Рациональное и эмоциональное в судебной речи 2 страница

С.А. Андреевский путем использования метафор показал условия формирования характера подсудимого: «Иной вырос на тучном черноземе, под солнцем - и кажется хорош; другой жил в болоте - вышел много хуже. Вы знаете, какая трясина вся прошлая служба Мироновича».

Метафора может быть употреблена оратором в полемике с процессуальным противником, экспертом, свидетелем, следователем и т.д., как это отмечено в речах Н.П. Карабчевского, К.К. Арсеньева, Н.И. Холева. В этом случае она выражает оценку выводов оппонента. Возьмем пример из речи Н.П. Карабчевского: «Эксперт, открыв в начале своего заключения предохранительный клапан заявлением о том, что он строит лишь гипотезу, понесся затем уже на всех парах, пока не донесся, наконец, до катастрофического вывода, что Миронович и насилователь, и убийца».

С.А. Андреевский употребил метафору для определения роли защиты в процессе по делу Мироновича: «Мы желали бы предложить вам честное пособие нашего опыта, дать вам в руки ясный светильник, в котором бы вы вместе с нами обошли все дебри следственного производства и вышли бы из него путем правды». В.Д. Спасович использовал метафору для характеристики особенностей судебного исследования: «Но, господа судьи, судебное исследование имеет свои громкие прерогативы, оно входит с заднего крыльца и наблюдает человека en deshabille». Товарищ прокурора Н.В. Муравьев в речи по делу «О клубе червонных валетов» с помощью метафоры показал результаты трехнедельной работы суда по данному делу: «И трудились вы не напрасно… Загадочное стало понятно, сомнения рассеялись, неясное и сбивчивое разъяснилось, луни света проникли во тьму и осветили самые мрачные закоулки человеческой совести». Советский адвокат А.И. Рожанский, используя метафоры, дал оценку показаниям свидетеля: «Такие показания необходимо пропускать через густое сито сопутствующих фактов и обстоятельств».

В речи советского адвоката П.А. Дроздова по делу Кадуева метафора помогает аргументации:

«Мысленно помолодеем до их возраста, чтобы понять их поступки, о которых вы будете беспристрастно судить зрелостью вашего судейского опыта. Итак, в зале Дворца культуры подсудимый Кадуев встретил Нину Виролайнен, с которой там же во время танцев познакомился накануне. Мы не знаем, была ли это «любовь с первого взгляда» или это было начало зарождающихся чувств, но это была не просто очередная встреча… Когда наши путники, проводив студента, шли по направлению к дому Виролайнен, погода перестала им благоприятствовать, начал моросить дождь. Чтобы укрыться от дождя, они вошли в подворотню. Дождь то прекращался, то снова шел, словом, это была та ленинградская погода, которая в официальных сводках называется «проходящие осадки»… До дома Нины осталось пять минут ходьбы. Вот мы и подошли к тому дереву, под которым разыгралось все то, что составляет суть обвинения. Опять пошел дождь, и наша пара, чтобы укрыться от дождя, встала под это густое дерево. Кадуев снова пытается обнять Нину, он прижимает ее к себе, и тут блеснула молния - нет, фактически никакой молнии не было, но Олега ударило электрическим током. Это Нина его поцеловала».

Так образно, путем использования метафоры оратор указывает те обстоятельства, которые послужили поводом для дальнейших действий подсудимого.

Современный государственный обвинитель А.В. Мельников использовал метафору для характеристики семейных отношений потерпевшего и подсудимой: «Первый тревожный звонок прозвучал для Андрея в мае 1997-го года… Но он стерпел, простил… В ноябре 1999-го семейная лодка вновь дала трещину» [172. С. 362].

Вносит в речь метафоричность и использование фразеологических единиц.

