О дереве и времени заготовки леса

Раньше каждый хозяин точно знал, откуда, в какое время и сколько ему взять для любого задуманного им дела. Все рецепты и советы были известны, передавались из поколения в поколение. У природы же есть все необходимое для человека. В старину говаривали: «Лесная сторона не только волка, а и мужика досыта накормит».

Основным материалом для строительства был лес. Лес называли вторым полем, он тоже кормил человека, давал жизненно важные продукты и материалы: кроме ягод и грибов, пушнину и дичь, древесину для изготовления предметов быта и строительства. Не случайно, к примеру, в Архангельской губернии его называли «радой».

Дерево было священно. Вся вселенная представлялась человеку в образе дерева. С его образом соотносили люди и пути-дороги. «Лежит брус на всю Русь, встанет — до неба достанет» или «Когда свет зародился, тогда дуб повалился и теперь лежит». Деревья наделяли душой, приписывали им человеческие качества, относились к ним как к существам высшего порядка, испрашивая у них помощи и благословения перед всякими начинаниями. «В разных уголках земли. — писал французский этнограф Жак Бросс, — живет легенда о праотце всех деревьев, дереве-великане, которое поднималось к небесам из центра земли и являлось осью Вселенной. Оно объединяло три стихии, его корни уходили глубоко в почву, а крона упиралась в небесную твердь. Оно дарило планете воздух, всем земным тварям плоды, налитые солнцем и влагой, которую оно орало из почвы. Дерево притягивало молнии, принесшие людям огонь, и движением ветвей приказывало облакам, резвившимся у его верхушки, поить землю живительным дождем. Оно было источником жизни и обновления».

Люди замечали, что если жить под большим дубом (без сомнения это можно отнести и к некоторым другим породам деревьев), то проживешь долго: дерево как бы отлает часть своей силы и продлевает срок жизни.

Отношение к дереву всегда было особенным, поэтому в дело шли далеко не все, пусть и хорошего качества, деревья. К запрещенным для строительства дома относили «священные деревья». Прежде всего те, что выросли на месте разрушенной церкви, часовни или на могиле. Очень старые и необыкновенно высокие деревья. У многих народов было распространено поверье, что старые деревья принимают души умерших.

К священным относили и те экземпляры, у которых были какие-то аномалии.

В Ветлужских лесах в XIX веке очень известна была береза с 18-ю большими ветвями, образующими 84 вершины. Одинокая береза в Ильешах под Петербургом с вросшим в ствол камнем. Уродливость ствола, необыкновенное сплетение корней, раздвоенность или растроенность ствола (так называемые «воротца»), наличие дупла, через которое, как и через воротца, «принимали» детей при различных заболеваниях для исцеления. При этом приговаривали: «Сосна, тебе на стояние, мне рабу Божию на здоровье». Явление икон, как правило Богоматери, на ветвях или у корней — вот далеко не полный перечень деревьев, относимых ранее к священным. В Вологодской губернии район Никольска) считалось опасным рубить липу, ибо тот, кто ее срубит, непременно заблудится в лесу. Осина была проклятой, так как «на ней удавился Иуда».

В Вологодской же области запрет распространялся на любые старые деревья: «Грешит тяжко даже тот, кто решается срубить всякое старое дерево, отнимая у него таким образом заслуженное право на ветровал, т. е. на естественную стихийную смерть. Такой грешник либо сходит с ума, либо ломает себе руку или ногу, либо сам скоропостижно умирает».

В некоторых местах не использовались деревья с наростом («гуз»), ибо у жильцов могли появиться «кылдуны» (колтуны) и деревья с «пристоем» — маленьким деревцем (хозяйская дочь-девушка родит «дитя»). «Буйным» деревьям приписывалась разрушительная сила, тайная и скрытая, угадать и указать которую могли только одни колдуны. Не рубили и пограничные деревья, так как в народе считали, что на перекрестке черти яйца катают, в свайку играют. На перекрестке нечистый волен в душе человека«. Использовать на стройке запрещалось и деревья, выращенные человеком.

