Глава 2. Наука в историческом измерении

Относительная простота архаической культуры, естественно, по сравнению с последующими культурами, позволяет выделить культурный контекст и условия, в которых складывается древняя наука. Таким контекстом являются архаические практики – охоты, захоронения, лечения, изготовление жилища и одежды, общения с духами и душами и ряд других. Замечательной особенностью всех этих практик является то, что все они выросли, так сказать, из одного корня – из представления о душе. Такое представление о душе, с одной стороны, замещает реальные предметы (людей, животных, растения), с другой – объясняет (для анимистического сознания) их поведение (при смерти душа навсегда расстается с телом, при обмороке временно покидает его, при сновидениях путешествует в некотором мире). Интересно, что объяснение здесь является относительно произвольным. Но определенный тип объяснения предопределяет затем понимание замещаемого объекта.

Архаический человек был убежден, что все живые существа от бога до растений имеют души, которые могут выходить из своих тел и снова входить в них. Душа – и человека и бога – это некая сила, которая может вести себя по-своему, выступать и помощником (тогда человек здоров, удачлив, силен), и врагом. В этом последнем случае в человека может войти болезнь (другая душа – демон), он слаб, ему не везет в делах. С точки зрения архаических представлений человек мог влиять на души (и людей и бога), именно для этой цели служили различные действия, которые мы сегодня называем древней магией и ритуалами. Для древнего человека – это был способ воздействия, основывающийся на естественных причинах: обмене (жертвоприношение), уговоре или запугивании (заклинание), вовлечении души в действие (ритуальные действия) и т.п.

Сложные технические действия людей служили одной цели – побудить души богов к помощи. Когда архаический человек подмечал эффект какого-нибудь своего действия (удара камня, действия рычага, режущие или колющие эффекты), он объяснял этот эффект тем, что подобное действие благоприятно воздействует на души. В этом смысле все древние технологии были магическими и сакральными, т.е. способными влиять на души тех существ, которые помогают человеку или на опасные души – лечение заболеваний, или души богов, от которых зависела жизнь племени.

Итак, то, что с современной точки зрения выглядит как древняя технология, для архаического человека – способ побуждения и воздействия на души сакральных существ. Обратим внимание на то, что налицо все, с чем имеет дело современный ученый: некая внешняя сила (видимая или нет), способы ее изучения, разработка стратегии воздействия на нее, выработка целей и задач ее освоения, разработка инструментария и практики применения, описание и объяснение, выработка идеологии мифологической картины мира.

Иначе говоря, все человеческие действия архетипичны, какой бы сферы они ни касались. Мифологическое сознание и по сей день пребывает в каждом из нас. Оно в принципе неизживно. Именно поэтому встает проблема различения научного и вненаучного миропонимания. История становления и формирования науки — это история перехода от ненауки к науке. Большинство авторов (если не все) полагают, что сущностью науки является рациональность. При этом рациональность объясняют как соответствие мыслительных процессов и действий, на них основанных, логическим правилам. Это довольно грубое рассуждение, но нам невольно придется вернуться к проблеме рациональности. Сейчас же приведем пример. Когда-то Леви-Брюль определил первобытное мышление как пралогическое. Эта версия так просто все объясняла, что была принята сразу. Однако исследования мифологем, предпринятые другими учеными, показали, что дело обстоит совсем не так: с основными требованиями логики у древних было, что называется «все в порядке».

В истории формирования и развития науки можно выделить две стадии, которые соответствуют двум различным методам по­строения знаний и двум формам прогнозирования результатов деятельности. Первая стадия характеризует зарождающуюся нау­ку (преднауку), вторая — науку в собственном смысле слова. Зарождающаяся наука изучает преимущественно те вещи и спо­собы их изменения, с которыми человек многократно сталки­вался в обыденном опыте. Он стремился по­строить модели таких изменений так, чтобы предвидеть ре­зультаты практического действия. Первой и необходимой предпосылкой для этого было изучение вещей, их свойств и отношений, выделенных самой практикой. Эти вещи, свойства и отношения фиксировались в познании в форме идеальных объек­тов, которыми мышление начинало оперировать как специфическими предметами, замещающими объекты реального мира. Эта деятельность мышления формировалась на основе практики и представляла собой идеализированную схему практических преобразований материальных предметов. Соединяя идеальные объекты с соответствующими операциями их преобразования, ранняя наука строила таким путем схему тех изменений предме­тов, которые могли быть осуществлены в производстве данной исторической эпохи.

Для этого этапа развития важно отметить две особенности.

(1) Числа, чертежи, алгоритмы вычислений еще не воспринимаются как технические знания, вообще не воспринимаются как знания. Это – рецепты (алгоритмы), а также сакральная мудрость, которыми владеет писец, жрец, царский служащий. Алгебраические или геометрические отношения (знания), с помощью которых мы сегодня записываем шумеро-вавилонские решения математических задач, не имеют с ними ничего общего. Например, деление прямоугольного поля на два треугольных, которое, как думают многие историки науки, основывается на идее равенства 2-х треугольников прямоугольнику, представляло собой именно алгоритм деления 2-х величин (площадей). В рамках подобной алгоритмической деятельности формировались особые образования, которые можно назвать "идеализированными объектами".

(2) В отличие от модели (чертежа с числами или числовой последовательности) идеализированный объект – это серия прямых и обратных операций с чертежами и числами, отнесенных уже не к самому объекту практики, а к модели. Причем в данном контексте модель мыслится как особый сакральный объект магического действия: рисуя чертежи или числа, жрец вызывал душу поля или предметов. К идеализированным объектам имел доступ только "знающий", посвященный. Позднее практикуется сведение одних идеализированных объектов к другим: конструирование сложных из более простых, разложение сложных на простые, составление из простых групп операций более сложных.

Нужно отметить, что на этом этапе и "логика" такого рода сведения (одних идеализированных объектов к другим), и полученные результаты (новые, более сложные идеализированные объекты) проверяются на практике, когда идеализированные объекты используются как модели. Следовательно, хотя "конструирование" новых случаев идет на уровне знаковых средств (моделей и идеализированных объектов), новые конструкции (серии операций с числами и чертежами) проверяются на объектах практики. Здесь, правда, еще раз нужно подчеркнуть, что древняя практика понималась магически и сакрально, но иначе, чем в архаистической культуре.

Формирование античной науки

Античная культура – колыбель нашей цивилизации, именно здесь сформировались философия, наука, рациональное мышление. Несмотря на то, что античной культуре посвящены тысячи и тысячи исследований, загадка древнегреческого феномена остается до сих пор не вполне разгаданной. Вместе с тем, очевидно, что для того чтобы знать явление необходимо знать причину его возникновения. Сами греки прекрасно понимали эту проблему, поэтому не случайно сразу поставили проблему начала с первых шагов философии. Нам же остается скоре осветить фактическую сторону, нежели каузальную.

Античная наука возникла в VI в. до р. Х. в весьма своеобраз­ной социокультурной обстановке греческих городов-государств мало-азийского и (несколько позднее) италийского Средиземноморья. Именно эта обстановка послужила той благоприятной средой, которая способствовала зарождению особой формы умозрения, привед­шей в дальнейшем к развитию теоретического — как философско­го, так и научного — мышления.

