Положение дел на Востоке после смерти Александра Великого. — Война между Римом и тарентинцами 2 страница

Мирные предложения

В Риме поражение при Сирисе произвело очень сильное впечатление, и среди правителей нашлись люди, которые были бы не прочь принять снисходительные условия мира, предложенные царем. Еще не все в ту пору, особенно в массе народа, успели сродниться с мыслью, что Рим предназначен быть столицей всей Италии, что он, в сущности, уже и есть столица. Рассказывают, что даже в сенате только энергичная речь знаменитого старца Аппия Клавдия Цека (Слепца)^[50] внушила всем твердость и устранила колебания. Старый и слепой сановник на этот раз приказал принести себя в курию на носилках и заявил, что он «желал бы, сверх слепоты, еще оглохнуть, чтобы не слышать речей о мире, нашептываемых трусостью». Нашлись, однако, кроме него люди, которые припомнили многовековую историю города Рима и нашли невозможным переговоры о мире с царем, который, по выражению Аппия Клавдия, «был не более, как оруженосцем одного из телохранителей Александра Великого». Ответ Пирру, принесенный Кинеем из Рима, с полной ясностью выказывал великий политический замысел: «Никакой мир невозможен до тех пор, пока Пирр не покинет Италии».

Битва при Аускуле

Римское государственное и военное устройство произвело глубокое и сильное впечатление на Кинея и на самого Пирра, который, будучи мужественным и проницательным воином, сумел оценить воинскую готовность Рима и вывел из этого свое заключение. Римские писатели с понятной гордостью передают речи посла Пирра, в которых он передавал царю вынесенные им из Рима наблюдения и, между прочим, выразился, что «римский сенат показался ему собранием царей». И сам царь был немало поражен: римские пленники, которых он под честное слово отпустил в Рим на празднование Сатурналий, все вернулись в его лагерь в назначенное время. В этом факте, впрочем, скорее следует изумляться чрезмерному рыцарству Пирра, допустившего такой отпуск для военнопленных, если только факт не был вызван тем, что он очень хлопотал в это время о мире с Римом и некоторое время мог даже питать основательные надежды на его заключение. В действительности его положение уже становилось весьма шатким, т. к. война быстро истощила его средства и он не имел возможности пополнить их в достаточной степени ни из казны своего маленького царства, ни из богатств Тарента, которому от войны уже солоно приходилось, ни поборами с италийских областей, страшно истощенных и доведенных до полнейшей крайности. Однако для похода 279 г. до н. э. ему еле удалось собрать достаточное войско, в котором насчитывалось 70 тысяч человек. Театр войны был перенесен на самый юг Италии, т. к. он вынужден был отступить. При Аускуле, на самнитской земле, он сошелся с римским войском, почти равнявшимся войску Пирра по численности (в том числе было 20 тысяч римских граждан, т. е. 4 легиона). Благодаря своему воинскому искусству, после двухдневной битвы, он еще раз одержал победу, которая, однако, была недостаточно решительной и полной, чтобы существенно изменить его весьма шаткое политическое и военное положение. Эта слабость в значительной степени зависела от неудовлетворительности его операционного базиса, и он вдруг задумал, совершенно в духе своего учителя Деметрия и борьбы диадохов, разом оборвать свою войну в Италии и обратиться предварительно к завоеванию Сицилии, чтобы придать хоть какую-нибудь прочную основу своим действиям.

