Самурайские лидеры реставрации Мэйдзи

Люди самурайского происхождения занимали ключевые посты в правительстве Мэйдзи. Но сам их сибун , иначе ранг самураев, требует уточнения; смысл понятия «самурай» не должен быть превратно истолкован. В XII веке слово «самурай» означало «службу» и не было исключительно связано с профессиональным воином. Но в XIV веке данный термин стал в обиходе ассоциироваться с определенного рода буси , иначе средневековым рыцарем, который и по наследству, и благодаря своей выучке являлся профессиональным воином. Однако в то время самураи никоим образом не представляли собой высшую ступень в табели о рангах для буси, что характерно для периода Эдо (1603‑1867).

Облик самурая периода Эдо существенно отличался от облика воина‑рыцаря предыдущих эпох. Это были послушные ханси , иначе поместные дворяне, воспитанные в духе конфуцианства государственные ученые‑чиновники. В своей массе городские представители общественного слоя были довольно изнеженными существами. Так что следует отличать городских самураев от тех, кто жил в сельской местности. Жизнь провинциальных самураев была простой, активной, и ввиду тех суровых условий, в которых они жили, эти самураи были более закаленными, чем их городские собратья. Но оба эти типа представляли собой то, что историк Асакава Кэнъити назвал «несовершенными самураями», поскольку им были чужды боевой дух и военная выучка, если сравнивать со средневековыми рыцарями более раннего времени; сельские ханси все же были менее «несовершенными самураями», чем их городские собратья.

Самурайские лидеры Мэйдзи походили своим характером и степенью закалки на провинциальных самураев периода Эдо. И все же этих самураев нельзя приравнять, хотя бы уже за одну тягу к знаниям, к средневековым рыцарям дотокугавовских времен; к тому же для этого имеются более убедительные доводы. Самураи к началу эпохи Мэйдзи не были сословием воинов, подготовленных благодаря выучке к немедленным военным действиям, что требовалось в те времена, когда военная угроза была постоянной. Им досталось от средневековых рыцарей только законное право на занятия военным промыслом, ибо за долгий мирный период токугавовского сёгуната их воинское честолюбие власти сумели направить в гражданское русло и на литературные занятия. Такая атмосфера, где было убито всякое проявление воинского духа, царила два с половиной столетия, вплоть до бакумацу. Потому самураи Мэйдзи, особенно предавшиеся ученым занятиям, довольно плохо владели боевым классическим оружием, хотя сразу же хватались за него, когда дело касалось их чести.

Несмотря на общий упадок нравов в эпоху Токугавы, все же нашлись самураи, которые в отличие от многих не отказались от честолюбивых планов. Они были всерьез настроены на то, чтобы совладать с близящимся внутренним кризисом и не упустить представившуюся им возможность проявить себя, и, когда бакуфу потеряло свое влияние в обществе, они временно объединили свои усилия, совершив внезапный государственный переворот, и составили правительство Мэйдзи. Кидо Коин (1833‑1877) из Тёсю, Окубо Тосимити (1830‑1878) и Сайго Такамори (1827‑1877) из Сацумы образовали первоначальный триумвириат Мэйдзи.

Кидо, Окубо и Сайго, вместе с другими самураями из провинции, такими как Итагаки Тайсукэ (1837‑1919) и Гото Сёдзиро (1838‑1897) из Тоса, Ямагата Аритомо (1838‑1922) из Тёсю, а также Окума Сигэнобу (1830‑1922) из Хидзэн, хоть и происходили из уважаемых семей, стояли на низкой ступени согласно самурайской табели о рангах. Все они были лишь соцу , или «солдатами», либо же хэйси , «ополченцами». Если бы их жизнь регламентировалась жесткой воинской системой Минамото Ёритомо, установившего в 1189 году режим сёгуната, сделав ставкой бакуфу родовое поместье Камакура, то они в отсутствие гарантированных прав наследования могли бы претендовать только на пополнение рядов челяди для услужения рыцарям или, на худой конец, могли стать пехотинцами и наверняка не заняли бы высокие посты.