Введение в речь фразеологических единиц, особенно их свободное употребление, повышает экспрессивность речи, создает яркие художественные образы, вызывает определенные эмоции, проясняет обстоятельства дела. Посмотрите, как использовали фразеологические обороты дореволюционные и советские судебные ораторы: «Господа судьи! Хотя судьба, а может быть, и жизнь трех людей висит на кончике пера, которым суд подпишет свой приговор, защита не станет обращаться к чувству судей, играть на нервах, как на струнах» (В.Д.С.). «Он слишком щедрой рукой расточал перед сыном свою семейную злобу» (Ф.Н.П.). «Лишь впоследствии, когда интерес новизны прошел и разные взаимные открытия, неизбежные при семейной жизни, развенчали иллюзии, - светлый призрак брака расплылся в серых тонах будничной жизни, и каждому, как это обыкновенно бывает, стало даже как-то неловко за свои недавние порывы и восторги, стало досадно за бисер, напрасно разметанный и потоптанный» (М.Г.К.). «Как вышла подсудимая из магазина, она не помнит… Чаша страданий переполнилась; нужна была еще одна и последняя капля, чтобы окончательно лишить подсудимую, приниженную и подавленную горем, самообладания, и эту каплю суждено было влить Михневой» (К.Ф.Х.). «Прокурор говорит, что незачем было все-таки хвататься Попову за топор. Топор играл здесь роль той соломинки, за которую, как говорят, хватается утопающий» (В.В.Ш.). «Оказавшись в зависимости от Деминой, Жукова, не задумываясь, выполняла ее просьбы и неоднократно получала по подложным доверенностям деньги. Так завязалась узелком беда Жуковой» (М.Б.Ч.). «В тот момент, когда в машину Димова прятали первую пачку, Маков, Тазиев и Николаев еще не думали о хищении остальных трех. Аппетит пришел во время еды, он пришел уже после отъезда автомашины Димова» (О.СП.).

Еще одним тропом, с помощью которого можно дать справедливую, объективную оценку действий и событий, является ирония. Это троп, заключающийся в употреблении наименования (или целого высказывания) в смысле, прямо противоположном буквальному; перенос - по контрасту, по полярности семантики. Ирония (от греч. eironeia, букв. - притворство) чаще всего имеет место в высказываниях, содержащих положительную оценку, которую говорящий отвергает. За внешне положительной оценкой скрыта острая, тонкая насмешка.

Большим мастером иронии был В.И. Жуковский. Ее, как правило, он употреблял в полемике с процессуальным противником. В речи по делу Гулак-Артемовской оратор сказал: «Приступая к анализу обвинения, я имею в виду его во всей совокупности, то есть обвинительный акт, судебное следствие и затем художественную лепную работу прокурора, который, вычерпав с подонков дела всю грязь, слепил из этой грязи бюст Артемовской, полагая, что этого достаточно для ее обвинения». Пример из речи по делу Юханцева: «Защита же, по мнению прокурора, имеет в виду проводить мысль о том, почему же не красть, когда плохо лежит; а гражданский истец превзошел прокурора и произнес возражение на защитительную речь, которой еще не слыхал. Преклоняюсь перед глубокой проницательностью прокурора и истца». Ирония усиливает полемический тон речи, ее эмоциональное воздействие на слушателей. Часто и довольно успешно употребляли иронию Н.П. Карабчевкий, А.И. Урусов, Н.И. Холев для вскрытия и оценки следственных ошибок (Гениальное открытие! Оно, без сомнения, могло возникнуть только на благодатной родине бессмертного гоголевского Пацюка, которому, как известно, вареники, и притом обмакнутые в сметану, сами летели в рот), для оценки мнения эксперта. А.Ф. Кони с помощью иронии оценил заключение, данное помощником пристава: «Мы знаем, что молодой банщик женился, поколотил студента и был посажен под арест. На другой день после этого нашли его жену в речке Ждановке. Проницательный помощник пристава усмотрел в смерти ее самоубийство с горя по муже…» Р.А. Руденко в свое время с помощью иронии оценил действия американской разведки: «Руководящие государственные деятели США не прочь были бы прикрыть свои преступные агрессивные действия миролюбивыми намерениями. Но ведь всем известна цена искренности таких заявлений. Подобными «благими намерениями», как известно, выстлана дорога в ад».