Пирр в Сицилии

Остров Сицилия, расположенный между Европой и Африкой, в самой середине Средиземного моря, которое он разделяет на две половины — восточную и западную, от природы чрезвычайно плодородный и изобилующий превосходными гаванями, казалось, предназначен быть повелителем и владыкой всего Средиземного моря. Но именно вследствие этого слишком выгодного положения остров Сицилия никогда и не мог добиться независимого национального существования. Отовсюду открытый для колонизации, он во все времена отовсюду привлекал к себе переселенцев, и эти переселенцы постоянно боролись между собой за господство над всем островом. Древнейший слой туземного населения состоял из сикулов или сиканов, которые, как предполагают, переселились сюда из Италии. Затем явились финикийцы, и когда их время миновало, дело колонизации продолжали их естественные преемники, карфагеняне (пунийцы или североафриканские финикийцы), и прочно основались на западной стороне острова, начиная от Лилибея (т. е. «к Ливии обращенного»), который был их важнейшей колонией в Сицилии. Немного погодя, в цветущий период эллинской колонизации, быстро заселился греческими колониями восточный берег острова: здесь появились Мессана, Сиракузы (735 г. до н. э.), Катана, Леонтины, Мегара, Гела, Селинунт, Акрагант (580 г. до н. э.), и все они быстро достигли цветущего состояния и, в свою очередь, образовали новые поселения.

Серебряная монета Агафокла, тирана Сиракуз.

АВЕРС. Голова Персефоны, греческая надпись КОРА (культовое имя Персефоны).

РЕВЕРС. Богиня Победы, еоздвигающая трофей. Надпись по-гречески: «АГАФОКЛ».

С тех пор нескончаемая борьба между пунийцами и греками составляла главную основу их истории; и рядом с этой борьбой шли неизбежные раздоры между различными племенами эллинов, поселившихся в Сицилии, и внутренние усобицы и перевороты в греческих городах. В их среде уже очень рано дорийский город Сиракузы приобрел выдающееся положение на юго-восточном берегу, как опорный пункт борьбы против карфагенян; а для карфагенян он стал главной целью их военных предприятий. Внутренняя история Сиракуз представляет собой непрерывную цепь переворотов, при которых демократия и тирания чередуются. Так, вскоре после того, как город отстоял свою независимость против нападений ионийских Афин (415–413 гг. до н. э.), наступила тирания двоих Дионисиев (406–343 гг. до н. э.), а затем с 315 г. тирания Агафокла. Борьба с пунийцами постоянно вынуждала сосредотачивать все силы в руках одного правителя. И после смерти Агафокла пунийцы опять стали одолевать сиракузян, и посольство от них явилось к Пирру и пригласило его вступиться за эллинов против их исконного врага. Он охотно взялся за это дело, тем более, что был женат на дочери умершего сиракузского тирана, да притом вынужден был искать выхода из своего неловкого и не особенно почетного положения в Италии.

Союз Рима с Карфагеном

В то время как карфагеняне уже приступили к осаде Сиракуз, Пирр (278 г. до н. э.) еще раз попытался вступить с римлянами в переговоры, но получал такой же ответ, как и раньше. В Риме уже и слышать не хотели ни о каком вмешательстве или посредничестве эпирского царя, который был уже не страшен римлянам. Естественным следствием нового положения было заключение оборонительно-наступательного союза между обеими республиками, Римом и Карфагеном, против их общего врага царя Пирра. По этому союзному договору оба государства обязывались не заключать с Пирром отдельного мира, и, в конечном итоге, договор должен был привести Рим к обладанию Тарентом, т. е. всей Италией, а карфагенян к обладанию Сиракузами, т. е. Сицилией.

Возвращение Пирра

Царь Пирр приплыл в Сиракузы (278 г. до н. э.), и война тотчас охватила широкое пространство. Пунийцам тотчас пришлось почувствовать на себе, что за дело взялась сильная и умелая рука. Они должны были снять осаду с Сиракуз, и вскоре были доведены до того, что, несмотря на договор, заключенный с Римом, предложили Пирру мир, отказываясь от всяких притязаний на Сицилию и удержав за собой только Лилибей, важнейшее из своих владений, в котором преобладал пунийский элемент в населении (277 г. до н. э.). Но Пирр, ободренный быстрым успехом войны, пришел к убеждению, что война, веденная им, не достигнет существеннейшей своей цели, если пунийцы не будут окончательно изгнаны с Сицилии, и мир с Карфагеном не состоялся. Притом Пирр собрал сильный флот, который мог оказать ему важные услуги при возобновлении войны в Италии, и летом 276 г. до н. э. он более чем когда-нибудь был близок к достижению своей цели, если только вообще ее можно считать достижимой. Но и среди сицилийского населения ему пришлось испытать то же, что он уже испытывал в отношениях с италийскими греками. Греки, призвавшие его на помощь и больше всего на свете ценившие свою свободу во внутреннем городском управлении, неохотно подчинились правлению Пирра, сильному и энергичному, поставленному на военную ногу. Притом невозможно было надолго соединить под одной властью эти греческие города, вечно враждовавшие между собой. Началось понемногу их отпадение от общего дела. Карфагенское войско снова пришло на остров и стало довольно успешно действовать, и поэтому Пирр, уже не вполне добровольно, должен был решиться на возвращение в Италию и на возобновление там войны, которая тем временем успела принять весьма неблагоприятный для его итальянских союзников оборот.

