Опиоиды (героин, морфин).

Существенным фактором, стимулировавшим развитие наркомании как болезни, стало открытие опиумного алкалоида морфина немецким химиком-фармацевтом Фридрихом Зертюрнером из Ганновера. Зертюрнер начал свои исследования по выделению активного начала из опиума в 1803 г., тогда же французский фармацевт Дрозе выделил из опиума так называемую «опиумную соль» - кристаллическое вещество. В 1805 г. Зертюрнер опубликовал статью об открытии «опиумной или меконовой кислоты» - алкалоида, названного им «морфием», и описал его свойства. Название было взято из греческой мифологии и подчеркивало снотворный эффект выделенного из опиума вещества.

Современное название алкалоида «морфин» было предложено позже знаменитым ученым Гей-Люссаком. Выделение и очистка морфина открыли перспективу получения активных веществ в чистом виде из растительных и животных тканей. Их внедрение в медицинскую практику позволило сменить неспецифическую терапию на рациональную.

Изобретение в 1853 году врачом из Эдинбурга Александром Будом иглы для подкожных инъекций в итоге породило новые проблемы, связанные с более эффективным введением морфина и других алкалоидов опиума. Тогда появилось опасное ошибочное мнение, что морфин, введенный в организм посредством укола, не вызывает привыкания и тенденции к увеличению дозы.

Зертюрнер сам попытался воспроизвести клиническую картину «морфийной» интоксикации на животных. Перспектива, которую открывала возможность использования морфина в терапии, была обнаружена им на себе самом, что чуть не стоило ему жизни (1817), после чего он стал воспроизводить эффект морфина на собаках.

В исследованиях Зертюрнера были выявлены и описаны две принципиально важные особенности хронического введения морфина: «страстное желание наркотика» (по современной терминологии - психическая зависимость) и «приобретенный иммунитет к лекарству» (т. е. толерантность).

Применение морфина для наркоза и появление морфинизма - наркомании, развивающейся в результате хронического злоупотребления морфином, относятся к более позднему периоду и тесно связаны с введением в практику подкожных инъекций алкалоидов, впервые предложенных Вудом в 1853 г. С появлением шприца Праваца в 1864 г. рост морфинизма в странах Западной Европы, а затем Востока значительно ускорился. В словарях по психиатрии конца XIX века уже появляются диагностические термины «морфиномания» (Шарко) и «морфинизм» (Левинштейн).

Объективным толчком к росту морфинизма в прошлом столетии историки считают Крымскую и Франко-Прусскую войны (1870–1871). Большое число ранений и операций, проведенных под морфиновым наркозом, способствовало популяризации морфина. С ним стали связывать большие надежды практические врачи. Заблуждение врачей состояло в том, что морфин в отличие от опиума якобы не будет вызывать наркозависимости, поскольку бытовало мнение, что наркомания к опиуму «обусловлена свойством желудка», а гиподермическая инъекция морфина может исключить «заинтересованность» этого органа. Рост числа морфиновых наркоманов во второй половине XIX века, статистически особенно выраженный среди женщин и распространенный в среде врачей, опроверг эти надежды. Известный французский врач Шарль Рише писал в книге «Сомнамбулизм, демонизм и яды интеллекта» (русский перевод, 1885 г.): «Я видел несчастных женщин, которым делали ежедневно подкожные впрыскивания морфия и которые дошли до того, что хорошо выносили по целому грамму в день. Если случайно уменьшали дозу, а в особенности если забывали делать впрыскивание, то у больных появлялись серьезные симптомы». Однако далее Рише опровергает вышесказанное описанием огромной роли опиума в медицине того времени: «Если справедливо, что роль врача заключается главным образом в облегчении страдания, то опиум есть всемогущее орудие».

Становилось бесспорным, что морфин при частом использовании неизменно порождает наркоманию и дает тяжелую форму интоксикации, отличную от интоксикации опиумом.

Со временем фармакологам станет понятным, что эффект морфина в составе опиума изменяется благодаря присутствию в нем других алкалоидов, а также веществ, «смягчающих» действие морфина. Балластные вещества в составе опиума замедляют всасывание морфина в кишечнике и этим также обеспечивают его более «мягкое» действие. Но этот комплексный эффект был установлен позже, а во второй половине прошлого века «каждый новый анальгетик, не вызывающий (якобы) привыкания, порождал новые надежды и ... новых наркоманов» (В. В. Бориневич, 1962).

1880 г. вошел в историю как переломный в отношении к опиуму и морфину, что было естественным ответом на осознание опасности наркомании и на признание опийной наркомании как тяжелого психического заболевания.

Важным событием, повлиявшим на опиумную терапию ХIX века, следует считать появление конкурентоспособных седативных средств: бромидов (1850), пральдегида (1882), этилсульфона (1885) и барбитуратов (1898), заменивших к концу века опиум в психиатрической практике. В анестезии опиум был вытеснен эфиром для наркоза (1842), хлороформом (1847), закисью азота (1850).

Итак, злоупотребление опиумом, как и алкоголем, имеет древнюю историю. В древности применение опиума часто диктовалось обычаями, обрядами социального, религиозного и ритуального характера.

