Смуты и борьба после смерти Цезаря. — Второй триумвират. — Восстановление и утверждение единовластия Октавианом Августом

Положение Рима

Положение римского мира после кровавого события, совершенного во время мартовских ид, которым был устранен человек, державший в своих руках все нити разнообразных и запутанных отношений общественной жизни, очень напоминает событие 323 г. до н. э., когда почти так же внезапно на одре болезни угасла столь же незаменимая жизнь другого великого человека. Однако неурядицы после смерти Цезаря длились не так долго и были не в такой степени гибельны, как войны диадохов Александра: весь мир давно уже был научен повиноваться Риму, и римское владычество всюду успело принять столь прочные и устойчивые формы, что их уже не могла поколебать даже новая предстоявшая борьба за главенство в Риме.

Заговорщики и Антоний

И действительно, вскоре выяснилось, что теперь в Риме речь шла не о восстановлении республики и ее аристократического элемента, а о том, кто станет будущим монархом Рима, кто наследует Цезарю. Поскольку заговорщики ничего не приготовили для разрешения этого вопроса, а при общем настроении народа в первые дни после убийства Цезаря не решались даже покинуть Капитолий, где они укрылись, то власть тотчас же перешла в руки некоторых ближайших к Цезарю лиц — к Марку Антонию как консулу, и к Марку Эмилию Лепиду, начальнику конницы при Цезаре. И тот и другой, занимая официальное положение, могли рассчитывать и на поддержку ветеранов Цезаря.

Марк Антоний. Мраморный бюст из Ватиканского музея.

Хитрый Антоний удивительно ловко сумел отнестись в примирительном духе к деятелям 15 марта, и в то же время побудил сенат признать распоряжения Цезаря — назначение чиновников на последующие годы и многое другое — законными, другими словами, узаконить существующий порядок. Это было для него легко, поскольку в его руках был и архив Цезаря, и его казна. При торжественном погребении останков великого человека, которому не посмели воспрепятствовать из опасения ветеранов Цезаря, Антоний своей речью в такой степени воспламенил симпатии к Цезарю и так запугал заговорщиков и усерднейших приверженцев их среди оптиматов, что они поспешили удалиться из Рима и не препятствовали его диктатуре или тирании.

Октавиан

Прочный порядок и господство не могли, однако, установиться путем захвата власти человеком способным, умным и энергичным, но безнравственным и легкомысленным, не имевшим ни определенной программы, ни серьезных целей в политике. И действительно, его сила тотчас была поколеблена, как только стало известно, что Цезарь в завещании назначил своим главным наследником одного из молодых своих родственников, Гая Октавия, сына дочери своей младшей сестры, усыновленного им при жизни. При этом узнали, что этот наследник Цезаря, находившийся в момент катастрофы в Греции (он был отправлен туда Цезарем, который собирался вместе с ним вести войну против парфян), теперь возвращался в Италию. Вскоре этот 19-летний юноша, Гай Юлий Цезарь Октавиан, действительно прибыл в Рим. По-видимому, ему все было очень хорошо известно, и он держался удивительно умно. Он всех очаровал смелостью, с которой принял на себя в ту пору далеко незавидное наследство, налагавшее на него в близком будущем одни только тягостные и опасные обязательства. Все кто мог чего-нибудь ожидать от Цезаря по его завещанию, увидели в юноше естественного представителя своих притязаний. Юность избавила Октавиана от необходимости занять определенное политическое положение, и все находили естественным, что он старался держаться как можно дальше от убийц своего приемного отца. И его отношение к Антонию, который разбросал значительную долю оставленной Цезарем денежной суммы, тоже могло быть только холодным. На этом сенатская партия, во главе которой стоял теперь Марк Туллий Цицерон, основала свой план: юношей, который уже по самому своему имени, как сын Цезаря, пользовался большим значением и у ветеранов Цезаря, и вообще среди войска, сенат задумал воспользоваться как орудием против Антония, к которому сенатская партия, и особенно Цицерон, питали величайшую ненависть. Один из заговорщиков, Децим Брут, стоял с войском в Италии, при Мутине. Антоний, который успел добиться от народа управления Цизальпийской Галлией, собрал войско, с которым и выступил, чтобы выбить Брута с его позиций. При этом он уже успел убедиться, что Октавиан пользовался в войске большим уважением, чем он сам: два легиона отказались служить под его началом, между тем как все охотно становились под знамена Октавиана, который собирал войско с одобрения сенатской партии, воображавшей будто войско собирается именно в ее интересах. Среди такой путаницы различных отношений промчался 44-й год. Антоний уже успел поставить своего противника, Децима Брута в затруднительное положение, как вдруг оба консула 43 г. до н. э., Авл Гирцийи Гай Вибий Панса, а с ними и Октавиан (сенат дал ему титул пропретора), двинулись с войском против самого Антония. Вскоре Цицерон, воображавший, что ему предстоит вторично спасти республику и вновь занять то положение, которое он некогда занимал после того, как выпроводил Катилину из столицы, был обрадован вестью о победе, одержанной двумя консулами и Октавианом над Антонием. Немного погодя поражение Антония было завершено новой победой при Мутине. При этом случилось так, что оба консула — один в первой битве 15 апреля, а второй во второй битве 27 апреля — были убиты, и Октавиан под конец остался одним главнокомандующим. Наследник Цезаря избавил убийцу Цезаря от беды, нанеся поражение знатнейшему из приверженцев Цезаря. Это было, действительно, в своем роде замечательным фокусом политической интриги, и среди оптиматов установилось общее мнение, что именно теперь наступило время, когда можно было устранить Октавиана, которому оптиматы никогда вполне не доверяли, да и само его имя связывало им руки… Но оказалось, что они жестоко ошиблись; Октавиан очень хорошо знал цену той дружбе, которую они ему выказывали; и Цицерон, довольно невоздержанный на язык и изощрявший свое остроумие над тем «поощрением», которое должно было сказать юноше — еще яснее дал понять Октавиану, как вообще смотрели на него оптиматы. И вот они, совершенно неожиданно, к своему удивлению, узнали, какое именно значение должна была иметь для них победа при Мутине.

Минерва из Веллетри. Статуя, найденная в 1757 г. в миле от Веллетри в развалинах римской виллы, возможно, принадлежавшей Октавиану.

