Бригада Лелюшенко на реке Бурной

6 декабря 1939 года советские части форсировали реку Тайпале и ценой высоких потерь закрепились на противоположном берегу. На плацдарм сразу началась переброска артиллерии и танков.

Уже к 8 декабря 1939 года на плацдарм был переброшен и принял участие в боях 204‑й отдельный танковый батальон. Огнеметные танки атаковали финские огневые точки совместно с машинами 391‑го и 442‑го отдельных танковых батальонов. В атаке 9 декабря 1‑я рота в составе девяти экипажей действовала в составе 212‑го стрелкового полка и потеряла три танка; два из них остались на поле боя. 2‑я рота батальона в составе двенадцати машин атаковала финские позиции в Коуккуниеми‑северное в составе 674‑го стрелкового полка и потеряла пять машин. Два танка получили попадание в резервуар с огнесмесью и сгорели.

Сгоревший ХТ‑26 на поле боя (АСКМ).

10 декабря огнеметчики понесли самые тяжелые потери: во 2‑й роте сгорело два танка вместе с экипажами (в том числе командир роты, командир взвода, два механика‑водителя и два химика), два танка были подбиты, но вернулись с поля боя. 3‑я рота потеряла четыре танка, из них один сгорел, еще два остались на поле боя.

К 13 декабря 1939 года части 150‑й и 49‑й стрелковых дивизий прочно овладели плацдармом на мысу Коуккуниеми и начали подготовку к прорыву основной финской линии обороны. В тот же день Мерецков отдал приказ на наступление Правой группе. Общее наступление было назначено на 15 декабря.

Дивизии, наступавшие с плацдарма, были достаточно полнокровными: в 49‑й дивизии насчитывалось 13 882 человека личного состава, а в 150‑й стрелковой дивизии – 14 764 человека. Действия стрелковых частей были готовы поддержать танки 39‑й легкотанковой бригады полковника Лелюшенко и 204‑й отдельный танковый батальон с огнеметными танками.

Советский Т‑26 с лозунгом на броне.

Советское командование осознавало, что начинается штурм основной финской оборонительной линии, и приказало организовать наступление силами штурмовых групп, состоящих из танков, саперов и стрелковых частей.

В наступление шли все силы, сосредоточенные на плацдарме, – шесть стрелковых полков. Их поддерживали 59 машин 39‑й легкотанковой бригады и оставшиеся в строю огнеметные танки 204‑го химического батальона, поротно приданные стрелковым полкам.

В бой пошли следующие роты бригады:

• Рота 85‑го отдельного танкового батальона в составе 9 танков под командованием лейтенанта Джиоева (придана 212 сп 49 сд)

• Рота 85‑го отдельного танкового батальона в составе 9 танков под командованием лейтенанта Прошина (придана 19 сп 49 сд)

• Рота 232‑го отдельного разведбата в составе 10 танков под командованием старшего лейтенанта Волкова (придана 222 сп 49 сд), 7 огнеметных танков

• Рота 232‑го отдельного разведбата в составе 16 танков под командованием воентехника 2‑го ранга Руфова (придана 674 сп 150 сд), 6 огнеметных танков

• Взвод танков 232‑го отдельного разведбата в составе 5 танков под командованием комроты лейтенанта Гудзенко (придан 756 сп 150 сд)

Стрелковые части и танки выдвинулись на исходные позиции в 11.00–11.20. Артподготовка длилась около трех часов, и после нее вся масса войск двинулась в наступление. Финны действовали точно по уставу и обрушили на наступающие стрелковые цепи огонь пулеметов, минометов и артиллерии. Красноармейцы были прижаты к земле и оторвались от танков. Танкистам приходилось не раз возвращаться к пехоте и метр за метром вести ее за собой. Таким образом, как констатировали танкисты, штурмовые группы развалились в самом начале атаки.

Финские противотанкисты в полной мере использовали задержки советских танков на поле боя. Огонь финские противотанковые пушки вели с фланга, стреляя с короткой дистанции и после этого сразу меняя позицию.

