О ШИРОКОМ ПОНИМАНИИ ПРАВА 7 страница

с обратным знаком.

Сегодня в названном принципе многие склонны видеть причину

бесчисленных зол; возник соблазн «списать» на него чуть ли не все происходящие в стране неурядицы. Это легко понять – кругом разгул преступности, произвол, беспредел, а тут какая-то «дозволенность». Однако неприятие это носит скорее психолого-эмоциональный, а не

аргументированный характер. Корни кризисных процессов гораздо глубже и серьезнее, чем рассматриваемая правовая аксиома.

Ясно, что принцип «не запрещенное законом дозволено» в полной ! мере осуществим лишь в зрелом гражданском обществе, каковым Россия пока не является. Именно поэтому автор этих строк не относится к ревностным сторонникам немедленного внедрения рассматриваемого принципа в нынешних российских условиях. К выдвинутой идее нельзя подходить как к «задаче дня», требующей форсированной реализации. Но он и противник ее огульного или конъюнктурного отрицания, ибо это в очередной раз свидетельствовало бы лишь о нашем вечном максимализме – либо все, либо ничего.

В данном случае, как уже подчеркивалось, проблема анализируется в сугубо научном плане, прежде всего в историческом, социальном, моральном и юридическом аспектах. Наука обязана ставить такие вопросы, осмысливать их, выражаясь языком традиционной лексики, с позиций диалектического подхода, предполагающего рассмотрение как положительных, так и отрицательных сторон явления, плюсов и минусов, отслеживать реальности и тенденции, делать выводы. При этом она должна говорить и о неприятных истинах. I еобходимость в теоретическом исследовании проблемы вытекает из того, что цель построения гражданского общества и правового государства Россией поставлена, идет становление рыночных отношений, нового образа жизни.

На наш взгляд, принцип «дозволенности» не следует ни фетишизировать, ни отвергать с порога. Его надо оценивать спокойно, объектив- но, непредвзято. Здесь были бы одинаково вредны как неоправданный «авангардизм», так и заскорузлый «консерватизм», перестраховщица. Шараханья из одной крайности в другую по любому вопросу еще никогда к положительным результатам не приводили. Это хорошо известно из нашей недавней истории, да и нынешней практики.

Иллюстрацией может служить анализируемый принцип, в использовании которого уже есть печальный опыт как его поспешного выдвижения и бездумного применения в период «перестройки», а затем реформации, так и абсолютного непризнания и игнорирования в предшествующие десятилетия сплошного запретительства. И трудно сказать, что хуже – когда все гайки закручены до Предела или когда они опасно ослаблены. Оптимальный вариант, видимо, находится где-то в «золотой середине».

Издержки реализации указанного принципа проявились главным образом в политико-моральной и житейско-бытовой сферах. В хозяйственных же, экономических отношениях он так и не утвердился. А именно это было важно. Его взяли на вооружение совсем не те, на

кого он прежде всего был рассчитан. Им, в частности, не преминули воспользоваться всевозможные криминальные элементы.

Рынка еще не было. Появились лишь первые законы о кооперативах, индивидуальной трудовой деятельности, семейном подряде, а применительно к предприятиям – о хозрасчете, самоокупаемости, самофинансировании, большей самостоятельности и т.д. Во всех этих актах и была заложена идея правового регулирования, основанного на принципе дозволенности.

Так, в Законе «Об индивидуальной трудовой деятельности» от 19 ноября 1986 г. после перечисления и соответствующих разделах довольно разнообразных видов такой деятельности указывалось, что «допускаются и другие виды кустарно-ремесленных промыслов, если занятие ими не запрещено законодательством Союза ССР и союзных республика (курсив мой. – 11.М.). Аналогичная расширительно-дозволительная формула применялась и относительно оказания различных услуг и сфере бытового обслуживания населения.

Итак, раз не возбраняется – значит допускается. В результате уже через год 7 млн советских граждан стали кооператорами, еще 1 млн занялись индивидуальной трудовой деятельностью. Выло легализовано частное предпринимательство. Но еще до этого многие кустари-одиночки вышли па рынок явочным порядком. Инициативу уже трудно было сдержать, заглушить, повернуть вспять.