Этот, отнюдь не полный перечень примет и обычаев россиян по отношению к дереву позволяет глубже понять и почувствовать отношение наших предков к окружающему миру, к каждому жизненному жесту. Причем надо отметить, что северянин, впитавший веру с молоком матери, для которого Бог воплощен в окружающем Мире, суеверен менее, чем южанин. Наоборот, его отношение к превратностям жизни чаще ироническое: «Бейся не бойся: без року смерти не будет», «Мир освещается солнцем, а человек знанием», «Честь на волоске висит, а потеряешь — так и канатом не привяжешь». Таковы неизменные поговорки северянина.

В тех местах, где растет лиственница, ее предпочитали другим породам деревьев при строительстве дома. А там, где ее нет, использовали прямые стволы сосны и реже ели. Если же лиственницы в районе было мало, из нее рубили фасадную часть дома — перед и первые венцы. Она намного долговечней других, не боится морозов, жары и осадков.

Хорошие хозяева перед тем, как рубить деревья, подпитывали их, подливая под корень много лет подряд серный раствор. Такие деревья в срубе впоследствии никакая тля не брала. Нынче чрезмерной подсочкой (сбор смолы с дерева), проводимой вместо одного года по несколько лет кряду, да еще с впрыскиваением кислоты в раны дерева древесина убивается еще в лесу. Весь лес, который мы сейчас имеем для строительства, мужики называют «опреснино», он почти как губка сразу набирает влагу и тонет в воде. Заготовленный из плохого леса «мянды» — леса, не выстоявшего своего времени, только приспевающего, в возрасте от 60 до 100 лет. Спелый же, окрепший лес считается со 101 года, его называют «остойным». Годовые кольца его на срезе тонкие, как бумага, в отличие от толстых и рыхлых у опреснино.

Использование сибирского кедра считалось полезным. Его древесина долгое время сохраняет бактерицидные свойства. К примеру, в шкафу, изготовленном из нее, не заведется моль, не поселятся жучки-древоточцы. Запас кедра на гектаре обычно составляет до 560 кубометров. Это значительно выше по сравнению с другими породами леса.

Качество древесины, долговечность строения или изделия из нее зависят и от того, в какое время года срублено дерево. Вот что писали в старом русском журнале в 1867 году: «…срубленные четырех одинаковых лет, с одного места и грунта сосновые деревья в течении декабря, января, февраля и марта по выделке из них четырех потолочных балок показали по нагрузке их тяжестью, что дерево, срубленное в январе на 12, в феврале на 20, в марте на 38 выдержало менее тяжести, чем срубленное в декабре. Из двух сосен одного места и одних лет, зарытых в сыром грунте, по прошествии восьми лет, сосна, срубленная в феврале, была совершенно проникнута гнилостью, между тем, срубленная в декабре, после 16-ти лет лежания в том же сыром грунте, оказалась еще вполне здоровой… В той же степени время рубки дерева имеет влияние на проницаемость его водою или другими жидкостями, а поэтому для бочек и других вододержащих сосудов должно выбирать дерево декабрьской рубки»…

По традиции лес начинали заготавливать от зимнего Николы, с 19 декабря. В некоторых местах считали, и не случайно, лучшим временем для заготовки один месяц — с 2декабря по январь, да по первому морозцу, когда лишняя влага из ствола выходит за волю. Знали, что приступать к работе лучше на зорьке. «Раннюю птаху и мороз не бьет». Лес спит. Тихо, да и день то зимой короток. Начиная работу, бодрились: «Мозолистые руки не знают скуки», «Глаза боятся, руки делают», «Ленивые руки — не родня умной голове», «Все впору да в срок, так и будет толк».

На земле все сызмальства у дела. А у взрослых и тем паче: «День да ночь — сутки прочь».