Зачастую советские танковые экипажи даже не успевали заметить, откуда по ним был открыт огонь.

Танкисты 39‑й легкотанковой бригады:

15 и 16 декабря противник ружейно‑пулеметным и артиллерийским огнем несколько раз приземлял нашу пехоту, отделяя ее от танков. Танки оторвались от пехоты, прошли через ров и при возвращении к своей пехоте были расстреляны огнем противотанковых пушек с коротких дистанций (100–150 метров).

Встреченные стеной огня, советские стрелковые части сумели продвинуться буквально на несколько сотен метров – до финского противотанкового рва, который проходил в северной части полуострова Коуккуниеми. Большая часть пехоты осталась во рву, там же застряла часть танков.

Те танкисты, которые сумели пройти ров, вырвались вперед и в одиночку вступили в бой с финскими пулеметчиками и противотанкистами, сметая проволочные заграждения. Среди них были танки роты старшего лейтенанта Прошина и лейтенантов Джиоева, Волкова и Мельникова.

К 17.00 наступление остановилось. На сборный пункт 39‑й легкотанковой бригады вернулось к этому времени только четыре Т‑26. Всю ночь шла напряженная и опасная работа по эвакуации подбитых машин, и к 06.00 16.12.1939 на сборный пункт прибыл и был эвакуирован 31 танк.

В тот черный день 15 декабря 1939 года бригада понесла самые тяжелые потери в личном составе за всю войну – 25 убитых, 27 раненых, 6 человек пропавших без вести. Потери в танках были тоже крайне высокими: в бой вышло 59 танков, вернулось боеспособными 16, подбитых артогнем 15, а всего осталось на поле боя 28 танков. Среди погибших были воентехник 2‑го ранга Руфов, политрук роты Плотников, командир взвода лейтенант Булкин, младший лейтенант Домогацкий. Среди раненых был и командир роты лейтенант Джиоев.

Механик‑водитель 39‑й легкотанковой бригады Д. Затулавитер:

Сначала мы ехали колонной за машиной нашего командира взвода. На опушке леса он высунул из башни желтый флажок и помахал им направо и налево. Это была команда развернуться. Мы приняли боевой порядок углом вперед. Вырвались на открытое место и пошли в атаку. У нас была задача – поддержать пехоту, помочь ей выбить белофиннов, которые засели в укреплениях в лесу за рекой Тайпален‑йоки.

Едва мы вышли из леса, как сразу же застучали по броне пулеметные очереди.

Я был совсем еще молодой водитель и в бой шел в первый раз. Было непривычно вести машину с закрытым люком. Через узкую смотровую щель все, что проходило мимо, было видно какими‑то кусочками. Далеко впереди за оврагом темнел лес и перед ним какие‑то сараи. Это и была первая цель нашей атаки. Говорили, что там прячутся финские пулеметчики.

Так дошли мы до проволочного заграждения и легко поломали его. Машина даже не тряхнулась. Прошли поляну, заваленную камнями… Наконец, подошли к овражку. Здесь машины развернулись, кто вправо, кто влево, чтобы найти проход. Командир приказывает взять влево. Конечно, он не говорит: в танке трудно докричаться, чтобы тебя услышали, а просто носком толкает в левое плечо. Это и значит – поворачивай.

Когда мы пошли вдоль оврага, я увидел впереди покосившийся сгоревший танк, подбитый белофиннами еще накануне. Я нет‑нет да и поглядывал на него. А лучше было не глядеть. Был он весь искореженный, черный. Катки сгорели, гусеницы рассыпались, а пулеметный ствол торчал перекрученный, как простая железка.

Наконец, я нашел проход через овраг. И только сунулся в него, командир застучал носком по спине часто и быстро. Это значит – проезжай скорей, место опасное. Может быть, белофинны нарочно оставили этот проход, а где‑нибудь неподалеку поставили противотанковое орудие. Я вспомнил сгоревший танк, и понеслась моя машина, как шальная, подскакивая на кочках.

