Медико‑педагогические рекомендации. Половое воспитание подростков в существующих условиях должно учитывать по крайней мере два обстоятельства

Половое воспитание подростков в существующих условиях должно учитывать по крайней мере два обстоятельства. Во‑первых, проведение полового воспитания на предыдущих этапах и его результаты оставляют желать лучшего, и подросток является, по существу, объектом не воспитания, а довоспитания и перевоспитания. Во‑вторых, согласно существующему законодательству, минимальный брачный возраст составляет 18 (а в ряде республик –16) лет, и половое воспитание подростков сегодня определяет их готовность к семейно‑брачной жизни. Таким образом, для полового воспитания подростковый возраст представляет собой в известной мере критическую группу – не подготовленную к этой работе на этапе детства, но, благодаря закону о всеобщем и обязательном среднем образовании, объединяющую всех молодых людей в возрасте 12–18 лет в учебные коллективы, где необходимая подготовка возможна. Половое воспитание в этом возрасте, как видим, задача трудная, но социально чрезвычайно важная, и выполнение ее каждым воспитателем есть выполнение долга перед подрастающим поколением и обществом. Между тем, первоначальную информацию о поле получают от родителей и учителей лишь около 20 % старшеклассников [Харчев А. Г., 1986].

Введение в школах обязательного курса «Этика и психология семейной жизни» пока сталкивается со множеством организационных и методических трудностей. Нередко врача приглашают прочитать лекцию на эти темы в подростковом коллективе, где накануне забеременела девочка или совершен какой‑либо «сексуальный проступок», чтобы «объяснить и попугать». Перед врачом при этом возникают весьма сложные проблемы. Он не может не понимать, что такая «скорая помощь» заранее обречена на неуспех уже потому, что восприятие во взбудораженной происшествием группе значительно искажено. Сталкиваясь с теми или иными формами сексуального поведения и вариантами полового развития, врач должен разграничить «патологическое» и «нормальное», без чего трудно или невозможно выбрать правильную тактику. Поспешное направление к психиатру, мотивируемое констатацией «патологии», несет в себе значительную опасность ятрогении и нарушает доверие и к врачу, и к медицине. Уместнее временное выжидание, в период которого можно получить необходимые для обстоятельного анализа данные, провести работу с семьей, а при сохраняющейся неясности и предварительное (без привлечения подростка) консультирование со специалистами. При направлении к психологу, психиатру, сексопатологу необходимо создать у подростка и родителей (возможно – и педагогов) установку на безопасность, доверие к специалисту и откровенность.

Самостоятельная работа врача возможна и уместна не только при выявлении отклонений, но и в случаях, не. выходящих за рамки принятых представлений о «норме», особенно при наличии психотерапевтического контакта с подростком и семьей. Доброжелательная, спокойная и тактичная беседа с юношей или девушкой без морализирования по поводу обращения (дело врача – помогать, а не читать морали), обеспечение возможности для подростка обратиться за такой беседой по собственной инициативе, параллельная работа с семьей, а при необходимости с учителями – оптимальная линия поведения врача в таких случаях. Строгие предписания, регламентация методических приемов в подобной работе неуместны, ибо, выполняя свои профессиональные задачи, врач в обсуждении этой деликатной тематики должен сохранить максимальную естественность поведения и не помешать при этом естественному поведению собеседника. Это должен быть диалог личностей, а не манипуляции врача с подростком или семьей. Формализм здесь не просто нежелателен, но и вреден. Для одних родителей запрет следить за подростком имеет силу рецепта, других приводит к оценке врачебной тактики как сомнительной или неприемлемой. У одних родителей полезно оживить воспоминания об их собственных проблемах в подростковом возрасте, в беседах с другими лучше ограничиться сообщением или аргументированным доказательством того, что смущающее их поведение сына или дочери не является «ненормальным». Одни родители оказываются прекрасными «домашними психотерапевтами», пользующимися лишь консультациями врача, другие, в силу занимаемых ими позиций, могут больше помочь подростку, не вмешиваясь непосредственно в ход врачебной работы.

Здесь возникает принципиальный вопрос: может ли вообще сексуальное поведение подростка быть объектом усилий вне учета других особенностей пубертатного периода, прежде всего – так называемой «подростковой психики» и социально‑психологических аспектов этого возраста? Формулируя так вопрос, мы заранее предрешаем ответ: вне аппелляции к личности никакая работа по половому воспитанию и коррекции поведения невозможна. Даже при назначении гормонального лечения приходится учитывать, что действие гормонов опосредовано психологическим настроем [Белкин А. И., Лакуста В. Н., 1983]. В обыденном же сознании пубертатный период устойчиво ассоциируется с представлениями о неизбежно «трудном» поведении, заранее настраивая воспитателей на непринятие его и борьбу с этими «трудностями», воспринимаемую подростком как борьбу против него. Объективный анализ ситуации часто подменяется спонтанно‑односторонним поведением взрослых, исходящих из того, что поведение подростка для них просто «неудобно». Мнение о биологическом происхождении особенностей поведения в пубертатном периоде приводит к стремлению лечить подростка. Рассмотрение же этого времени исключительно через призму социальных процессов порождает избыточные надежды на психологическую помощь. Более адекватен комплексный анализ возникающих проблем, в том числе и тогда, когда они связаны с девиантным поведением [Исаев Д. Н., Каган В. Е., 19866).