По народным приметам строевой лес рубили на новолунье: срубленный на ущербе диска луны лес сгнивает. Лишь при острой необходимости его заготавливали до прихода весенних месяцев — марта и апреля. До этой поры снег обычно лежит. И времени для заготовки хватает, в отличие от летнего периода, когда «один день год кормит». Чем толще снежный покров, тем лучше для растительного слоя. Снег предохраняет кустарники, мхи и землю от повреждения при падении срубленных или спиленных деревьев. В малонаселенных пунктах рубки проводили не сплошные, а выборочные. Лес при этом страдает меньше. И напротив, когда убираются деревья с кронами на верхнем ярусе леса, тем самым улучшаются условия для роста молодняка, деревьев второго яруса — подлеска. Хозяин строительства с лесником заранее выходят на делянку. Обговаривают, какие деревья будут вырубаться, их количество. На сруб четырехстенок требуется сто деревьев — сто хороших семиметровых бревен и их вершины. Деревья подходящего диаметра и качества «точкуются», на них делают затесы шва счет. Тут не преминут вспомнить поговорку: «Всяк сам по себе дерево рубит». Выбрать выросшие деревья не мудрено. Известно, если у сосны кора светлая — негодная будет древесина, рыхлая. А если кора рыжая, рудная и ствол немного крученый — значит поросший лес, тяжелый, смолистый. Эти деревья давно знакомы и памятны: «…Здесь как-то столько маслят собрал, что едва унес, а с этого такого огромного глухаря спугнул!» Все было знакомо с детства, как сучки на потолке над кроватью.

Детям в это время говорили: «Минуло сосне сто лет, а морщин у нее так и нет. Высоко она стоит, далеко глядит. Придет смерть за сосной-старушкой, станет она избушкой».

Заготовка леса

«Бери ношу по себе,

чтобы не кряхтеть при ходьбе»

Когда приходило время, на сосновых делянах в сухом бору лес рубили или спиливали и вывозили к месту рубки дома. На эту работу в Шенкурске, например, надевали специальные валенки с длинными и тонкими голенищами. Некоторые хозяева были так суеверны, что «если три лесины не понравились с прихода в лес, не рубили совсем в этот день». Другие считали непригодными деревья, упавшие «на полночь» или зависшие, зацепившиеся при падении за другие кроны, в таком доме якобы жильцы будут умирать раньше времени.

С полночью, севером связывались представления о ночи, о зиме, о смерти и аде. Коли же при падении у первых трёх деревьев не обломятся вершины, значит пришла счастливая пора строиться. Работа на деляне трудоёмкая. В своё время бытовала поговорка: «Плотника не шуба греет, а топор», в конце же дня говорили: «Кончился день — и топор в пень». В морозы сучки под ударом топора отлетают от ствола как сосульки. Подмороженные деревья пилятся легче, а сучки с них обрубать — одно удовольствие, словно на музыкальном инструменте играешь. Пилили лучковой пилой. Она похожа на лук: натянутая металлическая часть удерживается скруткой-тетивой с другой стороны. Режущее полотно её — гибкое, сталь — жёсткая. Чаще всего используются узкие полотна, не более пяти сантиметров шириной, чтобы во время пиления деревьев большого диаметра полотно не зажималось и не деформировалось.

Яков Фомич Михалёв из деревни Заручье, что в Мезени, до войны в числе других уходил на лесозаготовки. Был он «тысячником», в сезон напиливал своими пилами, поперечной и лучковой, по тысяче и более кубометров леса. Это красноречиво говорит о том, как расточительно руководители распоряжались ценностями, производимыми простыми людьми. Целые армии нахлебников висели на шеях Михалёвых… В Россию пилу завезли при Петре Первом, а вошла она в плотницкий обиход лишь в 19 веке.

Тогда и произошло разделение на плотников и столяров. Срубить дерево топором трудней, чем спилить, однако мастера предпочитали первое. В таком случае дерево дольше сохраняется в срубе, ибо при рубке поры закрываются для доступа влаги, да и внутреннее напряжение в бревне после рубки другое, нежели от пиления, когда волокна перерываются.

Хороший мастер бывалоча прежде отдаст дереву дань уважения, обстукает его перед рубкой, послушает, поприговаривает: «Острый топор и дуб рубит», «…Сердцевина у хорошего бревна будто жирком смазана».

«А ещё делали так. Выбирали ёлку потолще и сдирали ей кору, чтоб корень прокис. Кора с корнем, считай, два сапога пара. Ежли коры не станет, корень первым зачнёт чахнуть, а за ним и весь ствол. Постоит эдак годков пять и валится. Сам валится без топора. Так все моркотники практиковали, без понятия которые. Пошехонцы, словом»… — пишет в своей книге москвич Олег Ларин, передавая разговор с мезенцем.