Проскочили, вышли в ложбину. Сараи были теперь совсем близко. Я подошел к ним с правой стороны и сбавил скорость для точного прицела. Командир дал один выстрел и снова подтолкнул меня вперед. Подъехали ко второму сараю, прошли дальше через лесок и попали на открытое место. Здесь бой был в самом разгаре. Откуда‑то справа появились наши танки. На опушке лежали красноармейцы в маскировочных халатах. Очень сильный огонь был на этой полянке, и пули стали стучать по броне, как дождь по стеклу. И увидел я, как один боец приподнялся, крикнул что‑то, оглянувшись на наш танк, и показал рукой вперед. А впереди, метров за четыреста, стояла еще какая‑то большая постройка. Я понял, что оттуда белофинны ведут огонь и что надо эту постройку уничтожить.

И хоть плохая была местность, попадались камни, бугры и воронки от снарядов, но дал я машине третью скорость и понесся вперед.

Метров сто оставалось до сарая, и уже примечал я, как бы удобнее к нему подойти, когда вдруг нестерпимый гул раздался в ушах, и танк загремел так, как будто его броню вспарывали по швам. Я успел только выключить мотор, нажать тормоз… И вдруг увидел, что у меня под ногами, рядом с педалью акселератора, маленький раскаленный предмет… Дрожь прохватила меня, когда я понял, что это бронебойный снаряд. «Вот, значит, и конец, – подумал я, – сейчас он разорвется, тут и смерть моя будет…»

Но снаряд не рвался. И я сидел, не двигаясь, и смотрел на него, пока не пришел в себя. Затем откинул его носком в сторону. Снаряд опять подкатился ко мне. Тогда я осмелел – прижал его ногой, и от сырого валенка пошел пар.

Обернулся назад, хотел посмотреть на командира, узнать, что с ним, и показать, какой со мной случай произошел. Повернулся к башенному:

– Где командир?

– Контужен. Нам башню снарядом пробило.

– Да снаряд вот он, в ногах у меня валяется.

И вдруг снова удар. Второй снаряд. Машина заглохла, и башенный закричал:

– Ранили…

Посмотрел назад – в танке огонь. Снаряд пробил резервуар, башенного обрызгало, и огонь по ватнику змейками ползет. Вытащили командира, вывалились сами из горящего танка…

Много раз я слушал рассказы о том, какие бывают на войне страшные случаи. Только недавно смотрел я на сожженный танк, и было мне не по себе. А когда случилась такая же беда со мной, как будто и страху не стало. Очень много сразу забот появилось. И огонь надо на ватнике загасить, и за командиром уследить – где он, жив ли, и товарищу плечо перевязать – его осколком немного ранило.

А когда сделал все это да увидел, что командира соседний танк забрал, новая забота появилась: жалко стало пулемет оставлять в танке. Да и плохо среди боя без оружия оставаться. Подполз я к переднему люку, попробовал сунуться в машину, но ничего не вышло. Успел только взять наган, который за сиденье зацепился, а сам едва не задохнулся. В машине горело все – краска, резина, одежда, масло, бензин… Залез я снова под танк, но чувствую, что долго там не усидеть. Жарко становится, и снег начинает таять. Башенный толкает меня:

– Давай побежим к своим…

– Обожди. Не торопись. Давай оглядимся.

Огляделся. До нашей пехоты метров триста‑четыреста. Место открытое, все под огнем. А неподалеку от танка бугор и густой кустарник. До него метров двадцать. Пополз я туда и башенному скомандовал – за мной.

Легли мы в кустах и смотрим, что дальше будет. Над нашим танком целая туча поднялась. И дом видим, до которого не доехали. Так мы лежим за бугром и посматриваем, а в кустарник все время пули залетают. Как будто кто‑то невидимкой пробегает мимо и ножиком прутья скашивает. И опять башенный толкает меня:

– Пошли к своим. Поймают здесь нас…

– Обожди, – говорю. – Куда ты торопишься. У нас еще наган есть. Даром не дадимся.

А к нам еще танкист подползает, из той машины, которая обстреливала дом.