Родители часто жалуются на отчуждение подростка в семье – появляются «свои» дела, «своя» компания и т. д., в которые подросток в общем‑то не склонен посвящать родителей. Собственное мнение подростка – то полемическое, то эпатирующее – встречает избыточно серьезное отношение взрослых, видящих в этом мнении едва ли не «программу жизни». Позиции родителей внутренне противоречивы. Им трудно угнаться за темпами развития подростка, отойти от стереотипов общения с ним как с ребенком. Объективно готовя подростка к жизни взрослого, по крайней мере, понимая закономерность повзросления и независимости детей, родители не готовы к этому субъективно. Как раз теперь – на пороге взросления детей – они не столько действительно не верят в их возможности, сколько не могут сами остаться без детей – «отпустить…, быть без них…, заполнить пустоту». В многодетных семьях это протекает легче. Но, в целом, это то время, когда родители, отпуская, не отпускают, а дети, уходя, не уходят. Потребность в эмоциональной близости с родителями не только не уменьшается, но и увеличивается, становясь, правда, иной – более избирательной, дифференцированной: «…с товарищами приятнее развлекаться, с друзьями – говорить о своих переживаниях, но в трудную минуту лучше все‑таки обратиться к маме»[43]. Мальчики в трудных ситуациях ищут совета у матери и отца, девочки – у матери и друзей. Как можно видеть, для родителей понимание подростка и его проблем, чтобы оно было успешным, должно быть неотделимо от понимания собственных проблем: быть родителем самого «хорошего» подростка, в целом, труднее, чем даже «трудного» ребенка.

Нередко говорят о специфической «подростковой психике». Видимо, продуктивнее различать напряженность психического функционирования в этом возрасте и социальные аспекты пубертатного периода. В осмыслении последних может быть полезен учет некоторых специфических реакций подросткового возраста [Личко А. Е., 1979, 1983].

Реакция эмансипации выражается в стремлении освободиться от опеки взрослых, зависимости от них. В крайних случаях, определяемых то структурой характера подростка, то микросоциальной ситуацией, то тем и другим вместе, эта реакция напоминает «кризис 3‑летних» с его самоценными негативизмом и упрямством. Еще не готовый к налагаемым самостоятельностью обязанностям, подросток склонен настаивать на следующих из нее правах и нуждается не столько в самостоятельности, сколько в признании взрослыми его самостоятельности в принципе. Далеко не всегда эмансипация принимает форму оппозиции – подросток стремится не противостоять взрослым, а встать в один с ними ряд, стать равным им, что невозможно в условиях полной зависимости от них. Нет необходимости доказывать, что реакции эмансипации могут выражаться в сфере сексуального поведения.

Реакция группирования со сверстниками представляет собой как бы оборотную сторону реакции эмансипации. Она проходит через всю историю человечества в виде образования мальчиками среднего и старшего подросткового возраста однополых групп с четкой иерархией ролей и обязанностей, своими ритуалами посвящения, территорией и особым жаргоном и т. д. Сегодня такие группы часто разнополы и нестабильны но составу, их внутренняя жизнь не регламентирована и они представляют собой, по существу, спонтанные досуговые группы. Времяпрепровождение в них выглядит со стороны пустым, нецеленаправленным – за исключением цели так или иначе развлечься, «убить время». Действительно, в них, по выражению Я. Корчака (1966), скука приобретает иногда черты массового психоза. И все же было бы неверным игнорировать то обстоятельство, что «пустые» жизнь и болтовня в этих группах каким‑то образом отвечают эмоциональным потребностям их участников. Бороться с реакцией группирования бессмысленно. Но получившая широкое распространение инициатива Ленинграда по созданию подростковых клубов по месту жительства показывает, что реакция группирования может быть положена в основу обладающей высоким воспитательным потенциалом работы [Махов Ф. С, 1982].

