесс с некоторой конечной теорий Т, можно будет говорить об окончательном распределении оценок. Приговор, вынесенный в этот день, уже не может быть пересмотрен. Мы видим теперь, что вопрос "Рационально развитие науки или иррационально?" в значительной степени лишен смысла. В развитии науки всегда можно выделить рациональную линию, но с точки зрения будущего эта линия может оказаться вовсе не рациональной.
Наконец, последний вопрос: если речь идет о выборе между конкурирующими теориями Т1 и Т2, то какую стратегию можно было бы рекомендовать при нашем понимании научной рациональности: какую теорию следует выбрать? Может показаться, что из сказанного выше следует до некоторой степени циничный ответ: выбирай ту теорию, которая победит, победа сделает твое поведение рациональным в глазах научного сообщества. К счастью, этот ответ не вполне верен, ибо то, что рационально с точки зрения некоторой частной, промежуточной цели, может оказаться иррациональным с точки зрения более общей, конечной цели. Поэтому поддерживать и бороться следует за ту теорию, в истинность которой вы верите. — Это единственно рациональное поведение с точки зрения науки. Если же вы верите в истинность одной теории, но отказываетесь от нее и начинаете поддерживать ее побеждающую соперницу, то вы предаете истину и поддерживаете ложь — значит, с точки зрения науки поступаете иррационально. Пусть, защищая отброшенную теорию, в истинности которой вы убеждены, вы будете выглядеть иррационалистом в глазах сторонников победившей теории, в глазах всего научного сообщества, принявшего эту теорию. В своих собственных глазах вы — рационалист. И когда следующий виток познания приведет к новой переоценке ценностей, вас могут назвать единственным рационалистом, сохранившим приверженность истине в период господства лжи (как это произошло, например, с Л. Больцманом).
VIII. 6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В заключение несколько слов о соотношении научной рациональности с другими видами рациональности. Наука — один из многих общественных институтов и цель науки — получение истинного знания о мире — лишь одна из многочисленных целей, которые ставит перед собой общество и его отдельные члены. Общественные цели могут вступать в противоречие друг с другом в том смысле, что достижение одной препятствует достижению другой. Так, например, охрана окружающей среды в некоторых случаях может вступать в противоречие с другой целью — развитием производства. Деятельность, направленная на развитие производства, в этом случае может считаться иррациональной с точки зрения охраны окружающей среды. Выход из такого рода столкновений прост: устанавливается иерархия целей, и рациональность человеческих действий оценивается с позиций более важной или высокой цели. В частности, если развитие производства для общества более важно, чем сохранение окружающей среды, то деятельность, направленная на это развитие, будет считаться рациональной даже в том случае, если она губительно сказывается на природе.
Ставит ли человеческое общество перед собой цели более важные, чем достижение истины? По-видимому, ставит. Уже Платон идею блага ставил выше идеи истины. И сейчас сохранение жизни и здоровья людей ценится гораздо выше, чем достижение истины. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что эксперименты над людьми признаются недопустимыми. Можно возразить, правда, что противопоставление истины и блага ошибочно, ибо достижение истины — необходимый промежуточный этап в процессе достижения многих других целей. Истина никогда не может повредить людям, но часто может помочь. Именно поэтому деятельность ученого всегда считалась образцом бескорыстного служения человечеству, а научная рациональность — высшим выражением всякой рациональности.
В основе высказанного возражения лежит убеждение в том, что истина всегда служит благу. Но это неверно, наука равнодушна к добру и злу, ее интересует только истина, а научная истина может быть использована как орудие для достижения самых различных целей. Пример: атомная бомба, приборы для подслушивания, вычислительные машины, хранящие в своей памяти досье на миллионы людей, нейтронная бомба и т.п. — все это появилось в результате научной деятельности. Сейчас тип "чистого" ученого, отдающего всю свою жизнь поискам истины и не ведающего, что творится за стенами его лаборатории, не просто смешон, как это было совсем недавно, но уже страшен. В романе известного американского писателя Курта Воннегута "Колыбель для кошки" изображен такой ученый, который решает свои "головоломки", не задумываясь над тем, для чего и кому нужно их решение. Так, для уничтожения грязи, по которой приходится маршировать пехоте, он изобретает вещество, превращающее всю воду на Земле в лед, и уничтожает жизнь на всей планете. — Это пока утопия, но весьма симптоматичная. Поиск истины всегда должен быть подчинен более высокой — этической — цели, только тогда будет рационален не только в научном, но и в более высоком смысле. Если же поиск истины превращается в самоцель, научная рациональность может оказаться худшей разновидностью иррациональности
Дата добавления: 2016-04-02; просмотров: 1247;