Поражение Пирра при Беневенте и его смерть

Рим еще в 280 г., в год первого поражения, заключил мир с этрусскими городами. В 278 г. тарентская колония Гераклея заключила мир с Римом. В следующем году Кротон и Локры склонились на сторону Рима, во власти которого и так уже находился весь южноиталийский берег, за исключением самого Тарента и г. Регий, который вследствие солдатского бунта в рядах римского войска попал в руки возмутившейся его части, именно кампанского легиона. Самнитская область находилась в полной зависимости от расположенных в ней римских войск, и ее население даже не помышляло о каком бы то ни было восстании. Единственным успехом, которого мог добиться Пирр после возвращения в Италию, было завоевание города Локры, в то самое время, когда все сделанное им в Сицилии рухнуло и разбилось в прах. Еще раз он задумал попытать счастья в битвах: поход 275 г. до н. э. он начал с того, что устремился с войском в Самний, и на самнитской территории, на полпути от Тарента до Рима, наткнулся на римское войско при Беневенте. Войском предводительствовал плебейский консул того года, Маний Курий Дентат — ветеран самнитских войн. В последовавшей битве счастье покинуло Пирра. На этот раз римские легковооруженные воины (велиты) сумели даже справиться с его слонами, которые пугались их стрел, обернутых горящей паклей, и, поворачиваясь в тыл неприятеля, распространяли смятение в рядах войска Пирра. Потеряв сражение, Пирр поспешил закончить и войну. Покинув Италию, он оставил в ней только одного из своих военачальников, Милона, с 3 тысячами гарнизона в тарентской цитадели. Напрасно он взывал к восточным дворам, прося о помощи. Едва вернувшись на родину, он тотчас же вступил в новую борьбу, и во время одного похода в Пелопоннес пал в битве у ворот Аргоса (272 г. до н. э.).

Характеристика Пирра

Один из талантливых писателей древности изображает воинственного и благородного эпирского царя идеалистом и удивительно верно замечает, что он «постоянно расточал в упованиях то, что успевал приобрести деяниями». Между историческими героями ему нельзя указать место, т. к. весь его поход на Запад был вопиющей несправедливостью. В этой войне все симпатии, несомненно, должны быть на стороне Рима, который тщетно требовал от тарентинцев удовлетворения за грубое правонарушение и затем мужественно сумел отстоять свое веками приобретенное положение и свою свободу против иноземного воителя… В этой борьбе он, наконец, осознал и проявил свое истинное призвание — быть руководителем судеб Италии.