Как явствует из исторических документов, эти самые самурайские лидеры Реставрации были образованными и сильными людьми. Благодаря своей целеустремленности они привлекли к себе и прогрессивные и консервативные силы в своих землях (ханах) и во время бакумацу оказались их лидерами. Нельзя отрицать, что эти социальные зодчие Реставрации Мэйдзи были необычайно дисциплинированными людьми, чей жизненный путь в существенной степени был определен их занятиями классическими будзюцу и будо. Такие занятия, способствовавшие формированию духа средневекового рыцаря, давали им душевный заряд, не снившийся другим самураям, оставившими занятиями воинскими искусствами и путями.

Сущность и цели самих действий «людей Мэйдзи» определяла их собственная идеология, которую сформировали рассмотренные выше три течения философской мысли. В свете того, что мы знаем о философских идеях самураев Мэйдзи, совершенно иначе выглядит и сам тезис о том, что все они были социальными бунтарями. Они шли к власти, дабы упразднить режим бакуфу, но они вовсе не шли на сознательный разрыв с теми традициями, которые воплощали в себе институты средневекового рыцарства и которые они, возможно, считали для себя идеалами. Они были настроены против бакуфу потому, что сёгунат олицетворял собой род Токугавы, их заклятого врага, и потому, что Токугава исказил сами институты средневекового рыцарства, наследниками которых они все в определенной степени были. Затем, учитывая, что такие самураи, как Кидо, Окубо, Сайго, Итагаки, Гото, Ямагата и Окума, не имели опыта сражений в соответствии со средневековой классической традицией, еще меньше оснований остается полагать, что их возвышение означало отступление от принципов бакуфу. Скорее всего, самураев Мэйдзи следует рассматривать как неосамураев или неотрадиционалистов, выдвинувшихся в лидеры под сенью классических рыцарских традиций. Для окружающих они были сэйтюси , «волевые и преданные самураи», и поэтому стоит показать всю широту их военных интересов в надежде, что это позволит глубже понять то время, когда рождались современные дисциплины.

Несмотря на их низкое социальное происхождение и отсутствие боевого опыта обращения с оружием средневекового рыцаря, провинциальные самураи Мэйдзи вовсе не были несведущими в военном деле, что проявилось в их решимости выносить государственные проблемы на поле боя в период бакумацу. Итагаки, Гото и Ямагата приобрели солидный военный опыт в последних сражениях того периода. Они отлично показали себя в составе тактических соединений, успех которых в массовых сражениях зависел от большого числа простолюдинов, вооруженных огнестрельным оружием. Не известно, участвовал ли кто из этих людей в настоящей рукопашной схватке, чему обучался средневековый рыцарь. Существуют лишь разрозненные свидетельства того, что любой из самурайских лидеров Мэйдзи имел навык обращения с классическим оружием, таким как одати (длинный меч).

Когда сэр Генри Паркс, британский посланник в Японии, был атакован ронинами в 1868 году, приземистый Гото, как следует из сообщений, быстро спешившись, обезглавил одного из нападавших взмахом своего меча, что, как замечает Джордж Б.Сансом в книге «Запад и Япония», «невозможно совершить без определенной выучки». Умение Гото резко контрастирует с подготовленностью несостоявшихся убийц из провинции Тоса, пытавшихся лишить жизни принца Ивакуру Томоми в 1874 году. Эти ронины показали всякое отсутствие военной выучки, а возможно и настоящего боевого духа, когда свою неудачу объяснили «темнотой ночи». Ямагата, в юности получивший кличку «дикаря», а позже звавшийся не иначе как сущим «сумасбродом», был сведущ в содзюцу (искусстве владения копьем) школы Сабури‑рю. Но, скорее, у него не было случай выказать свое умение в настоящем бою. Но во владениях хана Якагава на острове Кюсю он одолевал любого противника, вооружившись деревянным яри (копьем) с тампо (обитым войлоком наконечником), демонстрируя действенность своей техники в борьбе с мечниками, вооруженными боккэн (деревянными мечами). Принц на всю жизнь сохранил интерес к содзюцу. Человек немногословный, он полагал, что занятия содзюцу существенно повлияли на становление его сэйсин , иначе характера.

Как передают, Ямагата ежедневно упражнялся с боевым копьем, отрабатывая технику цуки , иначе броска, сотни раз устремляя свое копье на большое фиговое дерево, росшее в его саду; в итоге дерево от таких бросков засохло.