Шлюзы были приоткрыты. Но движение к рынку, экономической свободе сопровождалось массовыми злоупотреблениями. Зыбкие законодательные барьеры ломались, установленные правила и условия не соблюдались. Тысячи кооперативов возникли прямо на предприятиях, как правило, за счет их средств, оборудования, помещений, перераспределяя значительную часть прибыли в свою пользу. В орбиту такой деятельности оказались втянутыми сами руководители. Идея свободной экономики явно перерастала в свободный криминал. Многие стали действовать не по законам, а, как сейчас говорят, «по понятиям».

Потом пришли «дикий рынок», «черный бизнес», началось «первоначальное накопление капитала», банковские аферы, приватизация. Появились первые «новые русские», а затем олигархи, сколотившие за короткий срок «из воздуха» огромные состояния. «Теневая экономика» вышла из тени и стала себя отмывать. Разгулялась «вольница». Государство терпело убытки, ослаблялось, теряло нити управления. Била в глаза нахрапистая вседозволенность, безнаказанность, погоня за наживой. Все это вызывало крайнее недовольство честных и законопослушных граждан. Подобные явления и процессы наблюдаются и сейчас. Но джинн был выпущен из бутылки и загнать его обратно теперь уже

невозможно.

Надо сказать, что юристы уже тогда предостерегали от излишнего самообольщения провозглашенным принципом и возможных неблагоприятных последствиях его осуществления в конкретных условиях нашей страны (В.Н. Кудрявцев, С.С. Алексеев, М.В. Баглай, Д.А. Кери-мов, В.В. Лазарев, Р.З. Лившиц, Н.И. Матузов и др.). В частности отмечалось, что лозунг «разрешено все, что не запрещено» предполагает достаточно высокий уровень политической и правовой культуры, правосознания, юридической информированности, грамотности; развитую правовую систему; умение соотносить свой личный интерес с общественным, соблюдать общепринятые социальные нормы поведения и т.д. В России же пока не сложилась такая многовековая традиция законопослушания.

«Переход к формуле «не запрещенное законом дозволено» требует глубокого переустройства общественной жизни и правосознания людей, затрагивает самый чувствительный институт демократии – политические права и свободы, а они у нас четко не разработаны»². Не было в то время и других важнейших предпосылок для введения «сверху» нового ориентира поведения.

Поэтому приобретали значение даже такие «мелочи», как воспитанность, внутренний самоконтроль, такт, опыт, мера, здравый смысл, цивилизованность – все то, что составляет общую повседневную культуру человека, не позволяющую ему вести себя анархично. Именно с моральной точки зрения формула оказалась наиболее уязвимой, ибо мораль требует от индивида гораздо больше, чем право. Римляне говорили: «Не все, что дозволено, достойно уважения». Так что не запрещенное законом вполне может быть нравственно предосудительным. Отсюда, конечно, закономерен вопрос: а разрешено ли не запрещенное?³ И, конечно, требуется существенная декриминализация общества.

По мнению Т.В. Кашаниной, первая часть формулы «все, что законом не запрещено, дозволено» ставит вопросов не меньше, а может, даже больше, чем вторая. И главный из них: как реализовать все незапрещенное, есть ли в праве механизм для этого. Анализ системы правового регулирования показывает, что таковым могут служить локальное и индивидуальное регулирование (саморегуляция)⁴.

См.: Матузов Н.И. О принципе «все, по запрещенное законом, дозволено» // Сов. государство и право. 1989. № 8.

² Каглай М.В. Только закон! Размышления о сути правового государства // Известия. 1998.1 сент.

³ См.: Юрии М.В. Разрешено ли не запрещенное? // Построение правового государства: вопросы теории и практики: Тезисы докладов. Ярославль, 1990. С. 18.

⁴ См.: Кашанипа Т.В. Индивидуальное регулирование в правовой сфере // Сов. государство и право. 1992. № 1. С. 126.