Италия под властью Рима

Милон, узнав о кончине своего царя, не замедлил сдать тарентскую цитадель римскому консулу Луцию Папирию Курсору (272 г. до н. э.). Очевидно, это произошло если не по предварительному распоряжению Пирра, то совершенно в его духе. Его военачальник передал цитадель римлянам, врагам, которые до конца честно воевали с Пирром, а не карфагенянам, как того желала некоторая часть тарентских граждан, опасавшихся возмездия римлян. С этой целью карфагенская эскадра даже зашла в тарентскую гавань, но тотчас после заключения Милоном договора с римлянами направилась обратно восвояси. Древний дорийский город был обезоружен, его корабли были уведены римлянами, укрепления срыты, а управление оставлено неприкосновенным. После этого те немногие города и местности Италии, которые еще были готовы обороняться, были вынуждены или сложить оружие перед Римом, или добровольно его сложили. В 271 г. до н. э. Регий, все еще находившийся в руках кампанских мятежников, был взят штурмом, и остальные из этих кампанцев (еще около 300 человек), уцелевшие после отчаянной обороны, были отведены в Рим и там обезглавлены на форуме. После этих событий римляне не замедлили закрепить за собой территорию, приобретенную такими тяжелыми усилиями, и для этой цели прибегли к испытанному уже средству повсеместного распространения своих колоний. В 273 г. до н. э. были основаны Пестум и Коза в Лукании, в 268-м — Беневент в Самнии, Аримин на берегу Адриатики для обороны от галлов, затем в течение двух лет Фирм, Каструм Новум и Эзерния в Самнии.

Общее политическое положение

Повсеместное распространение этих колоний, предназначенных не только для военных целей, но и служивших рассадником римской цивилизации посредством населяемых в колонии и прикрепляемых к земле римских граждан, служит лучшим доказательством того, что промежуток времени от 343 до 264 гг. до н. э. был для Италии не только эпохой опустошений и насилий, но и эпохой прогресса и дальнейшего преуспевания. То же самое можно сказать и о Востоке в период, последовавший за смертью Александра Великого: с первого взгляда видна только спутанная борьба разнузданного себялюбия, смешение эллинских и восточных пороков при новых царственных дворах, падение идеалов и условий народной жизни, напоминавших о лучшем и более здравом времени. На самом же деле это было не совсем так. Немногих лет завоевательной и правительственной деятельности Александра Великого было достаточно, чтобы уничтожить преграды, существовавшие между народами, чтобы проложить во все стороны новые пути для торговли и международных отношений, и особенно для того, чтобы открыть весь мир как громадное торжище и поприще для развития бесконечной деятельности эллинского духа, до того времени находившего себе применение только в ничтожных усобицах, внутренних смутах, племенной ненависти или борьбе политических партий. Бесчисленные походы, битвы, разорение городов и опустошение областей в течение 40-летней борьбы диадохов не способны были изгладить то, что пробужденное к энергичной деятельности человечество, поднятое в царствование Александра на высшую ступень культуры, было способно произвести в один год путем частной предприимчивости и трудолюбия. Об этой деятельности — об усердном труде миллионов безымянных людей — история не может ничего сообщить. В сохранившихся летописях отдаленного прошлого лишь изредка, и то случайно, луч света освещает эту сторону исторической жизни. Можно, однако, представить ее себе во всей полноте, если вспомнить, сколько новых городов в сравнительно короткий промежуток времени было основано на громадном пространстве царства Александра. На нем возросло теперь несколько больших и много маленьких самостоятельных государств, которые при всем своем разнообразии должны были во всяком случае не препятствовать, а, наоборот, способствовать распространению известного рода одинаковой эллинистической культуры, с ярко греческой окраской. Распространению этой культуры должен был в значительной степени способствовать и тот монархический характер, который носили на себе все новые возникшие на Востоке государства. Если эта эллинистическая культура и для самого Александра являлась одним из средств объединения, одним из способов управления его обширной монархией, то тем более она должна была иметь значение для новых монархов, которые и для войны, и для мира, и для пополнения войска, и для украшения своих резиденций нуждались во всякого рода «технитах» — наемниках и ученых, художниках и ремесленниках, и находили их преимущественно на древнегреческой почве. Частые войны также вызывали потребность в своих специальных технитах, в виде наемных и постоянных войск, и благодаря именно таким войскам эти войны не прерывали мирных занятий граждан, как это бывало во время войн между греческими городами. То отвращение от политической деятельности, которое можно уже заметить в афинском обществе демосфеновского времени, еще сильнее проявилось в новейших эллинистических монархиях. Та нравственная сила, которая обращалась на политическую деятельность и часто расточалась на нее впустую, теперь обратилась на более производительную частную деятельность. Люди стали гораздо более своекорыстными, материальными, более пристрастными к наслаждениям, но зато и более старательными и более искусными в своей трудовой деятельности.

