Союз Аполлона и Диониса

Аполлоническая культура не существует в изолированном мире как закрытое пространство. То же относится и к дионисийству. В любом художест­венном процессе можно отыскать, как это, собствен­но, делал и Нищие, близость или рядоположенность этих контрастных принципов. Будучи взаимно проти­воположными, они органически дополняют друг друга.

В отдельности сознание может воспринимать Апол­лона и Диониса лишь до некоего предела, за которым начинается неустрашимость безумия и даже смерти. Уже древний миф об Эврипаде повествует, что от дионисийского безумия можно излечиться только через силу Аполлонову. Пресыщенная творческой силой жизни Ди­ониса, душа человека может найти успокоение только в использорании этих богатств царства АполлоНо точно так же приближение к одному только пламенею­щему свету Аполлона иссушает душу, и она должна вос­станавливать свои силы в животворящих водах Диониса. И горе тому, кто пренебрежет извечным законом двой­ственности! Как бы ни были велики его силы, они будут сломлены и раздавлены, и лишь стезею тяжких страда­ний он сможет искупить свою ошибку.

«Титаническое» и «варварское» начала, отмечает Ницше, оказались в конце концов такой же необходи­мостью, как и аполлоническое. «И представим себе те­перь, как в этот построенный на иллюзии и самоогра­ничении и искусственно огражденный плотинами мир вдруг срываклся экстатические звуки дионисического торжества с его все более и более манящими волшеб­ными напевами, как в этих последних изливается вся чрезмерность природы в радости, страдании и позна­нии, доходя до пронзительного крика; подумаем толь­ко, какое значение мог иметь в сравнении с этими де­моническими народными песнями художник-псалмописец Аполлона и призрачные звуки его лиры!».

Индивид со всеми его границами и мерами тонул здесь в самозабвении дионисических состояний и забывал аполлонические законоположения. И таким образом, везде, куда ни проникало дионисическое начало, аполло-ническое упразднялось и уничтожалось. Но столь же, по словам Нищие, несомненно и то, что там, где первый на­тиск бывал отбит, престиж и величие дельфийского бога, Аполлона выступали непреклоннее и строже. Нищие объясняет дорическое государство и дорическое искусство как постоянный воинский стан аполлонического начала. Лишь в непрерывном противодействии титанически варварской сущности дионисические начала могли продержаться как такое огражденное и укрепленное искусство, такое воинское и суровое воспитание, такая жестокая и беспощадная государственность.

Нищие показывает, как дионисическое и аполлоническое начала, взаимно побуждая друг друга, властво­вали над эллинством. Из «бронзового» века с его бит­вами титанов и его суровой народной философией под властью аполлонического стремления к красоте раз­вился гомеровский мир. «Наивное» великолепие тако­го искусства вновь было поглощено ворвавшимся по­током дионисизма. В противовес этой новой власти поднялся аполлонизм, замкнувшись в непоколебимом величии дорического искусства и миропонимания.

Древнейшая эллинская история в борьбе указанных двух принципов распадается на четыре большие ступе­ни искусства.

«Аполлонийские — оформляющие, скрепляющие и центростремительные — элементы личных предполо­жений и влияний внешних, — писал Вяч. Иванов, — были необходимы гению Нищие как грани, чтобы очертить беспредельность музыкальной, разрешающей и центробежной стихии Дионисовой. Но двойственность его даров, или — «добродетелей», должна была привести их ко взаимной распре и обусловить собой его роковой внутренний разлад».