Священномученик Анатолий, митрополит Одесский 3 страница

Священномученик Антоний (Панкеев), епископ Белгородский, священномученики Митрофан (Вильгельмский), Александр (Ерошов), Михаил (Дейнека), Матфей (Вознесенский), Виктор (Каракулин), Ипполит (Красновский), Николай (Садовский), Василий (Иванов), Николай (Кулаков), Максим (Богданов), Александр (Саульский), Павел (Попов), Павел (Брянцев) и мученики Михаил (Вознесенский) и Григорий (Богоявленский) (память 19 мая по старому стилю)

Священномученик Антоний (в миру Василий Александрович Панкеев) родился 1 января 1892 года в селе Садовом Херсонского уезда Херсонской губернии в семье священника, умершего от тифа в 1919 году. В 1912 году он окончил Одесскую Духовную семинарию по первому разряду и поступил в Киевскую Духовную академию.

В 1915 году между Киевской и Петроградской академиями состоялся обмен студентами, и Василий Панкеев был переведен на 3 курс Петроградской Духовной академии.

10 января 1915 года ректор академии епископ Анастасий (Александров) постриг в иноческий чин выпускников Одесской Духовной семинарии студентов 3 курса академии Василия Панкеева и Владимира Белобабченко с наречением им имен Антония и Феодосия1. Совершив постриг, преосвященный ректор обратился к ним с таким словом: "Узкий и скорбный путь предстоит для новой жизни. Жизнь инока есть непрестанный подвиг, постоянная борьба, крест и самопожертвование, старание победить всякие искушения, яже от плоти и от мира во умерщвление тела и обновление духа... Сами родом южане, взирая на житие и подвиги южнорусских подвижников, новых ваших заступников пред престолом Господним, святых Антония и Феодосия, угодников Печерских, следуйте им: они служили Церкви Божией; создатели русского иночества, они воспитали у нас ту крепость христианского духа, без которой наружное иночество легко является и легко исчезает... Вы, пройдя высшую школу богословской науки, с верою и упованием взирая на грядущее, идите всюду и служите людям, уча и просвещая их и ведя ко спасению, - всех обнимая своей христианской любовью, старайтесь быть всем вся, чтобы спасти хотя бы некоторых, жаждущих милости Божией..."

Через неделю иноки Антоний и Феодосий были рукоположены в сан иеродиаконов. В феврале того же года по ходатайству члена Государственной Думы священника Александра Альбицкого, с благословения высоко- преосвященного Владимира (Богоявленского), митрополита Петроградского и Ладожского, иеродиаконы Антоний и Феодосий отправились на фронт для совершения богослужений и удовлетворения духовных нужд раненых и больных воинов. Они служили вместе со священником Александром Альбицким в походной церкви одного из четырех оборудованных Всероссийским национальным союзом передовых санитарно-питательных отрядов, находившихся под покровительством Государя.

В мае 1915 года иеродиакон Антоний приехал в Петроград. 24 мая преосвященный Анастасий в храме Рождества Пресвятой Богородицы при Василеостровском городском начальном училище рукоположил его в сан иеромонаха. Сразу же после рукоположения иеромонах Антоний уехал на фронт в качестве настоятеля одной из походных церквей Всероссийского национального союза.

На фронте учебные занятия пришлось оставить, и учебный год оказался пропущенным. Только в 1917 году иеромонах Антоний окончил Петроградскую Духовную академию. 26 января 1917 года за безупречное исполнение пастырских обязанностей на фронте он был удостоен ордена святой Анны 3-й степени. По окончании академии иеромонах Антоний был направлен служить в город Одессу и здесь вскоре был возведен в сан игумена. В Одессе он был преподавателем Духовной семинарии до ее закрытия безбожными властями в 1920 году.