Прежде всего из войска явилось заявление о назначении молодого Цезаря консулом. Когда же сенат отклонил это требование, Октавиан во главе своих 8 легионов двинулся к Риму, где, конечно, тотчас же все присмирели и не посмели ему противоречить, и новое положение выказалось в том, что был принят закон, требовавший наказания убийц Цезаря. Этот оборот дел, при котором Октавиан приступил к выполнению своей задачи как наследник и мститель Цезаря, вынуждал к перемене в политике. Дело шло к новой гражданской войне. Можно было ожидать, что республиканская партия и особенно убийцы Цезаря теперь напрягут все свои силы, чтобы удержать за собой свое положение. Оба главнейших вождя заговорщиков успели тем временем приступить к управлению провинциями, которые давно уже были им назначены: Марку Бруту — Македония, а Гаю Кассию — Сирия. А в Сицилии правил Секст Помпей, сын Помпея, самовольно захвативший там власть и утвержденный в этой власти сенатом после поражения Антония.

Марк Юний Брут. По гемме из халцедона

Второй триумвират. 43 г.

Ввиду такого опасного положения вожаки цезарианской партии решились сплотить свои силы. Октавиан двинулся на север, но вместо того, чтобы нанести Антонию окончательное поражение, он вступил с ним в переговоры, как с важнейшим из правителей в западной части Римского государства, и в октябре того же года три главных вождя цезарианской партии — Антоний, Лепид и Октавиан собрались на весьма важное совещание близ Бононии (Болонья) на островке речки, протекающей мимо этого города. Они сговорились между собой: результатом их переговоров явилась тесная связь между ними, подобная первому триумвирату Цезаря, Помпея и Красса, — второй триумвират (43 г. до н. э.). На первых порах они на пятилетие решились принять в свои руки управление всем римским миром и добились того, что эта власть была формально и законно передана им народным собранием.

Триумвиры. Бронзовая монета Эфеса.

Головы Октавиана, Марка Антония и Лепида в профиль

Антоний, Октавиан, Лепид

Лепид получил в удел Нарбонскую Галлию и обе Испании, Антоний и Октавиан приготовились сломить могущество республиканской партии на Востоке, и потому прежде всего решились закрепить за собой Италию. Они условились между собой о необходимых проскрипциях и не скупились на кровь противников и врагов, имущество которых должно было затем послужить удовлетворению заманчивых посулов, которые им пришлось сделать войскам и их важнейшим предводителям. Изобретенные Суллой проскрипции возобновились, и для кровавых приговоров нашлось столько же добровольных исполнителей, как некогда во времена проскрипций 81 г.

Дом Цицерона в Тускуле. Реконструкция Л. Канины.

Жертвой их пал и Марк Туллий Цицерон, который еще так недавно мог считать себя одним из первых граждан республики. Застигнутый врасплох событиями, не понимая наступившего положения, он, как и всегда, долго колебался, а поэтому слишком поздно принял решение бежать, и при выполнении этого плана был настигнут убийцами. На пути из Формий в Кайету, где он думал сесть на корабль, его убили… Голова его была выставлена в Риме, как рассказывают, около той самой кафедры на форуме, с которой он столько раз произносил прославившие его речи.

Цицерон. Бюст из Неаполитанского музея.

Такое грубое осмеяние его памяти со стороны Антония было местью за те нападки и насмешки, которыми еще недавно осыпал его в речах Цицерон, так глубоко его ненавидевший.

Битва при Филиппах. 43 г.

Решительная битва в новой, третьей междоусобной войне, произошла при Филиппах в Македонии в ноябре 43 г. Там стояло войско республиканской партии под командой Брута и Кассия, в сильно укрепленной позиции. Войско цезарианской партии в боевом смысле было несомненно лучше; в войске Брута и Кассия начальство над отдельными частями, по необходимости, было даже поручено знатным юношам, которые в Афинах занимались изучением наук.

Памятники, связанные с битвой при Филиппах.

Золотая монета Филипп (слева вверху). Треножник и гроздь винограда. Надпись по-гречески: «ФИЛИППЫ». Серебряная монета Филипп (слева внизу). Арка в память о битве при Филиппах (справа). Октавиан организовал « Филиппах колонию ветеранов преторианской когорты триумвиров. Эти ветераны либо их ближайшие потомки воздвигли в 2 км от города на Эгнатиевой дороге посреди поля битвы триумфальную арку, примечательную по простоте своей архитектуры. На монетах зтой колонии написано: «COHOR PRAE. PHIL.». Заботы о могилах в этой местности вверялись Вакху, главному богу фракийцев.

Тем не менее, однако, первая битва имела благоприятный для республиканцев исход, и только вследствие какого-то непонятного недоразумения Кассий счел битву проигранной и поспешил заколоться. Участь республиканцев решилась 20 дней спустя. Потерпев поражение, Брут, по примеру своего тестя Катона, отчаявшись в добродетели и в возможности спасти отечество, сам наложил на себя руки. Таким образом, дело республиканской партии и оптиматов было окончательно проиграно.

Перусийская война. Антоний и Клеопатра

Области государственной деятельности и римские провинции вновь подверглись переделу между тремя правителями; Лепид, не отличавшийся особенным честолюбием, стал больше и больше стушевываться и отодвигаться на задний план. Антоний избрал себе Восток, где он мог найти средства для удовлетворения корысти своих солдат и своей собственной разнузданной испорченности и расточительности.

Фульвия.

Фульвия, первая жена Антония, с атрибутами Виктории — крыльями и щитом; с очень редкой бронзовой монеты с греческой надписью «ФУЛЬВИЯ».

Там он вскоре дал себя запутать в близкие отношения с египетской царицей Клеопатрой и последовал за нею в Александрию, где закружился до полного забвения среди упоения роскошных празднеств. Самую трудную и наиболее важную задачу принял на себя Октавиан, который вернулся в Италию и там занялся раздачей земель ветеранам, а эта раздача могла быть произведена только путем самых возмутительных насилий над населением. Немного прошло времени, как уже между обоими триумвирами началась распря. Фульвия, супруга Антония, и его брат Луций дерзнули поднять в Италии знамя бунта, который в 40 г. до н. э. был усмирен и закончен взятием г. Перусии, где мятежники поспешили укрыться. Отсюда эта небольшая война получила название перусийской. Антоний, напуганный поражением своих близких, подплыл к берегам Италии со своим флотом, и война уже готова была разразиться между двумя правителями, которые никогда не были между собой особенно дружны; однако же им еще раз удалось сговориться, и в Брундизии они заключили новый договор, скрепленный брачным союзом, в некотором роде династическим. Антоний, у которого в это время умерла жена, сочетался браком с сестрой Октавиана, Октавией, которую известия того времени рисуют как выдающееся между всеми современными знатными римлянками явление по красоте, образованности и добродетели.

