Новые технологии и проекты ростовщиков на финансовых рынках в конце XX века

В предыдущей части мы начали разговор о рынках ценных бумаг и фондовых биржах и отметили, что «бум» создания бирж и роста оборотов на фондовых рынках начался в XIX веке.

После Второй мировой войны и особенно после отмены золотого стандарта в 70‑е годы прошлого века начался очередной «бум» на рынках ценных бумаг и на финансовых рынках в целом. Особенно динамично эти рынки стали развиваться после ликвидации «золотого тормоза», т.е. принятия решений в Вашингтоне и на международном уровне (Ямайская валютно‑финансовая конференция) о полной демонетизации золота.

Если в 1970 г. объем фондового рынка США составлял лишь 136 млрд долл. (13,1% ВВП США), то в 2007 г. его капитализация равнялась уже 18,5 трлн долл. (135% ВВП). Правда, после этого начался кризис, и фондовый рынок США сократился почти вдвое. Долгое время Западная Европа отставала от США по масштабам фондового рынка, там имелось много достаточно изолированных национальных рынков. Однако в связи с созданием Европейского Союза процесс развития фондовых рынков в Европе резко активизировался. В 2007 г. совокупная капитализация фондовых рынков Европы впервые превысила капитализацию фондового рынка США. Капитализация фондового рынка Euronext (общий рынок Франции, Нидерландов, Бельгии и Португалии) равнялась 4,1 трлн долл.; рынка Великобритании ‑ 3,9; рынка Германии ‑ 1,9; рынка Испании ‑ 1,5; рынка OMX (страны Скандинавии) ‑ 1,3; рынка Швейцарии ‑ 1,2 и т.д.^[1084]. На фоне падающих и стагнирующих фондовых рынков Запада очень динамичным выглядит рынок Китая, капитализация которого уже превысила 3 трлн долл.

Важно также отметить, что сегодня у «хозяев» фондовых рынков несравненно возросли возможности для того, чтобы осуществлять «раскачку» рынков в нужном для них направлении. Усилилась амплитуда колебаний: взлеты курсов акций могут быть такими, что капитализация рынка оказывается в десятки и сотни раз больше реальной (балансовой) стоимости активов компаний‑эмитентов. Это называется «перегревом» рынка. Затем могут происходить столь же резкие падения курсов. «Профессиональные экономисты» называют это «волатильностью» рынков. Конечно, Ротшильдам в XIX веке такие трюки были не под силу. Кстати, абсолютные величины колебаний рынка (в стоимостном выражении) поражают воображение.

Джоэл Курцман в своей книге «Смерть денег», которая посвящена проблеме отрыва процесса создания денег от процесса создания реальных ценностей, описывает то, что произошло 19 октября 1987 г., когда средний промышленный индекс Доу Джонса на Нью‑Йоркской бирже упал за один день на 22,6%:

«Если измерять с высоты полного рынка в августе 1987 года, то вкладчики потеряли на Нью‑Йоркской фондовой бирже несколько больше одного триллиона долларов за два с небольшим месяца. Эта потеря равна одной восьмой ценности всего, что создано человеческим трудом в Соединенных Штатах, включая все дома, заводы, офисы, дороги и улучшенную недвижимость. Это потери такого гигантского масштаба, что просто уму непостижимо. Одного триллиона долларов хватило бы, чтобы кормить весь мир в течение двух лет, поднять страны “третьего мира” из крайней нищеты до уровня среднего класса. На эти же деньги можно было бы купить одну тысячу ядерных авианосцев»^[1085].

Сегодня ростовщики контролируют не только фондовую биржу, но также другие биржи ‑ валютную, товарные, фьючерсов и опционов. По сути, все эти биржи представляют единую сеть, систему «сообщающихся сосудов», деньги перетекают с одного рынка на другой. Всей этой сетью и финансовыми потоками внутри отдельных рынков и между рынками управляют ростовщики ‑ прямо или через своих посредников.

Взять, к примеру, Лондонскую международную нефтяную биржу (The International Petroleum Exchange of London ‑ IPE), которая является ведущей европейской биржей на энергетическом рынке фьючерсов и опционов. Ее ведущими акционерами выступают«British Petroleum», «Royal Dutch Shell», «Total», «Goldman Sachs», «Morgan Stanley» и«Deutsche Bank». Фактически все главные акционеры биржи ‑ ростовщики (нефтяные компании «British Petroleum», «Royal Dutch Shell», согласно многим источникам, находятся под контролем Ротшильдов).

Фактически биржа (фондовая и любая другая) сегодня – абсолютно нерыночный институт. Это специальная управляющая компания, находящаяся под жестким контролем нескольких ростовщиков, которая управляет соответствующим рынком. Остальные участники рынка – управляемые, которые могут действовать лишь в режиме реагирования, приспосабливаясь к изменениям на рынке .