В июне 1923 года обновленческий "митрополит" Евдоким (Мещерский) вызвал его к себе и сказал: "На следующий день будет твоя хиротония". Игумен Антоний растерялся, уступил натиску Евдокима и был хиротонисан обновленческими архиереями во епископа Херсонского, викария Одесской епархии на кафедру, которую занимал в это время его друг, православный епископ Онуфрий (Гагалюк). Обновленческим епископом он был около года. В 1924 году он принес покаяние, и 27 августа Патриарх Тихон с сонмом православных святителей хиротонисал его во епископа Мариупольского, викария Елисаветградской епархии. Викариатством он управлял всего несколько месяцев, а затем был сослан властями в город Харьков. Оказавшись в Харькове, продолжал управлять епархией.

В 1926 году епископ Антоний был арестован и приговорен к трем годам заключения в Соловецкий концлагерь. В 1929 году был приговорен к трем годам ссылки в Енисейск. По ее окончании преосвященный Антоний обратился с просьбой о получении кафедры. Экзарх Украины митрополит Константин (Дьяков) благословил его обратиться к заместителю патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию. Встретившись с митрополитом Сергием в Москве, владыка был назначен им на Белгородскую кафедру,

25 февраля 1935 года епископ Антоний был арестован. Против него лжесвидетелями выступили обновленцы и григорианцы. На допросах, начавшихся сразу после ареста, владыка держался мужественно и на вопросы о его церковной позиции отвечал ясно и недвусмысленно. Следователь спросил, с кем из православных епископов владыка встречался, когда жил в Харькове. Преосвященный Антоний ответил, что хорошо знал и встречался с митрополитом Константином (Дьяковым), архиепископами Борисом (Шипулиным) и Онуфрием (Гагалюком), епископами Стефаном (Андриашенко), Макарием (Кармазиным), Павлом (Кратировым) и Дамаскиным (Цедриком). Все они служили в одной церкви и часто в дни церковных праздников собирались вместе у кого-нибудь в доме. Вопросы, ими обсуждавшиеся, были вопросами церковными, и в частности о расколах - григорианском и лубенском. Ко всем этим фактам церковной жизни у них было единодушно отрицательное отношение, как к направленным во вред церковному единству.

На допросах владыка отказался признавать себя виновным и подписывать лжесвидетельства. Один из лжесвидетелей, Смирнов, запрещенный когда-то епископом Антонием в священнослужении, пытался оговорить архиерея: "Установки мне со стороны Панкеева, как правящего епископа, были даны следующие: вести агитацию среди населения, прихожан, за отторжение Украины от СССР к Германии, вести антиколхозную агитацию и организовать кассу взаимопомощи и сбор средств для ссыльного духовенства".

- Что вы можете показать по существу показаний Смирнова? - спросил следователь у епископа.

- Показания Смирнова отрицаю. Никаких указаний и установок вести контрреволюционную агитацию я не давал. Беседа моя со Смирновым носила исключительно религиозный характер.

1 августа 1935 года сотрудник НКВД объявил епископу, что следствие по его делу закончено. Владыка ответил, что показания против него ложные и он не считает себя ни в коей мере виновным.

20 августа преосвященный Антоний написал заявление прокурору, потребовав, чтобы ему предоставили возможность ознакомиться со следственным делом, так как у него есть обоснованные подозрения, что следователь вносил значительные искажения в записях протоколов допросов подследственных. В конце концов епископу удалось ознакомиться с материалами дела. 10 сентября он направил заявление в Специальную Коллегию Курского областного суда, опровергая все выдвинутые против него обвинения и указывая на нарушения законов, допущенные следователями. В тот же день он отправил второе письмо, где писал: "В дополнение к моему заявлению на имя Специальной Коллегии, в коем я отметил формальные нарушения в отношении следствия... и обвинительного заключения... – считаю необходимым сделать суду Специальной Коллегии, который состоится сегодня, 10/IХ, хотя краткие заявления еще по существу и по содержанию обвинительного заключения...

В дальнейшем буду приводить выдержки из обвинительного заключения и делать на них свои возражения и пояснения, а также фактические поправки.

"В декабре 1933 г. в г. Белгород из ссылки возвратился Панкеев А. А., где получил сан епископа Белгородской епархии. Прибывши в г. Белгород, Панкеев А., будучи сам контрреволюционер, настроенный против существующего строя, как активный последователь "истинно-православной церкви", в целях проведения контрреволюционной работы начал подбирать себе единомышленников из числа контрреволюционного духовенства с разных городов Советского Союза".