Октавия. Камея.

Ей действительно удалось на некоторое время поддержать хорошие отношения между ее братом и супругом. Этот договор в следующем 39 г. до н. э. был еще дополнен новым договором с Секстом Помпеем, четвертым правителем. По последнему договору, заключенному в Мизенах, Сицилия была закреплена за Секстом Помпеем в качестве провинции, причем он обязался доставлять в Италию транспорты зерна, которые ей были так существенно необходимы.

Секст Помпей. Изображение с камеи.

Этими двумя договорами, брундизийским и мизенским, вновь был восстановлен мир в римском государстве. Разумеется, надолго этот мир не мог удержаться между четырьмя правителями, из которых каждый заявлял свои притязания и притом имел в своем распоряжении значительные военные силы. Октавиану, который более и более вникал в самую суть своей задачи, был особенно невыносим Секст Помпей.

Серебряная монета Секста Помпея.

АВЕРС. Мессанский маяк, увенчанный статуей Нептуна; перед ним — корабль с римским орлом и acrostolium. Надпись: «MAG PIVS IMP ITER».

РЕВЕРС. Чудовище Сцилла. Надпись «PRAEF ОRЕ MARIT ET CLAS S С».

В 37 г. до н. э., сговорившись с Антонием, которого Октавия сумела забрать в руки, Октавиан покончил с Секстом Помпеем. Марк Випсаний Агриппа, лучший из полководцев, состоявших в распоряжении Октавиана, одержал над Секстом Помпеем решительную морскую победу при Навлохе (на северо-восточном берегу Сицилии); после этой победы и сухопутное войско Секста Помпея положило оружие, а он сам в 35 г. до н. э. окончил свою тревожную жизнь в Вифинии, где ему нанес поражение один из подначальных Антонию полководцев. Таким образом, Сицилия, некогда бывшая первым большим приобретением римлян, теперь вновь стала театром войны и наградой победы. На обладание Сицилией заявил права даже Лепид, вдруг вспомнивший в Африке о своих правах триумвира. С сильным войском он высадился в Лилибее и дошел до Мессаны; но оказалось, что его войско и не думало за него сражаться и перешло на сторону Октавиана. Битва оказалась ненужной, и Лепид беспрекословно принял из рук своего более счастливого соперника сан верховного понтифика (pontifex maximus) и жил в Риме еще много лет, даже после того, как великая борьба за наследство Цезаря была окончена в пользу Октавиана и приговор судьбы был произнесен окончательно.

Битва при Акции. 31 г.

Мир еще некоторое время держался между двумя оставшимися соперниками. Антоний два раза порывался пускаться в поход против парфян и нимало не сомневался в том, что он всегда может, если того пожелает, занять первое место в государстве, т. к. он считал себя гораздо более способным полководцем, чем Октавиан. Но он все больше и больше подпадал под зависимость египетской волшебницы; он с ней прижил много детей, которых теперь предполагал наделить римскими провинциями. Благодаря этой связи он до такой степени отстал и от римской жизни, и от римских доблестей, что в нем смолкло даже честолюбие, и только желание удовлетворять честолюбивым замыслам Клеопатры побуждало его к действию. А в Риме между тем только и было разговоров, что о разных неказистых историях, происходивших в столице Египта, о забавной пышности восточных празднеств Александрии, о возмутительных притеснениях народа для удовлетворения тамошней бессмысленной роскоши; наконец, Октавиан (лично оскорбленный Антонием, который прислал Октавии разводное письмо), объявил войну египетской царице (32 г. до н. э.). И все, кому дорога была честь римского имени, сочувственно отнеслись к этому шагу Октавиана. На этот раз древняя борьба между Востоком и Западом возобновилась в новой и очень странной форме. Войско и флот, выставленные Антонием, совсем не походили на римские войска и носили вполне восточный характер.

Летом 31 г. до н. э. он занял позицию в южном Эпире близ Амбракийского залива. И когда у мыса Акция (при южном входе в Амбракийский залив) сошлись флоты владык Востока и Запада, от исхода битвы зависело многое. Со стороны Октавиана битвой руководил опытный Агриппа.

Марк Випсаний Агриппа (вверху). С его медной монеты.

Марк Антоний и Клеопатра (внизу). С серебряной монеты.

Судам его флота, более легким и более подвижным, приходилось пробиваться сквозь линию громадных и неуклюжих кораблей, оснащенных и вооруженных по-восточному.

Легкое судно, тип судов иллирийских пиратов, перенятое римлянами.

Римская либурна. Современная реконструкция.

Перед битвой при Акциуме Август и Агриппа вооружили свой флот быстроходными и маневренными судами иллирийских пиратов. Иногда на баке либурн устанавливались метательные орудия, столкнувшись в бою с тяжелыми, неповоротливыми азиатскими кораблями флота Антония и Клеопатры, либурны уходили от таранных ударов и, держась на расстоянии, обстреливали их зажигательными снарядами.

На восточный лад битва и окончилась: в самый критический ее момент царица Клеопатра вдруг оробела: она обратилась в бегство со своими 60 кораблями именно в то время, когда нужно было напрячь все силы для нанесения удара. Антоний последовал за ней, предоставив победу своему противнику и покинув на произвол судьбы свое сухопутное войско, которому даже не пришлось сражаться: несколько дней спустя оно сдалось победителю.

Монета в честь победы при Акции.

АВЕРС. Голова Августа. Надпись на латыни: «ВОСЬМОЙ РАЗ ТРИБУН».

РЕВЕРС. Аполлон, делающий жертвенное возлияние на грубом алтаре и держащий в левой руке лиру. Он стоит на возвышении, украшенном якорями и носами кораблей. Монета Антистия Вета.