Кидо, Окубо и Окума участвовали в боевых операциях, прежде всего командуя полицией своего хана, и отвечали за такие участки работы, как финансы и снабжение. Вклад Сайго в дело свержения режима бакуфу выражен в самих словах благодарности со стороны императора Мэйдзи за его неоценимую помощь «в качестве военного комиссара при взятии крепости Эдо». И когда занятость государственными делами не позволила Кидо, Окубо и Окуме проявить себя на военном поприще, для Сайго представилась еще одна возможность показать свой бойцовский характер. Однако поднятый им мятеж против центрального правительства в 1877 году в провинции Сацума мог дать проявиться лишь его тактическим дарованиям.

Воинская дисциплина и занятия в рамках классического будзюцу, похоже, занимали значительное место в молодые годы у КИдо, Окубо, Сайго и Ямагаты. Эти военные интересы сослужили им хорошую службу в жизни. Однако в конечном счете воинские дисциплины были для них скорее средством для сэйсин танрэн , иначе «закалки характера», чем основой для практической боевой выучки.

Кидо Коин, хрупкий и робкий в юные годы, был любящим сыном. Его отец был самураем, по всей видимости не обладающий необходимыми для человека такого положения качествами. Поэтому ег отдали в самурайскую семью более высокого ранга, чтобы он стал настоящим самураем. Со всем юношеским пылом он бросился учиться бою на мечах, но в додзё, принадлежавшем Найто Такахару, главному наставнику школы Хокусин Итто‑рю, его физически слабое тело не смогло выдержать нагрузок, которые испытывали все ученики на тренировках. И тем не менее Кидо сохранил живой интерес к кэндзюцу, искусству обхождения с обнаженным мечом. Будучи учащимся школы, организованной Ёсидой Сёином (1830‑1859) в 1849 году, Кидо познакомился с воинской доктриной, принадлежащей Ямаго Соко. После смерти отца Кидо получил в 1852 году разрешение от властей хана Тёсю отправиться в Эдо изучать в течение трех лет кэндзюцу. Это было поворотным моментом в его жизни.

В Эдо, в додзё, принадлежащем Сайто Якуро и именуемым Рэмпэйкан, Кидо все силы отдает тому, чтобы овладеть искусством борьбы на мечах в стиле школы Синдо Мунэн‑рю. В первый год обучения он удостоился звания дзюкугасира , иначе первого ученика; двумя годами позже он получил высшее звание данной школы, мэнкё‑кайдэн , подтверждающее его техническое умение и духовную зрелость.

После знакомства с Ёсидой Сёином в 1853 году Кидо также поступает в военную школу Эгавы Тародзаэмона, где проявляется глубокий интерес к западной военной технической мысли. Подобно тому, как изучение кэндзюцу закалило его характер и сообщило живость его уму, практические занятия у Ямаги Соко, Ёсиды Сёина и Эгавы Тародзаэмона укрепили его веру в то, что Японии необходима модернизация сухопутных и морских сил в соответствии с западной технологией.

Воспитанный в духе ёмэйгаку и дзэн‑буддизма отец Окубо Тосимити побудил его еще с отроческих лет на совершение дерзновенных поступков, воспитав при этом отвращение к поступкам «трусливым и низким». Высокий и худой Окубо страдал от своего плохого здоровья. Но, как и все дети владений Сацума, он занимался воинскими дисциплинами в стиле Дзигэн‑рю.

Окубо усердно занимался кэндзюцу, содзюцу и дзюдзюцу, но слабое здоровье в конце‑концов вынудило его оставить эти занятия. Однако столь ранние занятия вкупе с интересом к дзэн‑буддизму оставили свой отпечаток. Он вел скромный аскетический образ жизни. Его собственное, преимущественно в духе конфуцианства Чжу Си, воспитание, было продолжено в готю , местной сацумской юношеской организации, которая должна была превратить своих юных членов в настоящих самураев. В готю ставку делали на мужественность, самостоятельность и чувство собственного достоинства. Все ученики носили дайсё (сочетание длинного и короткого мечей). Здесь Окубо выработал в себе невозмутимость и самообладание; позднее свойственное ему игэн , иначе чувство достоинства, естественное и всепоглощающее, заставляло товарищей при его появлении быть как можно незаметнее, а многие спешили понизить голос и поправить свое платье.

