X. ИСТОРИЧЕСКОЕ МЕСТО ИМПЕРИАЛИЗМА

<…> Мы видели, что по своей экономической сущности империализм есть монополистический капитализм. Уже этим определяется историческое место империализма, ибо монополия, вырастающая на почве свободной конкуренции и именно из свободной конкуренции, есть переход от капиталистического к более высокому общественно-экономическому укладу. Надо отметить в особенности четыре главных вида монополий или главных проявлений монополистического капитализма, характерных для рассматриваемой эпохи.

Во-первых, монополия выросла из концентрации производства на очень высокой ступени ее развития. Это – монополистские союзы капиталистов, картели, синдикаты, тресты. Мы видели, какую громадную роль они играют в современной хозяйственной жизни. К началу XXвека они получили полное преобладание в передовых странах и если первые шаги по пути картеллирования были раньше пройдены странами с высоким охранительным тарифом (Германия, Америка), то Англия с ее системой свободной торговли показала лишь немногим позже тот же основной факт: рождение монополий из концентрации производства.

Во-вторых, монополии привели к усиленному захвату важнейших источников сырья, особенно для основной, и наиболее картеллированной, промышленности капиталистического общества: каменноугольной и железоделательной. Монополистическое обладание важнейшими источниками сырых материалов страшно увеличило власть крупного капитала и обострило противоречие между картеллированной и некартеллированной промышленностью.

В-третьих, монополия выросла из банков. Они превратились из скромных посреднических предприятий в монополистов финансового капитала. Каких-нибудь три – пять крупнейших банков любой из самых передовых капиталистических наций осуществили «личную унию» промышленного и банкового капитала, сосредоточили в своих руках распоряжение миллиардами и миллиардами, составляющими большую часть капиталов и денежных доходов целой страны. Финансовая олигархия, налагающая густую сеть отношений зависимости на все без исключения экономические и политические учреждения современного буржуазного общества, – вот рельефнейшее проявление этой монополии.

В-четвертых, монополия выросла из колониальной политики. К мно-гочисленным «старым» мотивам колониальной политики финансовый капитал прибавил борьбу за источники сырья, за вывоз капитала, за «сферы влияния» – т. е. сферы выгодных сделок, концессий, моно-полистических прибылей и пр. – наконец за хозяйственную территорию вообще. Когда европейские державы занимали, например, своими колониями одну десятую долю Африки, как это было еще в 1876 году, тогда колониальная политика могла развиваться немонополистически по типу, так сказать, «свободно-захватного» занятия земель. Но когда ⁹/₁₀ Африки оказались захваченными (к 1900 году), когда весь мир оказался поделенным, - наступила неизбежно эра монопольного обладания колониями, а следовательно, и особенно обостренной борьбы за раздел и за передел мира. <…>

«Стройная организация»
и диктатура

Резолюция последнего (москов-ского) съезда Советов выдвигает, как первейшую задачу момента, создание «стройной организации» и повышение дисциплины. Такого рода резолюции теперь все охотнее «голосуют» и «подписывают», но о том, что проведение их в жизнь требует принуждения – и принуждения именно в форме диктатуры, – в это обычно не вдумываются. А между тем было бы величайшей глупостью и самым вздорным утопизмом полагать, что без принуждения и без диктатуры возможен переход от капитализма к социализму. Теория Маркса против этого мелкобуржуазно-демократического и анархического вздора выступала очень давно и с полнейшей определенностью. И Россия 1917 – 1918 годов подтверждает теорию Маркса в этом отношении с такой наглядностью, осязаемостью и внушительностью, что только люди, безнадежно тупые или упорно решившие отвернуться от правды, могут еще заблуждаться в этом отношении. Либо диктатура Корнилова (если взять его за русский тип буржуазного Кавеньяка), либо диктатура пролетариата – об ином выходе для страны, проделывающей необычайно быстрое развитие с необычайно крутыми поворотами, при отчаянной разрухе, созданной мучительнейшей из войн, не может быть и речи. Все средние решения – либо обман народа буржуазией, которая не может сказать правды, не может сказать, сто ей нужен Корнилов, либо тупость мелкобуржуазных демократов, Черновых, Церетели и Мартовых, с их болтовней о единстве демократии, диктатуре демократии, общедемократическом фронте и т. п. чепухе. Кого даже ход русской революции 1917 – 1918 годов не научил тому, что невозможны средние решения, на того надо махнуть рукой.