Было бы ошибкой сводить все это к реакциям подросткового возраста и не видеть за ними подростковые дружбу и влюбленность. Им посвящены серьезные работы И. С. Кона и В. А. Лосенкова [Кон И. С, 1987]. Часто, сближаясь между собой до неразличимости и отличаясь не только высокой эмоциональной значимостью, но и высоким эмоциональным накалом, страстностью, они отвечают одной из ведущих потребностей человека – быть понятым и принятым кем‑то (как точно сказано поэтом Ларисой Миллер, «все мы звуки, все мы ищем отзвука себе») – и связаны с необычайно интенсивным звучанием в этом возрасте своего внутреннего «я». Важное значение придается подростками сочувствию и пониманию со стороны друга. Для мальчика понимание – скорее объективное знание о человеке и интеллектуальное сходство с ним, а для девочки – сочувствие, сопереживание. Не столько подросток выбирает дружбу, замечает И. С. Кон (1987), сколько дружба втягивает в себя. Именно она часто становится той немедицинской спонтанной психотерапией, которая помогает подростку в трудных жизненных и проблемных внутренних ситуациях. Преувеличенное мнение многих взрослых о «развращенности» подростков («мы были не такими») может оказаться серьезным препятствием для воспитания. Неуважение, оскорбительные подозрения, компрометирующая информация в адрес объекта привязанности подростка, как правило, отвергаются им, но в любом случае травмируют и иногда могут сказываться на построении межличностных контактов в будущем. Избыточно серьезное отношение взрослых (часто склонных экстраполировать преходящие моменты на будущее и видеть в сегодняшнем поведении прообраз всей будущей жизни) к влюбленности подростка с восприятием объекта ее как завтрашних мужа или жены своего ребенка также неуместно. Подросток к такой перспективе еще не готов, и «заземление» его чувств лишает первую влюбленность свойственного ей очарования. Одних подростков это толкнет к ускорению начала половой жизни, других заставит стыдиться того, что составляет счастье и смысл этого периода их жизни.

Даже если у взрослых есть веские основания возникшие отношения считать нежелательными, а чувствительность сына или дочери – излишними, лучше в первую очередь проявить уважение к чувствам и отношениям детей, а уж потом пытаться разумно влиять на них. Для этого не нужны педагогические знания – достаточно просто следовать основным законам человеческого общения: пониманию, доверию, уважению, такту.

В связи с представлениями о смывающей плотины воспитания, неуправляемой «подростковой психике» следует заметить, что новейшие исследования опровергают их. Так, супруги Offer [цит. по: Кон И. С, 1984) в начале 70‑х годов завершили обследование юношей 14–22 лет из одной и той же социальной среды. Только для 21 % это был период тяжелых внутренних и внешних конфликтов, 23 % прошли этот период ровно и спокойно; у 35 % бурное взросление было психологически безболезненным, у 21 % – не удалось достоверно квалифицировать. Работы советских исследователей [Пахальян В. Э., 1981; Хазанова М. А., 1984] указывают не только на лучшую социальную адаптацию подростков при благоприятном семейном климате, но и на то, что с благоприятными отношениями в семье связаны лучшие перспективы личностного развития, более высокий уровень самореализации и низкий – тревожности.

В изолированном подходе к вопросам пола, не включенном в систему нравственного воспитания, заложены, как показывал А. Ц. Макаренко, наиболее нежелательные воспитательные потенции. Но замалчивание этих вопросов является разновидностью ханжеской лжи и подрывает саму идею гармонического воспитания, воспитания коммунистической нравственности, которой принципиально чужда проповедь аскетизма. Авторитарно‑директивный бесполый стиль воспитания должен быть отвергнут не только из‑за неэффективности, но и потому, что, вопреки благим намерениям неумелых воспитателей, он воспитывает в подростке изоляцию от мира взрослых, неуверенность в себе и своих мужских и женских качествах, плохо осознаваемую (а потому часто особо сильную) установку против любой дисциплины в последующем. Такому воспитанию, как правило, сопутствует идеализация или намеренное приукрашивание взрослыми собственной жизни, выставление ее как непреложного стандарта и образца для копирования. О таком воспитателе не без злой иронии пишет Л. Лиходеев: «Сам он никогда в жизни не целовался, детей ему принес аист, а самого его нашли в капусте во время борьбы с вредителями овощных культур: боролись‑боролись, смотрят – лежит! Он никогда никого не любил, его никогда не лихорадило под городскими часами, он никогда не плакал от ревности. Он никогда не дарил цветов просто так, без повода и случая… А тем не менее и у мальчиков, и у девочек есть глаза, и ресницы, и брови, и губы, а у некоторых даже красивые волосы. Имеются у них даже руки, ноги и колени. И у девочек они красивее, чем у мальчиков. Такова уж игра природы. Но именно это обстоятельство не дает покоя моралистам‑любителям, которые произошли от капустного листа, особой красотой не отличающегося. Поэтому они считают себя единственными знатоками вопроса: как быть с таким несчастьем, как живой и теплый человек? Что же происходит? Происходит ханжество. Происходит ложь, прикрытая ангельскими хитонами. И дети в возрасте до шестнадцати лет понимают это не хуже детей в возрасте после шестнадцати»[44].