Масштабы употребления различались в зависимости от региона, исторической эпохи, отношения общества к наркотику и налагаемых ограничений, от активности наркотического вещества, способа его употребления. Однако, если на протяжении тысячелетий человечество положительно оценивало действие опиума, то по мере развития цивилизации, совершенствования методов химии и фармакологии, получения активного опиумного начала - алкалоида морфина «причинно-следственные отношения между действием наркотика и сопутствующей инвалидизацией становились все более наглядными» (И. Н. Пятницкая, 1975). В ХХ веке наркомания переходит в разряд социальных проблем. Вспышки героинизма в начале ХХ века в США, кодеинизма в 30-е годы в Канаде, амфетаминизма в Японии, барбитуратизма в Скандинавии и другие факты поставили вопрос о диагностике и определении наркомании как особого класса заболевания.

Галлюциногены.

Наиболее известным галлюциногенным веществом является ЛСД-25 (LSD-25), которое было синтезировано в лабораториях фирмы Сандоз («Sandoz») в 1938 г. в Швейцарии Альбертом Хофманом, который остался в анналах истории не только как химик – изобретатель, но и как экспериментатор, действующий на грани жизни и смерти. Проводя опыты со спорыньёй (гриб, поражающий злаки), он проглатывает некоторое ее количество и переживает волнующие моменты: «Тело моё будто раздваивалось, пространство и время казались чудовищно деформированным. Я отправился домой на велосипеде, дорога показалась мне бесконечной, хотя ещё никогда я не ехал так быстро. Я, то задыхался, то разражался беспричинным смехом. На следующий день я чувствовал себя великолепно».

16 апреля 1943 годаон впрыснул себе 250 микрограмм ЛСД и стал первым, кто испробовал действие нового вещества на себе. Как это часто бывает, первооткрыватель не знал, что же именно он открыл. Вот как он описал свое первое знакомство с ЛСД - 25: «Пятница... я должен прервать работу в лаборатории... меня охватило какое-то странное чувство беспокойства и легкой оглушенности. Я дома, лежу на полу и медленно погружаюсь в делириум, о котором я не могу сказать, что он мне неприятен. Он характеризуется исключительно возбуждающими фантазиями. Я лежу в полубессознательном состоянии с закрытыми глазами, меня одолевают фантастические видения необычной реальности с интенсивной игрой красок - как в калейдоскопе».

Можно сказать, что именно это явилось открытием ЛСД - психотропного препарата, позднее запрещённого не только к использованию в медицинских целях, но даже к исследованию в лабораторных условиях.

В США, в 70-е годы, мода на ЛСД-25 больше похожа на эпидемию - количество людей, употребляющих наркотик исчисляется десятками тысяч. Из них 90% - студенты. Столица этой новой «религии» - Калифорнийский университет в Беркли. Практически все его студенты принимают ЛСД не в одиночку, как героин или морфий, а собираясь группами. Идейный вождь этой «религии» - психолог Гарвардского университета доктор Лири, проповедующий, что ЛСД не просто наркотик, а средство «освобождения», «самопознания», «создания собственного рая и ада», «открывающее двери в мир, где проблемы жизни и смерти предстают в своих истинных измерениях».

Но действительность намного прозаичнее: пресса каждый день сообщает об убийствах и самоубийствах, совершённых под воздействием этого препарата; психиатрические клиники заполнены потребителями ЛСД, которые не смогли избавиться от выпущенного на свободу монстра, после того, как действие наркотика окончилось. Сенатор Роберт Кеннеди начинает общественное расследование, в результате которого в США принято решение карать за производство, провоз и сбыт ЛСД.

Есть предположение, что в СССР наркотик появился во время первого фестиваля молодежи - кто-то из студентов со своим советским братом поделился. В 70-х он обычно доходил до хиппующей молодежи в виде обычного листа «промокашки», пропитанного раствором ЛСД. Его надо было разделить на 14 частей, отрезать кусочек и съесть, как счастливый трамвайный билет.

Вот так после открытия мескалина и выделения его из мексиканского кактуса, в мире галлюциногенных наркотиков прибавился еще один. В 1950 году образцы этих двух наркотиков были разосланы ведущим психиатрам мира с целью лабораторного и клинического исследования препаратов, что должно было помочь понять сущность и происхождение шизофрении. Предварительные результаты оказались весьма противоречивы, что было понятно: ведь наркотик применялся в разных условиях и при полном отсутствии какого-либо опыта.

Сторонники использования ЛСД-25 уже при появлении первых обнадеживающих результатов объявляли о начале новой эры в лечении психических болезней. Более скептически настроенные и осторожные ученые высказывались реже, и могло создаться впечатление, что истина на стороне энтузиастов. Но, как это часто бывает, когда речь идет об использовании чего-то нового, особенно в медицине, преждевременный восторг быстро уступил место более реальной оценке.

Результаты использования этих наркотиков показали, что «модель психоза», вызванная ЛСД-25 или мескалином, вовсе не является аналогом эндогенного психоза и эти два состояния весьма существенно отличаются друг от друга. Потребовалось несколько лет, чтобы интерес психиатров и психологов к ЛСД-25 упал. Эти наркотики и сейчас находят применение в психиатрии, но в более строго и твердо очерченных рамках конкретных патологий.