С другой стороны, нетрудно убедиться, что при всяком переходе от капитализма к социализму диктатура необходима по двум главным причинам или в двух главных направлениях. Во-первых, нельзя победить и искоренить капитализма без беспощадного подавления сопротивления эксплуататоров, которые сразу не могут быть лишены их богатства, их преимуществ организованности и знаний…<...>

МИРОВОЕ ХОЗЯЙСТВО И ИМПЕРИАЛИЗМ

Г.

«В своей мистифицированной форме диалектика была модна в Германии, потому что она преображала и просветляла существующее. В своей рациональной форме она для буржуазии и ее глашатаев-доктринеров есть соблазн и безумие, потому что она объемлет не только положительное понимание существующего, но также понимание его отрицания, его необходимой гибели, потому что она всякую осуществленную форму созерцает и 0 ее движении, а стало быть, как нечто преходящее, потому что ей, диалектике, ничто не может импонировать, потому что она, по существу своему, проникнута критическим и революционным духом»

К. Маркс. Капитал, т. I, предисловие ко II изд.

Та грандиозная мировая катастрофа, которая поверхностному наблюдателю может показаться нарушением всех законов общественного развития и скорее страницей из Апокалипсиса, чем реальностью капиталистического мира, в действительности является наиболее резким выражением противоречий современного общества. И революционный марксизм, который имел и имеет смелость смотреть в глаза надвигающейся грозе, неустанно предсказывал неизбежность этой катастрофы. Этим еще раз была доказана величайшая познавательная ценность Марксова учения. Неоднократно осмеянный, многократно похороненный теоретический марксизм получил теперь еще одно опытное подтверждение. Все это является наилучшей гарантией того, что в будущем именно марксизму придется сыграть колоссальную роль при выработке новой тактической линии пролетариата. Мы нисколько не сомневаемся, что только революционный марксизм будет в состоянии выработать эту линию и что только революционная социал-демократия способна будет ее практически реализовать. Но одно нужно принять во внимание. Как и всякая исторически крупная идеология, марксизм вообще разбился на ряд оттенков, по существу очень отличных друг от друга. Условия уже изжитого теперь «мирного» периода, своеобразная группировка общественных классов и подклассов были социальной основой для целого ряда грубых и тонких, ясных и замаскированных фальсификацийучения Маркса. В этом нет ничего удивительного, и мы еще задолго до войны имели крайне любопытные образчики прилизанного, выхолощенного «марксизма»: достаточно вспомнить блаженной памяти Струве, Булгакова, Бердяева и К⁰. Но то, что было в маленьком масштабе в России, то разыгрывается теперь в мировом масштабе. Различные формулировки «марксизма», которые не выявляли своих особенностей и спокойно уживались в рамках единой партии, вдруг показали urbi et orbi (всему миру) свое настоящее «национальное» лицо. Такому, «реформированному марксизму»революционныемарксисты обязаны объявить священную войну, ибо никогда еще не требовалось от пролетарской партии более прямых, более ясных и определенных ответов, чем теперь.

Два типа подделки марксизма можно ясно видеть в современной социалистической литературе, Первый тип можно было бы назвать фаталистическим «марксизмом», второй — «марксизмом» примиренческим. Эти два типа марксистообразных построений выступают особенно выпукло при обсуждении самого жгучего вопроса современности, вопроса об империализме, но несомненно, что они будут проявляться не только здесь. Мы считаем поэтому нелишним дать их краткую характеристику.

«Все действительное разумно» — это положение Гегеля не раз уже было использовано апологетами «существующего строя». Оно используется ими в высокой степени и теперь. В то время как для Маркса «разумность» «всего действительного» была лишь выражением причинной связи между настоящим и прошедшим, связи, познание которой является исходным пунктом для практического преодоления «действительного», для апологетов эта «разумность» служила целям ее оправдания и увековечения. «Die Geschichte hat immer Recht» («история всегда права») — так обосновывает «марксист» Генрих Кунов⁷ свое «приятие» империализма; всякие мысли о его преодолении — это лишь «иллюзии», их систематизация— «культ иллюзий» («Illusionenkultus»). Нет ничего более плоского, как такая интерпретация марксизма, и нет ничего более противоречащего духу революционного коммунизма Маркса, чем этот квиетизм, который оправдывает и пассивно «созерцает» всякую гнусность только потому, что она «необходима». Как издевался Маркс над такими «теоретиками»! Как неустанно бичевал он всякую попытку фетишизировать «естественные законы», которые якобы вечны, как мир! И если буржуазный теоретик (Берк) пишет: «3аконы торговли – это законы природы, а следовательно, законы божии», то Маркс отвечает: «При гнусной бесхарактерности, господствующей теперь и набожно верующей в «законы торговли», мы обязаны снова и снова клеймить Берков, которые отличаются от своих последователей только одним — талантом!».