Очень тонко, умело использовал иронию ленинградский адвокат Я.С. Киселев. Вот как он анализирует и опровергает ложные показания «потерпевшей» Туркиной, которая оговорила подсудимого Бердникова:

«…Легко может показаться, что то объяснение, которое она дает фактам, похоже на правду. Наталия Федоровна, видя внимание и заботу мастера, была убеждена, что он все это делает, так сказать, по зову совести. Но как она ошиблась! Оказывается, Бердников расставлял силки, он надеялся склонить ее к сожительству. Действовал он осторожно, ничем не возбуждая ее подозрений. По простоте душевной она поделилась с Бердниковым своей радостью: муж, который свыше года был в отсутствии, приехал к ней. И тут-то Бердников, сообразив, что рушится все, что он так коварно и так тщательно готовил, потребовал грубо и цинично: «Сожительствуй со мной!» Потребовал угрожая и запугивая. И только тогда открылись глаза у Наталии Федоровны. Это было для нее катастрофой. Так гибнет вера в человека. А когда возмущенная до глубины души Наталия Федоровна отвергла циничное предложение Бердникова, он стал выживать ее с завода».

Здесь в каждом высказывании содержится ирония. Хорошим средством создания иронии являются восклицательные конструкции.

Фигуры речи

Большие возможности для повышения экспрессивности судебной речи и создания эмоциональности при оценке тех или иных обстоятельств дела предоставляет судебным ораторам стилистический синтаксис: фигуры речи, стилистические фигуры, риторические приемы, т.е. языковые средства, придающие речи образность и выразительность. Вот как определяют их лингвисты: «Стилистические фигуры - синтагматически образуемые средства выразительности»[61], «Риторический прием - способ построения высказывания, основанный на намеренном и прагматически мотивированном отклонении от языковых, речевых, логических… норм с целью того или иного воздействия на адресата»[62].

Рассмотрим фигуры речи, наиболее часто и разнообразно используемые в судебных речах.

Сравнение - фигура речи, основанная на сопоставлении двух явлений, предметов, у которых предполагается наличие общего признака. Сравнения помогают судебным ораторам наиболее ярко представить явления. Н.П. Карабчевский с помощью сравнения показал гибнущий пароход: «Вспомните единогласное показание всех свидетелей, наблюдавших погружение «Владимира». Только по огням и знали, что он еще борется со смертью. Все время на нем вспыхивали огни; это было прерывистое дыхание больного в агонии, оно угасало только вместе с ним». Ф.Н. Плевако употребил развернутое сравнение для выяснения причин преступления: «Но подстрекатели были. Я нашел их и с головой выдаю вашему правосудию: они - подстрекатели, они - зачинщики, они - причина всех причин… Войдите в зверинец, когда настанет час бросать пищу оголодавшим зверям; войдите в детскую, где проснувшиеся дети не видят няни. Там - одновременное рычание, здесь - одновременный плач. Поищите между ними подстрекателя. И он найдется не в отдельном звере, не в старшем или младшем ребенке, а найдете его в голоде или страхе, охватившем всех одновременно».

Сравнение нередко используется рядом с метафорой, как в речи С.А. Андреевского, который путем сравнения оценил показания свидетеля: «…она своим рассказом осветила, как молнией, все, что было в потемках». П.А. Александров применил сравнение для характеристики потерпевшего - генерала Трепова: «Всякое должностное начальствующее лицо представляется мне в виде двуликого Януса…»[63]. Это же сравнение использовано современным государственным обвинителем А.В. Мельниковым для характеристики подсудимой: «Я уже говорил, что подсудимая пытается вызвать вашу жалость, представляя себя жертвой, попавшей под влияние Ромаха. Но абсолютно очевидно, она не жертва. Капустина - это «двуликий Янус» [172. С. 368].

Советский адвокат М.М. Тетельбаум, анализируя обстоятельства дела, употребил для их оценки сравнение: «Мне сплетня представляется черным бородавчатым пауком. Он выползает из зловонного рта сплетника и начинает сплетать, опутывать людей липкой, грязной паутиной… Сплетник расчетлив: обвинение, даже абсолютно необоснованное, честного человека ранит больно, отнимает здоровье, уносит годы жизни. Сплетня как комок грязи, брошенный в человека: комок высохнет и отвалится - пятно остается. Остается для тех, кто любит посудачить…» Может быть использовано и отрицательное сравнение: «Линевич ни по внешнему виду, ни по уму и развитию, в чем вы, присяжные заседатели, могли лично убедиться, далеко не представляется нам таким Адонисом, воспитанным дриадами, перед красотой и умом которого, как гласит мифология, не устояла даже богиня красоты Венера» (К.Ф.Х.).