– Ты кто такой? – спрашиваю.

– Водитель Назаренко.

– Ну, здравствуй. Я тоже водитель. А командир твой где?

– Убили. И танк загорелся.

– Ну, – говорю, – ложись с нами. А башенного не слушай. Сейчас пойдешь дальше – зря убьют. Он все торопится, а надо подождать до ночи.

А башенный все‑таки пополз дальше, и больше мы его не встречали. И остались мы вдвоем – водители с подбитых машин. Забрались с ним в кусты поглубже и вдруг увидели небольшой колодец. На дне его было еще немного воды, она даже не успела замерзнуть.

– Вот нам и квартира. Сырая немного, обидно валенки мочить, а все лучше, чем под пулями.

Так и засели мы с ним в эту яму. Нет‑нет да высунемся и поглядим на танки. Мой танк горит до конца, и патроны в дисках уже рвутся. А его только дымится, как трубка. И интересно мне поглядеть, что же с ним такое…

Долго сидели мы в колодце. Я даже прикорнул немного, дремота меня взяла.

И почудилось мне, будто я у себя в колхозе взял лошадь, чтобы ехать куда‑то, а обратно хватился – лошадь увели. И никак мне нельзя без нее возвращаться… Это все танк у меня в голове вертелся. Очнулся я – сосед меня в бок толкает:

– Ну, вот и темно стало. Стреляют меньше. Пошли.

– Обожди, – говорю. – Приехали мы сюда на машинах, а обратно, что же, пешком?

– Мне самому обидно пешком. А что же, по‑твоему, делать?

– Давай посмотрим. Моя машина пропащая. А твою надо поглядеть. Может, еще и живая.

– А вдруг подстрелят нас, когда шуметь начнем. Ночь‑то светлая, заметят…

– Чего же бояться. Начнут стрелять, снова в кусты спрячемся.

Мы, согнувшись, подбежали к машине и обошли ее кругом. Как будто все в порядке.

– Ну, – говорю, – залезай. Посмотри, отчего там дым идет. Он сунул голову в люк, и тут же обратно, а в руках обгоревшая куртка. Снова сунулся и вытащил ватники, которые еще дымились. Мы открыли все люки, выпустили дым, закидали снегом остатки огня. Оказалось, что снаряд пробил в машине маленький бензобак. Бензин вспыхнул, загорелись ватники, а дальше огонь не пошел… Ну, значит, машина в порядке, теперь надо заводить.

Он к стартеру – стартер отказал. Я взялся за рукоятку, стал крутить, а машина захолодела, масло остыло, и не расшевелишь. А тут еще стрелять начали. То и дело свистят пули, щелкают по танку. До того крутил – мочи больше нет. Залез я под машину отдохнуть, и даже слезу у меня прошибло от досады. Отдохнул, вылез и говорю:

– Давай сначала.

И стали крутить сначала. И вдруг пошел мотор. Заработал. Застучал. Сначала на двух свечах, потом на трех…

– Ну, – говорю, – залезай в башню. Будь за командира. А машину я сам поведу. До того она мне дорога стала – никому не отдам…

Включил сцепление. Загрохотала машина, качнулась и пошла. А когда отъехали мы немного, стали нам попадаться раненые – и танкисты, и пехотинцы. Мы их брали на заднюю броню, потому что она над мотором и там лежать тепло и удобно. А потом стали класть и на переднюю. Одного раненого взяли с собой, был он сильно контужен и идти не мог. И вел я машину между камнями и кочками осторожно, чтобы раненых не потревожить. А когда вышли на дорогу, перевел ее на третью скорость, а потом и на четвертую, и понеслась она во всю мочь, как живая.

– Ну, думаю, прощайте пока, белофинны. Только мы к вам еще вернемся и посчитаемся за этот день.

И возвращался я к ним еще много раз. Много раз наши танки ходили в атаку на белофинские доты. И научились мы распознавать повадки врагов, уходить от их пушек. Научились налетать на доты, корпусом закрывать амбразуры и выбивать врагов из укрытий.