Негативные последствия действия принципа «дозволенности» в первую очередь остро ощутили на себе правоохранительные органы, которым все труднее становилось обеспечивать общественный порядок в стране, бороться с преступностью. Поэтому в оценке названной формулы требовались известная гибкость, взвешенность, осторожность. Тем более что контрольно-ревизионные функции государства были сильно ослаблены. Многие властные рычаги воздействия выпали из его рук. Возникли и стали устойчиво развиваться негативные тенденции.

Свобода была дана не только законопослушным гражданам, но и

криминальному миру, который сполна воспользовался открывшимися возможностями и прежде всего внезапного и легкого обогащения. Но не за счет труда, а путем разного рода махинаций, комбинаций, строительства финансовых пирамид, спекуляций с ГКО, подлогов, обмана и т.д. Началось интенсивное перераспределение собственности и все то, что сегодня называют «рыночным большевизмом». Произошел колоссальный всплеск экономической преступности, хищений, злоупотреблений. Было создано раздолье для многочисленной «братвы», мафиозных структур, вывоза сырья, металла, денежных средств за рубеж. Организовывались всевозможные ложные или подставные фирмы и производства.

Одним из существенных изъянов рассматриваемого принципа оказалось то, что у нас целые пласты общественных отношений вообще юридически не урегулированы, хотя объективно нуждаются в этом. ! В законодательстве имеются многочисленные пробелы («вакуумы», «ниши», «пустоты»). Правда, немало и перенасыщенной регламентации, которая тоже причиняет вред, но главное – это все же пробель-ность и отставание правотворчества. В его «черные дыры», лазейки устремляются, как правило, разного рода нувориши. Многие из них разбогатели не потому, что нарушали законы, а потому, что законов

просто не было.

Субъектам важно знать, что конкретно запрещено, ибо все остальное согласно принципу разрешено. «Белые пятна» в праве, юридическая неграмотность и неосведомленность большинства населения усугубляют проблему. Очень часто возникают ситуации, когда люди не могут сориентироваться, как вести себя, поскольку нет ни прямого запрета, ни прямого разрешения. Получается – можно все, что не запрещено законом, а закона просто нет, он еще не принят на этот случай. Почти полное отсутствие законодательной базы для экономической деятельности было одной из главных причин дискредитации рассматриваемого принципа. Этой

базы и сейчас не хватает. Кроме того, пределы правового регулиро-^:

вания весьма подвижны.

И вообще, резкий переход от «ничего нельзя» к «все можно» не мог не породить трудностей. В этом и заключалась основная ошибка поспешного и непродуманного провозглашения анализируемого принципа. Делалось это в духе перестроечных лозунгов «ускорения». Постепенность, взвешенность, этапность никого тогда не устраивали, так как начавшиеся изменения, реформы были объявлены «революционными».

Кроме того, формулу «не запрещенное законом дозволено» можно трактовать в узком и широком смысле. В узком – если под законом понимать только акт органа законодательной власти. А поскольку законов у нас (по сравнению с другими правовыми актами) не так уж много и к тому же они носят общий характер, то они, строго говоря, мало чего запрещают. В результате перед субъектами открывается огромное поле для вполне легальной деятельности.

В широком смысле – если под законом подразумевать всякий нормативно-правовой акт государства. В этом случае круг запрещенных действий раздвигается до невероятных размеров, ибо всевозможные запреты и ограничения исходят в основном от управленческого бюрократического аппарата, министерств, ведомств, местных органов и т.д. Иными словами, вопрос упирается в понятие законодательства – включает ли оно в себя только законы или же и все иные юридические нормы.

В целом же, рассматриваемая аксиома, правильно понятая, ничего порочного в себе не содержит, она разумна, конструктивна, признана всеми демократическими странами, где воспринимается как нечто естественное, не подлежащее обсуждению. Она выражает презумпцию правомерности поведения индивида, его право и возможность действовать без оглядки на директивный окрик.

