Предмет обязательства

Вопрос о предмете обязательства вызвал к жизни две концепции. По одной - предметом (или объектом) обязательства всегда будет вещь, деньги, услуга, о которых достигнуто соглашение. В пользу этой концепции говорит то, что все те «вещи», которые могут быть предметом контракта, распадаются на две категории - вещи, наделенные родовыми признаками (деньги, вино, зерно и т. п.), которые по природе своей «не пропадают» (поскольку могут быть восполнены в соответствии с договором), и вещи, индивидуально определенные (статуя бога, изваянная знаменитыми Скопасом или Праксителем, драгоценная чаша и др.), т. е. незаменимые и потому исключающие исполнение, предусмотренноеДоговором.

Сторонники другой концепции, опираясь на римскую традицию исходят из того, что предметом договора должно считать обязан­ность что-нибудь дать (dare), что-нибудь сделать (Jacere), что-ни­будь предоставить (praestare). Таким образом, на первый план вы­ступает не вещь - объект обязательства, а действие.

Действия (принимая эту характеристику предмета обязательст­ва) могут быть как положительными (когда мы даем, совершаем предоставляем) и отрицательными, когда мы заключаем договор о воздержании от действий (что тоже «действие»): двое или несколько соглашаются о том, что каждый из них будет продавать свой товар в строго определенном месте, воздерживаясь, таким образом, от кон­куренции с партнером.

Нам представляется, что обе концепции имеют под собой логи­ческую основу, и самый спор, о котором мы рассказали, есть скорее всего спор неразрешимый.

Примечание. Порой возникают обстоятельства, когда исполнение обязательства связано с выбором (альтернативой). Кредитор выгова­ривает себе право выбора: то ли он возьмет себе должное в натуре, то ли удовольствуется денежным платежом, то ли остановит свой вы­бор на рабе Стихе, то ли на рабе Панфиле и т. д. То же вправе выго­ворить себе и должник: то ли он сам восстановит поврежденный им за­бор, то ли заплатит стоимость ремонта.

Различают еще обязательства делимые и неделимые. Пример первых дают обязательства, связанные с денежными уплатами. Если четверо кредиторов претендуют на 1000 сестерциев, каждый из них получит свои 250, и на том дело кончится. Сложности неизбежны, ес­ли предмет обязательства неделим, как это может случиться с серви­тутом (Д. 45.1.2) или, что наглядней, с неоплаченной виллой, когда в качестве должников выступают все наследники, а в качестве кредито­ров - строители-компаньоны. В духе времени римское право предос­тавляло любому из этих последних выступить в качестве истца, изб­рав себе ответчиком любого из сонаследников.

§ 64. Кауза в обязательстве

Слово «causa» переводится с латыни как «причина», «повод»-В том, что относится к обязательству, кауза - это раньше всего субъ ективный мотив, определяющий содержание обязательства, или, го-

воря иначе, материальный интерес, который побуждает нас вступать в обязательство, принимая на себя связанные с тем тяготы.

Кауза должна быть законной. Можно себе представить дарение имущества одним из супругов другому, произведенное из лучших побуждений. Но поскольку такие дарения запрещены в принципе, кауза остается противоправной, а значит, нет и «контракта».

В той же мере кауза не может быть аморальной (противонрав-ственной), а когда это так, основанные на ней соглашения «не долж­ны быть соблюдаемы» (Д. 2.14.27.4).

То, ради чего мы принимаем на себя обязательство, может состо­ять в 1) передаче вещи; 2) предоставлении кредита; 3) установлении приданого; 4) предоставлении услуги; 5) новации (обновлении) ра­нее взятого на себя обязательства и т. д.

Непременным условием возникновения обязательства является некое конкретное действие, тут же указываемое: купля-продажа, аренда, наем и пр. Исключением из правила является стипуляция с ее абстрактным характером: как только на вопрос кредитора «Обя­зуешься ли уплатить 100?» следовал ответ должника: «Обязуюсь», исполнение становилось безусловно обязательным - даже и тогда, когда деньги не были даны, или даны в меньшей против обещанной сумме, или когда сумма выплаты включала проценты, превышавшие дозволенные.