Вообще говоря, города-государства отнюдь не были специфиче­ски греческой формой государственного устройства. Эта форма со­ответствовала определенному этапу развития общества, предшествовавшему появлению более крупных государст­венных образований. Однако греческие полисы интересующего нас времени существенно отличались как от городов-государств Древнего Шумера, доисторического Египта, Этрурии, американской цивилизации Майя и т. д., так и от полисов эгейского ареала, существовавших в крито-микенскую эпоху. В основном эти различия сводились к следующему.

Если в большинстве древних цивилизаций города-государства представляли собой автократические или теократические деспотии, то в греческом полисе VII—VI вв. до р. Х. впервые возникает демократия как общность свободных граждан, равных друг перед другом и перед законом.

Каждый гражданин полиса участвовал в выполнении обществен­ных функций и в защите государства от внешнего врага независимо от его сословного и имущественного положения. Каждый имел пра­во выступать в народных собраниях и убедительно (т. е. логически обоснованно) защищать свою точку зрения. Любовь древних греков к словесному агону, т. е. спору, засвидетельствованная еще у Гоме­ра, привела в этих условиях к развитию искусства устной аргу­ментации и, в конечном счете, к разработке приемов логического до­казательства.

Большое и подчас недооцениваемое значение имело в греческих городах-государствах отсутствие сословий чиновников и жрецов (административные и жреческие должности были в большинстве полисов выборными). Что касается религии, то она рассматривалась как чисто гражданское установление, возлагавшее на граждан обя­занности по выполнению определенных обрядов, но не накладывав­шее никаких ограничений на их внутренние убеждения. Это способствовало возникновению в греческих (прежде всего – ионийских) полисах атмосферы свободомыслия, которой не знала ни одна страна Древ­него мира.

Но это относилось, прежде всего, к полисам малоазийской Ионии, оказавшейся колыбелью античной науки. Из всех стран средиземноморского бассейна и Ближнего Востока лишь в Милете и соседних с ним нескольких полисах — в Эфесе, Колофоне, на о-ве Самос (родине Пифагора) — возникла атмосфера, в которой мог расцвести цветок греческого теоретического мышления. Позднее семена от этого цветка нашли благоприятную почву в греческих городах южной Италии и в Афинах*.

Сюда надо добавить еще некоторые специфические особенности, отличавшие приморские торговые города Малой Азии от ряда дру­гих областей Греции того времени. Это — в большей или меньшей степени смешанный этнический состав, развитие мореплавания, торговые и культурные связи как с близлежащими, так и с более удаленными странами Востока. Жители ионийских городов натал­кивались на разнообразие религиозных представлений и верований, согласовать которые казалось невозможным. Было очевидно, что греческая вера и мифология не имеют общезначимого характера. Помимо многочисленных противоречий, стихийно или сознательно полученных в этот период, возникли и другие проблемы.

Первые ионийские мыслители стремились при­дать своим концепциям общезначимость, сделать их приемлемыми для всех людей, независимо от того, каким богам эти люди покло­няются. Достичь этого можно было лишь путем полного устране­ния мифологических мотивировок и замены антропоморфных образов безличными и общезначимыми силами природы. Так, антропоморфизация богов, нашедшая столь художественное выра­жение в поэмах Гомера, стала восприниматься как недостаток обще­принятой религии. С наибольшей яркостью такая установка прояви­лась в поэтических выступлениях Ксенофана из Колофона, направ­ленных против антропоморфизма и политеизма традиционных греческих верований.

Следующая задача состояла в том, чтобы выделить из этих сил такую, которая могла бы претендовать на положение высшего начала как в генетическом, так и в иерархическом отношении. И в первую очередь, разумеется, речь могла идти о таких стихиях, как огонь, воздух, вода и земля. Так возникли первые натурфилософские системы милетских мысли­телей, Ксенофана и Гераклита.

Первоначально наука была чем-то вроде хобби некоторых граж­дан — занятием в часы досуга от более важных дел (об этом пишет Аристотель). Все мыслители, начиная с Фалеса и до середины V в. до н. э., о которых до нас дошли какие-либо биографические сведения, имели ту или иную основную профессию: это были государственные деятели, торговцы, религиозные проповедники, полководцы, врачи. Вероятно, именно по этой причине Геродот, неоднократно и с большим уважением отзы­вающийся о Фалесе, даже не упоминает о его математических за­нятиях. Первым человеком, который целиком и полностью посвя­тил свою жизнь науке, был, по-видимому, Анаксагор. Его примеру последовал Демокрит, а вслед за ними многие другие.

Различения науки и философии в то время еще не существовало; наука VI—V вв. до р. Х. была единой, нерасчлененной наукой «о природе». Позднее из нее выделились математика и астрономия. Что касается науки «О при­роде», то людей, занимающихся ею, Аристотель называл «физика­ми» или «физиологами». В дальнейшем эти термины были переосмыслены и приобрели иное значение.

Как уже было сказано выше, греческая наука была времяпрепровождением свободных людей*, имевшим своей целью исключительно удовлетворение собственной любознатель­ности. Ни на какую практическую пользу наука не претендовала; более того, она считалась делом достойным всяческого уважения, но притом делом принципиально бесполезным. Человеку нашего времени это может показаться странным, но для греков бесполезность науки была не столько недостатком, сколько ее неотъемлемым до­стоинством (об этом свидетельствует тот же Аристотель).

Аристотель установил различие между теоретическими науками, науками о деятельности и науками о твор­честве. К теоретическим наукам он относил, прежде всего, физику, изучающую предметы, обладающие способностью к движению, да­лее, математику, объектом которой являются вещи неподвижные, но не имеющие самостоятельного бытия (к ним относятся количест­венные свойства предметов и их пространственные отношения), и, наконец, первую философию, чисто умозри­тельно исследующую вечные, неподвижные и существующие са­мостоятельно божественные сущности. Основным методом теорети­ческих наук было созерцание, под которым надо пони­мать как внешнее созерцание посредством зрения, так и внутрен­нее созерцание — умозрение. Если науки о деятельности и о творчестве были в известной степени науками нормативными и в качестве таковых могли приносить пользу как людям вообще, так и представителям определенных профессий (государственным деяте­лям, поэтам, художникам и т. д.), то теоретические науки не ста­вили перед собой никакой другой задачи, кроме бескорыстного оты­скания истины.

Эпохе классической грече­ской культуры VI—V вв. до р. Х. соответствовала ранняя греческая наука «о природе». Эпоха эллинизма совпадает с наиболее значи­тельными достижениями греческой математики и астрономии: это был период расцвета александрийской научной школы. Наконец, эпоха Римской империи, которая была, бесспорно, эпохой общего старения античной культуры, обнаруживает признаки постепенного упадка также и в сфере античной науки. Нашествия варваров и победа христианства были лишь внешними факторами, завершивши­ми затянувшийся на несколько столетий кризис всей античной куль­туры, в том числе и античной науки.