Подросток хочет видеть во взрослом не подавляюще недосягаемый идеал‑образец, не проповедующего одно и делающего другое ханжу, а человека со своими достоинствами и недостатками, убеждающего всем своим прошлым и настоящим опытом, что жизнь не дается легко, не протекает безоблачно ясно и непогрешимо, что единственный достойный путь в жизни – непрерывное самосовершенствование.

Другая разновидность упущений питается отрывочными сведениями о новых веяниях в воспитании. Результатом становится снятие всякого контроля взрослых, морально‑этическая вседозволенность при предоставлении «полезных» знаний (в этих условиях они в лучшем случае бесполезны). Многие взрослые к тому же считают своим долгом обеспечить подростку бесконфликтное существование, избавить его от столкновений с жизнью и от всяких переживаний. Так, мать одной девочки рассказала, что после посещения спектакля, который обеим очень понравился, она дала дочери таблетку элениума – «Девочка так разволновалась!». Результатом такого «спасения» становится отсутствие нравственной устойчивости личности, приводящее к отчаянию, неуверенности в себе и неверию в людей либо к правонарушениям.

Уважение к личности подростка, к его трудностям и проблемам, серьезный и доверительный обмен мнениями, попытки опровергнуть (а не отвергнуть) неверные представления, мотивировать свои советы (а не насаждать желательный стиль поведения принудительно), способствовать стремлению и умению разрешать неизбежные в жизни конфликты, через разумный и тактичный контроль вырабатывать чувство ответственности за себя и других – тот путь, который обеспечивает человеческие права подростка и обогащает его личность. Означает ли это недопустимость принуждения? Оно может и должно быть применено, когда оно справедливо, если применение его не есть проявление слабости воспитателя, если оно исходит от уважаемой (не обязательно любимой) подростком личности. Мы не можем не возразить против довольно распространенной утрированной оценки личного примера воспитателя, когда к его жизни и поведению предъявляются невыполнимые в рамках его биографии требования. Личный пример воспитателя – это его отношение к жизни и себе, адекватное нравственным требованиям к человеку, а не прописным истинам ханжества. Обсуждая стиль общения с подростком, И. С. Кон подчеркивает, что «единственно правильный стиль – стиль проблемный. Мы должны с учетом возрастных особенностей, но всерьез и без малейшего вранья говорить, каково состояние дел. (…) Если мы включаем молодого человека в социально значимую деятельность и в обсуждение реальной задачи, только тогда он начинает ощущать себя хозяином жизни, несущим за нее ответственность»[45].

Полностью оградить подростка от столкновений с вопросами пола и сексуальности невозможно и не нужно. Гораздо важнее помочь ему понять и почувствовать, насколько обедняет мир человека опошление представлений об отношениях полов. Но не следует принимать за такое принижение совместные обсуждения подростками сексуальных проблем, свойственные подросткам совместные сексуальные эксперименты, рассказывание сексуальных анекдотов, рисунки сексуального содержания и т. д. Сами по себе они не болезненны и не страшны, будучи неотъемлемым элементом подростковой субкультуры (до известных, разумеется, пределов, которые точно обозначены быть не могут). Наибольшую настороженность должны вызывать те, кто молчаливо присутствует при этом, не участвуя в происходящем, но и не покидая компанию, не протестуя: следствием такой интенсивной сексуальной стимуляции и никак не разряжаемого напряжения могут быть те или иные сексуальные затруднения в последующей жизни. Эротические рисунки подростков отличаются явно недостаточной информированностью авторов о поле и сексуальности, аффективным увеличением и утрированностью (порой гротескной) гениталий и действий. В ряде случаев они наводят на мысль о хорошо известном психиатрам ритуале символического уничтожения навязчивостей. В литературе есть указания на возможность их психотерапевтического использования. Оптимальная тактика воспитателей заключается в спокойном и убедительном разъяснении того, что едва ли следует навязывать другим свои аффекты и переживания, в которых самому бывает трудно разобраться.