А машину, которую увел я у белофиннов, отремонтировали и снова пустили в бой. И хотя ходил я на других танках, но не раз еще встречался с этой машиной и узнавал ее по маленькой заплатке, которую наши ремонтники поставили на ее броне так чисто и аккуратно, как будто привесили ей боевую медаль.

Захваченные и отремонтированные финнами танки Т‑26. Бело‑сине‑белая полоса на башне – опознавательный знак финской бронетехники в Зимнюю войну.

15 декабря 1939 года III Армейский корпус финнов доложил о 14 подбитых танках противника. Более того, по финским данным, экипажи 4 советских танков, оставшихся в глубине финских позиций, сдались в плен.

16 и 17 декабря 39‑я бригада снова поддерживала наступление стрелковых полков на плацдарме у реки Тайпале, но уже значительно меньшими силами.

16 декабря 1939 года в бой пошли:

• Взвод танков в составе 5 машин 85‑го отдельного танкового батальона (комроты лейтенант Прошин) – придан 19 сп 49 сд

• Взвод танков в составе 6 машин 85‑го отдельного танкового батальона (комвзвода лейтенант Ерошин) – придан 212 сп 49 сд

• Взвод танков в составе 4 машин 232‑го отдельного разведбата (комвзвода лейтенант Локтин) – придан 674 сп 150 сд.

Два танка из 85‑го отдельного танкового батальона участвовали в разведке местности района оставленных на поле боя танков.

Результаты боя 16 декабря были незначительными – пехота сумела продвинуться только на 100–150 метров. За 16 декабря 1939 года бригада потеряла 7 человек убитыми (в том числе погибли младший политрук Петров, младшие лейтенанты Васечкин и Бабченко), ранено 7 человек. Вышло в бой 17 танков, вернулось боеспособными семь. Три танка требовали ремонта, осталось на поле боя семь.

17 декабря 1939 года в бой пошла только сводная рота 85‑го и 232‑го отдельных танковых батальонов в составе 10 танков под командованием старшего лейтенанта Волкова. Потери: 2 убитых, ранен командир роты Волков. С поля боя не вернулось 5 боевых машин.

Танкисты бригады, не участвовавшие в боях, занялись эвакуацией подбитых танков с поля боя и их ремонтом. Неудача наступления 15–17 декабря 1939 года заставила советское командование взять паузу на неделю для более тщательной подготовки к прорыву финской обороны.

Следующее советское наступление на плацдарме Тайпале началось 24 декабря 1939 года, одновременно с ударом по финским частям на северном берегу озера Суванто. На тонком льду озера танки использовать было невозможно.

24 декабря в бой пошли рота лейтенанта Прошина (9 машин из 85‑го отдельного танкового батальона) и рота лейтенанта Мокрова (7 машин из 232‑го отдельного разведбата). Задачей танкистов было сделать проходы в проволочных заграждениях и поддержать огнем атаку пехоты.

Рота Прошина выполнила боевую задачу – в бою 24 декабря она сделала пять проходов в заборе из колючей проволоки, уничтожила противотанковую пушку и шесть пулеметов. В бою рота потеряла 2 человек убитыми, 3 пропавшими без вести. На сборный пункт после атаки вернулось 5 машин, из них одна была пробита снарядом.

Рота Мокрова попала под сосредоточенный огонь уже на подходе к заграждениям и была почти полностью выведена из строя. Рота потеряла 2 человек убитыми и 4 ранеными (в том числе ранен был и командир роты лейтенант Мокров). На сборный пункт вернулось только 2 машины, 3 остались на поле боя (два Т‑26 подбито, один сгорел), 2 машины, очевидно, пропали без вести.

После провала второго наступления на Тайпале танкисты бригады начали эвакуацию и ремонт подбитых танков. Более того, в бригаде были организованы курсы обучения танкистов для замены выбывших из строя товарищей. Добровольцами в танковые экипажи записывались пекари, парикмахеры, повара, сапожники и другие бойцы из тыловых подразделений.