Подведем итог. Построение правил (норм) мышления, а также задание основных "кирпичей" ("начал"), из которых можно было строить "здание" подлинного мира (хотя осознавалась эта работа иначе, как постижение, познание мира, созданного Демиургом или просто мира, существовавшего всегда), создало новую интеллектуальную ситуацию, а именно, привело античных философов к необходимости решать серию не менее сложных задач. Дело в том, что с точки зрения "начал" и правил мышления все ранее полученные знания и представления нуждались в переосмыслении и чтобы соответствовать этим началам и правилам, должны были быть получены заново. Конкретно в переосмыслении нуждались знания, заимствованные греками от египтян и шумеров (математические и астрономические), знания, полученные самими греками (софистами и натурфилософами) в ходе рассуждений, наконец, собственные и заимствованные с Востока мифологические и религиозные представления. Все эти знания и представления воспринимались как "темное", "запутанное" познание подлинного мира. Чтобы получить о нем правильное, ясное представление, сначала необходимо было выбрать некоторую область знаний и представлений (область бытия) и критически отнестись к этим полученным ранее знаниям и представлениям, при этом нужно было отбросить ложные и абсурдные знания и представления и оставить правдоподобные. Следующий шаг – нахождение (построение) "начал", соответствующих данной области бытия. По сути, эти "начала" задавали исходные идеальные объекты и операции: область знаний и доказательств, опирающиеся на эти начала, и называли "наукой". Последний шаг – действия с идеальными объектами (по форме это выливалось в доказательства и решения "проблем"): сведение более сложных, еще не описанных в науке идеальных объектов к более простым, уже описанным. Действия с идеальными объектами подчинялись, с одной стороны, правилам мышления (т.е. логике), с другой – отвечали строению "начал" (т.е. онтологии). В ходе разворачивания и построения наук уточнялись уже известные правила мышления и начала и, если это было необходимо, создавались новые.

Переосмысление представлений о природе и науке
в средние века

В средневековой культуре действуют три неравноценных начала: архаическое (языческое), античное и христианское. Именно христианское мировоззрение как ведущая ценностная система цементировало и придавало новый смысл как языческим, так и античным формам сознания и поведения. Но не менее значимо и обратное влияние, например, античных философских и научных форм сознания на христианское мироощущение.

Для нашей тематики наиболее интересное явление, происходившее в средние века и оказавшее огромное воздействие, но не на средневековое понимание науки, а на новоевропейское – это переосмысление представлений о природе, науке (знании) и человеческом действии. В конце античной культуры все эти три образования понимались достаточно рационально. Теперь же и природа, и наука, и человеческие действия начинают переосмысляться с точки зрения представлений о живом христианском Боге. И при этом, что важно, сохраняются, конечно, в видоизмененной форме рационалистические смысловые структуры этих представлений.

Понятие природы. Помимо двух своих античных значений (того, что существует и является "началом" изменений, источник которых лежит в самом этом начале) это понятие приобретает по меньшей мере еще три смысла. Природа начинает пониматься как "сотворенная" (Богом), "творящая" (хотя Бог природу создал, Он в ней присутствует и все, в природе происходящее, обязано этому присутствию), и "природа для человека". Под влиянием первого понимания отдельные роды бытия, описанные в античных науках, начинают переосмысляться в представлении о единой живой природе, замысленной по плану Творца и поэтому гармоничной и продуманной.

На втором плане, однако, сохраняется и античное понимание природы как самоценное начало движения и изменения. Хотя сотворенная Богом природа, безусловно, доминирующий смысл в средневековом сознании, этот смысл часто оттеняется именно на фоне античного понимания. Под влиянием понимания природы как творящей (животворящей) за всеми изменениями, которые наблюдаются в природе, человек начинает видеть (прозревать) скрытые Божественные силы, процессы и энергии. Источник изменений, имеющих место в природе, принадлежит не природе, но прежде всего Богу и уже через посредство последнего, самой природе. В связи с этим естественные изменения и связи, наблюдаемые в природе и описываемые в науке, трактуются в средневековой философии и теологии как происходящие в соответствии с Божественным замыслом, волей, энергией.

С понятием "творящей" природы человек постепенно начинает уяснять, что в природе скрыты огромные силы и энергии, доступ к которым в принципе человеку не закрыт. И вот почему. С точки зрения христианского мировоззрения природа создана для человека, который сам создан "по образу и подобию" Бога, т.е. обладает разумом, отчасти сходным с Божественным. Поэтому человек при определенных духовных условиях в состоянии приобщиться к замыслам Бога; в результате он может узнать устройство и план природы, замыслы и законы, в соответствии с которыми происходят природные изменения.

Понятие науки. И наука переосмысляется под влиянием христианского мировоззрения. Знания (наука) – это теперь не просто то, что удовлетворяет логике и онтологии, что описывает существующее, а то, что отвечает Божественному провидению и замыслу. Разум человека, его мышление должны быть настроены в унисон Божественному разуму, стараться уподобиться ему. Отсюда переосмысление логики мышления под углом зрения "любви и ненависти". В плане познания природы это означало, что человек должен стараться постигнуть природу как живое целое, как сотворенную и как творящую. В целом наука теперь понимается не только как описывающая природу, но и как отзывающаяся на Божественное провидение, т.е. выявляющая в природе Божественную сущность. Средневековая наука в этом смысле является в отношении к природе не только дескриптивной, но и предписывающей, нормативной.

Понятие действия. Отчасти возвращаясь к языческим (древним) воззрениям, человек рассматривает свое действие как эффективное только в том случае, если оно поддерживается Богом. Но в силу сохраняющихся античных представлений это понимание не приобретает буквальной сакральной трактовки, а приводит к идее сродства, подобия человеческого и божественного действия. Последнее, однако, предполагает настройку, проникновение в божественный замысел, куда входит и познание природы. Другими словами, познание природы в дескриптивной (описывающей) и предписывающей (выявляющей духовную сущность) функциях становится необходимым условием практического действия.

Обучение. Именно наука научения как знание об умении — непреходящее, поистине новаторское изобретение средних веков. Нов каждый шаг этой совершенно особенной учености: от правил домашнего воспита­ния до университетских и цеховых статутов и уставов. По Роберту Гроссетесту (XIII в.), «знание (scientia) — слово, которое либо определяет условия, при которых достигается более легкое актуальное понимание, либо является предрасположением к акту знания; оно — условие обучения, при котором обучающий на­чинает знать посредством собственного опыта, и тогда это называет­ся исследованием, или сообщает знание кто-то другой, и тогда это знание для обучающего называется доктриной, а для обучаемого — дисциплиной».

Программа о семи свободных искусствах была изобретена к X столетию и включала, казалось бы, раз и навсегда утвержденный состав предметов тривиума (троепутья) и квадривиума (четверопутья). Семь хорошо проторенных дорог грамматики, риторики, диалекти­ки (первая ступень) и арифметики, геометрии, астрономии, музыки (вторая) вели к учености. Конечно, будут проторены еще несколько троп — в богословие, философию, каноническое пра­во.

Семи свободным искусствам предшествовали азы, предварявшие все остальное: изучение азбуки, заучивание псалтыря, чтение на латинском языке, письмо — сначала на восковых дощечках, и толь­ко потом пером и чернилами на пергаменте. Сочинение стихов на латинском языке было пределом школьных грамматических штудий, а риторика в соборной школе выступала как «искусство делопроизводства».

Логика, или «диалектика» — искусство рассуждать,— была и в самом деле очень важной вещью — движущей пружиной средневе­ковой учености. Так, Абеляр цитирует из Августина следующее: Логи­ка — «дисциплина дисциплин, она учит учить, она учит учиться, в ней рассудок обнаруживает себя и открывает, что он такое, чего хочет, что видит. Она одна знает знание и не только хочет, но и может делать знающим».