Стилистическая фигура, строящаяся на противопоставлении сравниваемых понятий, называется антитезой. Ф.Н. Плевако употребил ее для характеристики потерпевшего Максименко: «Он пал и уронил, но он умел встать и поднять свою жертву». Великолепную антитезу вы найдете и в его речи по делу рабочих Коншинской фабрики; с ее помощью раскрыты условия и причины, способствовавшие совершению преступления. В его же речи по делу Грузинского антитеза является аргументирующим средством для установления причин преступления: «То, что случилось с ним, беда, которая над ним стряслась, понятны всем нам: он был богат - его ограбили] он был честен - его обесчестили; он любил и был любим - его разлучили с женой и на склоне лет заставили искать ласки случайной знакомой, какой-то Фени; он был мужем - его ложе осквернили; он был отцом - у него силой отнимали детей и в глазах их порочили его…»

Для речей дореволюционных русских юристов были характерны высказывания с частичным отрицанием, в основе которых лежит антитеза: «Я не фразы говорю. Каждое мое слово проверено» (Ф.Н.П.). Или: «Нет, не историю розги хочу я повествовать перед вами, я хочу привести лишь несколько воспоминаний о последних днях ее жизни» (П.А.А.). Или: «Средства к жизни добываются не тяжелым и честным трудом, а тем, что он угождает посетителям» (А.Ф.К.). Или: «…да стыдно будет не Келешам - они не поджигатели, а тем иным поджигателям, которые раздули это дело» (С.А.А.). Этот прием позволяет акцентировать внимание суда на втором, противопоставляемом явлении.

Большой экспрессивной силой обладает градация (лат. gradatio - постепенность) - стилистическое средство, состоящее из двух или более единиц, размещенных по возрастающей интенсивности действия или качества. Это позволяет воссоздать события, действия, мысли и чувства в развитии. Благодаря этому происходит нарастание производимого ими впечатления. В речи А.Ф. Кони градация создает характеристику жены Егора Емельянова: Итак, это вот какая личность: тихая, покорная, вялая и скучная, главное - скучная. Н.И. Холев с помощью градации показывает свое отношение к анализируемому обстоятельству дела: Профессор назвал этот факт «странным»; думаю, что его можно назвать только печальным, глубоко прискорбным. Вот как характеризует он аргументы: «Для судьи в его решении необходимы веские факты, твердые, бесспорные. Красноярский прокурор использовал градацию для оценки действий подсудимого, для характеристики самого подсудимого: «Он похитил не только магнитофон / стоимостью 80рублей / но и фотоаппарат стоимостью 30рублей /украл женские колготки / стоимостью 5рублей / прихватил даже / детский подарок стоимостью 2 рубля 50 копеек /». В последнем примере отмечена двойная градация: восходящая и нисходящая. В восходящей употреблены глаголы с разной стилевой окраской: официальное слово похитил, межстилевое - украл и разговорное - прихватил. Частица даже усиливает нарастание качества жадности, неразборчивости. Нисходящая градация построена на снижении стоимости украденных вещей. И обе вместе они создают образ человека, который не брезгает ничем, который способен обидеть даже ребенка.

Для выделения и подчеркивая тех или иных явлений, деталей в судебной речи широко употребляется инверсия, - стилистический прием, состоящий в преднамеренной перестановке слов в предложении с целью смыслового или эмоционального выделения их. Это создает экспрессивность речи, помогает эмоциональному воздействию. Убедитесь в этом сами на примерах из речей русских юристов: «Да разве в судах по уставу 20 ноября нас учили «бичевать маленьких для удовольствия больших»? Нет, перед судом все равны, хоть генералиссимус будь\» (М.Г.К.). Или: «Многие проходившие в тот день граждане видели двух незнакомых мужчин, которые бесцельно бродили по краю леса. Некоторым они показались подозрительными, например, Панфиловой Марии, но мысль о нападении среди белого дня в довольно оживленном месте казалась маловероятной. Не думали об этом и молодожены Панфиловы, возвращавшиеся по малышкинской дороге домой, в деревню Маевку. А ведь Кондраковы их вначале наметили в качестве жертв» (В.И.Ц). Или: «Угрюм и мрачноват Сергей Тимофеевич. Да и как ему быть другим? Безрадостными были последние, перед встречей с Туркиной, годы его жизни» (Я.С.К.). Или: «Скрывает что-то Шахмурадов, боится каких-то своих темных дел» (И.М.К.). Или: «О неприязненных чувствах ее к зятю шла уже речь. Не по сердцу был теще зять» (Н.И.Х.). Инверсией является и постановка определения после определяемого слова: «Степина годами копила / эти деньги свои трудовые //». Или: «В угаре пьяном затеял драку». Еще пример: «Стоит только представить себя на месте Андреевой, и становится страшно: Андреева наедине с Тищенко, тот вооружен топором, а в соседней комнате лежит окровавленный труп ее брата. Какое-то чудо уберегло Андрееву от насильственной смерти» [172. С. 359].