Победитель заботился прежде всего о награждении своих войск и своих приверженцев, а затем занялся приведением в порядок тех областей Востока, которые достались ему после победы при Акции. И только тогда, когда это было окончено, он из Сирии направился в Египет, где не встретил серьезного сопротивления. Антоний кончил позорно: получив известие, что Клеопатра наложила на себя руки, он нанес себе смертельную рану, но прожил достаточно долго, чтобы узнать, что известие было ложно, и умер на глазах Клеопатры, которая (в этом никто не сомневался), вероятно, привязала его к себе какими-нибудь волшебными чарами. Она надеялась на то, что Октавиан ее помилует — и не ошиблась: он пощадил ей жизнь, но только затем, чтобы Клеопатра могла послужить украшением его триумфа.

Август в виде триумфатора. Статуя из Ватиканского музея.

Узнав об этом, она лишила себя жизни, чтобы избежать позора.

Клеопатра. Статуя из музея св. Марка в Венеции.

Возвращение Октавиана

В 29 г. до н. э. Октавиан, обратив Египет в римскую провинцию, вернулся в Рим и, по особенно счастливой случайности (счастливой и для него, и для государства), правил Римом 43 года, и умер 75-летним стариком, хотя смолоду не отличался ни особенной физической силой, ни особенным здоровьем. Это единовластие не было какой-нибудь особой формой правления, придуманной гениальным умом, навязанным посредством вооруженной силы или введенной каким-нибудь законодательным актом: это был просто новый порядок, подготовленный событиями последнего столетия, и теперь окончательно сложившийся в силу простой, естественной необходимости. Но большим счастьем и большой заслугой этого человека было то, что новый порядок был установлен им без всякого шума, с большой умеренностью и спокойствием, как нечто такое, что должно было совершиться само собой. Во время его правления было несколько заговоров, были кое-какие покушения на его жизнь; но, вообще говоря, он уже не встречал сопротивления.

Маленькая бронзовая монета Августа (семис).

АВЕРС. Голова Августа. Надпись по-латыни: «ИМПЕРАТОР ЦЕЗАРЬ».

РЕВЕРС. Орел; надпись «АВГУСТ».

Принципат Августа

Вначале он правил как консул, избранный в эту должность в пятый и шестой раз, разделяя власть с сотоварищами-консулами, им самим избранными. В 28 г. до н. э., по случаю народной переписи,^[68] он побудил Марка Випсания Агриппу, чтобы тот в качестве сотоварища его по обязанности цензора с соблюдением всех законных формальностей провозгласил его председательствующим в сенате — princeps senatus, и с той поры большей частью под именем принципата и разумеют ту чрезвычайную власть, которую он соединял в своей особе.

Марк Випсаний Агриппа. Бюст из галереи Уффици во Флоренции.

Однако сам Октавиан ощущал потребность в ясно выраженной и вполне законной санкции своей власти: его желание исполнилось, когда в начале 27 г. до н. э. он задумал торжественно снять с себя и передать сенату и народу порученные ему полномочия, командование войском и управление провинциями, и — принял все это вновь на себя вследствие усиленных просьб, обращенных к нему всеми. При этом ему было подано наименование Августа (august — священный, величественный), которое облекло его полномочие известного рода святостью; и затем такое же мнимое отречение, за которым торжественное обновление его полномочий, вследствие единогласной просьбы сената и народа, повторялось через каждые 10 лет. Власть, сосредоточенная в руках Августа, по содержанию и объему была огромной, но она все же не была деспотической, и никому деспотической не представлялась. Август обладал умением пользоваться ею чрезвычайно умеренно и проявлять ее в формах, почти незаметных. Неизбежной основой его власти было, конечно, его положение во главе войска. Как «император» (т. е. главнокомандующий), он был главным начальником войска, легионов и вспомогательных войск, число которых в 16 г. до н. э. ограничивалось 250 тысячам человек — цифрой умеренной по отношению к громадности государства. Август и назначал, и сменял начальников над отдельными частями войска; все войска воздавали ему высшие почести; он руководил наборами и формировал отдельные отряды войск. При весьма продолжительной службе войско ежегодно нуждалось в пополнении, которое не превышало 20 тысяч человек; и этот состав покрывался большей частью лицами, добровольно изъявлявшими желание поступить на службу, которых привлекало хорошее содержание солдат и полное обеспечение на старости лет. Для службы в Риме и в Италии была образована гвардия — девять когорт, по тысячи человек каждая; из них только одна треть стояла в Риме, а остальные две трети были расположены гарнизонами в Италии. Личную стражу Августа составлял особый отряд, составленный из германцев. Флот, к развитию которого он прилагал похвальную заботливость, распадался на три эскадры, из которых для одной постоянным местом стоянки был порт Равенна, для другой — порт Мизены, для третьей — порт Форум Юлия.

Управление. Провинции

Перемены, произошедшие в управлении государством после того, как создалось это единовластие, особенно благоприятно отозвались на управлении провинциями, следовательно, на девяти десятых всего государства. В некоторой части 20 провинций, на которые государство было поделено, в важнейших, так называемых цезарских провинциях, сам Август числился наместником, и управлялись они его наместниками, т. е. чиновниками, им самим назначенными, ему лично ответственными, облеченными властью пропреторских легатов. Точно так же и в менее важных, сенатских провинциях, которые только формально состояли в управлении сената, с 23 г. до н. э. наместники стали получать определенное содержание из государственной казны, и таким образом был положен конец позорной системе хищений, которая была столь обычной во времена существования республики. Далее пребывание Августа в Галлии и Испании, в 27–24 гг. до н. э., имело величайшее значение для всего Запада; точно так же в 22–19 гг. до н. э. — Август на Востоке; а если что-нибудь задерживало его в Риме и он не мог лично ознакомиться с положением дел в той или иной местности, то он посылал туда лицо, близкое к нему, например Агриппу или кого-нибудь из родственников — из князей своего дома, если можно так выразиться. Римское влияние всюду утвердилось весьма многочисленными колониями, которые Август повсеместно основывал, а также тем условием, что Рим был теперь действительно столицей всемирного римского государства: в нем, как в центре, сходились все пути, пролегавшие от Рима во все стороны мира, и по этим путям правильно устроенная государственная почта разносила правительственные распоряжения к наместникам и поддерживала отношения путем непрерывной, сильно развитой деловой корреспонденции. Только теперь различные страны современного мира могли сознательно понять, что они были обязаны Риму: миром и спокойствием (pax et otium); вот почему именно в провинциях и стало быстро развиваться безусловное преклонение перед самодержавием, образовался даже целый культ его: всюду стали воздвигать святилища в честь Рима и Августа.