В научении «позитивным» дисциплинам квадривиума, например, арифметике, общий метод средневековой учености обретает конкрет­ную убедительность. Рабан Мавр о числе сорок говорит так: «Непонимание чисел часто закрывает доступ к уразумению того, что в Писании выражено образно и что заключа­ет в себе тайный смысл. По крайней мере, истинный мыслитель непременно остановит свое внимание, читая, что Моисей, Илия и сам Христос постились по 40 дней. А без тщательного рассмотрения и разложения этого числа разгадать скрытый смысл никоим образом невозможно. Разгадка же заключается в следующем. Число 40 со­держит в себе 4 раза число 10. Этим указывается на все, что от­носится к временной жизни. Ибо по числу 4 протекают времена дня и года. Времена дня распадаются на утро, день, вечер и ночь; времена года — на весну, лето, осень, зиму. И хотя мы живем во временной жизни, но ради вечности, в которой мы хотим жить, мы должны воздерживаться от временных удовольствий и постить­ся. Далее в числе 10 нам можно познать Бога и творение. Троица указывает на творца, семерка на творение, которое состоит из тела и духа. В последнем мы опять находим троичность, так как мы дол­жны любить Бога всем сердцем, и всею душою, и всем помышлением. В теле же совершенно ясно выступают те четыре элемента, из которых оно состоит. Итак, тем, что указано в числе 10, приглаша­емся мы в этой временной жизни, ибо 10 взять 4 раза — жить целомудренно, воздерживаясь от плотских похотей, и вот что значит поститься 40 дней».

В этом примере сказано даже слишком много относительно состояния науки в средние века. Хотя, конечно же, исчисления имели и практическое значение: например, для установления очередной даты наступления пасхи.

Нельзя не отметить влияние науки мусульманского мира на Европу. Когда в начале VIII века арабы и берберы захватили Испанию и произошел прямой контакт Европы и мусульманского мира, стало очевидным для обеих сторон, сколь далеко Европа отстала о мусульманского мира в науке. Сегодня европейцы стараются об этом не вспоминать, но тогда им пришлось испытать двойное унижение: от агрессии и от научно-культурной неполноценности. Это унижение стало едва ли не главным мотивом последующих крестовых походов. Что же касается науки, то здесь Европа вынуждена была идти на сотрудничество. Борьба между наукой и религией развернулась именно на этой почве.

Мухаммад умер в 632 г. по р.Х. Великая мусульманская экспансия еще не начиналась. В момент завоевания Испании культурный уровень арабов был не слишком высок (у берберов еще ниже). Однако в ходе завоевания Ирака, Сирии и Египта арабы включили в состав своих владений несколько крупных культурных центов Ближнего Востока. Местное население приняло ислам. Их достижения в науке соответствовало интересам завоевателей. Арабы навязали им свой язык. Развивая кораническую ученость, арабы стали развивать то, что они называли «иноземными науками» - философию, медицину, астрономию и др. И в этом достаточно преуспели. Сначала греческие и индийские (с санскрита и пехлеви) тексты переводились на арабский. Но очень скоро стали появляться и быстро множиться оригинальные тексты арабских авторов (например, с 800 по 1300 гг. стали известны 70 авторов по медицине). Значительное продвижение получила химия (арабский термин).

Первым значительным ученым, во многом получившим свои знания в области математики и астрономии от мусульман, стал Герберт из Орийака (впоследствии римский папа Сильвестр II {999-1003}). Затем последовала великая «эпоха переводов». На территории Испании, Франции и Англии имели место целые переводческие школы. Тысячи трактатов по самым разным предметам были переведены на латинский язык. Даже труды Аристотеля попали в Европу через арабов (были выкуплены). Их переводом на латинский занимались Альберт Больштедский и его ученик Фома Аквинский.

Формирование предпосылок науки в эпоху Возрождения

В этот период происходит смена ведущего культурного начала: на первое место снова выходят рациональные, философско-научные представления, с точки зрения которых начинают переосмысляться средневековые понятия. Другая важная особенность ренессансной культуры – новое понимание человека. Человек эпохи Возрождения сознает себя уже не в качестве твари Божьей, а свободным мастером, поставленным в центр мира, который по своей воле и желанию может стать или низшим, или высшим существом. Хотя человек признает свое Божественное происхождение, он и сам ощущает себя творцом.

Обе указанные особенности ренессансной культуры приводят также к новому пониманию понятий «природа», «наука» и «человеческое действие». На место Божественных законов постепенно становятся природные, на место скрытых Божественных сил, процессов и энергий – скрытые природные процессы, а природа «сотворенная и творящая» превращается в понятие природы как источника скрытых естественных процессов, подчиняющихся законам природы. Наука и знания теперь понимаются не только как описывающие природу, но и выявляющие, устанавливающие ее законы. В данном случае выявление законов природы – это только отчасти их описание, что важнее, выявление законов природы предполагает их конституирование. В понятии закона природы проглядывают идеи творения, а также подобия природного и человеческого (природа принципиально познаваема, ее процессы могут служить человеку).

Наконец, необходимым условием деятельности человека, направленной на использование сил и энергий природы, является предварительное познание "законов природы". Другое необходимое условие – определение действий человека, высвобождающих, запускающих процессы природы. Аристотелевская идея определения последнего звена, от которого разворачивается практическая деятельность трансформируется в данном случае в идею «пусковых» действий человека, после которых природа действует сама.

Таким образом, законы природы, считает ренессансный мыслитель, может познать не только святой, но и обычный человек (ученый). Однако пока еще при условии, что он рефлексирует свою деятельность, сверяя ее с Божественным образцом. В этой связи интересно обратить внимание на представление о «естественном маге» (своего рода предтече инженера), появившемся в период Возрождения. Пико делла Мирандола писал, что маг «вызывает на свет силы, как если бы из потаенных мест они сами распространялись и заполняли мир благодаря всеблагости Божьей. Он не столько творит чудеса, сколько скромно прислуживает творящей чудеса природе. Глубоко изучив гармонию Вселенной и уяснив взаимное сродство природы вещей, воздействуя на каждую вещь особыми для нее стимулами, он вызывает на свет чудеса, скрытые в укромных уголках мира, в недрах природы, в запасниках и тайниках Бога, как если бы сама природа творила эти чудеса. Как винодел сочетает в браке берест и вино, так и маг сочетает землю и небеса, т.е. низшие вещи он связывает с высшими и подчиняет им».

В лице ученого ренессансный мыслитель может использовать эти законы для творения нужной человеку "новой природы". В результате сближаются и переосмысляются: законы природы и античные начала (идеи, сущности, формы, причины); познание, рефлексия и технические действия (первое и второе как условие третьего, третье как момент обоснования первого и второго); божественный разум, космос и природа. С этого периода начинает формироваться понимание природы как бесконечного резервуара материалов, сил, энергий, которые человек может использовать при условии, если опишет в науке законы природы.

Философская мысль Возрождения создает новую, пантеистическую в своей главенствую­щей тенденции картину мира, тяготея к отрицанию божественного творения, к отождествлению Бога и природы, к обожествлению при­роды и человека. Процитируем Галилея: «...Если взять познание интенсивно, то поскольку термин «интенсивное» означает совер­шенное познание какой-либо истины, то я утверждаю, что человече­ский разум познает некоторые истины столь совершенно и с такой абсолютной достоверностью, какую имеет сама природа; таковы чи­стые математические науки, геометрия и арифметика; хотя божест­венный разум знает в них бесконечно больше истин..., но в тех не­многих, которые постиг человеческий разум, я думаю, его познание по объективной достоверности равно божественному, ибо оно прихо­дит к пониманию их необходимости, а высшей степени достоверно­сти не существует».