Приведем в связи с этим точку зрения Ю. Баранчика: «Их (принадлежащая нескольким акционерам. ‑ В. К.) биржа ‑ это инструмент, позволяющий не только “законно” наращивать свою долю рынка. Если кто‑то возразит и скажет, что биржи такой (абсолютно нерыночной) роли не играют, напомним, что биржи являются одним из тех учреждений западной бизнес‑инфраструктуры, куда с недавних пор (после того, как был накоплен соответствующий финансовый ресурс) стал запрещен вход инвесторам из Азии и России. И возникает вопрос: почему со свободного рынка выводятся те структуры, которые являются его основой? Или здесь что‑то нечисто и эти структуры являются вовсе не рыночными? Ведь одним из аргументов противников допуска новых инвесторов к биржам и другим финансовым инструментам Запада является тот, что новые инвесторы будут совсем иначе, чем прежние владельцы: а) распределять прибыль и б) устанавливать правила игры»^[1086].

По сравнению с XIX веком на фондовом и других финансовых рынках произошли значительные качественные изменения :

‑ появилось большое количество новых видов ценных бумаг и финансовых инструментов (в том числе финансовых производных инструментов, о которых разговор пойдет в 4‑й главе этой части труда);

‑ стали создаваться новые виды финансовых институтов (новые по функциям, статусу, видам операций и т.п.); о некоторых из них мы скажем ниже;

‑ биржи оснастились компьютерами, специальным программным обеспечением и телекоммуникационным оборудованием, что повысило скорость операций, увеличило обороты операций участников, расширило географическое пространство операций и т.п.

Различные «усовершенствования» финансовых рынков (институциональные, технологические, организационно‑правовые и др.) в конечном счете были направлены на решение двух взаимосвязанных задач:

а) резкое увеличение стоимостных объемов операций, чтобы создать дополнительный спрос на деньги и обеспечить работой «печатный станок» ростовщиков;

б) усиление неустойчивости («волатильности») этих рынков, чтобы обеспечить работой финансовых спекулянтов.

Коротко о технологических усовершенствованиях на рынках. Эра бирж с традиционными торговыми залами начала клониться к закату уже в начале 1980‑х гг., когда стала набирать популярность электронная система NASDAQ. Торговыми операциями на биржах стали заниматься так называемые компьютерные вундеркинды. Однако в 1987 году на трейдеров‑ программистов возложили вину за «черный понедельник», и их деятельность была временно ограничена. Сегодня на биржах Запада (особенно в США) господствуют так называемые «высокочастотные» трейдеры , которые с помощью мощных компьютеров и дорогого программного обеспечения осуществляют в течение нескольких секунд или даже долей секунд тысячи сделок. За счет астрономических оборотов такие трейдеры зарабатывают гигантские деньги даже при самой мизерной марже^[1087].

Благодаря «высокочастотной» торговле даже в условиях кризиса на многих биржах обороты не только не сокращаются, но даже растут. Например, на Нью‑ Йоркской фондовой бирже (NYSE) объем сделок в июне 2009 года был на 43% выше, чем в июне предыдущего года. В общем объеме операций этой биржи на «высокочастотные» сделки пришлось от 50 до 70% всех сделок. На некоторых биржах США на такие сделки уже приходится 100%. Образно выражаясь, биржевая торговля стала полностью опираться на «безлюдные технологии»^[1088].

Организационно‑правовые и институциональные изменения. Начиная с 1980‑х гг. происходила консолидация фондовых бирж (в результате поглощений и слияний), проводилась поэтапная либерализация фондового и кредитного рынков, ослаблялись нормы регулирования финансового (в том числе банковского) сектора, создавались новые финансовые институты, «выпадающие» из поля зрения регулирующих и контрольных органов государства и т.п.

После образования Европейского Союза происходило достаточно много сделок по консолидации фондовых бирж отдельных стран Западной Европы. Так, в июне 2007 г. британская London Stock Exchange (LSE) договорилась о приобретении за 2,1 млрд долл. биржи Borsa Italiana в Милане. В мае 2006 г. произошло также крупное трансатлантическое слияние ‑ нью‑йоркской NYSE и европейской Euronext, которое было завершено в апреле 2007 г. Капитализация ценных бумаг, обращающихся на консолидированной трансатлантической бирже, была оценена в 11 млрд долл.^[1089].