Реакцией на подобную недобросовестность, опиравшуюся боль­шей частью на социальную неравноправность кредитора й должни­ка, стало предоставление последнему права возражения в виде ссыл­ки на недобросовестность кредитора (истца), после чего стипуляция потеряла свой абстрактный характер, приблизившись ко всем про­чим реальным контрактам.

§ 65. Согласие сторон

Что более всего отличает контракт от деликта, так это согласие сторон. Но самого по себе согласия мало. Нужно, чтобы оно было выражено таким образом (способом), который придает согласию значение юридического отношения, юридического акта.

Способы реализации воли на возникновение обязательственного отношения разнообразны. Древние шумерийцы ввели письменные контракты (на глине), снабженные клятвами и печатями. Славяне многие века довольствовались рукобитьем. Римляне, пока господствовала стипуляция, ограничивались порой кивком головы как зна ком согласия, и хотя нельзя считать, что промолчавший согласен о» нако же, как замечает римский юрист, «он и не отрицает» обязатель ства.

Но уже Законы XII таблиц свидетельствуют о разнообразной хо­зяйственной активности, регулируемой далеко не во всем.

Споры, которые разрешалось завершать миром (на чем догово­рятся, то пусть истец просит и на суде), касались всяких вещей, т. е. и не манципируемых, но требующих судебного удостоверения. Согла­сие сторон, о котором толкует ст. 6 табл. I, получило свое новое зна­чение в классическом праве.

Имеется в виду консенсуальный договор, для действительности которого было достаточно простого неформального согласия, хотя стороны, если они не таились, должны были озаботиться доказатель­ствами, удостоверявшими законность сделки и ее действительность. Согласие было необходимым элементом всякого реального догово­ра, но моментом его совершения считалась передача вещи (денег). Литтеральный контракт разъяснений не требует.

Что касается соглашения как такового, его непременными эле­ментами выступают: 1) предложение (оферта) и 2) принятие предло­жения (а вместе с ними на сцену выходят кредитор и долж­ник). Как и теперь, предложение могло быть как устным, так и письменным.

По общему правилу, обе стороны должны были стремиться к до­стижению обоюдных выгод, ибо «если чье-либо право умаляется, нужно выяснить, согласен ли он с этим» (Ульпиан, Д. 39.3.8). Имеет­ся в виду главным образом то, что согласие терпящей стороны не вы­рвано ни насилием, ни принуждением, ибо «одобрить их было бы противно добрым нравам» (Ульпиан, Д. 50.17.116).

Воля сторон

Мы уже говорили об этом, ссылаясь на спор между Сцеволой и Крассом по делу о наследстве Куриона. Нескончаемые споры о дей­ствительной воле завещателя, о том, насколько текст договора, его буквальное содержание отвечает действительной воле контрагента, об ошибке в объекте, о незнании закона, об обмане - это и многое другое принадлежит к важнейшим и одновременно труднейшим во­просам юридической науки и практики.

Римская юриспруденция долгое время колебалась между пози­циями Сцеволы и Красса, но в конечном счете, под пером наиболее авторитетных юристов, и более всего в самой преторской практике, возобладала концепция приоритета действительной воли, истинного намерения, желательного результата. Не исключая, разумеется, вни­мательного и бережного отношения к «букве», но не абсолютизиру­ющего ее.

Напомним приведенную ранее сентенцию: надо толковать дву­смысленное выражение так, чтобы воля скорее имела бы силу, чем была бы уничтожена.