В местах, где делянки находились недалеко от жилья, хозяин мог и в одиночку съездить «на уповодок» за готовыми хлыстами, то есть не на весь день. Перевозили хлысты на санных поездах лошадьми. Отношение к скоту всегда было очень бережное. «Погоняй коня не кнутом, а овсецом», — приговаривали. На деревне лошадь самое работящее существо: «Конь не пахарь, не кузнец, не плотник, а первый на селе работник».

В Мезени, у самого Полярного круга, была в своё время выведена мезенская порода лошадей. По всей крестьянской России в прошлом веке славились местные коновалы — народные лекари-ветеринары. На реке Вашке были целые династии этой профессии.

Отдавая дань уважения, поклоняясь силе и выносливости лошади во многих сельских районах России жители венчали свои жилища её изображениями. Да и везде по России самая верхняя часть крыши называется коньком.

Одна лошадка могла везти подчас до четырёх кубометров леса. Столько, примерно, перевозит и обычная грузовая машина. В старину считали так: коли «добрый конь подо мною, Господь надо мною». Грузить частенько приходилось в одиночку. Для этого существовали разные приспособления. Тянули из бурта (штабель леса) по покатам, с помощью ваги и верёвки. Правда, были и такие сильные мужики, что огромные дома в одиночку рубили. Пашко из Юромы на Мезени поставил храм Архангела Михаила из брёвен метрового диаметра. Кстати, этот мастер вырезал модель своего кулака, равнявшегося пяти головам. Экспонат этот хранился в притворе храма, пока не сгнил. По преданию брёвна эти Пашко выносил на себе. Не так давно эта церковь сгорела, но, к счастью, сохранились её фотографии.

Санный поезд изображён на рисунке: впереди большие сани — «дровни», вторые почти вдвое меньше, «подсанки». Расстояние между ними бывает несколько метров, и зависит оно от длины перевозимого леса. Подсанки привязаны к дровням толстыми льняными верёвками крест на крест, чтобы придать жёсткость сцепке. Эти верёвки на Вологодчине называют ужищами, ими же пользуются для крепления брёвен на возу. Для придачи шарнирности, для улучшения движения саней на поворотах на них посредине устанавливали сьёмные подушки, сделанные из толстого бруса, длиной чуть шире саней. Верхняя поверхность подушки вогнута, от этого брёвна не раскатываются, не соскальзывают к краям, а лежат как в чаше. Подушки вставляют штырями в гнёзда рам дровней и подсанок. На концах некоторых подушек были продолблены сквозные отверстия, у других набиты кованные полосы с небольшим пространством для вставки импровизированных стоек из стволов ёлочек мелкого леса (подсадка), который всегда под рукой. Небольшой высоты, чуть выступая над возом, использовались эти стволы для сцепки стяжками меж собой. Благодаря подушкам подсанки на поворотах идут полозьями точно по колее, отчего брёвна надёжно лежат на возу.

Рассказывали о таком случае, будто бы у одного мужика на средине горы вдруг встала лошадь с возом. Выпряг он её, отхлестал за ленность и впрягся сам. А когда вытащил воз, то пожалел наказанную животину: «Да, зря я тебя наказал, сам-то еле справился».

Транспортное хозяйство в деревне всегда было очень большим и требовало постоянного надзора за инвентарём. Поговорка «готовь летом сани, а телегу зимой» жива до сих пор.

В колею на всём пути, по-возможности, подливали воду, полозья саней тоже леденили, поэтому трение становилось минимальным. Лошадь тянула воз не через силу. Такие дороги называют ледянками. Если же дорога проходит по сырым болотистым низинкам, не замерзающим зимой, то устраивают накат. Материала для него в таких местах сколько хочешь, так как по окраинам болот много сухих деревьев. Стелются прокладки вдоль всей дороги. Поперёк их укладывают лесины с обрубленными сучьями, вплотную одна к другой. Эти дороги поддерживали без особого труда. Называют их «лежнёвками» из-за способа устройства, и зимниками — из-за времени эксплуатации.