Я получил сан епископа не в Белгороде, а в Москве (в 1924 г.). Там же получил от митрополита Сергия назначение (в 1933 г.) в г. Белгород с правами епархиального архиерея в пределах пятнадцати районов, прилегающих к г. Белгороду. В декабре 1933 г. я, по предъявлении своих церковных и гражданских документов в Воронежской областной Культовой Комиссии, был сею последнею зарегистрирован в законном порядке как епископ Белгородской епархии. Основанием считать меня контрреволюционно настроенным, согласно обвинительному заключению, является утверждение, что я активный последователь "истинно-православной церкви" (сторонники коей, появившись в 1927 году, не подчиняются митрополиту Сергию). Это утверждение обвинительного заключения голословно и ни на чем не основано. С 1926 г. и по 1933 г. я находился в лагере и ссылке, т.е. в изоляции, и, таким образом, лишен был возможности принимать участие в церковных делах, а тем более активное. Получив в 1933 г. полное освобождение, я сразу же обратился за назначением к митрополиту Сергию, коему я канонически подчинялся все время, начиная с 1925 г., т.е. еще до лагеря и ссылки. Никаких единомышленников из контрреволюционного духовенства я не подбирал и не приглашал. Обвинительное заключение не указывает ни одного лица и не может указать, так как никого не было из православного духовенства в Белгородской епархии, кто бы не признавал митрополита Сергия, который, как глава Православной Церкви, легализован центральной гражданской властью. Все привлеченные к суду Специальной Коллегии священники, по словам самого обвинительного заключения, ни разу не были судимы за все время существования советской власти... Что касается меня, то я перед лагерем не был ни разу допрошен, и о мотивах моей ссылки мне даже не было объявлено, почему я до сих пор не знаю законной причины заключения меня в лагерь (Соловки) и последовавшей за ним непосредственно ссылки в Сибирь, по окончании коей в 1933 г. Я получил полное освобождение с правом жительства по всему СССР. "В результате в короткий период по приглашению Панкеева в Белгородскую епархию прибыло 15 человек священников".

15 священников было принято мною не в "короткий период", а за все время моего пребывания в г. Белгороде, начиная с декабря 1933 г. Текучесть а кадров духовенства была обычным явлением в церковной жизни, так как приход не является собственностью священника, к которой он был бы прикреплен навсегда. 15 священников за время с 1933 по 1935 г., и притом для 15 районов, из коих состоит Белгородская епархия, - это ничтожное количество. Я не пригласил ни одного священника (а также никого из них не знал раньше, кроме одного). Все они приезжали сами ко мне, что видно из следственного дела. Остается удивляться заведомо ложному утверждению обвинительного заключения. Если эти 15 священников приняты мною, как мои, по выражению обвинительного заключения, "единомышленники", то почему тогда из них привлечено к суду только четверо?!

"Создав таким образом сплоченную группу духовенства, Панкеев повел среди них работу, направленную к проведению сборов денежных средств для оказания помощи репрессированному духовенству... и их семьям".

Я не создавал никакой группы из духовенства. На протяжении всего времени (с 1933 по 1935 г.) одни из духовенства прибывали в епархию, а - другие же выбывали, что является обычным в условиях церковно-епархиальной жизни. Так за означенное время (с 1933 по 1935 г.) выбыло из Белгородской епархии более 20 священников, а прибыло только 15. Но обвинительное заключение почему-то закрывает глаза на это обстоятельство, чем доказывается не только полная несостоятельность утверждения, но односторонность и крайняя предвзятость. Обычным также является поступление от прихожан и духовенства добровольных пожертвований на нужды епархиального епископа и патриархии, ибо деньги необходимы и для существования церковного начальства, и для уплаты ими... налогов. Поэтому гражданским законом и разрешается служителям культа получение от верующих пожертвований на свои нужды. Сборов же на ссыльное духовенство и на их семьи не было, и распоряжений по этому поводу я никаких никому и никогда не давал. В следственном материале нет никаких данных, кроме ложных показаний, подписанных под давлением и угрозами, что установлено переследствием.