Подобная презумпция законодательно закреплена сегодня в новом Гражданском кодексе РФ: «В случаях когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права разумно и добросовестно, разумность и добросовестность участников гражданских правоотношений предполагаются» (п. 3 ст. 10). В противном случае, как считает В.С. Нерсесянц, «при уравнительно-дозволительном порядке регуляции, где все, прямо не разрешенное, запрещено, новое в принципе оказывается под запретом как нечто не-

Подробнее об этом см. .Кудрявцев В.1/., МалеинИ. С. Закон и пределы правомерного поведения // Сов. государство и право. 1980. № 10.

гативное. Более того, здесь зачастую запрещается даже то, что разрешено».

Поэтому ругать рассматриваемый принцип как таковой абсурдно, подобно тому, как наивно пенять на зеркало... или, скажем, бранить демократию, гласность, многопартийность, парламентаризм, свободу слова, разделение властей, другие институты только потому, что мы не научились ими пользоваться. Проблема состояла в том, что основная масса населения не была приучена к самостоятельности и альтернативности.

Не сам принцип плох, а условия, методы, практика его применения. Виноваты в конечном счете люди, общество, среда. Ведь не обвиняем же мы законы за то, что они нарушаются – причина не в них. Так и с принципом дозволенности. Противодействовать надо не принципу, а тем лицам, кто эксплуатирует его в корыстных целях. Ясно, что планка была поднята слишком высоко и поспешно, общество оказалось не готовым для преодоления ее с «первого захода». Нужны постепенность, этапиость, адаптация, создание надлежащего климата, атмосферы. Как выражаются публицисты, в нашей молодой школе демократии пока мало «отличников». Следовательно, надо повышать «успеваемость».

Признание принципа «не запрещенное законом дозволено» закона мерно и неизбежно, коль скоро Россия взяла курс на переход к рынку, предполагающему частное предпринимательство, личную инициативу, предприимчивость, свободную деятельность индивидов-собственников. Более того, отчасти он уже используется в новом секторе экономики – мелком и среднем бизнесе, коммерции, инвестициях, банковском деле². В стране сейчас около 12 млн индивидуальных предпринимателей, 860 тыс. малых производств, которые дают 12% ВВП. В них занято 6,5 млн человек. Малый и средний бизнес рассматриваются сегодня как база экономических реформ.

В президентском Послании Федеральному Собранию 1996 г. указывается на необходимость «предотавления всем равных шансов для успехов в экономической жизни, что позволит сформировать массовый слой наиболее активных граждан». Такая же установка содержится и в последующих посланиях. Это – своего рода протекционизм деловым, инициативным людям, которые нуждаются в содействии, поддержке со стороны общества, государства³.

Иерсесячш, В.С. Перестройка и правовое мышление // Сов. государство и право. 1987. №9. С. 41.

² См.: Бизнесмены России. 40 историй успеха. М., 1994.

³ Подробнее об этом см.: Кашанина Т.В. Предпринимательство. Правовые вопросы. М., 1994; Игнатьева С.В. Государство и предпринимательство в России. СПб., 1996.

В то же время перенос указанного принципа на российские условия не может быть чисто механическим, без учета специфики отечественного менталитета, национальных особенностей, традиций. Особенно это касается общественно-политической и моральной сфер, межличностных, человеческих отношений, жизненного уклада.

В России издавна первостепенную роль в народной жизни играли не столько законы, сколько нравственные, духовные, религиозные и иные ценности и регуляторы, такие, как совесть, честь, долг, порядочность, гражданское чувство, оказывавших и оказывающих мощное определяющее воздействие на поведение людей. Все это составляет то, что нередко называют «русской душой», в которую не всегда могут вписаться западные модели и эталоны бытия, например «американская мечта».

Именно поэтому формула дозволенности попала у нас на неподготовленную почву, не было учтено то, что для ее реализации необходимы достаточно развитое правосознание, культура, самодисциплина, правопочитание, отлаженная, а не разбалансированная юридическая система. Но это вовсе не значит, что саму формулу разумной, полезной разрешенности, проверенную многовековым опытом других народов, надо отвергнуть как непригодную и в очередной раз искать «свой собственный путь».