Клеймить «социалистических» Берков, фальсифицирующих марксизм, вынимающих из него его живую революционную душу, есть наша непременная обязанность. Но такая же обязанность имеется и по отношению к «марксизму» другого типа. Этот последний рассматривает империализм и империалистские войны не как неизбежного спутника развитого капитализма, а как одну из «темных сторон» капиталистического развития. Подобно Прудону, против мещанских утопий которого так резко, выступал Маркс, Карл Каутский, этот выдающийся представитель официального марксизма и живое воплощение центра германской социал-демократии, стремится уничтожить «темный» империализм, оставляя в неприкосновенности «светлые» черты капиталистического строя. Его концепция предполагает затушевывание гигантских противоречий, которые раздирают современное общество, и постольку является концепцией реформистской. Характернейшей особенностью теоретизирующего реформизма является то, что он самым старательным образом отмечает все элементы приспособленности капитализма и не видит его противоречий. Наоборот, для революционного марксизма все капиталистическое развитие есть не что иное, как процесс постоянного расширенного воспроизводства противоречий капитализма. Эти «противоречия жизни» реформисты стремятся замазать «теоретическим» клейстером. Так было с ревизионистской теорией «демократизации капитала» посредством акционерных компаний, тогда как на деле акционерная форма предприятий в необычайной степени ускорила процесс экспроприации масс и создала финансовую олигархию, какой ранее не видал мир; так было с ревизионистской теорией картелей, которая предсказывала уничтожение кризисов и согласованный ход общественного производства, тогда как на деле кризисы стали захватывать экономическую жизнь шире, чем когда бы то ни было. Объективно все эти теории служили делу примирения с капиталистическим миром и превращали боевую партию революционного пролетариата в партию демократических реформ. Ту же роль играет сейчас и примиренческий «марксизм» Каутского. Вместо того чтобы раскрывать неизбежную н необходимую связь империалистской политики с самим существованием развитого капитализма и тем самым выводить мысль рабочего класса за пределы капитализма, ставить перед ним задачу завоевания власти и свержения современного рабства, теория Каутского тщетно стремится доказать возможность мирного капитализма, тесного содружества конкурирующих «национальных» клик, разоружения и прочих прелестей. На деле такая «диалектика» «просветляя и преображая существующее», усыпляет революционный дух пролетариата. Из орудия борьбы против основ капитализма она превращается в теоретическое смазочное масло капиталистического механизма. Будучи научно фальшивой, практически она бесконечно вредна. И если она, в силу своей реформистской сущности, является пока что весьма «модной» среди некоторых кругов, то тем сильнее необходимость противопоставить этой диалектике ее «рациональную форму», которая видит всю противоречивость современных отношений, которая ставит перед пролетариатом широчайшие задачи конечного освобождения, которая «объемлет не только положительное понимание существующего, но также понимание его отрицания, его необходимой гибели».

I. МИРОВОЕ ХОЗЯЙСТВО И ПРОЦЕСС ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗАЦИИ КАПИТАЛА

I. Империализм. как проблема мирового хозяйства. Мировой рынок и мировое хозяйство, как совокупность производственных отношений. Различные формы установления этих отношений. Экстенсивный и интенсивный рост мирового хозяйства. 2. Рост производительных сил мирового хозяйства. Техника. Добыча угля, железной руды, чугуна, меди, золота. Перевозочная промышленность: железные дороги, морской транспорт. Телеграф, подводные кабели. 3. Рост внешней торговли. 4. Эмиграция. 5. Экспорт капитала и его формы. 6. «Участие» и «финансирование» иностранных предприятий. 7. Интернациональные картели и тресты. Интернациональная деятельность банков. 8. Интернационализация хозяйственной жизни и интернационализация капиталистических интересов.