"В целях подрыва экономического роста колхозов Панкеев давал указания священникам своей епархии под видом усиления пастырской деятельности среди верующих колхозников проводить контрреволюционную работу, направленную на отрыв колхозников от колхозных работ".

Если я давал, как говорится в обвинительном заключении, указания проводить контрреволюционную работу священникам своей епархии (состоящей из 15 районов), то почему привлечено (и то частично, а не всё) духовенство только Корочанского района (Вильгельмский, Ерошов и Дейнека) и Белгородского района?.. Обвинительное заключение... опирается лишь на лжепоказания благочинного Корочанского района Вильгельмского, как и видно из единственной выдержки. "Обвиняемый Вильгельмский по этому вопросу показывает: "Епископ Антоний Панкеев предлагал усилить для этой цели проповеди путем служения молебнов и акафистов по воскресным и праздничным дням, вести проповеди о святости и значении праздничных дней, при этом имелись в виду главным образом колхозники, которые из-за своих работ плохо посещают церковь". Уже одно бессмысленное и неграмотное выражение - "усилить... проповеди путем служения молебнов и акафистов..." само за себя говорит, т.е, что оно не принадлежит священнику. И действительно, обвиняемый Вильгельмский такого показания не делал и не мог делать, так как никаких предложений об усилении проповеди я никому не давал. В своем заявлении на имя Специальной Коллегии от 10/IХ я уже пояснил, что обвиняемый Вильгельмский подавал прокурору жалобы с просьбой аннулировать его подпись под протоколами персонального следствия, как данную ввиду обмана и насилия, а также с разъяснением, что показания его в первоначальных протоколах искажены следователем до неузнаваемости и, по существу, являются не его, Вильгельмского, показаниями, а показаниями самого следователя. Вот почему по распоряжению прокурора был пересмотр дела в июне, причем Вильгельмский давал показания в том смысле, что я не делал ему никаких предложений об усилении по благочинию пастырской деятельности вообще, и тем более с целью отвлечения колхозников от работ...

"Задания указанного характера Панкеевым давались Смирнову, Ерошову, Вильгельмскому и другим".

Кому это другим, - в следственном деле и обвинительном заключении не сказано. Ерошов, первоначальный протокол коего, написанный его рукой, уничтожен следователем и заменен протоколом с ложными показаниями, написанными рукою следователя, также сделал... в порядке пересмотра, показания, в коих заявил, что никаких распоряжений об усилении пастырской деятельности от меня, как епископа, он не получал. Даже Смирнов, показавший по злобе на меня (за лишение его сана священника) и как раскольник, враждебно настроенный против меня как православного епископа, даже Смирнов в своих путаных, противоречивых и заведомо ложных показаниях заявил, что он отказался принять якобы мое предложение насчет колхозов, так как он боялся ответственности за это перед властью. Даже это половинчатое показание Смирнов ничем доказать не может. В делах Белгородской епархии, кои изъяты у меня при обыске, имеются документы, писанные рукою Смирнова, из коих видно, что он был у меня один раз (еще в начале 1934 г.) и что моя беседа с ним несла исключительно религиозно-церковный характер. Показаний на этот счет других обвиняемых в следственном деле нет. Нет также ни одного свидетельского показания против меня. Нет ни одного факта, а лишь голословные утверждения. Если бы составитель обвинительного заключения не игнорировал моего заявления к протоколу от 22/V и доследственный материал, что он сделал сознательно, то ему не на чем было бы построить обвинение против меня. Что касается моей работы "против мероприятий, проводимых партией и правительством", то ни в обвинительном заключении, ни в следственном деле нет никаких указаний, о каких мероприятиях идет речь. По этому поводу я не был допрошен во время следствия. Голословным и ничем не обоснованным является и утверждение обвинительного заключения, что я "частично признал себя виновным". Напротив, в следственном деле имеются мои письменные неоднократные и настойчивые заявления, что я себя не признаю виновным ни в какой мере. Если в обвинительном заключении под выражением "Панкеев обвиняется в том, что совместно со священниками своего благочиния проводил среди населения организованную контрреволюционную работу, направленную на развал колхозов, против мероприятий, проводимых партией и правительством", если здесь разуметь, что я проводил контрреволюционную работу во всей Белгородской епархии, то почему в таком случае не привлечены в качестве обвиняемых (или хотя бы в качестве свидетелей) все благочинные Белгородской епархии?! Если же разуметь то, как и напечатано в обвинительном заключении, т.е. одно только благочиние из всей епархии (т.е. Корочанское благочиние), то неестественным... было бы проведение мною контрреволюционной работы в одном только Корочанском благочинии, в то время как я являлся епископом над всеми благочиниями Белгородской епархии. Явная неувязка, путаница и бессмыслица! Все это лишь говорит о моей невиновности и неосновательной попытке обвинения доказать обратное.