Свободный человек в свободном обществе вправе предпринимать любые действия, не противоречащие закону и морали. Формирующиеся рыночные отношения объективно требуют смены старой психологии – психологии скованности, нерешительности, выжидания, косности, страха, рутины. Ругательства и проклятия по поводу нового принципа малопродуктивны и никакой пользы в конечном счете не принесут, как и нигилизм по отношению к демократии вообще.

Ведь совсем недавно мы не признавали идеи правового государства, гражданского общества, разделения властей, естественных прав человека, частного права (как и частной собственности), института президентства, конституционного правосудия, политического плюрализма, многопартийности и многого другого. Однако все это постепенно вошло и продолжает входить в нашу жизнь. Важно лишь при этом, как отмечено выше, учитывать российскую специфику.

Вступление в рыночные отношения – не экономический «блицкриг», а сложный, длительный и во многом болезненный процесс. Рынок волей-неволей заставляет субъектов проявлять инициативу, искать приложение своим способностям, стараниям, наклонностям, и право не только не должно мешать, но всячески содействовать этому. Гражданское общество, правовое государство несовместимы с директивно-распределительной экономикой, командно-бюрократическим

правлением. Соответственно и правовое регулирование должно менять свой характер, свои цели, задачи, функции – быть более гибким, либеральным, демократическим.

Призыв «не запрещенное дозволено» при его выдвижении был рассчитан на преодоление синдрома «держать и не пущать», на развертывание активности, деловитости, выход из многолетнего застоя социальной энергии, здоровое честолюбие, стимулы, интересы. Он был провозглашен в противовес негласному правилу: можно только то, что прямо разрешено; или запрещено все, что не разрешено. Важно было переломить запретительные и перестраховочные тенденции. Ведь за многие годы люди привыкли жить по командам сверху или по инструкциям, расписывавшим все «от сих до сих». Требовалось разбудить это «сонное царство», избавиться от социальной летаргии. Еще римляне говорили: законы пишутся не для спящих.

Идеолого-партийное, тоталитарное правление, которое длительное

время господствовало в нашей стране и основой которого было не только единомыслие, но и единодействие, сформировало у людей такие комплексы и стереотипы, как страх, боязнь ответственности, пассивность, апатия, конформизм, угодничество, бездумное исполнительство, чинопочитание. Срабатывал рефлекс «как бы чего не вышло». Именно поэтому советское общество нередко называли системой, где все можно и в то же время ничего нельзя. Один телефонный звонок был сильнее любого закона. Команда сверху – и машина начинала безо всякой пробуксовки быстро вращаться со всеми ее «винтиками» и «колесиками».

Все это глубоко укоренилось в общественном сознании и для многих было «жизненной философией». Она, в частности, проявлялась в расхожих сентенциях типа: «моя хата с краю», «меня это не касается», «я человек маленький», «начальству виднее», «инициатива наказуема», «не высовывайся», «знай свой шесток», «не бери на себя лишнего». Причем подобная психология отражала настроения как «культиков», так и «винтиков», «управляемых» и «управляющих». Среди последних доминировала позиция: «не возникай», «сиди и жди, за нас думают вожди». Задача заключалась в том, чтобы разрушить этот синдром, избавиться от мелочной опеки, зарегулированное™, патернализма.

Люди были не приучены жить в мире альтернатив, в мире столкновения различных мнений, взглядов, позиций и действий, т.е. в условиях плюрализма, когда надо поступить не по команде сверху, а самостоятельно, да еще отстаивать свой выбор. Отдельный индивид оказался запрограммированным лишь на определенную волну, заидеологизиро-ванным и закомплексованным. По словам известного российского писателя Сергея Залыгина, такой человек скорее уверует в ложный ориентир, чем согласится хоть на час остаться без ориентира.

Подобный индивид готов выполнять любые указания, не имея своей точки зрения на происходящее, не вдаваясь в суть спускаемых предписаний и распоряжений. Стандартизированное, одномерное поведение укоренялось годами и десятилетиями – поступай не так, как лучше, разумнее, целесообразнее, полезнее, а как велит инструкция или начальство. Ценились послушание, безропотность, а не инициатива и предприимчивость. В иерархических отношениях, да и в повседневной жизни культивировалась мысль, согласно которой важно «не быть, а слыть» или «не быть, а казаться». Все подгонялось под общий ранжир, усреднялось.