Сайго Такамори вместе со своим близким другом Окубо был типичным сацумским «боевым парнем». Обоих ребят боялась вся детвора в округе. Школьное обучение, похоже, оказало меньшее влияние на становление Сайго как мужчины, чем суровая дисциплина в готю. В возрасте двадцати лет Сайго уже ненавидел токугавский сёгунат благодаря идеям Фудзита Токо, проповедуемым тем в Мито. Мы очень мало знаем о занятиях Сайго классическими будзюцу, за исключением того, что он был знаком с основами кэндзюцу школы Дзигэн‑рю. В молодости он обладал завидным здоровьем; превратившись в сильного мужчину, настоящего богатыря, он более других своих сверстников напоминал истинного классического рыцаря доэдовских времен. Возможно, он и сам считал себя истинным преемником этих бесстрашных буси.

Многое свидетельствует о необычной цельности характера самого Сайго. Его характер окончательно сформировался, когда, под влиянием философии ёмэйгаку, он решил сделать бусидо основой собственной жизни. И данная доктрина позволила ему действовать открыто, смело и ожесточенно в вопросе, касающемся немыслимого оскорбления со стороны Кореи японского императора в 1873 году. Корея провозгласила, что желает «порвать все отношения с предательской цивилизацией Востока». Сайго призвал к немедленным действиям, чтобы смыть оскорбление. Он предложил послать официального представителя в Корею с нотой протеста относительно подобного непозволительного заявления. Сайго полагал, что корейцы, по всей видимости, убьют посланника и Японии представится возможность объявить войну Корее; подобная акция, по его убеждениям, воскресит и воинский дух, и навыки японских солдат, бывшие в то время на очень низком уровне. Сайго предложил себя в качестве посланника, заявив: «Если дело коснется смерти, то я, уверен, готов к этому». Кидо со всей силой поддержал столь дерзкий план, но в итоге Окубо одержал верх и вынудил правительство отказаться от плана.

Сайго вместе с другими недовольными самураями в знак несогласия вышел из правительства, и с этого времени вплоть до своей героической смерти в сацумском мятеже Сайго жил «подобно тигру в собственном логове»; даже подымая оружие, он считал, что выступает не против императора, которого искренне любил, а против того, что представлялось ему «заговором, посягающим на истинные народные интересы, против олигархии, использующей имя императора и его престиж, чтобы оправдать собственный деспотизм». Находясь в Сацуме, Сайго сделал классические воинские дисциплины первым предметом в программе обучения для своих «частных школ», сигакко , где целью обучения было научиться защищать императорскую власть от козней токийского правительства. Сайго не был ни государственным деятелем, ни выдающимся полководцем. Но его харизматическая личность привлекала молодежь повсюду, и не было преувеличением, когда говорили, что «пятьдесят тысяч самураев собрались вокруг него, готовые отдать собственные жизни по одному его слову».

Реформы Мэйдзи

В своем неутомимом желании превратить Японию в могучее и процветающее государство самурайские лидеры Мэйдзи считали необходимым установление централизованной формы правления. А это потребовало прежде всего ликвидации ханов , удельных владений. Это был смелый шаг, и в общем‑то он вряд ли мог найти поддержку у сословия даймё и самураев. Кидо выступил как агитатор. Он умолял даймё «благоразумно отказаться от своих ханов», ибо государственное устройство «делает невозможным оставить для частных нужд хоть пядь земли». Доводы Кидо, подкрепленные либеральными решениями финансовых и наследственных проблем со стороны правительства, склонили даймё на его сторону, и в 1871 году все ханы уступили место префектурам, находящимся под юриспруденцией центрального правительства.

Ликвидация удельных владений, ханов , привела к неизбежному перемещению из исконных мест многих частных школ классического военного искусства, находившихся под покровительством удельного князя даймё . Немало таких школ умерло, потеряв поддержку, а выжившие сохранились в двух ипостасях: 1)Наподобие школы Араки‑рю маньчжурского происхождения в Этидзэне (ныне префектура Фукуи), малочисленной сплоченной группы, не афиширующей свою деятельность, и 2)вроде школы Сэкигути‑рю, ранее покровительствуемой одной из ветвей рода Токугавы, в Овари (ныне префектура Айти), разбитой на многочисленные филиалы, каждый из которых включал довольно большое число членов. Наряду с этим были и классические рю , не связанные с каким‑либо уделом, наподобие Тэнсин Сёдэн Катори Синто‑рю и Касима Синто‑рю. Помимо классических рю получили развитие новые, но ни одна из новоявленных школ не могла даже надеяться сравняться с более старыми, классическими рю в технике владения боевым искусством; это и были так называемые современные, родственные классическим рю.