В заключение еще раз заявляю, что предъявленное мне обвинение отрицаю полностью. Оставляя за собою право делать на суде более подробные словесные пояснения, прошу Специальную Коллегию это мое заявление с краткими письменными пояснениями приобщить к моему делу и протоколу судебного разбирательства".

10 сентября 1935 года в половине двенадцатого утра открылось заседание Специальной Коллегии Курского областного суда. Суд не дал возможности обвиняемым говорить пространно, и подробно написанные объяснения владыки до некоторой степени заменили объяснения в суде. Во время судебного заседания преосвященный Антоний сказал: "В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю... Я принадлежу к церковному течению, возглавляемому митрополитом Сергием... В Белгородской епархии нет ни одного священника, принадлежащего к группе иосифовцев..."

Вместе с епископом Антонием были арестованы священники Митрофан Вильгельмский, Александр Ерошов, Михаил Дейнека и псаломщик Михаил Вознесенский.

Священномученик Митрофан родился 4 июня 1883 года в городе Ново-Миргороде Херсонской губернии. Отец его, Григорий Вильгельмский, занимался ремесленным промыслом. Митрофан окончил церковно-приходскую школу и с 1911 года стал служить в храме псаломщиком. В 1922 году он был рукоположен в сан диакона, а через год - в сан священника. Служил в храмах Одесской епархии. В 1924 году отец Митрофан был арестован и приговорен к трем месяцам заключения по обвинению в крещении ребенка без справки из загса. В 1928 году он перешел служить в Полтавскую епархию. В феврале 1934 года власти закрыли храм, в котором служил священник, и отец Митрофан написал архиепископу Онуфрию (Гагалюку), которого хорошо знал как ранее управлявшего Одесской епархией, и получил от него благословение ехать к епископу Антонию в Белгородскую епархию. Приехав к владыке, отец Митрофан получил место в храме и вскоре был назначен благочинным.

22 февраля 1935 года НКВД арестовал священника. На допросе отец Митрофан сначала было подписал показания, написанные следователем, но 22 июня дал иные показания, которые следователь вынужден был записать: "Относительно моих показаний, данных мной ранее, имею внести следующие поправки, которые мной обнаружены в результате ознакомления с материалом следствия при окончании следствия, а именно:

В ранее данных мной показаниях при записях неверно сформулировано, что якобы я получал от епископа Панкеева задание производить сбор денег под видом пожертвований на епархию и патриархию для оказания помощи ссыльному духовенству. Поясняю, что этот вопрос при записи моего показания сформулирован немного не так. Я показывал, что я действительно получал распоряжения от епископа Панкеева производить сборы на патриархию и епархию, но о том, что указанные деньги посылаются на оказание помощи ссыльному духовенству, Панкеев мне об этом не говорил и я этого не знал. О том, что эти деньги идут на оказание помощи ссыльному духовенству, это было мое личное предположение. Об этом я иногда верующим, то есть свое предположение, высказывал, но точно я не знал. Неправильно также сформулировано при записи, что якобы я получал от епископа Панкеева задание об усилении пастырской деятельности среди верующих в праздничные и воскресные дни с целью отрыва колхозников от работ и что я такие распоряжения давал священникам своего благочиния. Я действительно от Панкеева получал распоряжения, чтобы усилить пастырскую деятельность, но только в своем приходе, который я лично обслуживал, в городе Короче. В этом распоряжении ничего не говорилось о том, чтобы отрывать колхозников от колхозных работ. Такое распоряжение вызвано было тем, что на меня имелась жалоба от прихожан, что я плохо провожу религиозную деятельность и что я плохой проповедник. Насчет этого Панкеев действительно мне писал о желательности того, чтобы я читал акафисты святителю Иоасафу..."..., Но и этими ответами отец Митрофан остался недоволен и 7 августа направил прокурору заявление, в котором, в частности, писал: "При допросе следователя... мне был задан вопрос, признаю ли я свои показания, данные мною в марте месяце сего года? Я заявил, что не признаю, так как таковые были не правильны и извращены следователем и записаны неправильно, а была лишь моя подпись, которая была подписана мной под нажимом и угрозой следователя. Но следователь в протокол от 25 июня почему-то этого не записал. Второй вопрос мне был задан тем же следователем, почему я не признаю свое показание, записанное следователем 9 мая сего года? Я ему ответил, что я их также не признаю, так как эти показания также являются неправильными, о чем я заявлял следователю в момент записывания этих показаний следователем в протокол. Я говорил следователю, не пишите, потому что это неправильно. Следователь мне ответил, что здесь ничего преступного для вас нет и вы можете на суде отвергнуть это. Подписал я, потому что не желал раздражать следователя, дабы не возник такой же конфликт, как был со следователем, который нанес мне ряд угроз и оскорблений в городе Белгороде, когда я ему заявлял, мое следствие ведется неправильно и мои показания записываются в искаженном виде... Следователь в протоколе от 25 июня сего года записал, что якобы я желал исправить свои ошибки. Это также не верно, не свои ошибки, а ошибки следователя. И так как все дело поступило в Ваше распоряжение, то я поясняю, что свои показания, данные мною в марте месяце, считаю неправильными, так как все показания были извращены следователем... В акте об окончании следствия и ознакомлении со следственным материалом я не записал своих возражений, потому что следователь мне сказал, что будет суд, где вы будете опровергать все неправильности... Еще раз заявляю, что я не показывал при допросе о том, что Панкеев делал мне распоряжения о сборе пожертвований на ссыльных и заключенных и об усилении проповедей с целью отвлечения колхозников от работы, а также не показывал, что я проводил контрреволюционную агитацию или вел какие бы то ни было контрреволюционные разговоры. Ничего подобного я не показывал на допросах, а потому виновным себя не признаю ни в чем".

Во время судебного заседания отец Митрофан отверг возводимые на него обвинения и сказал: "В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Показание на предварительном следствии неправильно записано. Следователь записывал с моих ответов на черновик, а потом зачитал мне, я был согласен с записанным, а подписал показание, переписанное начисто, которое не читал. Об усилении пастырской деятельности мне никто указаний не давал, и я также никому не давал таких указаний, потому что каждый священник сам знает свои обязанности..."

Священномученик Александр родился 22 ноября 1884 года в селе Чернянка Курской губернии в семье крестьянина Луппа Ерошова. С детства Александр мечтал стать служителем Христовой Церкви. В 1896 году он окончил сельскую школу и уехал в Киев, где долгое время пел в монастырском хоре, и здесь основательно изучил церковный устав и богослужение. В 1911 году он был рукоположен в сан диакона. В 1918 году он окончил пастырские курсы в Харькове и был рукоположен в сан священника. Служил отец Александр на родине, в селе Ольшанка Чернявского уезда. В 1934 году епископ Антоний перевел его в храм села Большая Халань Корочанского района. 22 февраля 1935 года НКВД арестовал священника.

- Скажите, - спросил следователь, - были ли вам указания от своего благочинного Вильгельмского об усилении пастырской деятельности, и в каком направлении?

- Да, были. Указания благочинного Вильгельмского об усилении пастырской деятельности заключались в том, чтобы я усилил свою пастырскую деятельность путем проповеди с амвона по привлечению верующих прихожан к посещению церкви, особенно в воскресные и праздничные дни. Например: вводить общее пение, служить великие вечерни, после которых читать акафисты, и другие меры воздействия. Речь здесь шла, разумеется, о колхозниках, которые в силу своих колхозных работ плохо посещают церковь.