Если работали допоздна, а дорога до дома была долгой, возница частенько шутил, рассказывая о предыдущей поездке: «Ночь-то темна, лошадь-то черна: еду, еду, да пощупаю, тут ли она?»

Случай, приключившийся со знакомым охотником, произошёл в стороне от деляны и дороги. Возвращался он как-то с охоты и решил передохнуть в охотничьей избушке, обогреться, чайку попить. Возился он у печи, как вдруг кто-то ударил по оконной заслонке. В избушках этих окошечки обыкновенно не застеклены, нет в них рам, а проём просто прикрывается деревянной заслонкой. От удара она вылетела, упала на пол. Вышел охотник глянуть, что за дела такие — шутки лесные. Нет никого! Подумал, что почудилось ему, а заслонка вылетела от сквозняка или ветра. Но ветра на улице никакого нет. Тишина! Слышно, как собственное сердце стучит. Делать нечего, начал снова у печки возиться. А тут опять удар. Заслонка вылетела и звонко стукнулась об пол. Стремглав выскочил наш приятель на улицу. И что же он видит: у основания наклоненного к окошку дерева сидит пучеглазый филин и напряжённо, словно акробат перед сложным трюком, ждёт внимания охотника. И только увидел человека, сразу повернулся и пошёл торопко вверх по стволу, переваливаясь с боку на бок и бормоча отчотливо в нос: «Но! Но! Но! Но!…Но!» Поднялся наверх, глянул на ошалевшего охотника, преспокойненько подмигнул ему и стал спускаться вниз той же дорожкой, приговаривая: «Тпр-р-р! Тпр-р-р! Тпр-р-р!» Это рассказывала умная птица об обстановке на лесной дороге. Красочно живописал филин картину возвращения крестьянина с лесной деляны с заготовленным лесом. Ведь когда лошадь с возом поднимается в гору, её приходится понукать «Но! Но!», помогая ей тем самым (говорят, что от громкого окрика лошади её пульс увеличивается в два раза). Когда же спускается с горки, подталкиваемая самим возом, её приходится притормаживать «Тпр-р! Тпр-р!». Всё это филин отобразил по-своему. Хотите верьте, хотите нет.

На делянах после порубки обязательно прибирались, оставляли их чистыми.

Все порубочные остатки, мелкие ветки и мусор, сгребали в кучи и сжигали на медленном огне при тихом ветре. На новинах оставляли сторожей, чтоб не загорелся соседний лес, не бросило головню на деревню. Большие сучки отвозили домой и использовали на дрова. В Карелии на делянах ещё не так давно производилась раскорчёвка. Для удешевления работ её стараются проводить через три-четыре года после рубки. Пни идут в переработку, на скипидар и дёготь. На расчищенной деляне проводилась новая культурная посадка леса, если только этот участок не был так называемой «новиной», отводимой хозяину, у которого родился сын и которому не хватало пахатной земли. Раньше в России каждому человеку мужского пола полагался определённый участок земли — надел. Если пни не корчевали на новине, то между пнями сеяли лён. По воспоминаниям старожилов, в первый год был обязательно очень хороший урожай. На второй год на этом участке сеяли озимую рожь. Перед посадкой леса участок обязательно корчевали, так как без этой операции он возобновляется довольно долго. Да и зачем терять такое прекрасное сырьё, коим являются отходы лесного производства.

Во время перевозок и хранения следили, чтобы лес не намокал. Брёвна, предназначенные для строительства, по воде не сплавляли. Заготовленные хлысты укладывали на прокладки недалеко от места строительства. В свободное от основных сезонных дел время хозяин мог приходить и рубить дом. Иногда ему удавалось уложить зараз целый венец, в другой раз выходило только бревно подогнать. Как раньше говорили: «Уж как Бог даст».

На месте хлысты ещё раз сортировали, «прибирали». Старшего на этом занятии называли приборщиком. Отпиливали негодные участки стволов: с большим косослоем, отлупом, морозобоинами и другими пороками, если таковые были.