Примечание. Мы уже упоминали о молчании как «знаке согласия». Не будучи общим правилом, оно считалось за согласие при 1) манци-пации и ин юре цессио; 2) том,что отец прямо не запрещает брак своей дочери (с таким-то); 3) продлении срока найма (когда наймодатель не требует вывоза имущества нанимателя) и т. д. В иных случаях в пол­ожительном смысле могло толковаться бездействие той или иной сто­роны.

Пороки соглашения

Прежде всего, это error - ошибка, заблуждение. Сюда относятся: 1) несовпадение действительной воли с ее изъявлением в контракте (контрагент выразил свое намерение не теми словами, как следова­ло бы, или, напротив, упустил нечто весьма важное); 2) неверное (или не вполне верное) в том или ином юридическом аспекте согла­шение.

К числу извинительных в принципе ошибок римское право отно­сило: 1) ошибку в существе сделки (принял договор найма за соседс­кую услугу или думал, что его одаривают, а на самом деле имело мес­то безвозмездное предоставление вещи на срок); 2) ошибку в предмете сделки (стипулируя, я имел в виду раба Памфила, который мне нужен как кузнец, а мне дают раба Стиха). По общему правилу, ошибка в согласии, будь то фактическая или юридическая, если она значительна, аннулирует договор.

Если по ошибочному суждению продавца и покупателя медная вещь была продана как золотая, а затем это обнаружилось, сделка ос­тавалась действительной, но как сделка о покупке медной, а не золо­той, вещи. Так думал Павел. Противоположного мнения держался

Ульпиан: «Если медь продана как золото, продажа недействитель­на». Это то, что называется «ошибкой в материале вещи». Сюда ж относится ошибка в поле раба (полагал - мужчина, оказалось -жен щина), в девственности рабыни и пр.

Единого учения об «ошибке согласия» римские юристы не созда­ли. Известную роль в их расхождениях по этому поводу играла при­верженность той или иной школе, той или иной философии. Неда­ром сказал знаменитый Цельз: «Право есть искусство оперировать понятиями доброй совести и справедливости».

Примечание. Приведем для примера следующий, чуть реконстру­ированный сюжет, который черпаем у того же Цельза (Ювенция).

Некто Тиберий просил у меня и у моего компаньона Тиция денег в долг. Я приказал моему должнику Аврелию внести очередной взнос в кассу Тиберия. Тот принял эти деньги за деньги Тиция. Держась тео­рии, следует заключить, что ошибка в персоне, как и всякая другая, ус­траняет обязательство. Но раз оно уже возникло, справедливость тре­бует, чтобы Тиберий возвратил деньги, кому они на самом деле принадлежат (Д. 12.1.32).

Dolus

Обстоятельством, безусловно исключающим договор, являет­ся тайный злой умысел - dolus, направленный на совершение выгод­ной, но противоправной сделки. С развитием преторского пра­ва под dolus стали подводить и некоторые действия, допустимые с формальной точки зрения, но находящиеся в явном противоречии с понятиями доброй совести, справедливости, порядочности и чес­тности.

По свидетельству Цицерона, dolus как действие, уничтожающее договор, был введен цивильным претором Аквилием - около 44 г. до н. э. Претор формулировал существо обмана как непременного и главного в dolus: «Когда одно делается для виду, а другое совершается (на самом деле)». Немногим позже Лабеон, пожалуй, самый крупный юрист эпохи Августа, уточнит: «Dolus malus есть всякая хитрость, обман, уловка, для того чтобы обойти, уловить, обмануть другого» (Д. 4.3.1.2).

Спустя столетие другой претор распространит обман и на все сделки, которые так или иначе выдают недобросовестность стороны,

и предоставит потерпевшему соответствующий иск - «actio doli» с годичным сроком исковой давности. Удовлетворение иска влекло за собой либо возмещение ущерба, либо (в зависимости от обстоя­тельств) восстановление первоначального состояния (реституцию), а обманщик подвергался публичному бесчестию. Кроме того, были запрещены «примирительные сделки», исключавшие ответствен­ность за обман. Такие соглашения не имели силы, ибо по большей части были либо продиктованы, либо куплены.