Наука начинает трактоваться как своеобразная модель природы, а природа – как моделируемая в науке (что позже выразилось в афоризме "природа написана на языке математики"). Опыт же рассматривается как способ удостоверения соответствия науки (теории) и природы. В опыте природа всегда ведет себя иначе, чем предписывает теория, но в эксперименте природа приводится в состояние, отвечающее требованиям теории, и поэтому ведет себя в соответствии с теоретически выявленными в науке законами. Эксперимент предполагает, с одной стороны, вычленение в реальном объекте идеальной составляющей (при проецировании на реальный объект теории), а с другой – перевод техническим путем реального объекта в идеальное состояние, т.е. полностью отображаемое в теории.

Галилей первый кто начал сознательно проводить эксперименты. Разработка (изобретение) эксперимента позволила Галилею задать техническим путем соответствие между теорией и состояниями природных явлений (процессов). Для этого необходимо было охарактеризовать не только естественные взаимодействия и процессы, не только определить условия, детерминирующие их, но и контролировать в эксперименте ряд параметров этих естественных процессов. Контролируя, изменяя, воздействуя на эти параметры, Галилей смог в эксперименте подтвердить свою теорию.

От преднауки к науке

Если на этапе преднауки как первичные идеальные объекты, так и их отношения (соответственно смыслы основных терми­нов языка и правила оперирования с ними), выводились непос­редственно из практики и лишь затем внутри созданной си­стемы знания (языка) формировались новые идеальные объекты, то теперь познание делает следующий шаг. Оно начи­нает строить фундамент новой системы знания как бы "сверху" по отношению к реальной практике и лишь после этого, путем ряда опосредований, проверяет созданные из идеальных объек­тов конструкции, сопоставляя их с предметными отношениями практики.

При таком методе исходные идеальные объекты черпаются уже не из практики, а заимствуются из ранее сложившихся си­стем знания (языка) и применяются в качестве строительного материала при формировании новых знаний. Эти объекты пог­ружаются в особую "сеть отношений", структуру, которая заим­ствуется из другой области знания, где она предварительно обосновывается в качестве схематизированного образа предмет­ных структур действительности. Соединение исходных идеаль­ных объектов с новой "сеткой отношений" способно породить новую систему знаний, в рамках которой могут найти отображе­ние существенные черты ранее не изученных сторон действи­тельности. Прямое или косвенное обоснование данной системы практикой превращает ее в достоверное знание.

В развитой науке такой способ исследования встречается бук­вально на каждом шагу. Так, например, по мере эволюции ма­тематики числа начинают рассматриваться не как прообраз предметных совокупностей, которыми оперируют в практике, а как относительно самостоятельные математические объекты, свойства которых подлежат систематическому изучению. С этого момента начинается собственно математическое исследование, в ходе которого из ранее изученных натуральных чисел строятся новые идеальные объекты. Применяя, например, операцию вы­читания к любым парам положительных чисел, можно было получить отрицательные числа (при вычитании из меньшего числа большего). Открыв для себя класс отрицательных чисел, математика делает следующий шаг. Она распространяет на них все те операции, которые были приняты для положительных чисел, и таким путем создает новое знание, характеризующее ранее не исследованные структуры действительности. В даль­нейшем происходит новое расширение класса чисел: примене­ние операции извлечения корня к отрицательным числам фор­мирует новую абстракцию — "мнимое число". И на этот класс идеальных объектов опять распространяются все те операции, которые применялись к натуральным числам.

Описанный способ построения знаний утверждается не толь­ко в математике. Вслед за нею он распространяется на сферу естественных наук. В естествознании он известен как метод выдвижения гипотетических моделей с их последующим обос­нованием опытом.

Благодаря новому методу построения знаний наука получает возможность изучить не только те предметные связи, которые могут встретиться в сложившихся стереотипах практики, но и проанализировать изменения объектов, которые в принципе могла бы освоить развивающаяся цивилизация. С этого момента кончается этап преднауки и начинается наука в собственном смысле. В ней наряду с эмпирическими правилами и зависимо­стями (которые знала и преднаука) формируется особый тип знания — теория, позволяющая получить эмпирические зависи­мости как следствие из теоретических постулатов. Меняется и категориальный статус знаний — они могут соотноситься уже не только с осуществленным опытом, но и с качественно иной практикой будущего, а поэтому строятся в категориях возмож­ного и необходимого. Знания уже не формулируются только как предписания для наличной практики, они выступают как знания об объектах реальности "самой по себе", и на их основе выраба­тывается рецептура будущего практического изменения объек­тов.

Поскольку научное познание начинает ориентироваться на поиск предметных структур, которые не могут быть выявлены, влиянию людей, которое подлежит обсуждению и улучшению по ме­ре необходимости. На этой основе складывались представле­ния о множестве возможных форм действительности, о возмож­ности других, более совершенных форм по сравнению с уже ре­ализовавшимися. Это видение можно обозначить как идею "вариабельного бытия", которая получила свое рациональное оформление и развитие в античной философии. Оно стимулиро­вало разработку целого спектра философских систем, конкури­рующих между собой, вводящих различные концепции мирозда­ния и различные идеалы социального устройства.

Развертывая модели "возможных миров", античная филосо­фия, пожалуй, в наибольшей степени реализовала в эту эпоху эвристическую функцию философского познания, что и послу­жило необходимой предпосылкой становления науки в соб­ственном смысле слова.

Постоянный выход науки за рамки предметных структур, ос­ваиваемых в исторически сложившихся формах производства и обыденного опыта, ставит проблему категориальных оснований научного поиска.

Любое познание мира, в том числе и научное, в каждую историческую эпоху осуществляется в соответствии с опреде­ленной "сеткой" категорий, которые фиксируют определенный способ членения мира и синтеза его объектов.

В процессе своего исторического развития наука изучала раз­личные типы системных объектов: от составных предметов до сложных саморазвивающихся систем, осваиваемых на современ­ном этапе цивилизационного развития.

Каждый тип системной организации объектов требовал кате­гориальной сетки, в соответствии с которой затем происходит развитие конкретно-научных понятий, характеризующих детали строения и поведения данных объектов. Например, при освое­нии малых систем можно считать, что части аддитивно склады­ваются в целое, причинность понимать в лапласовском смысле и отождествлять с необходимостью, вещь и процесс рассматри­вать как внеположные характеристики реальности, представ­ляя вещь как относительно неизменное тело, а процесс — как движение тел.

Именно это содержание вкладывалось в категории части и целого, причинности и необходимости, вещи и процесса есте­ствознанием ХУП-ХУШ вв., которое было ориентировано глав­ным образом на описание и объяснение механических объектов, представляющих собой малые системы.

Но как только наука переходит к освоению больших систем, в ткань научного мышления должна войти новая категориальная канва. Представления о соотношении категорий части и целого должны включить идею о несводимости целого к сумме частей. Важную роль начинает играть категория случайности, трактуе­мая не как нечто внешнее по отношению к необходимости, а как форма ее проявления и дополнения.