Ценились бездумное исполнительство, различные проявления «усердия не по разуму», ревностное исполнение команд сверху, даже если эти команды неправомерны. Придерживались правила: говори что надо или молчи, не рассуждай, а исполняй; остальное – не твоего ума дело. Насаждалась психология «винтиков» и «колесиков», которые должны лишь вовремя срабатывать, крутиться, но не более того.

Кто хорошо крутился, того сама система выносила наверх – на следующую иерархическую ступеньку. На такой почве процветали показуха, парадность, рапортомания, очковтирательство, стремление скрыть недостатки, приукрасить положение дел. Укоренялась неприязнь к способным, инициативным людям, умеющим отстаивать свои взгляды и позиции, т.е. инакомыслящим и инакодействующим. Приветствовались покорность, безотказность, чинопочитание. Все это порождало «двойную» и даже «тройную» мораль, когда думали – одно, говорили – другое, а делали – третье. В этой ситуации выдвижение принципа «не запрещенное дозволено» было оправдано.

«Казарменное общество» – так нередко называли нашу страну западные социологи. В таком обществе за многие годы фактически был выработан стереотип чеховского «человека в футляре», который считал, что даже езда на велосипеде должна быть «циркулярно разрешена». Он сетовал по поводу «жизни, не запрещенной циркулярно, но и не разрешенной вполне».

«Когда в циркуляре что-либо запрещалось, – писал классик,– то это было для него (Беликова. – Я. М.) все ясно, определенно; запрещено–и баста. В разрешении же и дозволении скрывался всегда элемент сомнительности, что-то недосказанное и смутное».

Американский ученый-психолог Фрида Полат, побывавшая в разгар «перестройки» в СССР, делилась затем в нашей прессе своими впечатлениями:

«Ваши люди панически боятся принимать самостоятельные решения, даже думать боятся. Не любят альтернатив. Всех преследует страх выбора. Но где нет выбора, там нет творчества, нет свободы – главных

ценностей жизни. На лицах покорность судьбе. Не хотят чем-либо рисковать, поэтому стараются вообще не предпринимать никаких активных шагов. Мне кажется, что в вас сидит, за вас думает и действует не свободный, здравомыслящий, уважающий себя человек, а «гомо со-ветикус».

Преобладали именно такие умонастроения, менталитет, привычки, и они полностью не преодолены до сих пор. Зато постоянно возникали парадные, организованные «инициативы», «почины», «одобрения». Демократия понималась примитивно. Писатель Евгений Носов не без сарказма тогда заметил: «У нас ведь как: ежели за воротник не хватают – уже и демократия».

Естественно, что новый стиль жизни по принципу «коль не запрещено, то разрешено – действуй» оказался для человека-«винтика» чуждым. Но рыночное гражданское общество, основанное на свободе и частном предпринимательстве, немыслимо без указанного постулата. И строить отношения придется по нему, а не только по готовым образцам поведения. Естественно, он не должен иметь ничего общего с тезисом «обогащения любой ценой», с беспределом и другим крайностями.

Командно-приказное регулирование было настолько детализированным и глобальным, что не давало субъектам никакого шанса для личной инициативы. Шаг влево, шаг вправо – уже нарушение. Особенно от этого страдали хозяйственники, немалое число которых оказалось за решеткой, ибо они, опережая время, пытались действовать вопреки инструкциям; им надо было «давать план», решать производственные и другие задачи, выводить свои коллективы из прорывов, а законной основы для этого не было, предприимчивость стоила им дорого. Причем запретительство подчас носило иррациональный, необъяснимый характер – нельзя и все. В газетах мелькали заголовки: «Без права купить гвоздь», «Запреты на рассветы».Трагедия состояла в том, что сделать какое-либо полезное дело зачастую было нельзя иначе, как нарушив закон. И даже не закон, а какую-нибудь инструкцию.