Весьма сложную проблему представляет собой начало половой жизни, причем от содержательного ее решения существенно зависят организационные аспекты работы. Обычно эта проблема решается альтернативно: принимать или не принимать «современные нормы», для которых раннее начало половой жизни, якобы, естественная реальность. Но, во‑первых, приводившиеся нами ранее данные показывают, что такая оценка современных норм нереалистична и утрированна [Исаев Д. Н., Каган В. Е., 1986а], а, во‑вторых, ни вседозволенность, ни директивные запреты не достигают успеха. Заслуживает анализа используемая взрослыми аргументация, направленная на предупреждение раннего начала половой жизни. Чаще всего это рекомендации воздержания, которое «не приносит вреда»; польза же его аргументируется архаичными ссылками на «экономию энергии». Доводы такого рода подростками воспринимаются как немотивированный запрет, уловки взрослых, противоречащие наблюдаемому в жизни. Ссылки на возможность заражения венерическими заболеваниями наталкиваются на психологический феномен «красного светофора» – все знают, что это предупреждающий об опасности запретительный знак, но каждый уверен, что именно его «пронесет». К тому же среди населения распространено представление о венерических болезнях как о постыдных, как о своеобразной каре за аморальность. Но психологам хорошо известно, что дурной, аморальный поступок, для того, чтобы быть совершенным, должен быть перемотивирован и получить внутреннее оправдание, позитивный мотив [Криминальная мотивация. 1986] – каждый для себя прав, так что «дураку, что он дурак, – по словам поэта Л. Гаврилова – даже умный доказать не может», а в восприятии подростка венерические заболевания угрожают плохим людям, каковым он сам не является. Если к этому добавить довольно распространенную среди части населения браваду «легкими» венерическими заболеваниями, отождествляющую гонорею с насморком или признаком опытности, то ясно, что запугивание венерическими заболеваниями мало влияет на подростка. Попытки апеллировать к тому, что от этого бывают дети, на подростков действуют не больше (если не меньше), чем на взрослых. Ситуация может показаться неуправляемой и часто оказывается таковой, когда попытки регуляции сроков начала половой жизни предпринимаются уже на ее пороге и не обеспечены предшествующим воспитанием. К тому же не все взрослые могут представить себе реальное содержание проблемы, а потому руководствуются в основном соображениями морального порядка, будучи готовыми во их имя запугивать подростков чем угодно, не веря серьезно в эти запугивания. Позиции взрослых часто мотивированы соображениями, которые можно сформулировать так: «До 18 лет нельзя, а потом можно; браки раньше декретированного возраста плохи, а с наступлением его хороши». Но это как раз те позиции, к которым подростки с их потребностью в признании права на самостоятельность остаются глухи.

Реальное содержание проблемы связано с вопросами психологии начала половой жизни и возможных последствий раннего ее начала. Психологические аспекты подробно рассмотрены нами ранее [Исаев Д. Н., Каган В. Е., 1986] и в первой части этой главы. Здесь же рассмотрим некоторые вопросы, связанные с охраной здоровья. Прежде всего это касается так называемых «малых» венерических заболеваний (кроме сифилиса, гонореи и трихомониаза), входящих в число болезней, передающихся половым путем, sexual transmitted diseases (STD), которые вызываются вирусами герпеса, гепатита, хламидиями и т. д. [Шаткин А. А., Мавров И. И., 1983; Коломиец Н. Д. и др., 1984; Коломиец А. Г. и др., 1985]. Протекают эти болезни малосимптомно или бессимптомно, в связи с чем при смене партнеров накапливаются «пакетами» по 3–4 у одного человека. Медицинское их выявление и лечение крайне сложно и часто неэффективно в связи с быстрым реинфицированием. С этими же обстоятельствами связана высокая распространенность этих заболеваний. Влияние же их на здоровье потомства отнюдь не малое: преобладающая часть ранней неонатальной смертности, младенческих пневмоний, поражения ЦНС, глаз, кожи, печени связаны с STD, а лечение представляет немало трудностей и требует разработки новых методов [Левин А. Н. и др., 1986]. Все это ставит перед воспитателями непростую задачу: в достаточно настоятельной форме сообщать об этом подросткам, не запугивая их и не вызывая фобии, но формируя ответственное отношение к своему половому поведению. Наш опыт позволяет рекомендовать следующий методический прием, опирающийся на историю семьи. Говоря о религиозных, общественных и нравственных запретах на супружескую измену, добрачную сексуальность и т. д., мы ставим вопрос о том – были ли они обоснованны, а если да, то чем именно. Хорошо, если аудитория попытается самостоятельно найти ответ, однако, вне зависимости от успеха таких попыток, они уменьшают сопротивление восприятию последующей информации. Ответом на этот вопрос служит рассказ о STD и их влиянии на здоровье потомства. Далее формулируем завершающее положение об ответственности индивида не только за партнера и перед партнером, но и за здоровье будущих поколений, за семью. Повышая убедительность информации о STD, этот прием одновременно переводит отношение подростков к половой жизни в несколько иное русло, вынуждая задуматься о «хочу» и «должен» в половой жизни. Подростки нередко возражают, ссылаясь на успехи медицины, которые делают старые запреты ненужными. Здесь приходится разъяснять, что большая часть усилий и времени сегодня посвящается медициной лечению того, что порождается нездоровым образом жизни, и что медицина, конечно, не бессильна, но и не всесильна, а потому надежды на то, что медицина «от всего спасет», беспочвенны. В очень оппозиционной аудитории иногда полезно расставить и некоторые житейские акценты: «Да, врачи будут вас лечить и будут стремиться сделать это как можно лучше, – говорим тогда, – но в конечном итоге: кто больше заинтересован в вашем здоровье – вы сами или чужой человек, даже если он врач? Вот сегодня вы слышали, что при беспорядочной половой жизни ваши шансы заболеть малыми венерическими заболеваниями приближаются к 100 %. Вы слышали, что это может привести к гибели вашего ребенка или тяжелым, не поддающимся полному излечению, заболеваниям у него, к бесплодию у вас или супруга. Выслушав это, вы продолжаете менять партнеров, считаете, что все сказанное к вам не относится, хотя вас и предупредили, что это относится ко всем. Имеете ли вы право после этого что‑либо требовать от медицины? Подумайте, не надо отвечать мне – ответьте на этот вопрос себе».