Пахарь. Прорисовка с античной геммы.

Кузнец с клещами и двуручным молотом. Каменотесы. Один вытесывает каменный блок, другой — колонну. По Вергилию Ватиканскому.

Запад и эллинское влияние

В противоположность этому монархическому и космополитическому развитию в восточной части современного исторического мира, на Западе из основ строго замкнутой народности возникал республиканский Рим и возрос до значения державы, которая, особенно со времени последней войны, все больше и больше начинала привлекать к себе внимание всех царей и народов. И сам город Рим, и римское государство в последние полвека успели существенно преобразиться. Жизнь среди стен, которыми царь Сервий Туллий обнес семь римских холмов, приняла совсем иной характер с тех пор, как Рим стал столицей союза областей и городов, простиравшегося от северных отрогов Апеннин до Регийского пролива на юге. Этот характер жизни был в зависимости, главным образом, от двух начал: от религиозного культа и от политики. Праздничные богослужения и процессии, жертвоприношения перед алтарями быстро выраставших в Риме святилищ, совещания жрецов, вызываемые какими-нибудь явлениями, требовавшими тщательного обсуждения с религиозной точки зрения, — и рядом с этим деловая, гражданская жизнь в виде заседаний сената, народных собраний, торжественных вступлений в должность или сложения с себя должностей высшими сановниками; или же военная жизнь — набор войск и торжественное принесение присяги новобранцами, выселения из Рима военных колоний… Изредка же радостное и трогательное зрелище триумфального вступления в Рим полководца-победителя, за колесницей которого следовало его торжествующее войско, — вот те впечатления, которые являлись в Риме ежедневными, происходили на глазах у всех граждан и у постоянно возраставшего наплыва заезжих иноземцев. Под этими же впечатлениями вырастало и римское юношество. В городе в это время все улицы были вымощены, два водопровода уже проводили в него воду. Особенно изменился форум — этот главный центр города: статуи именитых мужей, в том числе и греческих знаменитостей, украшали его, здесь же находилась особая трибуна, которая называлась грекостасис и предназначалась для именитых гостей из иноземцев, которым почему-либо было интересно взглянуть на форум и послушать, что на нем говорилось.

Оратор. Римская статуя.

Париж, Лувр. У левой ноги статуи — панцирь черепахи (животного, посвященного Меркурию), на котором авторская подпись по-гречески: «КЛЕОМЕН, СЫН КЛЕОМЕНА, ИЗ АФИН».

В этой трибуне появлялись и иноземные послы. Так, например, здесь в 273 г. до н. э. все видели послов, присланных в Рим из Александрии, от двора Птолемеев. Греческое влияние в это время начинало возрастать. С 269 г. до н. э., с введения ценности на серебро, Рим вступил в круг эллинской монетной системы, и в то же время монетным дворам в союзных и подвластных Риму общинах было дозволено чеканить только разменную монету.

Римские бронзовые монеты.

1 — Литой асс (1 либра (327,45 г), с головой Януса); 2 — Литой семис (1/2 либры, с головой Юпитера); 3 — Чеканный асс; 4 — Литой триенс (1/3 либры, с головой Минервы); 5 — Чеканный семис; 6 — Чеканный триенс; 7 — Литой квадранс (1/4 либры, с головой Геркулеса); 8 — Литой секстанс (1/6 либры, с головой Меркурия); 9 — Литая унция (1/12 либры, с головой богини Ромы);10 — Чеканный квадранс; 11 — Чеканная унция; 12 — Чеканный секстанс.

Римские серебряные монеты.

Двойной денарий.

АВЕРС. Голова с двумя безбородыми лицами.

РЕВЕРС. Юпитер на квадриге, надпись вогнутыми буквами «ROMA».

Стоимость 20 ассов, вдвое больше денария.

Двойной викториат, эквивалентен денарию.

АВЕРС. Голова Юпитера в лавровом венке.

РЕВЕРС. Крылатая Виктория, венчающая трофей. Надпись «ROMA». Минимальный вес 3,76 г.