Примечание. Некий страстный любитель рыбной ловли прицени­вался к имению близ Неаполя из-за принадлежавшего к нему пруда. В назначенный день хозяин согнал к пруду окрестных крестьян, кото­рые имитировали рыбную ловлю, забрасывая сети и удочки. Сделка была заключена, но обман обнаружился. Цицерон говорит: положение покупателя было не из легких, ибо «мой приятель Аквилий еще не ввел формулы для защиты от обмана», тогда как «разум требует, что­бы ничего не делали злокозненно, притворно, обманно».

Речь идет о преторе Аквилий Галле (? - 44 г. до н. э.), блестящем юристе-практике, которому принадлежит авторство «actio doli» т. е. ис­ка против обманщика, введенного в 66 г. до н. э. Для «actio doli» давал­ся годичный исковой срок, присуждение чаще всего не превышало суммы неосновательного обогащения. С «actio doli» были, видимо, связаны такие стеснения обманщика, которые позволили тому же Ци­церону сказать об «actio doli» как о «биче всех вероломств». Не исклю­чено, что толчком, приведшем Аквилия к мысли об иске, названном его именем, послужил случай с неудачливым рыболовом.

Насилие

В I в. до н. э. римская юриспруденция и практика стали считать недействительными и подлежащими расторжению все контракты, заключенные с применением насилия - физического или психичес­кого.

Физическое насилие могло доходить до заключения строптивого контрагента в домашнюю тюрьму, да еще с наложением вериг (Па вел, Сентенции, 1.7.7-9). Бичевание, побои, другие бессудные рас­правы были в большом ходу у римской администрации на местах, когда дело касалось вымогательства взяток, приношений, дарений и т.п. Недаром говорилось, что римские наместники «бедными при­бывают в богатые провинции и богатыми возвращаются в Рим из бедных».

-151

Значительно сложнее обстояло дело с психическим насилием, ча­ще всего выступавшим в форме угроз. Они могли касаться и чести, и свободы, и самой жизни. Нет необходимости, считали римские юристы, разбираться в том, насколько лицо, которому угрожали, до­лжно было проявить смелость и готовность к сопротивлению. Долж­но исходить из того, что и самый смелый мог склониться к действи­ям, противоречащим его воле, интересу, моральным принципам. В то же время нельзя подгонять под понятие «угрозы» простое опасение насчет каких-либо неблагоприятных последствий (в том, что отно­сится к видам на наследство, например).

Каждый раз, когда претор сталкивался с жалобой о насилии, его формула предписывала судье: «Если будет доказано... то присуди че­тырехкратное возмещение понесенного ущерба, а сделку признай не­действительной». Первое было предписано преторским эдиктом, второе - цивильным правом.

Примечание. Особый вопрос, если сын или иной подвластный сто­ит перед выбором - ослушаться отца и жить по собственному усмот­рению либо исполнить приказ, приобретая тем самым имущественную выгоду. Этот вопрос в философском плане был поставлен Аристоте­лем («Никомахова этика»): будет ли действие, совершенное из страха перед большим вредом, чем тот, который наступит при ослушании, до­бровольным?

Цельз отвечает так: приняв навязанную ему отцом невесту и согла­сившись на брак с ней, сын, даже если предпочитает другую женщину, действует по доброй воле, ибо без того в брак не вступают (Д. 23.2.22).

Столетием позже Павел придет к тому же: если, вынужденный уг­розами, я принял наследство... значит, я этого пожелал, хотя, будь моя воля, отказался бы от него (Д. 4.2.21.5).

Современное буржуазное право (включая англосаксонское) следу­ет за римским, когда признает недействительными договоры, противо­речащие морали, а также заключенные с применением угроз, насилия, обмана и даже такого трудно констатируемого фактора, каким являет­ся «злоупотребление влиянием». Последнее - это как раз то, о чем толкуют Цельз и Павел.