Подросткам приходится разъяснять и то, как влияет на здоровье матери и будущего ребенка слишком ранняя беременность. Убедительнее всего не запугивание, а серьезная статистика. В конце 60‑х годов в Нью‑Йорке, например, из каждой 1000 детей, родившихся у матерей до 15 лет, умирали 43,5, у матерей 15–19 лет – 30,5, а в целом по стране – 21,9 [Braen B., Forbuch J., 1975]. Риск ранней детской смертности у матерей до 15 лет, таким образом, вдвое, а у матерей 15–19 лет – в полтора раза выше. К 4 годам слабоумие у детей слишком молодых матерей встречается в 4,5 раза чаще, чем в общей популяции, а высокий интеллект – в 5 раз реже [Shaffer D. et al., 1978]. Цифры такого рода, поданные в расположенно‑спокойном тоне, без преувеличений и менторства, заставляют задуматься и «примерить проблему к себе».

Разумеется, такие разъяснения не дадут немедленного и абсолютного эффекта. Но каждый задумавшийся подросток – уже результат, тем более, что он становится живым доказательством возможности самоуважения и полноценной жизни без погони за сексуальным опытом ради опыта. Важно только, чтобы сведения и доказательства не абсолютизировались, не оскорбляли чувств подростка, в частности – чувства любви.

Сексуальные проблемы пубертатного периода нередко относят лишь к мальчикам. Между тем, они не в меньшей степени присущи и девочкам. Продолжающаяся демократизация половых ролей и сексуальных установок далеко не всегда может быть верно воспринята и переработана девочкой‑подростком. Множество примеров, подтверждающих это, предоставляют крупные города. Порой именно девочки берут на себя активный поиск сексуальных контактов, приближающих их ко «взрослой», «красивой» жизни. Особое внимание должны привлекать группы с повышенным риском подростковой беременности: 1) девочки, начавшие сексуальную жизнь как часть сексуального экспериментирования с ровесником раньше, чем достаточно осведомлены о возможных последствиях половой жизни и могут избежать их, 2) неопытные и пассивные девочки, идущие на близость под давлением старшего партнера, 3) девочки с эмоциональными проблемами и конфликтами, особенно – в родительской семье, ищущие в половой жизни недостающие им ласку, тепло, эмоциональный комфорт [Peretz‑Reyes M., Falk R.,1973].

Чрезвычайную, порой паническую, тревогу взрослых до сих пор часто вызывает пубертатная мастурбация. Понятно, что столкновения с ней могут быть для родителей эмоциональным шоком. Запугивания подростков мнимыми дурными и вредными последствиями составляют единственный реальный вред подростковой мастурбации. Достаточно часты обращения за лечением в связи с ней. К этому моменту обычно уже имеется более или менее длительный стаж запугиваний, конфликтов и попыток «лечения». Инициатор обращения обычно – мать, и, как правило, в связи с мастурбацией у мальчиков (за 12 лет работы с детьми‑невротиками среди множества обращений к одному из авторов лишь одно было по поводу мастурбации у девочки‑подростка). В общем состоянии мальчика обращают на себя внимание расстройства сна, признаки тревожности и сенситивности, нарушения эмоционального контакта с семьей, иногда со сверстниками. Но необязательность их не дает возможности считать это прямым следствием мастурбации, а не конфликта по ее поводу или общеневротических, не связанных с мастурбацией, нарушений. Методика работы, когда врач, выслушав при подростке жалобы матери, тут же назначает лечение, рассчитанное, подобно «каплям от насморка», на прекращение онанизма, скорее патогенна, чем лечебна, так как подтверждает мнимую патологичность явления. При этом и самим фактом назначения лекарств и их неэффективностью психологическое напряжение подростка только усиливается.