Алтарь Рима и Августа в Лионе.

Столица

Если так поднялось благосостояние в провинциях, то в такой же степени повысилось и значение столицы, и значение самой Италии, и все государство дивилось тому искусству, которое выказывал Октавиан в управлении центром государства. Новой и своеобразной особенностью единовластия было именно то, что оно соединяло в себе весьма серьезные задачи и принимало на себя труды самых различных республиканских должностей. Например, функции народного трибуна со всем национальным значением, чрезвычайной многосложной компетенцией и неопределенностью прав были переданы Октавиану. Он состоял членом всех высших жреческих коллегий, а в 12 г. до н. э., после кончины Лепида, принял на себя и должность «высшего жреца» (pontifex maximus), следовательно, важную обязанность наблюдения за богослужением и культом вообще.

Август в одежде великого понтифика. Статуя из Ватиканского музея.

С 31 по 23 гг. до н. э. он ежегодно заставлял избирать себя в консулы, и все управление велось на основании его эдиктов (указов). В какой бы области управления ни являлась потребность в особенном упорядочении дела или в чрезвычайных полномочиях, как например в распоряжении хлебными запасами, в управлении большими военными дорогами или же городскими водопроводами, — там он побуждал сенат и народ поручить ему эту чрезвычайную обязанность, хотя в то же время о диктатуре не было и помина, т. к. она в действительности, при новом порядке, правильном и законном, вовсе и не была нужна. Важно то, что и судебная власть состояла под его же высшим надзором; от него зависело указать инстанцию, которой следовало ведать тот или другой процесс: сам ли он займется его разбором, или сенату разбор предоставить, или обыкновенным судам, причем в последней инстанции являлась возможность апелляции к нему же, Цезарю, как к народному трибуну.

Сенат при Августе

В положении сената, уцелевшего несмотря ни на какие превратности с внешней и формальной стороны, не произошло никаких изменений. Уцелели также народные комиции. Цезарь в качестве princeps'a относился и к сенату, и к комициям очень внимательно: и если дважды в течение всего своего правления, в 29 и 18 гг. до н. э., он и подверг сенат очищению, то произвел это не из желания унизить сенат, а напротив, желая возвысить его значение удалением многих недостойных сочленов. Участие сената в законодательстве не уменьшилось, хотя конечно влияние, оказываемое им на управление, и должно было уступить место полновластию правителя, назначавшего представителей исполнительной власти. Притом же сенат по-прежнему остался рассадником высших сановников и составлял государственный совет главы государства, который при помощи небольшого числа избранных из его среды, подготавливал все доклады, подлежавшие внесению в ближайшее заседание сената.

Итак, первое и последнее слово всюду принадлежало Цезарю, около которого сам собой образовался более тесный кружок приближенных к нему лиц. В числе этих лиц, кроме его главного военачальника Випсания Агриппы, особенно выделяется Гай Цильний Меценат — оба люди новые, положение которых, главным образом, основывалось на их личном отношении к Августу.

Гай Цильний Меценат. Резной аметист. Работа знаменитого гравера Диоскорида.

О влиянии этих обоих людей известно очень немногое, т. к. уже по самому своему свойству правление Цезаря носило чисто личный характер. Вообще говоря, Октавиан, как по внутреннему управлению, так и во внешних отношениях, сумел усвоить идею своего великого деда, не имея его гениальности, но зато обладая ясным, расчетливым умом и весьма здравым пониманием того, что на практике исполнимо и достижимо.

Управление Римом. Духовные стремления

Много таких практических задач представляло ему управление столицей, в которой, при ее быстро возрастающем разноплеменном населении, при массе черни, которая стала особенно буйной и разнузданной во время междоусобных войн, нелегко было поддержать порядок, особенно при малом количестве войска, находившегося в распоряжении власти. Октавиан дал новое устройство полицейскому управлению, установил новую, постоянную должность городского префекта, образовал конную полицию и пожарную команду, особые городские когорты и ночную стражу (vigiles), придав им военную организацию, и разделил весь город на 40 кварталов; даже нищенство — наследство революционной поры и раздачи зернового хлеба, — было подчинено известному распорядку. В то же время Август заботился и об увеселении, и о развлечении столичной толпы всякими играми и зрелищами, раздачами подарков, грандиозными постройками, празднествами, освящениями храмов и всем, что могло занять такой большой город, центр государства, захватившего полмира в свои пределы, поддержать в его населении веселое настроение и отвлечь его от политики.

Форум Августа в Риме. Реконструкция Г. Релендера.

Когда Август однажды укорял одного из знаменитых пантомимов за его тяжбы с товарищем по искусству, тот возразил ему: «Ты сам, государь, не понимаешь своей выгоды: предоставь толпе заниматься нами, актерами, и нашим соперничеством». В области искусств Август больше всего пользовался зодчеством и до известной степени поэзией как средствами влияния на толпу. В старости он любил даже хвалиться тем, что «принял Рим кирпичным, а оставил его мраморным».

Три грации. Античная скульптурная группа. Ватиканский музей.

Своему приближенному, Меценату, он предоставлял собирать около себя поэтов, которые в отплату за оказываемое им расположение и милости усердно восхваляли новые порядки и превозносили их главного виновника, Августа, в своих произведениях, чем оказывали благотворное влияние на общее настроение всего народа.

Римские поэты.

Публий Вергилий Марон (слева). Камея. Поэт в лавровом венке, над головой — фрагмент головного убора, украшенного жемчужинами. Атрибуция очень спорная. Квинт Гораций Флакк (справа). Бронзовая монета, т. н. «медальон-конторниат».