В целом в последние два‑три десятилетия традиционные банковские операции, действующие прежде всего на рынках депозитов и кредитов, несколько потеряли свою привлекательность («конкурентоспособность») по сравнению с операциями тех институтов, которые действовали на фондовых рынках и рынках финансовых производных инструментов. Особенно это стало заметно в США. Спекулируя на высокорисковых финансовых рынках (рынках ценных бумаг и финансовых инструментов), за короткий период времени можно было заработать намного больше, чем с помощью традиционных депозитно‑кредитных операций. Это предопределило бурный рост так называемых институциональных инвесторов ‑ различных институтов, специально ориентированных для работы на высокорисковых финансовых рынках. Среди институциональных инвесторов ‑ инвестиционные банки, страховые компании, пенсионные фонды, взаимные фонды, фонды прямого инвестирования, различные траст‑фонды, «фонды фондов» и т.п.

В новых условиях начали перестраиваться и традиционные банки. В Европе они стали совмещать функции обычных депозитно‑кредитных организаций и инвестиционных банков, превращаться в так называемые «универсальные банки». А в США в конце прошлого десятилетия был отменен закон Гласса‑Стигалла, который был принят еще в 1930‑е годы и запрещал банкам совмещать кредитную и инвестиционную деятельность.

Напомним, что тогда был узаконен такой финансовый институт, как инвестиционный банк, который выводился из сферы ответственности ФРС. Инвестиционным банкам, с одной стороны, запрещалось заниматься депозитными операциями. С другой стороны, для них отменялись всякие ограничения по операциям на фондовом рынке. В текущем десятилетии обычные банки (т.е. банки, входящие в сферу ответственности ФРС) занялись тем же, чем они занимались накануне кризиса 1929‑1933 гг. Стоит ли после этого удивляться, что в 2007‑2008 гг. мы наблюдали серию банкротств и последовавших за ними «санаций» крупнейших банков с Уолл‑стрит?..

Среди мер, которые способствовали накоплению масштабных рисков в банковской сфере США, следует назвать повышение размера гарантированных государством банковских депозитов до 100 тысяч долларов. Аналогичные меры принимались также в ряде других стран, причем в некоторых из них (например, Мексике) лимит гарантий стал выше, чем в США. Однако данная мера государства не только не повысила устойчивость банковской системы страны, но, наоборот, подтолкнула банкиров к наращиванию рискованных кредитных операций (в США это кончилось банкротством более тысячи ссудно‑сберегательных обществ).

В 1980‑е гг. был изобретен механизм «бросовых», или «мусорных», облигаций (junkbonds), породивший бум сделок по слиянию и поглощению компаний. Инвестиционные банки активно размещали на финансовых рынках эмиссии облигаций, а средства от мобилизации займов направлялись на «недружественные» поглощения. После этого в Америке началась так называемая «тирания квартальных отчетов» ‑ борьба компаний за «хорошие финансовые результаты» с целью не допустить падения курса акций и не превратиться в жертву «акул» инвестиционного бизнеса. Американская «экономика» стала напоминать джунгли, в которых одни компании охотились за другими, причем в качестве хищников обычно выступали те компании, которые делали ставку не на производство, на финансовый бизнес.

Изобретателем «бросовых» облигаций был «финансовый король» 80‑х гг. Майкл Милкен, который сумел через свой банк «Drexel Burnham Lambert Inc.» разместить на сотни миллиардов долларов облигации тех агрессивных компаний‑эмитентов, которые и не собирались в принципе погашать свои облигационные займы (а лишь рефинансировать их путем размещения новых займов). За одну из подобных сделок Милкен получил 10 лет тюрьмы (правда, отсидел всего два, после чего бросил прежние занятия и увлекся образовательным бизнесом).

В последние два десятилетия прошлого столетия активно стала применяться технология секьюритизации активов коммерческих банков. Что это такое? Это операция, посредством которой коммерческий банк «конвертирует» свои требования по выданным кредитам в деньги, мобилизуемые на фондовом рынке. Бумаги банка в виде облигаций размещаются на фондовом рынке под обеспечение кредитов (т.е. обязательства банка перед держателями бумаг должны погашаться за счет поступлений банку по кредитным договорам). Фактически коммерческий банк выступает посредником между получателями кредитов и тысячами (или даже миллионами) инвесторов на фондовом рынке. Здесь также появляется широкое поле для разных злоупотреблений: инвесторам‑профанам под видом «секьюритизированных кредитов» можно «всучить» все что угодно, особенно если размещением бумаг занимается какой‑нибудь всемирно известный банк.

Именно секьюритизация ипотечных кредитов в Америке банками с Уолл‑стрит внесла свой весомый вклад в создание последнего финансового и экономического кризиса. Даже самые осторожные и лояльные финансовой олигархии аналитики признали: посредством «секьюритизации» миллионам инвесторов «впаривались» «безнадежные» ипотечные кредиты (так называемые кредиты «суб‑прайм») и раздувался «пузырь» на рынке недвижимости.