Денарий.

АВЕРС. Паллада либо Рома, цифра «X» (означает денарий, т. е. 10 ассов).

РЕВЕРС. Диоскуры на конях. Надпись «ROMA». Минимальный вес 3,93 г.

Викториат, эквивалентен квинарию. Называется так из-за изображения на нем богини Виктории.

Квинарий.

АВЕРС. Голова Минервы, цифра «V» (квинарий, или 5 ассов).

РЕВЕРС. Диоскуры под двумя звездами и надпись «ROMA», как на денарии. Буква «Н» — эмиссионный знак. Минимальный вес 1,795 г.

Полувикториат.

АВЕРС. Голова Аполлона в венке.

РЕВЕРС. Крылатая Виктория, венчающая трофей, между ними — буква «D». Та же стоимость, что у сестерция. Надпись «ROMA». Викториат был отчеканен ок. 228 г. до н. э., полувикториат — ок. 104 г. до н. э.

Сестерций.

АВЕРС. Голова Минервы и обозначение сестерция «HIS» (2,5 асса).

РЕВЕРС — как у динария и квинария.

Римские золотые монеты.

Золотой денарий (аурей, 25 денариев или 100 сестерциев).

АВЕРС. Голова Юпитера.

РЕВЕРС. Орел, сидящий на молнии; надпись «CN. LENTVL». Аурей рода Корнелиев весит только 7,72 г, а рода Корнифициев — 7,97 г (возможно, он лучше сохранился).

Золотой квинарий, или полуаурей.

АВЕРС. Погрудное изображение Виктории, надпись «С. CAES. DIC. TER».

РЕВЕРС. Жертвенная ваза, надпись «L. PLANCT. DIC. TER». Золотой квинарий рода Мунктиев.

60 сестерциев.

АВЕРС. Голова Марса, цифры «VX».

РЕВЕРС. Орел, сидящий на молнии; надпись «ROMA». Монета кампанской чеканки времен начала чеканки золотых монет.

40 сестерциев.

АВЕРС. Голова Марса, цифры «ХХХХ».

РЕВЕРС. Орел, сидящий на молнии; надпись «ROMA». То же монета кампанской чеканки и того же времени.

20 сестерциев. Марс и цифры XX (двадцать). Остальное — как у двух предыдущих монет

Даже и в области народных нравов и народных увеселений подражание грекам становилось все более и более заметным: возлежание за столом вместо сидения, надгробные надписи, бег колесниц во время главного празднества «римских игр»; и уже с 364 г. до н. э. явились на площадях Рима деревянные подмостки для всякого рода свободных художников (spatiatores, grassatores), выступавших для забавы народа. Эти забавы вскоре были сначала дополнены, а потом и вытеснены настоящими театральными зрелищами. О поэзии, да и вообще о литературе, еще почти не слышно. Из поэтических форм известен только один в высшей степени однообразный размер, который был уместен только на надгробных надписях, для придания им большей торжественности, но не годился для поэтического вдохновения, например: «Cornelius Lucius Scipio Barbatus».

Древнейший римский саркофаг Луция Корнелия Сципиона Бородатого.