Работа с подростком и родителями должна проводиться раздельно. В беседе с подростком (мать в это время может ознакомиться с полученной у врача достаточно хорошего качества брошюрой для мальчиков‑подростков, которую затем с ее ведома можно будет передать и самому подростку) необходимо прежде всего преодолеть сложившееся в «войне» с родителями и самим собой его сопротивление, спаянное с чувством постыдности. Желательно, чтобы врач и пациент были одного пола (мальчик может воспринимать женщину‑врача аналогично конфликтующей с ним из‑за мастурбации матери). Тон беседы должен быть таким, чтобы подросток мог почувствовать, что врач говорит с ним о тех естественных трудностях развития, которые переживали и пережили все теперь уже взрослые мужчины. Подростка беспокоит не столько сама мастурбация, сколько связанный с поражениями в борьбе с ней душевный конфликт. Советы «избегать сексуальных раздражителей» вредны: с одной стороны, чтобы избегать – о них надо постоянно помнить, и это само по себе сексуальный раздражитель, а с другой – круг стимулов, которые могут на фоне пубертатной гиперсексуальности обретать значение сексуальной стимуляции, непредсказуем. Поэтому прежде всего надо попытаться снизить уровень психического напряжения у подростка. Этому способствует уже сам факт неконфликтного обсуждения проблемы с чужим человеком. Полезно разъяснить сложившуюся ситуацию как временный этап развития, который минует тем скорее, чем более человек владеет своими побуждениями (а не побуждения – человеком). Уместно рассказать, что ничего страшного не происходит, и обсуждать не столько факт мастурбации, сколько меру в удовлетворении вполне естественного для возраста побуждения. Требовать прекращения мастурбации бесполезно, это лишь нарушает контакт с подростком, который уже много раз пытался сделать это и не мог. После нескольких таких встреч и бесед подросток обычно сам сообщает об урежении мастурбации. На этом фоне возможно временное затруднение поведения в виде возбудимости, конфликтности, иногда – агрессивности. Но достигнутый к этому времени контакт уже позволяет воспользоваться при необходимости малыми транквилизаторами. С большим, чем раньше, доверием подросток воспримет теперь и режимно‑гигиенические рекомендации врача. Местные процедуры, приковывающие внимание к половым органам и вынуждающие манипулировать ими, противопоказаны [Иванов Н. В., 1966]. Дальнейшая работа направлена на закрепление эффекта. Параллельно с описанным проводится работа с семьей, в которой необходимо не только снизить эмоциональное напряжение взрослых, побудить их к психологически целесообразному общению с сыном, но и убедительно разъяснить проблему пубертатной мастурбации; как правило, этих мер достаточно. Следствием прекращения или урежения мастурбации могут быть поллюции, к чему мальчика и семью надо подготовить.

Касаясь близко связанной с половым воспитанием антиалкогольной и антиникотиновой пропаганды, которой посвящена значительная литература, отметим лишь следующее. В ней необходимо учитывать особенности подростковой аудитории. 14–16‑летнего подростка едва ли серьезно эмоционально затронут сведения о том, какова старость пьющих и курящих людей, насколько чаще в 40–50 лет умирают от злокачественных опухолей курящие и т. д. Равным образом категорические настояния на том, что, например, 5–10 приемов алкоголя приводят подростка к алкоголизму (хотя это действительно возможно), не произведут впечатления на подростка, так как он знаком не только со столь впечатляющими примерами. В этом смысле показателен вопрос на лекции для подростков: «Вы говорите – алкоголь разрушает человека, и человек выпадает в осадок. А вот наш сосед пьет уже 20 лет – и ничего!». Мы можем обоснованно сомневаться в том, что 20 лет алкоголизации прошли для человека бесследно, но подросток результатов злоупотребления не улавливает и для него слова лектора (или текст брошюры) окажутся неубедительными. Полезно также учитывать, что алкоголь (особенно у подростков) изменяет смысловые сферы личности, а значит и восприятие антиалкогольной пропаганды. Следовательно, запугивание, а особенно – формальное и утрированное (нам приходилось слышать лекции, в которых на основании весьма произвольно строящихся графиков доказывалось, что народ стоит на пороге тотальной алкогольной деградации), не достигает цели. Это не снимает необходимости показывать вред алкоголя и никотина, но делаться это должно корректно, и, главное, убедительно! В рамках стоящих перед обществом задач борьбы с алкоголизмом и курением мало доказательств типа «плохо». Необходимо создание моды на трезвость и неупотребление никотина, противопоставление осуждаемому «плохо» информации о том, что и почему «хорошо». Полезно в этой работе постоянно проводить мысль о том, что в динамике общественного развития нарастает тенденция неприятия вредных привычек, отказа от них – нарастает нетерпимость человека к самоотравлению и к нанесению этим вреда обществу. Такое внедрение моды «не пить и не курить» невозможно без практических мер, требующих инициативы и организации. Так, оживление культуры чайханы в Баку привело к резкому снижению алкоголизации молодежи. Система мер профилактики раннего алкоголизма сформулирована Б. С. Братусем и П. И. Сидоровым (1984): 1) микрорайонно‑групповой характер антиалкогольной профилактики и лечебной работы; 2) оздоровление микросоциальной среды и лечение алкоголизма у родителей; 3) коррекция и санирование «биологической почвы»; 4) комплексность и единство медико‑социальных мероприятий и нравственного воспитания наркологического подросткового контингента; 5) сочетание корригирующего и компенсирующего влияния в антиалкогольной работе с подростками. Авторы совершенно справедливо подчеркивают, что фронтальное корригирующее воздействие на подростков часто встречает их негативную реакцию, тогда как косвенное и непринужденное компенсирующее влияние способствует формированию антиалкогольных личностных смыслов и установок. Система антиалкогольной и антиникотиновой работы должна брать свое начало, как минимум, в младших классах школы [Копыт Н. Я., Сидоров П. И., 1986]. Множество предметов школьного курса дает возможность попутно, косвенно, но поэтому и убедительно показать их вред. Сегодня же школа практически ограничивается малоэффективными декларациями «пить и курить плохо» и изгнаниями курящих из школьных туалетов. Кроме того, вопреки сложившимся стереотипам адресования работы мальчикам, необходим значительный акцент на работе с девочками не только потому, что они включаются в алкоголизацию и курение темпами, вызывающими тревогу, но и потому, что отсутствие у них антиалкогольной и антиникотиновой установок (или слабость их) может быть серьезным побуждающим и поддерживающим фактором для алкоголизации и курения мужчин (в этой связи показательно рассмотрение проблемы «жена алкоголика» в числе не только причиняемых алкоголизмом страданий, но и этиологических факторов алкоголизма).