Поэзия

Среди многочисленных писателей того времени, которые уже могли писать на языке, достигшем полной зрелости развития, и при том писать для общества, уже воспринявшего все богатство греко-римской культуры, первое место занимают трое: Публий Овидий Назон, Публий Вергилий Марон, Квинт Гораций Флакк, оказавшие более или менее глубокое влияние на последующие века. Первый из них, Овидий, по рождению принадлежал к руководящим классам общества; одаренный счастливым умением легко и красиво писать стихи, он не обладал ни глубиной взгляда на жизнь, ни стремлением к какой-либо серьезной цели, и потому представляет собой поэта, который характеризует свой век с самой непривлекательной стороны. Распущенная жизнь столицы, ее бесчисленные любовные интриги и прочие приманки и интересы нравственной испорченности, ее потребности в пустом литературном развлечении — вот что составляло главные темы его поэзии, пока сам поэт, постоянно воскурявший Августу фимиам тончайшей лести, не подвергся опале: за проступок, не подлежавший никакому извинению, он был по приказу Цезаря удален из Рима в ссылку в город Томы на Черном море, где и умер в 17 г. н. э. Другой поэт, Вергилий, в прекрасных четырех поэмах, посвященных земледелию (в четырех книгах «Георгик «), выказывает тонкое понимание жизни природы и самое искреннее расположение к древнеиталийским национальным занятиям — сельскому хозяйству, плодоводству, садоводству и скотоводству, и это расположение, производя самое приятное впечатление, дает возможность заглянуть в жизнь и познакомиться с образом мысли современных, чуждых политике людей, т. е. огромного большинства. Скромный и признательный автор, которому Цезарь оказал личное одолжение, отплатил ему за это любезной услугой: в обширном эпосе, в «Энеиде «, он изложил давно уже всеми усвоенное сказание о начале Рима и троянце Энее, его предполагаемом основателе, которого выставил предком знаменитой семьи Юлиев, великого Цезаря и его преемника. Прекрасный язык, полный риторического пафоса, производил некоторого рода впечатление на публику, которая уже настолько привыкла к подражанию греческим образцам, что ее даже не поражало то неуклюжее и наивное повторение Илиады и Одиссеи, которое представляла собой Энеида, эта довольно складная, но вполне искусственная героическая поэма, по достоинствам своим так мало напоминавшая настоящий древний эпос. Наиболее талантливым из трех вышеупомянутых поэтов был Гораций, который сумел удивительно тонко понять изменившееся положение общества и явиться истолкователем идей новой эпохи. История его жизни отражает на себе со многих сторон это замечательное время. Он родился в 65 г. до н. э. в Венусии (в Апулии) и был единственным сыном вольноотпущенника, обладавшего небольшими средствами. На родине он получил школьное образование. Отец Горация — вероятно, один из многих современных отцов — захотел дать своему талантливому сыну хорошее образование, чтобы улучшить в будущем его общественное положение. Он обратил свою небольшую недвижимость в деньги и отправился с сыном в Рим, где и сумел доставить ему такое образование, какое получали только представители высшего сословия, сыновья всадников и сенаторов. Знатная римская молодежь для усовершенствования своего научного образования отправлялась обыкновенно на некоторое время в Грецию — в Афины или на Родос, славившиеся своими знаменитыми школами и знаменитыми преподавателями. Точно так же и Гораций, закончив образование в Риме, отправился для его усовершенствования в Афины. Тут в жизнь 23-летнего юноши внезапно вторглась политика. Смерть Цезаря, несомненно, в кружке этой учащейся молодежи в Афинах была встречена как радостное событие, как смерть тирана, и когда два года спустя Брут кликнул клич, взывая к борьбе против триумвиров, то клич его был встречен знатной римской молодежью, обучавшейся в Афинах, сочувственно. Гораций, разделявший республиканские воззрения этой молодежи, вместе со многими из своих сотоварищей вступил в ряды войска Брута и сразу был удостоен высокого звания военного трибуна, что, конечно, не служит доказательством его военных талантов, а только указывает на крайний недостаток лиц, которым можно было бы поручить начальство над республиканским войском. Его военная карьера была, впрочем, очень непродолжительна: поражение при Филиппах положило ей конец и в то же время отрезвило юношу от его республиканского идеализма. Он возвратился в Италию, где последние остатки отцовского владения были поглощены новыми раздачами земель ветеранам; пробившись кое-как некоторое время в скромной должности квесторского секретаря (scriba quaestorius), он обратил на себя внимание умом, прекрасным образованием и выдающимся поэтическим даром, который сначала проявлял только среди небольшого кружка друзей. На него обратил внимание Меценат, и вскоре Гораций занял при нем такое положение, которое приблизило его к высшим, правящим кружкам — «к богам», как он в шутку выражался. Он с полным убеждением перешел на сторону нового порядка, хотя и сумел сохранить за собой независимость развитого и умеренного в своих желаниях человека. Важной его заслугой, как писателя, было то, что он пересадил на римскую почву многие высокоразвитые формы греческой лирики и в то же самое время умно и тонко умел разработать своеобразные римские формы поэзии — сатиру и послания. Не подлежит сомнению и то, что он стоял в непосредственном соотношении с внутренней политикой Августа, весьма видным орудием которой служил его покровитель Меценат. Горацию были близко известны замыслы этой политики, хотя он этого нигде не высказывал; в его произведениях есть отклик даже на те планы, которые случайно зарождались в правящих кружках и были там предметом споров и обсуждений;^[69] а в своих одах он серьезно поддерживал основные тенденции законодательства Августа, направленного главным образом на исцеление глубоких моральных язв, столь разрушительно подействовавших на жизнь римского общества во времена междоусобных войн.

Законодательство.

Октавиан счел совершенно правильным сохранить то, что еще уцелело от древнеримской религиозности, и, насколько возможно, внести новую жизнь в эти остатки верований. По его приказанию очень много разрушенных святилищ вновь были восстановлены и освящены с большим великолепием; в то же время он старался отстранить проникнувшие в Рим новые культы (например, египетский культ Исиды) и, по крайней мере, изгнать их из столицы.

Исида. Бронзовая статуя из Геркуланума.

Сочетает атрибуты Фортуны (рог изобилия и рулевое весло) и Исиды (головной убор с рогами и лунным диском).