Предсказание, поведения больших систем требует также использования категорий потенциально возможного и действи­тельного. Новым содержанием наполняются категории "качество", "вещь". Если, например, в период господства пред­ставлений об объектах природы как простых механических системах вещь представлялась в виде неизменного тела, то теперь выясняется недостаточность такой трактовки, требуется рас­сматривать вещь как своеобразный процесс, воспроизводящий определенные устойчивые состояния и в то же время изменчи­вый в ряде своих характеристик (большая система может быть понята только как динамический процесс, когда в массе случай­ных взаимодействий ее элементов воспроизводятся некоторые свойства, характеризующие целостность системы).

Наконец, рассматривая проблему прогностических функций философии по отношению к специальному научному исследова­нию, можно обратиться к фундаментальным для нынешней на­уки представлениям о саморазвивающихся объектах, категори­альная сетка для осмысления которых разрабатывалась в фило­софии задолго до того, как они стали предметом естественно­научного исследования. Именно в философии первоначально была обоснована идея существования таких объектов в природе и были развиты принципы историзма, требующие подходить к объекту с учетом его предшествующего развития и способности к дальнейшей эволюции.

Естествознание приступило к исследованию объектов, учиты­вая их эволюцию, только в XIX столетии. С внешней стороны они изучались в этот период зарождающейся палеонтологией, геологией и биологическими науками. Теоретическое же иссле­дование, направленное на изучение законов исторически разви­вающегося объекта, пожалуй, впервые было дано в учении Дарвина о происхождении видов. Показательно, что в фило­софских исследованиях к этому времени уже был развит катего­риальный аппарат, необходимый для теоретического осмысле­ния саморазвивающихся объектов. Наиболее весомый вклад в разработку этого аппарата был внесен Гегелем.

Чтобы изменить прежние жизненные смыслы, закрепленные традицией в универсалиях культуры, а значит, и в категориаль­ных структурах сознания данной исторической эпохи, необхо­димо вначале эксплицировать их, сопоставить с реалиями бытия и критически осмыслить их как целостную систему. Из неосоз­нанных, неявно функционирующих категориальных структур человеческого понимания и деятельности универсалии культуры должны превратиться в особые предметы критического рассмот­рения, они должны стать категориальными формами, на кото­рые направлено сознание. Именно такого рода рефлексия над основаниями культуры и составляет важнейшую задачу фило­софского познания.

Когда, на­пример, Гегель в "Науке логики" пытается обосновать категорию "химизм" как характеристику особого типа взаимо­действия, составляющего некоторую стадию развития мира, то он прибегает к весьма необычным аналогиям. Он говорит о хи­мизме не только как о взаимодействии химических элементов, но и как о характеристике атмосферных процессов, которые имеют "больше природу физических, чем химических элементов", об отношениях полов в живой природе, об отношениях любви и дружбы. Гегель во всех этих явлениях пытается обнаружить некоторую общую схему взаимодействия, в которой взаимодействующие полюса выступают как рав­ноправные. И чтобы обосновать всеобщность и универсальность этой схемы, представить ее в категориальной форме, он обязан был выявить ее действие в самых отдаленных и на первый взгляд не связанных между собой областях действительности.

Как уже говорилось, первым начал использовать эксперимент Галилей, но не в том полном значении, как это понимается сейчас. Важно зафиксировать, что сама идея экспериментального ис­следования неявно предполагала наличие в культуре особых представлений о природе, о деятельности и познающем субъек­те, представлений, которые не были свойственны античной культуре, но сформировались значительно позднее, в культуре Нового времени. Идея экспериментального исследования пола­гала субъекта в качестве активного начала, противостоящего природной материи, изменяющего ее вещи путем силового дав­ления на них. Природный объект познается в эксперименте по­тому, что он поставлен в искусственно вызванные условия и только благодаря этому проявляет для субъекта свои невидимые сущностные связи. Недаром в эпоху становления науки Нового времени в европейской культуре бытовало широко распростра­ненное сравнение эксперимента с пыткой природы, посред­ством которой исследователь должен выведать у природы ее сокровенные тайны.

Природа в этой системе представлений воспринимается как особая композиция качественно различных вещей, которая об­ладает свойством однородности. Она предстает как поле дей­ствия законосообразных связей, в которых как бы растворяются неповторимые индивидуальности вещей. Все эти понимания природы выражались в культуре Нового времени категорией "натура". Но у древних греков такого пони­мания не было. У них универсалия "природа" выражалась в ка­тегориях "фюзис" и "космос". "Фюзис" обозначал особую, качественно отличную специфику каждой вещи и каждой сущности, воплощенной в вещах. Это представление ориентировало человека на постижение вещи как качества, как оформленной материи, с учетом ее назначения, цели и функции. Космос воспринимался в этой системе мировоззренческих ориентаций как особая самоцельная сущность со своей природой. В нем каждое отдельное "физически сущее" имеет определенное место и назначение, а весь Космос выступает в качестве совершенной завершенности.

Теоретическое естествознание, опирающееся на метод экспе­римента, возникло только на этапе становления техногенной цивилизации. Это стало возможным лишь благодаря трансформациям, основой которых стало новое понимание человека и чело­веческой деятельности, которое было вызвано процессами ве­ликих преобразований в культуре переломных эпох — Ренессанса и перехода к Новому времени. В этот исторический период в культуре складывается отношение к любой дея­тельности, а не только к интеллектуальному труду, как к ценности и источнику общественного богатства. Это создает новую систему ценностных ориентаций, которая начинает просматриваться уже в культуре Возрождения. С од­ной стороны, утверждается, в противовес средневековому ми­ровоззрению, новая система гуманистических идей, связанная с концепцией человека как активно противостоящего природе в качестве мыслящего и деятельного начала. С другой стороны, утверждается интерес к познанию природы, которая рассматри­вается как поле приложения человеческих сил. Именно это но­вое отношение к природе было закреплено в категории "натура", что послужило предпосылкой для выработки принци­пиально нового способа познания мира: возникает идея о возможности ставить природе теоретические вопросы и получать на них ответы путем активного преобразования природных объектов.

Новые смыслы категории природа были связаны с формированием новых смыслов категорий "пространство" и "время", а также было необходимо для становления метода экспери­мента. Средневековые представления о пространстве как каче­ственной системе мест и о времени как последовательности ка­чественно отличных друг от друга временных моментов, напол­ненных скрытым символическим смыслом, были препятствием на этом пути.

Радикальная трансформация всех этих представлений нача­лась уже в эпоху Возрождения. Она была обусловлена многими социальными факторами, в том числе влиянием на обществен­ное сознание великих географических открытий, усиливаю­щейся миграцией населения в эпоху первоначального накопле­ния, когда разорившиеся крестьяне сгонялись с земли, разру­шением традиционных корпоративных связей и размыванием средневекового уклада жизни, основанного на жесткой соци­альной иерархии.

Показательно, что новые представления о пространстве воз­никали и развивались в эпоху Возрождения в самых разных об­ластях культуры: в философии (концепция бесконечности про­странства Вселенной у Д. Бруно), в науке (система Коперника, которая рассматривала Землю как планету, вращающуюся вок­руг Солнца, и тем самым уже стирала резкую грань между зем­ной и небесной сферами), в области изобразительных искусств, где возникает концепция живописи как "окна в мир" и где до­минирующей формой пространственной организации изобража­емого становится линейная перспектива однородного эвклидова пространства.