Происходила секьюритизация и в Западной Европе. Там в этой связи большое распространение получил новый тип финансовых учреждений. Они получили название AIF («autres institutions financiers») – «другие финансовые институты», которые не являются ни банками, ни страховыми компаниями, ни пенсионными фондами. В цепочке финансовых посредников появилось еще одно «паразитическое звено». AIF стали заниматься такой «творческой» деятельностью, как приобретение, группировка (сортировка) и реструктуризация секьюритизированных банками займов в виде обращаемых ценных бумаг. Иначе говоря, происходила «переупаковка» финансовых активов (требований) и их перепродажа. Как говорится, в «одном флаконе» оказывались средние, плохие и очень плохие активы. Но рядовой инвестор не имел ни возможности, ни желания изучать «гремучую смесь», содержащуюся в этом «флаконе». Он ведь не собирался долго хранить у себя эту «гремучую смесь», стремясь перепродать ее еще кому‑нибудь.

В это же время пышным цветом «расцвели» такие новые финансовые институты, как хеджевые фонды (ХФ). Эти фонды, которые стали специализироваться на высокорисковых инвестициях (естественно, не в производство, а в финансовые инструменты), вообще оказались за пределами государственной регламентации. Накануне мирового финансового кризиса на ХФ приходилось 25% оборота мирового рынка кредитных деривативов (деривативы ‑ новый вид финансовых инструментов, широко используемых спекулянтами, о них речь будет ниже) и 40% оборота мировых бирж^[1090].

Первым хеджевым фондом в современном понимании стал фонд «Tiger», организованный в мае 1980 года американцем Джулианом Робертсоном. Изначально его фонд задумывался как страховочный (англ. hedge ‑ страховать, защищать). Т.е. он предназначался для того, чтобы защищать пайщиков от падения рынков, и не предполагал высокой доходности. Сам Робертсон так описывал стратегию своего фонда: отобрать 100 самых лучших компаний и купить их акции; затем определить 100 самых плохих, и если они есть в портфеле фонда, то продать их. Так было в декларациях. На деле получилось все наоборот. Уверенность в страховке заменила саму страховку. Вместо низкорисковых хедж‑операций фонд «Tiger» стал специализироваться на высокорисковых. Для проведения операций фонд использовал разнообразные производные инструменты. На протяжении всех 1980‑х годов фонд «Tiger» показывал высокую доходность, однако оставался известным лишь узкому кругу инвесторов. Только на стыке 80‑90‑х гг. фонд получил известность, и инвесторы стали его буквально осаждать. Капитал фонда рос как на дрожжах: он пополнялся за счет комиссионных за обслуживание клиентов (1% от суммы чистых активов), а также за счет вознаграждения в размере 20% прибыли, которую приносили инвестиции. К концу 1990 года капитал фонда вырос до 1 млрд долл. Опираясь на собственный капитал, фонд также прибегал к использованию кредитного плеча (привлечение заемных средств, превышающих многократно собственный капитал). К середине 1990‑х гг. фонд, который обеспечивал инвесторам прибыли, существенно более высокие, чем средние, стал терпеть неудачи. Робертсон сделал ставку на падение американского фондового рынка. Падение это действительно произошло (в 2000‑2001), но позднее предсказывавшегося Робертсоном момента. Дополнительный удар был нанесен кризисом в России в 1998 году (убытки фонда «Tiger» составили 600 млн долл.). В 1999 году фонд был распущен, а оставшийся капитал возвращен вкладчикам.

Вместе с тем в 1990‑е годы создавалось большое количество других ХФ. Этот процесс продолжался и в следующем десятилетии. За 1990‑2007 гг. активы ХФ выросли в 50 раз и достигли 2 трлн долл., а число фондов ‑ 7 тысяч^[1091].

На смену фонду Робертсона пришла такая «звезда» хеджевого бизнеса, как фонд «Quantum» известного финансового спекулянта Джорджа Сороса. Постепенно «звезда» Сороса также стала закатываться (например, в результате кризиса в России в 1998 году его фонд понес убытки в размере 2 млрд долл.). В начале нового века на лидирующие позиции вышел ХФ под названием «SAC Capital Advisors», принадлежащий американцу Стивену Коэну. В середине текущего десятилетия на долю «SAC» приходилось около 2% сделок на фондовом рынке^[1092].

Впрочем, как показывает опыт деятельности ХФ, многие первоначально успешные фонды затем начинают испытывать трудности, некоторые из них (подобно фонду «Tiger») прекращают свое существование. Широкий резонанс, в частности, получило банкротство в 1998 г. крупных ХФ «Long‑Term Capital Management», «McGuinness Global» и еще 2‑3 с капиталами, превышающими 1 млрд долл. С началом современного кризиса «звезда» всего хеджевого бизнеса стала закатываться. В 2008 году отток средств из ХФ впервые за 18 лет превысил приток инвестиций. В этом же году впервые с 1990 года произошло сокращение активов ХФ (с 2 трлн до 1,5 трлн долл.), и вскоре началось массовое закрытие фондов.