«Три главных факта капиталистического производства следующие: 1) Концентрация производства в немногих руках... 2) организация самого труда как общественного труда... 3) создание мирового рынка.

Маркс. Капитал, III, I, 242 "

Борьба «национальных» государств, которая есть не что иное, как борьба соответствующих групп буржуазии, не висит в воздухе. Нельзя представлять себе это гигантское столкновение как столкновение двух тел в безвоздушном пространстве. Наоборот, это столкновение обусловлено особой средой, в которой живут и развиваются «национально-хозяйственные организмы»; последние давно уже не представляют из себя замкнутого целого á lа Фихте или Тюнен ; они составляют лишь часть гораздо более крупной сферы, мирового хозяйства. Поэтому борьбу современных «народных хозяйств* необходимо рассматривать, прежде всего, как борьбу различных конкурирующих частей мирового хозяйства, подобно тому как борьбу индивидуальных предприятий мы рассматриваем как одно из проявлений общественно-экономической жизни. Вопрос об империализме, его экономической характеристике и его будущности превращается, таким образом, в вопрос об оценке тенденций развития мирового хозяйства н о вероятных изменениях его внутренней структуры. Но прежде чем подойти к этому вопросу, нам необходимо условиться, что понимаем мы под выражением «мировое хозяйство.