Все эти представления, сформировавшиеся в культуре Ренес­санса, утверждали идею однородности пространства и времени, и тем самым создавали предпосылки для утверждения метода эксперимента и соединения теоретического (математического) описания природы с ее экспериментальным изучением.

Теоретическое естествознание, возникшее в эту историчес­кую эпоху, завершило долгий процесс становления науки в соб­ственном смысле этого слова. Превратившись в одну из важ­нейших ценностей цивилизации, наука сформировала внутрен­ние механизмы порождения знаний, которые обеспечили ей си­стематические прорывы в новые предметные области.

Особенности классической науки

Понятие «классическая наука» охватывает период разви­тия науки с XVII в. по 20-е годы XX в., то есть до времени появления квантово-релятивистской картины мира. Разуме­ется, наука XIX в. довольно сильно отличается от науки XVIII в., которую только и можно считать по-настоящему классической наукой. Тем не менее, поскольку в науке XIX в. по-прежнему действуют гносеологические представления науки XVIII в., мы объединяем их в едином понятии - клас­сическая наука. Этот этап науки характеризуется целым ря­дом специфических особенностей.

1. Стремление к завершенной системе знаний, фиксирую­щей истину в окончательном виде. Это связано с ориентацией на классическую механику, представляющую мир в виде ги­гантского механизма, четко функционирующего на основе вечных и неизменных законов механики. Поэтому механика рассматривалась и как универсальный метод познания окру­жающих явлений, в результате дававший систематизированное истинное знание, и как эталон всякой науки вообще.

Эта ориентация на механику приводила к механистичности и метафизичности не только классической науки, но и класси­ческого мировоззрения, а также проявлялась в целом ряде ча­стных установок:

- однозначность в истолковании событий, исключение из ре­зультатов познания случайности и вероятности, которые расце­нивались как показатели неполноты знания;

- исключение из контекста науки характеристик исследовате­ля, отказ от учета особенностей (способов, средств, условий) про­ведения наблюдения и эксперимента;

- субстанциональность – поиск праосновы мира;

- оценка имеющегося научного знания как абсолютно досто­верного и истинного;

- осмысление природы познавательной деятельности как зер­кального отражения действительности.

2. Рассмотрение природы как из века в век неизменного, всегда тождественного самому себе, неразвивающегося целого. Данный методологический подход породил такие специфиче­ские для классической науки исследовательские установки, как статизм, элементаризм и антиэволюционизм. Усилия ученых были направлены в основном на выделение и определение про­стых элементов сложных структур (элементаризм) при созна­тельном игнорировании тех связей и отношений, которые при­сущи этим структурам как динамическим целостностям (статизм). Истолкование явлений реальности поэтому было в полной мере метафизическим, лишенным представлений об их изменчивости, развитии, историчности (антиэволюционизм).

3. Сведение самой Жизни и вечно живого на положение ни­чтожной подробности Космоса, отказ от признания их качест­венной специфики в мире-механизме, четко функционирующем по законам, открытым Ньютоном. В этом абсолютно предска­зуемом мире (идею всеобщего и полного детерминизма наибо­лее точно высказал Лаплас: если бы было известно положение всех частей и элементов мира и силы, действующие на них, ес­ли бы нашелся ум, объединивший эти данные в одной форму­ле, не осталось бы ничего непонятного в природе, было бы от­крыто не только прошлое, но и будущее) не было места жизни, организм понимался как механизм. Казалось, чем дальше шел ход человеческой мысли, тем резче и ярче выступал такой чуж­дый живому, человеческой личности и ее жизни, стихийно не­понятный человеку Космос. Бренность и ничтожность жизни, ее случайность в Космосе, казалось, все более подтверждались успехами точного знания.

Лишь одна религия продолжала отводить человеку осо­бое место в мире. Присущее христианству резкое разделение духовного и материального и упор на превосходство духов­ного ныне получили противоположную оценку: мир физиче­ский все более представлялся основным средоточием челове­ческой деятельности. Христианское противопоставление духа и материи постепенно превращалось в свойственное класси­ческому мышлению противопоставление разума и материи, человека и Космоса.

4. Наука вытеснила религию в качестве интеллектуального ав­торитета. Человеческий разум и практическое преобразование природы как результат его деятельности полностью вытеснили теологическую доктрину и Священное Писание в качестве главных источников познания Вселенной. Вера и разум были окончательно разведены в разные стороны. Место религиозных воззре­ний заняли рационализм, который выдвинул концепцию человека как высшей, или окончательной, формы разума, чем дал жизнь светскому гуманизму; и эмпиризм, который выдвинул концепцию материального мира как важнейшей и единствен­ной реальности, чем заложил основы научного материализма.

Претендуя на ведущее место в мировоззрении, наука, тем не менее, оставляла место религии и философии. Мировоззрение модернизированного общества оставляло человеку право вы­бора веры, убеждений и жизненного пути. Правда, чем больше практических результатов давала наука, тем более прочными становились ее позиции, тем шире распространялось убежде­ние, что только наука способна обеспечить лучшее будущее человечества. Поэтому религия и метафизическая философия продолжали медленно, но верно клониться к закату. Знаком этого стала знаменитая позитивистская концепция Конта о трех периодах в развитии знаний - религиозном, метафизиче­ском и научном, последовательно сменявших друг друга. Заяв­ления науки о твердом знании мира представлялись не просто правдоподобными, казалось едва ли уместным ставить их под вопрос. Ввиду непревзойденной познавательной действенности науки, а также ввиду строжайшей безличной точности ее по­строений, религия и философия были вынуждены сообразовы­вать свои позиции с наукой. Именно в науке современное мышление нашло наиболее реалистичную и устойчивую кар­тину мира.

Наука XIX века

Оставаясь в целом метафизической и механистической, классическая наука, и особенно естествознание, готовят посте­пенное крушение метафизического взгляда на природу. В ХУП-ХУШ вв. в математике разрабатывается теория беско­нечно малых величин (И.Ньютон, Г.Лейбниц), Декарт создает аналитическую геометрию, М.В.Ломоносов - атомно-кинетическое учение, широкую популярность завоевывает космогоническая гипотеза Канта-Лапласа, что способствует внедрению идеи развития в естественные, а затем и в общест­венные науки.

Так в естествознании постепенно складывались предпосыл­ки для новых крупных научных революций, начавшихся в кон­це XVIII - первой половине XIX века и охвативших одновре­менно несколько областей знания. Это были так называемые комплексные научные революции, протекавшие в рамках классической науки и мировоззрения. Общим для этих революций стало утверждение идеи всеобщей связи и эволюционного раз­вития в естествознании, стихийное проникновение диалектики в науку вообще и в естествознание в частности. На первый план выдвигаются физика и химия, изучающие взаимопревра­щения энергии и видов вещества (химическая атомистика). В геологии возникает теория развития Земли (Ч. Лайель), в био­логии зарождается эволюционная теория Ж.-Б. Ламарка, раз­виваются такие науки, как палеонтология (Ж. Кювье), эм­бриология (К.М. Бэр).

Особое значение имели революции, связанные с тремя ве­ликими открытиями второй трети XIX в. - клеточной теории Шлейденом и Шванном, закона сохранения и превращения энергии Майером и Джоулем, создание Дарвином эволюцион­ного учения. Затем последовали открытия, продемонстриро­вавшие диалектику природы полнее: создание теории химиче­ского строения органических соединений (А.М. Бутлеров, 1861), периодической системы элементов (Д.И. Менделеев, 1869), химической термодинамики (Я.Х. Вант-Гофф, Дж. Гиббс), основ научной физиологии (И.М. Сеченов, 1863), электромагнитной теории света (Дж.К. Максвелл, 1873).