Не только создает эмоциональность, но и придает речи убедительность, аргументирует то или иное явление анафора (единоначатие) - фигура речи, состоящая в повторении начальных частей стоящих рядом самостоятельных предложений. Посмотрите, как анафора помогает адвокату доказывать невиновность его подзащитного в одном из эпизодов: «Долгарева пояснила / что мужа пнул в бок / вот этот вот / неустановленный преступник //Именно от этого удара / ее супруг потерял сознание // Именно от этого удара / как она пояснила / он свернулся в калачик //». Адвокат А.И. Рожанский с помощью анафоры аргументирует виновность лица, проходящего по делу в качестве свидетеля: «…это он еще в то время, когда она работала лаборанткой, приносил ей различные импортные товары и заставлял продавать своим сослуживцам, а ему возвращать вырученные деньги; это он продавал такие же товары своим товарищам по общежитию; это он уговаривал ее поступить на работу в пароходство, для того чтобы наживаться на привезенных товарах; это он перед последним рейсом продал ей пять фунтов стерлингов, которые она нелегально провезла через границу…» (А.И.Р.). Пример из речи И.М. Кисенишского: «Все с нетерпением ждут исхода этого судебного процесса; ждут близкие, коллеги, студенты… Ждут приговора мудрого и справедливого, ждут торжества законности и правды!«; «Не случайно Шахмурадов оговаривает своего бывшего друга, не случайно всячески уходит от таинственных историй с машинами репатриантов, не случайно теряет память, когда спрашивают его о денежном долге Тонояну, не случайно отрицает эпизод с сумочкой, которая была подарена его жене».

Анафора - это разновидность повтора - стилистической фигуры, состоящей в повторении слов и выражений. Повтор позволяет привлечь внимание суда к важным моментам, подчеркнуть значимость какого-либо факта или аргумента, а также позволяет уточнить мысль: «И он не выдержал / такой вот проверки / не выдержал первого серьезного испытания». Или: «Погиб человек, едва начавший сознательную жизнь, погиб нелепо». В следующем примере повторы помогают усилить, подчеркнуть мысль о случайном характере преступления: «Что же представляет собой / Саша / Соновух / так неожиданно оказавшийся на скамье подсудимых // Я подчеркиваю / неожиданно // Неожиданно для педагогов / неожиданно для родителей / неожиданно для товарищей // Почему неожиданно // Да потому / что поведение в прошлом / было безупречным//». Элементы повторения, как правило, неизбежны при резюмировании анализа доказательств.

Довольно часто и умело использовал повторы Я.С. Киселев, например: «И возраст, и горе, горе подлинное, горе, от которого нет исцеления, сделало свое дело: сдало сердце». Вы, конечно, почувствовали, как с повторением слова нарастает ощущение настоящего горя. Повторы - действенный прием выразительности. Здесь особый интонационный рисунок: повторяющееся слово произносится повышенным тоном, что подчеркивает его значение.

Средством речевой экспрессии и эмоциональности является парцелляция - стилистический прием, состоящий в расчленении предложения на несколько интонационно-смысловых единиц. Эти единицы (часть высказывания) отделены от основной части разделительной паузой, например: «Но разве можно товарищи судьи / за один удар / несовершеннолетним человеком / от этого удара / не наступило вообще никаких тяжких последствий / просить у суда / четыре года лишения свободы // Человеку / впервые оказавшемуся на скамье подсудимых И Притом с такой прекрасной характеристикой //».