Ликвидация ханов коснулась судеб примерно двух миллионов самураев. Далеко идущие финансовые реформы угрожали потерей наследственного самурайского жалованья. Но и другие социальные реформы толкнули всех оказавшихся не у власти самураев в ряды тех консерваторов, кто жаждал возвращения традиций средневекового рыцарства. Сословные различия между даймё, самураями и простолюдинами в соответствии с родовитостью предков номинально сохранились, но сословные привилегии фактически были ликвидированы в 1871 году. Кугэ (придворная знать) и даймё становились кидзоку , иначе лордами; самураи некоторых рангов образовывали сидзоку , иначе дворянство; неродовитые самураи вместе с простолюдинами составляли хэймин — простой народ. Так что заметная часть лидеров Мэйдзи по социальному происхождению была простолюдинами.

Возмущение среди провинциальных экс‑самураев социальными и финансовыми рефрмами усилилось после того, как правительство Мэйдзи стало исподволь внушать мысль бывшим самураям бросить обычаи ношения дайсё , сочетания длинного и короткого меча, что являлось отличительным знаком самурая и предметом его гордости. Немногие самураи последовали такому совету. В 1873 году Симадзу Тадаёси, бывшему даймё Сацумы, прозванному императором «оплотом нации», был предложен высокий пост в правительстве; его уговорили прибыть в Токио и принять столь высокое предложение. Симадзу появился в столице в сопровождении нескольких сотен самураев, одетых в платье средневекового рыцаря и подпоясанных двумя мечами. Симадзу тем самым выразил свой протест против прогрессивных мер, предпринимаемых правительством Мэйдзи.

Люди наподобие Ямагаты Аритомо основную потребность усматривали в проведении государством военной реформы. Достижение желаемой цели, выраженное в девизе фукоку‑кёхэй , требовало наличия больших вооруженных сил, как для поддержания внутреннего порядка, так и для защиты от внешней политической и экономической экспансии. Ямагата, раненный во время разгромного столкновения с западными военными силами у города Симоносэки в последние годы правления токугавского бакуфу, убедился, что современное огнестрельное оружие должно придти на смену устаревшему оружию средневековых рыцарей; к тому же нужно было отказаться от архаичной системы будзюцу в качестве исходного тактического средства ведения боя. В 1873 году Ямагата занял пост военного министра в министерстве по военным делам; Сайго был назначен командующим императорскими сухопутными силами. Министерство по военным делам делилось на военное и морское ведомства; бывшие самураи из прежнего удела Тёсю заправляли в первом, а сацумские самураи — во втором.

Опыт участия Ямагаты в боевых действиях в составе кихэйтай , смешанных стрелковых соединений удела Тёсю, убедил его в том, что умеющие обращаться со стрелковым оружием простолюдины превосходят изнеженных самураев токугавского бакуфу; по крайней мере, они равны по силам более закаленным провинциальным рыцарям. Ямагата вспоминал эмоциональные выступления своего наставника Ёсида Сёина, считавшего, что сом эйми , иначе герои из низов, будут спасителями нации. Ямагата заключал: «Феодальные отношения господствовали повсеместно в стране, и возникло разделение на крестьян и солдат (рыцарей‑воинов). Затем пришла великая Реставрация Мэйдзи… С одной стороны, рыцарям‑воинам, на протяжении целых поколений лишенных воинского поприща, уменьшили жалованье и лишили их права ношения мечей; с другой — все четыре сословия вот‑вот обретут свободу, что позволит восстановить согласие между высшим и низшим сословиями и гарантировать всем равные права. Это послужит основной для объединения крестьянина и солдата в одно целое, и, таким образом, нынешний солдат не будет похож на солдата прежнего, а народ тоже станет совсем иным. Это будет единый народ империи, и нет более различия между людьми в их обязанностях перед государством».

Когда Окума горячо поддержал идею Ямагаты о том, что все мужское население должно нести воинскую повинность перед государством, сказав: «Все наши сыновья — солдаты», Ямагата полностью отдался делу создания системы всеобщей воинской повинности. Официальное сообщение, опубликованное в 1872 году вместе с императорским указом, устанавливающем всеобщую воинскую повинность и во многом перекликающимся с мыслями самого Ямагаты, утверждает правомерность подобных шагов следующим образом: «Где государство, там и необходимость в военной защите, и если требуется военная защита, то необходима и военная служба. Отсюда следует, что закон, обеспечивающий создание народного ополчения, является законом природы, а не законом произвольным, искусственным».