В результате этих научных открытий естествознание под­нимается на качественно новую ступень и становится дисцип­линарно организованной наукой. Если в XVIII в. оно было преимущественно наукой, собирающей факты, наукой о за­конченных предметах, то в XIX в. оно стало систематизирую­щей наукой, то есть наукой о предметах и процессах, их проис­хождении и развитии.

Центральной проблемой науки становится синтез знания, поиск путей единства наук, проблема соотношения разнооб­разных методов познания. В естествознании активно идет про­цесс дифференциации наук, дробление крупных разделов нау­ки на более мелкие (например, выделение в физике таких раз­делов, как термодинамика, физика твердого тела, электромаг­нетизм и т.д.; или - образование таких самостоятельных био­логических дисциплин, как цитология, эмбриология, генетика и т.д.). К концу XIX в. появляются первые признаки процесса интеграции наук, который будет характерен для науки XX в. Это появление новых научных дисциплин на стыках наук, ох­ватывающих междисциплинарные исследования (например, биохимия, геохимия, биогеохимия, физическая химия и др.).

Результаты комплексных научных революций XIX в., поднявшие научное знание на новую высоту, тем не менее, остава­лись в рамках классической науки, основанной на метафизиче­ских философских предпосылках. Поэтому классическая наука несла в себе зерна будущего кризиса, разрешить который должна была глобальная научная революция конца XIX - пер­вой половины XX века.

Несмотря на стихийное проникновение в естествознание диалектических идей, оно продолжало базироваться на старых механистических и метафизических предпосылках, идея мира-машины отнюдь не ушла в прошлое. Не изменилась и общая оценка роли жизни и живого в этой картине мира, несмотря на бурное развитие биологических наук. Только выход на сцену дарвиновской теории эволюции вновь поставил на повестку дня вопрос о месте и роли жизни в Космосе. До сих пор дейст­вовало молчаливое соглашение об особом месте человека в мире. Теперь же было очевидно, что как мир отныне оказался не результатом божественного творения, так и человек поя­вился в ходе естественного эволюционного процесса. Отныне источником всех природных изменений оказывалась сама Природа, а не Бог или всемогущий Разум. Но ведь тогда и че­ловеческий разум - результат развития естественных причин. А это значит, что человек становился таким же животным, как и другие животные на Земле, все отличие заключалось в том, что он достиг более высокой ступени развития. Человек пере­стал быть любимым творением Господа, наделенным божест­венной душой, он стал результатом случайного эксперимента природы.

Иного объяснения места человека в мире наука, бази­рующаяся на метафизических предпосылках, наука, не видя­щая качественной специфики Жизни и Разума, предложить не могла.

В этих условиях мы неожиданно обнаруживаем оборотную сторону науки и научных революций, которая стала намечать­ся еще со времен коперниканской революции. Каждое новое научное открытие порождало крайне противоречивые следст­вия. Освободившись от геоцентрических заблуждений, в кото­рых пребывали все предшествующие поколения, человек рас­терялся, безвозвратно утратив прежнюю уверенность в своей особой роли в Космосе. Он перестал чувствовать себя средото­чием Вселенной, его положение в ней стало неопределенным и относительным. И каждый следующий шаг, сделанный в про­цессе развития науки, добавляя новые штрихи к новой картине мира, побуждал человека осознать свои новые возможности, но одновременно усугублял беспорядок в его мыслях и вызы­вал беспокойство.

Благодаря Галилею, Декарту и Ньютону сложилась новая наука, обозначилась новая космология, и перед человеком раскрылся новый мир, в котором его могущественный разум мог отныне свободно проявиться во всей своей полноте. Но именно этот мир, некогда заставлявший человека гордиться своим особым предназначением в Космосе, заставил его от­казаться от своих притязаний. Новая картина Вселенной отождествлялась с машиной - самостоятельным и самодоста­точным механизмом, в котором действовали силы и вещест­ва, который не имел цели, не был наделен разумом или соз­нанием и своей организацией был в высшей степени чужд че­ловеку. Тот мир, который существовал до Нового времени, был насквозь пронизан мифологическими, теистическими и прочими духовными категориями, наполнен смыслом для человека, но наука отвергла их. Поэтому дальнейшее развитие науки и становление научной картины мира сопровождалось отчуждением человека от мира, не отвечавшего более челове­ческим ценностям. Так же и развитие методологии научного познания заставило освободиться от всякого рода субъектив­ных искажений, что сопровождалось принижением эмоцио­нальных, эстетических, этических сторон человеческого опы­та, равно как и чувств, воображения. Мир, открытый наукой, был равнодушен и холоден. Это был единственно истинный мир, и возвращение из него назад к старой картине мирозда­ния было уже невозможно.

Создание Дарвином эволюционной теории только усугу­било положение дел. Утратив ореол божественного творения, лишившись божественной души, человек потерял свой венец повелителя природы. Если, согласно христианской теологии, естественная природа существует для человека как его дом и среда для раскрытия его духовных возможностей, то теория эволюции опровергала такие притязания как антропоцентристские заблуждения. Все течет, все изменяется. Человек не аб­солют, и все его ценности не имеют объективного значения. Так, Дарвин, освободив человека от ига Бога, принизил его до уровня животного. Теперь человек мог осознать себя как высшее достижение эволюции - грандиозного хода развития природы, но при этом он становился не более чем высшим дости­жением животного мира. Современная наука оперировала теперь гигантскими масштабами, неимоверно огромными периодами времени, и на фоне этих процессов ощущение случайности жизни еще более усугублялось.

Этот пессимистический взгляд еще более подтверждался бла­годаря открытию второго начала термодинамики, согласно ко­торому Вселенная стихийно и неотвратимо движется от порядка к беспорядку, чтобы в конце концов достичь состояния наивысшей энтропии, или «тепловой смерти». Чисто случайно история чело­вечества до сих пор проходила в благоприятных биофизических условиях, обеспечивших человеку выживание, но в этой случайности не было признаков проявления какого-то божественного замысла и тем более свидетельства свыше о надежности космиче­ского состояния.

Эту ситуацию к концу XIX в. осознали лишь немногие мыслители. В основном это были философы, создавшие новые направления в современной философии - философию жизни, феноменологию, экзистенциализм, персонализм - новые шко­лы, которые больше не интересовались вопросами мироуст­ройства, их заботили проблемы определения сущности челове­ка и его места в мире.

Тем не менее, в XIX и начале XX века наука вступила в свой золотой век. Во всех ее важнейших областях произошли удиви­тельные открытия, широко распространилась сеть институтов и академий, организованно проводивших специальные иссле­дования различного рода, на основе соединения науки с техни­кой чрезвычайно быстро расцвели прикладные области. Опти­мизм этой эпохи был напрямую связан с верой в науку и ее способность до неузнаваемости преобразить состояние челове­ческого знания, обеспечить здоровье и благосостояние людей.

Сложившаяся ситуация в науке и мировоззрении требовала своего разрешения. Оно появилось в ходе новейшей револю­ции в естествознании, начавшейся с 90-х гг. XIX в. и продол­жавшейся до середины XX века. Это была глобальная научн