С этим было тесно связано стремление положить предел ужасающей распущенности нравов и вновь ввести в общество хоть какое-нибудь подобие древнеримской сдержанности и строгим доблестям. К этой области общественной жизни относились Юлиевы законы, изданные в 18 г. до н. э. для обуздания безбрачия, которое все более и более начинало преобладать среди знати, для побуждения к упорядочению семейной жизни, прекращению безмерной роскоши и возрастающей безнравственности во взаимных отношениях между полами. В конце его правления закон был повторен, дополнен и подтвержден (в 9 г. н. э.) и этим доказана тщетность подобных попыток. Известный стих Горация, который, оплакивая полный упадок древнеримской добродетели, восклицает: «Что нам и в законах, когда они не находят себе опоры в нравах!» — указывает на внутреннее противоречие, о которое должны были разбиться важнейшие замыслы внутренней политики Августа. Рабство издавна способствовало массовому вторжению в Рим и Италию различных национальностей, а вместе с ними и самых разнообразных иноземных культов, и это более всего приводило к полному уничтожению древнеиталийской строгости нравов. Восстановление нравственного порядка оказывалось возможным только на почве иных, новых нравственных воззрений — на почве новой религии; что именно такая религия, как новое откровение, появилась около этого времени на одной из отдаленных и забытых окраин римского государства — это никому еще и в голову не приходило.

Внешняя политика

Гораздо менее сложными оказываются задачи внешней политики времени Августа. Один из современных поэтов указывает римлянам на то, что они должны «руководить народами, предписывать им прочный мир, щадить побежденных и попирать гордых», и надо сказать, что труднейшая часть этой миссии уже давно была исполнена, а потому и продолжительное царствование Августа было по преимуществу царствованием мирным. Завоевания были уже не нужны; военную силу приходилось употреблять лишь на то, чтобы обезопасить давно приобретенное. Трижды во время всего этого правления был заперт храм Януса. На Востоке древняя страна фараонов была окончательно обращена в римскую провинцию и совершенно обеспечена от всяких нападений как со стороны Аравии, так и со стороны Эфиопии. Во время одного из своих путешествий на Восток Август был удостоен чрезвычайной почести: Фраат IV, царь грозных парфян, добровольно возвратил ему римские трофеи, которые хранились у него еще со времен несчастного похода Красса.

Фраат IV, царь Парфии (слева). По изображению на его монете. Клавдий Друз Старший (справа). Изображение на монете.

Восстания испанских племен, кантабров и астуров, в западных Пиренеях, уже не составляли теперь важного вопроса внешней политики, и можно было даже дивиться тому, как мало таких местных восстаний происходило на громадном пространстве этого государства, возникшего на развалинах стольких национальных автономий.

Отношение к германскому миру

Гораздо более запутанной и важной задачей внешней политики Рима было распространение государства в сторону германской земли. Во время великой, решающей борьбы за главенство в римском государстве (48–31 гг. до н. э.) с этой стороны не последовало никакого натиска. Победы Цезаря сделали свое дело: торговые отношения завязались у римлян и по ту сторону обеих больших рек, отделявших германский мир от римского, и видны даже германские князьки, вступающие на службу в римское войско; пользуясь этим мирным временем, римляне нашли возможность укрепить важнейшие пункты своей границы и эти укрепления соединить между собой военными дорогами. В 37 г. до н. э. Октавиан послал Агриппу наместником в Галлию, и он был вторым римским полководцем, который переходил за Рейн. 12 лет спустя такой же переход за Рейн совершил один из легатов Цезаря после получения известия об убийстве германцами нескольких италийских купцов. Но с 16 г. до н. э. дела принимают уже более серьезный оборот. Сначала сигамбры вторглись в бельгийскую область; легат Марк Лоллий Паулин потерпел от них поражение и даже оставил один из легионных орлов в руках варваров. Затем начались набеги кельтских народцев, живших в Альпах, незначительные сами по себе, но все же вынуждавшие к принятию более энергичных мер на границе. Это дало возможность обоим приемным сыновьям Августа (родившимся в первом браке от Ливии, супруги Цезаря) Клавдию Друзу Старшему и Тиберию Клавдию Нерону, прославиться воинскими подвигами. Может быть, даже помимо воли Цезаря, военные действия против западногерманских племен между Рейном и Везургием приобрели, под начальством талантливого и предприимчивого Друза, до некоторой степени характер завоевательной войны: начиная с 12 г. до н. э. в целом ряде походов он доказал германцам превосходство римского оружия. И на правом берегу Рейна появились римские крепости: Ализон — в Нидерландах, Кастель — в верховьях Рейна; а в 9 г. до н. э. Друз проник до берегов Эльбы. На обратном пути из этого похода Друз умер, и его брат Тиберий принял командование войском. Походы более не возобновлялись, правительство удовольствовалось улучшением пограничной организации, и мирные отношения с германским миром возобновились; два главных пункта, занятых римлянами на Рейне — Могонтиак и Колония (Майнц и Кельн) — резиденция римских легатов, быстро достигли цветущего состояния. Среди самих германцев постепенно стали появляться следы римского влияния и люди, уже усвоившие римскую культуру. Одним из таких деятелей явился лично известный Августу знатный маркоманн по имени Маробод, который утвердился в Богемии и стал отсюда распространять свое владычество во все стороны. Это побудило Августа вновь передать управление германскими делами в руки своего приемного сына Тиберия, который одно время жил вдали от двора и в немилости, а теперь, когда остался почти единственным представителем дома Цезаря, вновь был вызван из своего уединения. С той поры этот способный человек более и более стал приобретать влияния на дела. Тиберий действительно очень ловко умел управляться с внешней политикой и вел ее чрезвычайно удачно: так, например, он долго и тщательно скрывал свою главную цель — уничтожение могущества Маробода; воевал против западногерманских племен, проник до берегов Эльбы и только на третий год (6 г. н. э.) обратился против своего главного и опаснейшего противника. С двух сторон он готовился напасть на Маробода, как вдруг опасное восстание, разразившееся в Паннонии и соседней Далмации, разрушило все его планы. Тиберий предложил Марободу мир, и тот был настолько недальновиден, что на него согласился, вместо того чтобы воспользоваться паннонско-далматской смутой. И северные, и западные германские племена тоже не подумали этим воспользоваться и дали римлянам возможность окончить далматско-паннонскую войну, длившуюся не один год (6–8 гг. н. э.). Несколько лет спустя произошло событие, которое страшным образом проучило римлян и указало, кого им следует опасаться со стороны Германии. В 7 г. в Германию был послан Квинтилий Вар, который в течение нескольких лет правил Сирией.