Родилась практика, можно сказать, целое искусство обхода законов. Действовали по принципу: если нельзя, но очень хочется, то можно;

были вынуждены идти на риск, обходить инструкции, искать окольные пути. Всевозможные ограничения связывали производственников по рукам и ногам. Сплошь и рядом надо было выбирать: соблюдение инструкции или провал плана, «формальная законность» или интересы дела, следовать букве приказа или подвергнуться наказанию? И часто избирали последнее. Выговорами даже гордились. В результате правовые предписания девальвировались, утрачивалось уважение к ним. Возникали острейшие коллизии между правом и моралью, законом и совестью.

Понятно, что принцип «не запрещенное дозволено» эффективен, как уже говорилось, лишь при наличии твердого нравственного фундамента, устойчивых демократических традиций законопослушания, культуры, внутренней готовности к самоограничению. Всего этого у нас явно не хватает. Тем более что между «да» и «нет», «можно» и «нельзя» есть много оттенков. Границы эти, как правило, нечетки, условны, размыты, зависят от субъективных оценок.

Поэтому указанную формулу, на наш взгляд, следовало бы (применительно к нашим условиям) дополнить: «разрешено все, что не запрещено законом и не порицается моралью*, дабы не создавать ситуации, когда все можно, включая то, чего нельзя. Нравственный критерий должен как бы постоянно сопровождать и проверять названную формулу на «благонадежность».

Корректировка эта очень важна, ибо именно моральные «тормоза», соблюдение нравственных и иных социальных норм призваны сыграть здесь роль эффективных сдерживающих начал. Тем самым формула как бы становится более «легитимной», приемлемой, конструктивной. В этом случае она может удовлетворить любого критика, ибо отпадает главный предлог для ее неприятия – нравственные нормы.

В то же время следует заметить, объективности ради, что ссылки на низкую мораль, испорченные нравы, бытовую распущенность – недостаточное основание для отказа от правила «можно, если не запрещено». Во многих странах Запада с моралью тоже дело обстоит неважно, существуют и «у них» преступность, нарушения прав человека, злоупотребления свободой, нормами общежития и т.п., однако указанный принцип там действует и приносит свои плоды. Но действует прежде всего в экономической, предпринимательской, рыночной среде. Там о нем не спорят, а просто руководствуются им, не ведая, что такое, скажем, «мелочная опека», «вождение на поводке», вмешательство власти в частные дела граждан.

Конечно, в классических демократиях подобный способ социального взаимодействия не был, как у нас, в один прекрасный день введен «сверху», а складывался на протяжении столетий по мере формирования свободных рыночных отношений, органически вплетаясь в другие прогрессивные институты. Создавалась соответствующая инфраструктура. Обычно четко очерчивались лишь общие границы правового и неправового, устанавливались основополагающие ориентиры и требования, обязательные для всех граждан, иными словами, – «рамочные условия».

В остальном же давался широкий простор для самостоятельных поступков и решений индивидов-собственников, субъектов рынка, которые могли в рамках указанных разумных и необходимых ограничений

действовать по своему усмотрению. При этом сам принцип такой свободы не имел и не мог иметь ничего общего со вседозволенностью, партизанщиной», игнорированием общепринятых норм поведения. Самостоятельность, предприимчивость и дисциплина вполне совместимы.

Не случайно приведенные выше слова Гоббса о том, что граждане «цепенеют», если не делают ничего сверх разрешенного, органично дополняются другим его важным высказыванием: «Индивиды разбегаются во все стороны, если законы позволяют им делать все. Обе крайности вредны, ибо законы установлены не для устрашения, а для направления человеческих действий, подобно тому, как природа поставила берега не для задержания течения реки, а для того, чтобы направлять его».

Это сравнение как раз и показывает роль права в регулировании рыночных отношений, которое должно определять и направлять лишь их общий ход, способствовать естественному развитию данного процесса. И здесь принцип дозволенности применим в наибольшей степени, о чем свидетельствует мировая практика. Законы должны быть по возможности либеральными.