Вопросительные конструкции

Вопросительные конструкции в монологической судебной речи обусловлены ее жанровыми характеристиками, регламентированы Уголовно-процессуальным законом (ч. 1 ст. 339 УПК РФ) и приобретают в ней особую функциональную и стилистическую нагрузку[64]. Они подчинены необходимости выяснить все обстоятельства дела, дать им правильную квалификацию, убедить судей в правильности позиции оратора, а также обеспечить целенаправленное и эффективное воздействие на присутствующих в зале суда граждан.

Вопросительные конструкции являются важным ораторским приемом: привлекая внимание судей, включают их в активную мыслительную деятельность, подчеркивают важность названных доказательств для решения суда. И суд, следя за развитием мысли оратора, совершает ту же мыслительную работу.

Мы уже говорили о функциях проблемного вопроса (см. с. 103-104) в подчеркивании логичности речи. Но он нередко выполняет и стилистическую функцию. Возьмем пример, когда проблемный вопрос оформляет переход от одного раздела речи к другому и формулирует микротему:

Что же подлежит доказыванию по настоящему делу // Это три эпизода, в которых обвиняется подсудимый.

Или: Что же заставило Скорохода / пойти по такому пути / совершить подряд два преступления //

Такие предложения по коммуникативным функциям сближаются с повествовательными, в которых сообщается перспектива дальнейшего изложения. Но совершенно ясно, что вопросительные предложения выразительнее повествовательных; они ликвидируют монотон, создают определенный мелодический рисунок, вносят в текст экспрессивность. Поэтому сосредоточивают внимание суда, заостряют его на важных, с точки зрения оратора, деталях.

Эффект убеждения создается употреблением вопроса, обращенного к составу суда и устанавливающего контакт с ним: «Ну хорошо / они характеризуются безупречно // Им в какой-то определенной степени можно верить // что они говорят правду // Уважаемые судьи // а Конин //разве плохо характеризуется // До 27 октября / нет / он нормально характеризуется //». Или: «Ведь раздавались такие возгласы / что нужно выбросить лиц / находящихся во времянке / куда-то на помойку / рассчитаться с этими лицами // И это было сказано кому / уважаемые судьи И Это было сказано / подросткам //». В обоих случаях вопросы представляют собою разговорные конструкции с дополнительной фразовой границей (см. с. 211) и придают всему тексту речи разговорность, непринужденность, тон беседы.

При анализе и оценке доказательств оратор может задавать вопросы, обращенные к самому себе, имитируя этим внутренний диалог, поиск истины в процессе рассуждения: «В начале июля / он вторично залез / к Сергеевой в сарай / и вторично совершил там / хищение на 43 тысячи рублей // Это определенный садок для рыбы / провод / колеса для машины / и так далее // Что мне хочется сказать // Если в первом эпизоде // мой подзащитный / он признает себя полностью виновным / и говорит о том / что да / он совершил кражу / что он забрал вещи / которые он перечисляет // то здесь имеется противоречие//». Или: Уважаемые присяжные заседатели! Хочу вам напомнить, что Прокошин рассказал своей сестре и Буровой, чем, как и когда была убита Богер, еще до того, как был обнаружен труп потерпевшей в подвале, то есть до того, как стало известно о происшедшем следственным органам. О чем это свидетельствует? Только о том, что эти факты, эти конкретные детали совершенного преступления могло знать только лицо, которое совершило его. В ином случае оно не располагало бы такими сведениями» [172. С. 320]. Вопрос в данном случае создает эффект оценки эпизода, направляет рассуждения судей в нужном оратору направлении.

При изложении обстоятельств дела может быть использован вопрос, который создает эффект ожидания, он как будто интригует слушателей, делает повествование более динамичным, напряженным, способствует психологическому воздействию: «Филиппов оскорбил жену / толкнул дочь // Когда Курлыш / предупреждает его об ответственности / Филиппов отвечает / За тебя и десять лет не жалко // Что же произошло дальше // Нападение все-таки произошло // Только не на Зинаиду Петровну / не на дочь / а на Курлыш // На нее направил свой удар Филиппов //». Еще пример: «Что делает Лыщевский, узнав от Тищенко о том, что тот убил Гарайзуева, и увидев труп? Идет в милицию? Зовет людей? Нет! Он возвращается домой и ложится спать» [172. С. 359-360].