Он нашел страну почти спокойной. Разнообразные мирные отношения были в полном ходу, германские князьки выказывали покорность, и поэтому Вар решил, что может, не колеблясь, ввести в стране обычные формы римского управления, римского судоустройства и римского обложения пошлинами. Там же, где встречал противодействие, он действовал с той грубой жестокостью, которую посредственные люди обычно не отличают от энергии. О той ненависти, которая разгоралась среди германцев, недальновидный и самодовольный Вар даже не подумал, и германским вождям национальной партии удалось провести его наивной хитростью: они прикинулись, что новые римские порядки им очень нравятся. А между тем втайне устроили заговор, во главе которого стоял Арминий, юный князек из племени херусков. Он сам состоял на римской службе и так ловко умел вкрасться в доверие Вара, что тот даже не захотел верить Сегесту (вождю римской партии херусков), когда Сегест сообщил ему точные сведения о заговоре. Между тем пришло известие о местном восстании в земле хаттов, и Вар двинулся туда с тремя легионами молодых, еще недавно присланных в Германию солдат, придавая своему походу скорее значение больших маневров, предпринимаемых для практики войск. Это было в сентябре 9 г. н. э.; притом всем дружественным германским князькам было дано знать, чтобы они тоже собрали свои вспомогательные войска. Под этим благовидным предлогом, который враг им доставлял, германские князьки закончили свои приготовления. Они привели свои отряды; а когда численность этих сборных отрядов значительно превысила численность римского войска, союзники обратились во врагов, и при переходе через дремучий Тевтобургский лес все три римские легиона были предательски уничтожены.

Надгробие Мания Целия, погибшего в битве в Тевтобургском лесу. Найдено в 1633 г. в Ксантене.

Надпись: «Манию Целию, сыну Тита, из Лемонийской трибы, родом из Бононии, легату 18-го легиона, пятидесяти трех с половиной лет, павшему в войне, которую вел Вар. Место, куда можно поместить останки. (Гробница обнаружена пустой.) Как брат усопшего повелел воздвигнуть гробницу Публий Целий, сын Тита, из Лемонийской трибы».

Только часть конницы сумела пробиться и достигнуть Рейна; легионы бились с германцами двое суток. На третьи, когда они уже находились на пол дня пути от крепости Ализон, дальнейшая битва оказалась невозможной. Всякий порядок исчез, Вар сам заколол себя мечом, и многие последовали его примеру: этим самоубийством они избавили себя от мести германцев, которые были озлоблены отчаянным сопротивлением римлян и позволили себе совершить всякого рода зверства над римскими пленниками.

Весть об этой катастрофе произвела на всех в Италии удручающее впечатление, и хотя правительство смотрело на событие спокойнее, однако в народном воображении возникали уже все ужасы якобы предстоящего нашествия кимвров и тевтонов. А между тем несмотря на случившееся, союзные римлянам германские племена — хавки, фризы, батавы — и не подумали ни о каком восстании, и даже Маробод, которому Арминий прислал в дар голову несчастного римского легата, не сумел воспользоваться данным случаем. Участвовавшие в избиении римских легионов племена, по-видимому, удовольствовались одержанной победой, отмщением и добычей, и Арминию не удалось даже собрать их силы и побудить к походу за Рейн. Римляне были только вынуждены покинуть крепость Ализон. Затем Тиберий вновь принял власть в свои руки, и первый год прошел спокойно. В 11 г. начались работы над выполнением обширной системы пограничных укреплений, которые были предназначены для обеспечения с этой стороны спокойствия государства. Это доказывает, что Тиберий, нисколько не преувеличивая непосредственного значения поражения, нанесенного в Тевтобургском лесу, все же ясно сознавал грозящую опасность. Он видел, что этот мощный варварский народ, на который один из римских писателей указывал испорченному римскому обществу как на образец простоты и чистоты нравов, — этот народ перешел к наступлению и даже начал приобретать кое-какие понятия о политике. И вот разумные и наступательные люди серьезно принялись за изучение нравов и характера этих народов, о которых до того времени римлянин среднего образования знал только то, что сообщил о них Цезарь.

Кончина Августа. 14 г.

Тиберий вскоре, однако, возвратился в Рим, передав главное начальство на германской границе сыну своего ранее умершего брата, Германику. Сам Тиберий был вынужден политическим положением дел к тому, чтобы постоянно находиться вблизи Августа, которому уже недолго оставалось жить и которому Тиберий был назначен наследовать. Судьбе не угодно было дать Августу родного сына, и тяжкий рок тяготел над всем его домом. Дочь свою, Юлию, он выдал замуж в 25 г. до н. э. за Марка Клавдия Марцелла, сына своей сестры Октавии от первого брака с Гаем Клавдием Марцеллом, но этот молодой человек, на которого все возлагали большие надежды, вскоре умер. Умерли, едва достигнув юношеского возраста, и те сыновья (Гай и Луций Цезари), которые родились у Юлии от ее второго брака с Агриппой.

Юлия, дочь Августа. Античная камея.

В венке из колосьев и мака, в правой руке держит цветок мак. Трехслойный сардоникс.

Существует предположение, будто бы Ливия, вторая супруга Августа, способствовала смерти этих юношей, чтобы очистить дорогу своим сыновьям от первого брака, но это предположение не выдерживает серьезной критики.

Ливия в виде Кибелы. Античная камея.

Ливия в покрывале и головном уборе в виде короны из башен держит в руке бюст Августа.

Брак Тиберия с Юлией тоже был очень несчастлив: эта безрассудная, необузданная женщина причиняла своему отцу, Августу, так много огорчений, что он вынужден был удалить ее от двора и отправить в изгнание на остров Пандатерию. Клавдий Друз Старший, как уже было сказано, умер еще в 9 г. н. э. — один Тиберий Клавдий Нерон остался наследником Августа. Август, как предполагают, не питавший к нему личного расположения, поступил так, как того требовал государственный интерес: он усыновил Тиберия, а тот, в свою очередь, усыновил своего племянника, юного Германика. Затем его влияние стало более и более выказываться в управлении государственными делами. Отправившись в служебную поездку по Иллирии, Тиберий был внезапно возвращен с пути и вызван в Нолу, где заболел Август, с которым Тиберий расстался в Беневенте. Но Тиберий уже не застал его в живых: 19 августа 14 г. н. э. Август скончался на 75-м году многознаменательной жизни и ровно 57 лет спустя после вступления в то первое консульство, которого добились для него его войска.

Гробница Августа. Реконструкция XIX в.

ГЛАВА ВТОРАЯ