- Выполняли ли вы эти указания и каким путем?

- Да, выполнял. Как пастырь, я воздействовал на верующих колхозников, для того чтобы они усердно посещали церковь, путем усиления службы и проповеди с амвона, то есть так, как мне было предложено епископом Антонием через благочинного Вильгельмского.

Но затем на допросе отец Александр потребовал от следователя, чтобы тот разрешил ему написать все ответы своей рукой. Тот разрешил. Знакомясь со следственным делом, священник не обнаружил этого протокола в деле и просил следователя его показать, на что следователь ответил, что протокол был им уничтожен.

Во время судебного заседания отец Александр сказал: "В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю... Я свои показания на предварительном следствии подписал, но не читал... Указаний об усилении проповедей и молебнов Вильгельмский мне не давал, он только спрашивал, какая у меня идет служба в церкви, я ему рассказал, что служу вечерни по воскресным и другим праздничным дням. Спрашивал, ведется ли у меня церковное пение, я сказал, что поют любители..."

Священномученик Михаил родился 7 ноября 1894 года в селе Борзна Черниговской губернии в семье сапожника Фомы Дейнеки. Окончил церковно-приходскую школу и затем поступил на курсы псаломщиков при монастыре. С 1917 по 1921 год он служил в храмах Харьковской губернии псаломщиком. В 1921 году Михаил Фомич был рукоположен в сан диакона, а в 1924 году - в сан священника. Служил сначала в Харьковской епархии, а затем по рекомендации архиепископа Курского Онуфрия был принят епископом Антонием в Белгородскую епархию. 22 февраля 1935 года он был арестован.

- Скажите, вы производили сбор денег под видом пожертвований? - спросил следователь.

- Да, производил. Сбор производился особой тарелкой во время службы, - ответил отец Михаил.

- Вы знали, для какой цели производятся эти сборы?

- Со слов епископа Антония и благочинного Вильгельмского я знал, что эти пожертвования идут на патриархию.

После объявления об окончании следствия, в то время, когда все "дело" ввиду отсутствия доказательств вины арестованных епископа и священника было отправлено на доследование, следователь спросил отца Михаила:

- Скажите, подтверждаете ли вы свои ранее данные показания?

- Все свои показания, данные ранее, подтверждаю полностью. Одновременно добавляю, что показания свидетеля... о том, что якобы я в своих проповедях призывал верующих посещать храмы и не ходить на работу, считаю ложным измышлением. На эту тему... я никогда не говорил, и об этом могут подтвердить все верующие...

В судебном заседании отец Михаил сказал, что в предъявленном ему обвинении виновным себя не признает.

Мученик Михаил родился 14 апреля 1900 года в селе Фащеватом Корочанского уезда Курской губернии в семье священника Матфея Вознесенского, убитого безбожниками в 1919 году. Михаил учился в Духовной семинарии в Белгороде, которую не успел окончить из-за происшедшей в 1917 году революции. Затем служил псаломщиком в храмах Белгородской епархии. Был арестован в 1935 году. Михаил Матвеевич был племянником митрополита Литовского Елевферия (Богоявленского). На допросе следователь спросил Михаила Матвеевича:

- С кем вы из родственников переписывались?

- Переписку я вел с братом, с сестрой... и с дядей - митрополитом Литовским Елевферием. Последний в своих письмах выражал желание, чтобы я был с ним, но я считал, что это осуществить невозможно, поэтому не пытался ходатайствовать о выезде за границу.

- О чем вы писали митрополиту Елевферию?!

- Митрополиту Елевферию я писал о своей тяжелой жизни, где и как живут родственники, о его духовных знакомых и о церковном расколе в России.

- А о чем он вам писал?

- Митрополит Елевферий интересовался как живет духовенство, интересовался моей жизнью, спрашивал, как живут родственники и описывал, как он сам живет. На все интересующие его вопросы я ему отвечал.