Перечисляя неопровержимые исторические факты, подкрепляющие его доводы в пользу всеобщей воинской повинности, Ямагата выказывает все свое презрение к военному человеку токугавских времен: «В древности каждый был воином. В минуту опасности император становился главнокомандующим, призывая годную к военной службе молодежь… После окончания похода мужчины возвращались в свои дома к своим занятиям крестьянина, ремесленника или торговца. Они отличались от солдат более позднего времени, носивших два меча и звавших себя рыцарями‑воинами. Эти рыцари‑воины вели обособленную ото всех жизнь, не утруждая себя никакими занятиями, а в случае крайней нужды хладнокровно рубили простых людей (кири‑сутэ сомэн), а власти предержащие старались этого не замечать».

Закон о всеобщей воинской повинности обязывал всех мужчин двадцати лет или старше, независимо от социального происхождения, пройти трехгодичную военную службу в действующей армии, а затем еще по пять лет в первом и втором резервах. Офицеров набирали из семей бывших неродовитых самураев. Таким образом, крестьянство составило костяк достаточно многочисленных и модернизированных вооруженных сил.

Наскоро проводимые центральным правительством преобразования, естественно, не могли не породить насилия и людских страданий. Крестьянские волнения, вызванные изменением общественного уклада и вводимыми налогами, постоянно ширились. Но больше всего правительство Мэйдзи беспокоило растущее недовольство среди бывших самураев, чье явно враждебное отношение к властям было вызвано их плачевным финансовым положением и подорванным социальным статусом. Все это и побудило Сайго Такамори искать повод для развязывания войны с Кореей, чтобы занять оказавшихся не у дел самураев. Чтобы как‑то исправить положение после отказа от предложения Сайго, правительство Мэйдзи согласилось на небольшую военную кампанию против бутанских племен на Тайване в 1874 году, выставляя военные действия как карательную экспедицию в отместку за убийства этими племенами японских и окинавских граждан. Но эта псевдовоенная операция не удовлетворила экс‑самураев.

Дальнейший решительный шаг со стороны правительства Мэйдзи должен был предотвратить возможную гражданскую войну. Декрет, запрещающий ношение двух мечей и ограничивающий право на ношение оружия составом регулярных вооруженных сил, вступил в действие в 1876 году, и его предваряли слова: «Следует верно понимать задачу данного постановления. Оно ни в коем случае не служит умалению воинского духа, скорее оно служит тому, чтобы меч из рук широкого числа недостаточно дисциплинированных граждан перешел к небольшому числу жестко связанных дисциплиной людей». Бывшие самураи из провинции были глубоко возмущены тем, что само постановление, хоть и принятое от имени императора, вне всякого сомнения, исходило от членов правительства, которые не только по социальному положению были ниже их, но для которых сама средневековая рыцарская традиция почти ничего не значила. Поэтому, лишившись помимо собственной воли высшего знака своей самурайской чести, совместно носимых длинного и короткого мечей, воплощения их духа, провинциальные экс‑самураи уже не надеялись, что правительство восстановит институты средневекового рыцарства. Вслед за запретом носить мечи была прекращена выплата наследственных жалований и пособий для бывших даймё и самураев.

Подобные реформаторские меры вызвали гнев у экс‑самураев. Ряд мятежей, поднятых обиженными самураями, похоронил надежды правительства на сохранение гражданского мира, однако все эти мятежи были быстро подавлены правительственными войсками, созданными на основе закона о всеобщей воинской повинности. Кровопролитие достигло своего пика в 1877 году в сацумском мятеже, поднятом Сайго Такамори. В последний раз японские военные, отстаивающие старый порядок — средневековые рыцарские традиции — оказали вооруженное сопротивление правительству. Победа армии Мэйдзи над непреклонными консерваторами Сайго убедила даже самых несговорчивых провинциальных экс‑самураев, что мобилизационная крестьянская армия, оснащенная современным стрелковым оружием и имеющая иные технические новшества, в состоянии диктовать свою волю любому воинскому соединению, вооруженному по образцу средневековых рыцарей.