Проводящаяся школьная реформа и усиление профессионально‑технической подготовки подрастающего поколения ставят вопрос о включении в программы учебных заведений сети профтехобразования курса «Этика и психология семейной жизни». В период подготовки книги эта программа в экспериментальном порядке внедрялась отдельными энтузиастами, подчеркивавшими отсутствие необходимых средств и времени на ее проведение [Клековкин А., 1985]. Сложный психологический мир подростка, оказавшегося в новой для него трудовой среде, в качественно новых отношениях со старшими и взрослыми, блестяще отражен в повести Г. Галаховой «Первый раз прощается». Рядом специальных обследований показано, что подростки в среде старших вовлекаются в разного рода, в том числе – весьма вольные, беседы на сексуальные темы. Около половины подростков проявляет к таким беседам направленный интерес. Кроме того, в условиях производственного контакта подростка со взрослыми создаются сильные предпосылки для преждевременного стирания границ между ними и в сексуальном поведении. Все это ставит задачу разработки курсов полового воспитания и просвещения для учащихся ПТУ и работающих с ними преподавателей и наставников. Необходимость этого отмечалась нами и ранее [Исаев Д. Н., Каган В. Е., 1979].

Половое воспитание подростков до сих пор отмечено изрядной «педагогической робостью», благодаря которой ему недостает реалистического подхода к делу. Однако требовать только от воспитателей ликвидации этой существенной помехи было бы неверно. Сегодня они сами остро нуждаются в квалифицированной подготовке к этой работе. Такая подготовка не может быть сведена к нескольким лекциям на тему сексуального развития и поведения подростков. Она требует снятия эмоциональных барьеров у самих воспитателей, ясного представления у них о том, что половое развитие подростков ни остановить, ни затормозить невозможно и речь, следовательно, идет только о том – кто будет реальным и эффективным воспитателем: случай или те, кто призван воспитывать. Перед врачом возникает, таким образом, задача работы с воспитателями (педагогами и родителями) и представителями детских и молодежных организаций. Наряду с ней существует и другая, не менее важная задача: в условиях, когда педагоги и воспитатели по разным обстоятельствам не могут разъяснить подросткам медицинские (хотя такое определение часто лишь проявление все той же робости) аспекты пола, взять это разъяснение на себя. Наш опыт показывает, что при надлежащей постановке дела подростковая аудитория – одна из самых серьезных, нуждающихся в информации и благодарных аудиторий. Можно, разумеется, делать вид, что 14–16‑летние подростки никогда не слышали слова «презерватив». Но полезнее отдавать себе отчет в том, что это не так, и что это, тем не менее, не толкнуло их на путь промискуитета; такой реалистический подход, в свою очередь, поможет понять, как недостаточны и искажены знания подростков о регуляции рождаемости, и снабдить их к моменту начала самостоятельной жизни надлежащей (и необходимой!) информацией.

В силу отмеченных в начале этого раздела обстоятельств такая работа представляет собой не самую легкую задачу. Вместе с тем, не следует преувеличивать ее трудности. В контексте нравственного воспитания, воспитания всесторонне развитой и подготовленной к жизни личности работа по половому воспитанию и просвещению не только необходима, но и лишается того оттенка непозволительности, который диктуется пережитками репрессивной общечеловеческой и половой морали и двойного стандарта, устаревшими установками, не соответствующими перспективам общественного и культурного развития, задачам семейного строительства.

Глава 7