Жалки были и начинания исторического повествования, которые относятся именно к этому времени, когда и народ, и его руководители дожили до полного государственного самосознания и вместе с тем до убеждения, что божество удостаивает их родной город своего особого благоволения. Эти начинания не заслуживают даже и названия литературы, т. к. и они находились на той ступени развития, когда еще не могли служить для чтения или для целей внутреннего развития, а только для удовлетворения непосредственно практических потребностей. Писали в Риме много и писать стали очень рано. Так, например, неизбежно приходилось вести списки должностных лиц, и они послужили основанием краткой хроники, ведение которой входило в круг обязанностей греческого сословия. Но этого было недостаточно, чтобы сохранить в народной памяти сведения о древнейшем периоде его истории, который и тогда уже заслуживал серьезного исследования. О таком исследовании и помину не было, но зато не было недостатка в литературном усердии греков, которые охотно принялись за пополнение римской истории своими троянскими легендами и родословными таблицами, своими истолкованиями и измышлениями смелой фантазии. В 296 г. до н. э. на форуме было выставлено медное изображение обоих богов-близнецов (Ромула и Рема) с волчицей, будто бы вскормившей их. Следовательно, легенда об основании Рима в эту пору получила уже известного рода значение. Она тотчас же глубоко укоренилась в народе, т. к. была вызвана к жизни греческим искусством и стояла в полном соответствии со всеми веяниями времени, отовсюду наносившими семена эллинской культуры. Несколько лет спустя, в 293 г. до н. э., из расплавленного оружия и доспехов самнитов на Капитолийском холме было отлито колоссальное медное изваяние Юпитера, которое видно было даже с окрестных высот. В это же время художник из патрициев, принадлежащий к древнейшей патрицианской семье Фабиев, берется за кисть, чтобы расписать стены одного из капитолийских храмов — ясное доказательство того, как сильно уже действовало греческое влияние на высшие слои римского общества. Что же касается греческого языка, который приобрел в то время всемирное значение и был понятен всем от Геркулесовых столпов до устья Инда, то потребность в нем уже в такой степени ощущалась в Риме, что сюда стали стекаться греческие преподаватели (grammatici) для обучения римлян греческому языку. Об одном из них, некоем Андронике, известно даже столько, что в общих чертах можно проследить его жизнь. Этот Андроник находился в числе тех военнопленных, которых в 272 г. до н. э. римляне увели из Тарента. В качестве раба он попал в дом весьма значительного человека, Марка Ливия Салинатора (о нем еще придется говорить впоследствии), обучал детей и, когда был отпущен на волю, то принял имя своего господина. Марк Ливии Андроник и после своего освобождения от рабства жил на средства от преподавания греческого языка, как, вероятно, и многие другие. В виде пособия к своему преподаванию он составил учебную книгу, нечто вроде перевода Одиссеи сатурнинским стихом; кроме того, он был и актером, и автором произведений для сцены. И, несмотря на то, что он, по-видимому, был человеком необширного ума и весьма ограниченного образования, ему все же выпало на долю быть первым посредником в пересаждении произведений греческого духа на римскую почву.

Римская своеобразность

Но как глубоко ни проникало в римскую жизнь греческое влияние, оно все же не касалось внутреннего существа римской народности. И в порывах радостного чувства, и в минуты серьезного, сосредоточенного созерцания римляне проявлялись совсем иначе, нежели греки. На форуме не слышно было оживленного говора, не видно было возбуждения и быстрой жестикуляции, как на эллинских рынках, на народных собраниях, даже там, где не принималось никаких решений, имеющих законную силу, а речь шла только о домашних делах, председательствовал непременно чиновник, который один только и мог руководить обсуждением поднимаемых на собрании вопросов, и ни тот, кому он дает слово, ни слушатели не предаются сильному волнению. В законодательных собраниях, в комициях, ни о чем не спорят, а только подают голоса — отвечают на вопросы, которые ставит председатель власти, консул, претор, трибун, и ставит ясно и определенно: «Хотите ли и приказываете ли, квириты?» Дело в том, что этот представитель власти накануне ночью совещался в Капитолии с авгуром, и авгур, по его желанию делавший наблюдения над полетом птиц, удостоверил его, что со стороны богов не встречается препятствий к выполнению важного дела, задуманного на завтра. Этот римский народ, который во всем привык опираться на надежный авторитет, еще очень твердо придерживается своей религии, хотя служение богам, и общественное, и домашнее, представляется чисто внешним, обрядовым. Если сенатор возвращается с заседания или приезжает с выборов в свое имение, то, вступив в атриум своего дома, он прежде всего идет к тому углу, где стоит небольшое изваяние домашнего божества (lar familiaris), и кланяется ему; точно так же и дневная работа, и простая обыденная трапеза начинается с того, что ларам возносится курение или в честь их на огонь очага бросают шепотку соли или горсточку муки.

Римлянин в тоге. По барельефу в Лувре. Париж.