Довольно часто, оспаривая показания подсудимого или свидетеля, оратор употребляет вопросительные конструкции, которые выражают эмоциональную реакцию говорящего, выполняют апеллятивную функцию: «На первый взгляд можно действительно / посочувствовать этой бедной женщине / которая однажды оступилась / и то не по своей вине / а только потому / что она встретилась с человеком / который ей понравился // Она полюбила его / собиралась выйти за него замуж / но он оказался настолько непорядочным / что уехав / оставил за собой колоссальные долги // с которыми она / вот до сего момента / не может рассчитаться // Но так ли это уважаемые судьи // И заслуживает ли сочувствия Иванова // Материалы дела говорят об обратном//». Это полемический вопрос, введенный в речь после изложения основных положений спора. После этого обычно дается опровержение. Рассмотрите еще пример: «Вы слышали показания подсудимых. Они утверждают, что этих преступлений не совершали, в доме Тюрикова не были; в тот день, 4 декабря, во времянке у Груднева распивали спиртные напитки и выходили только два раза за выпивкой. Но так ли это было? Полагаю, что нет. Есть веские и неоспоримые доказательства, опровергающие показания подсудимых и объективно восстанавливающие картину происшедшего» [172. С. 348].

Более тесному контакту с составом суда содействует вопросо-ответный ход (вопрос и реплика-ответ, объединенные в одно высказывание), например: «Осознавала ли Жемкова, что ее высказывания принесут вред? Конечно, она не могла этого не понимать. Желала ли она наступления вредных последствий для потерпевшей? Конечно, желала, хотя она и утверждает, что хотела лишь добиться справедливости» [172. С. 374]. Или: «Итак, подтверждаются ли показания Аксенова в этой части другими доказательствами по делу? Да, подтверждаются. Можем ли мы считать факт удушения потерпевшего, в том числе полотенцем, доказанным? Конечно, да» [172. С. 341]. Он активизирует внимание судей и облегчает восприятие речи. Почему? Потому что, расчленяя текст, вопросительные реплики придают речи экспрессивность, оттенок непринужденности, доверительности. Особенно важен этот ораторский прием в речах, произносимых перед присяжными заседателями: он имитирует разговор оратора с ними, заставляет их вникнуть в сущность обсуждаемых вопросов.

Повышенную эмоциональность судебной речи придает риторический вопрос. Это стилистическая фигура, представляющая собой вопросительное предложение, имеющее значение эмоционально усиленного утверждения или отрицания[65]. Риторический вопрос характеризуется противоречием между формой и содержанием: в отрицательном вопросительном предложении содержится экспрессивная утвердительная информация; утвердительное вопросительное предложение несет в себе также экспрессивную, но отрицательную информацию. Риторический вопрос, как правило, содержит оценку того, о чем говорит оратор. Употребленный во вступлении, он, подчеркивая то или иное суждение, создает эффект эмоционального усиления и дает эмоциональный настрой всей речи. Эффект эмоционального усиления создается и в том случае, когда риторический вопрос содержит информацию по общим вопросам (которые были характерны для судебных речей дореволюционного и советского периодов), не касающимся конкретных материалов рассматриваемого дела, и оценивает их: «…А потом дети / вышли из-под контроля родителей // И вот результат налицо // И если так дальше / будут заниматься родители / воспитанием своих детей / то к чему же мы придем //». В этом случае риторический вопрос позволяет поставить в воспитательных целях моральные проблемы.

Полемизируя с процессуальным противником, судебный оратор довольно часто употребляет риторические вопросы, выражающие экспрессивно-эмоциональное уверенное отрицание противоположной позиции и апелляцию к суду: «Нам говорят / что для совершения / вот этого преступления / подсудимые вступили в преступный сговор // Но уважаемый суд / о каком сговоре может идти речь / если подсудимые / как они пояснили / еще и друг друга толком не знали //».

Кроме риторических вопросов-оценок, в судебных речах нередко используются риторические вопросы, содержащие вывод из сказанного. Их цель - помочь суду сделать правильные выводы, правильно квалифицировать тот или иной факт, например: «На вопрос о том, чем она может ему помочь, Тищенко сказал, что поможет, если умрет, и что Кубань-река большая, смоет все следы. Разве это не угроза убийством?» [172. С. 359]. Риторический вопрос, заканчивающий логическое единство, имеет результативно-следственное значение; вместе с тем он заключает в себе элемент оценки. Это эмоциональная реакция оратора.