Уже самый поверхностный взгляд на экономическую жизнь обнаруживает необычайную связанность самых различных частей земного шара. Это проявляется прежде всего в факте мировых цен и мирового рынка. Высота цен не определяется теперь, вообще говоря, только теми издержками производства, которые свойственны данному локальному или «национальному» производству. В громадной степени эти «национальные» и локальные особенности выравниваются в общей равнодействующей мировых цен, которые давят, в свою очередь, на отдельных производителей, отдельные страны, отдельные территории. В особенности бросается это явление в глаза, если мы рассматриваем также товары, как уголь и железо, пшеницу и хлопок, кофе и шерсть, мясо и сахар и т. д. Гигантские биржи (так называемые Zentralproduktenbörsen)* крупнейших городов ежедневно регистрируют изменение мировых цен, централизуя известия со всех концов земного шара и учитывая таким образом мировой спрос и мировое предложение. Эта связанность стран в процессе обмена отнюдь не имеет характера простой случайности: она является уже необходимым условием дальнейшего общественного развития, причем международный обмен превращается в закономерный процесс экономической жизни. Последняя пришла бы в полное расстройство, если бы Америка и Австралия не вывозили своей пшеницы и скота, Англии и Бельгия – угля, Россия – хлеба и сырья, Германия – своих машин и продуктов химической промышленности, Малайский полуостров – каучука, Индия и Египет – хлопка, Цейлон – чая и какао и т. д. И, наоборот, вывозящие страны были бы обречены на крушение, если бы они не нашли сбыта своим продуктам. В особенности ясно это по отношению к странам с так называемыми «монокультурами», которые производят почти исключительно один продукт (например, Бразилия – кофе, Египет – хлопок etc.). Насколько необходимым для нормального хода экономической жизни является теперь международный обмен, видно из следующих примеров.
В Англии впервую треть XIX столетия только 2¹/₂ % необходимого количества хлеба ввозилось из-за границы; теперь хлеба ввозится около 50% (пшеницы даже 80%), мяса – около 50%, масла – 70%, сыра – 50% и т. д. «Лексис вычисляет, что для бельгийских фабрикантов внешний рынок имеет такое же значение, как и внутренний; в Англии внутренний рынок едва ли поглощает двойное количество фабрикатов, металлов и угля, предназначенных к вывозу; в Германии внутренний рынок имеет в 4 – 4¹/₂ раза большее значение, чем внешний». По Ballod’y, Англия ввозит ³/₄ – ⁴/₅ всего необходимого количества пшеницы и 40 – 50% мяса, Германия – около 24 – 30% хлеба, около 60% кормовых продуктов и 5 – 10% мяса. Число таких примеров можно было бы увеличить до бесконечности. Из этого ясно одно. Имеется регулярная рыночная связь, связь в процессе обмена, между бесчисленным количеством единичных хозяйств, разбросанных в географически самых различных пунктах. Но за этими рыночными отношениями скрываются производственные отношения. Всякая связь в процессе обмена между производителями предполагает, что частные работы этих последних сделались уже слагаемыми совокупной работы общественного коллектива. За обменом скрывается, таким образом, производство, за отношениями обмена – отношения производства, за отношениями вещей – товаров – отношения людей, их производящих. Если связь в процессе обмена не имеет случайного характера, тогда мы имеем устойчивую систему производственных отношений, которая образует экономическую структуру общества соответствующей широты. Мы можем поэтому определить мировое хозяйство как систему производственных отношений и соответствующих ей отношений обмена в мировом масштабе. Не нужно думать, однако, что эти производственные отношения устанавливаются только в процессе товарообмена. Этот последний является лишь наиболее примитивной формой их выражения. Современная крайне сложная экономическая жизнь знает весьма разнообразные формы, за которыми скрываются производственные отношения. Если, например, на берлинской фондовой бирже скупаются акции американского предприятия, этим самым создается производственное отношение между немецким капиталистом и американским рабочим; если русский город заключает заем у лондонских капиталистов и платит проценты по займу, то происходит следующее: часть прибавочной ценности, выражающая отношение между английским рабочим и английским капиталистом, переходит к городскому самоуправлению русского города, который в виде процентов платит часть прибавочной ценности, полученной от буржуазии этого города и выражающей производственное отношение между русским рабочим и русским капиталистом; создается, таким образом, связь как между рабочими, так и между капиталистами двух стран. В особенности крупную роль играет движение денежного капитала, которое принимает все большие размеры. Можно отметить еще целый ряд форм экономической связи: эмиграцию и иммиграцию как перемещение рабочей силы; перенос части заработной платы эмигрировавших рабочих («посылки на родину»), основание предприятий за границей и передвижение получаемой прибавочной ценности, прибыли пароходных обществ и т. д. Мы еще вернемся к этому. Теперь лишь заметим, что «мировое хозяйство» включает в себя все эти экономические явления, опирающиеся, в конечном счете, на отношения людей в производственном процессе. Так устанавливается все более широкая система производственных отношений, растет «мировое хозяйство». Этот рост может быть двоякого рода: международные связи могут расти в ширину, захватывать области, еще не захваченные в водоворот капиталистической жизни, – тогда мы будем иметь экстенсивный рост мирового хозяйства; или же эти связи растут в глубину, становятся более густыми, уплотняются, – тогда мы имеем интенсивный рост мирового хозяйства. Конкретно и исторически рост мирового хозяйства идет одновременно по этим двум направлениям. Невероятно быстрый рост его именно за последние десятилетия был вызван необычайным развитием производительных сил мирового капитализма. Это проявляется непосредственно в техническом прогрессе. Самым важным техническим приобретением последних десятилетий были разнообразные формы добычи электрической энергии и ее применения (передача электрической энергии на расстояние, электрическое освещение, динамо-машины, применение электротехнических процессов при обработке металлов). Затем идут применение перегретого пара, паровые турбины, тепловые двигатели, моторы Дизеля и т. д.; многочисленные открытия в области применения химии, в особенности в красильном деле; полный переворот в технике транспорта (электрический транспорт, автомобили), беспроволочный телеграф, телефон и пр. Никогда еще соединение науки и промышленности не праздновало больших триумфов, чем сейчас. Рационализация производственного процесса приняла форму самого тесного сотрудничества абстрактного знания и практической деятельности. При больших заводах сооружаются специальные лаборатории; вырабатывается особая профессия «изобретателей», организуются сотни научных обществ, разрабатывающих «нужные» вопросы.

О росте техники можно, до известной степени, судить по числу взятых патентов. Число ежегодно выдаваемых патентов в Соединенных Штатах было: в 1867 г. – 13000, 1883 г. – 22 383, 1900г. – 26 499, 1903 г. – 31 699*. В Германии тот же процесс шел следующим образом: в 1908 г. было взято 11 610 патентов, 1909 г. – 11995, 1910 г. – 12100, 1911 г. – 12640, 1912 г. – 13080.

Соответственно прогрессу техники увеличивается и сумма добываемых и обрабатываемых продуктов. В этом отношении наиболее показательны цифры из области так называемой тяжелой индустрии, так как с развитием общественных производительных сил происходит их непрерывное перераспределение в сторону производства постоянного капитала, и особенно основной его части. Развитие производительности общественного труда совершается таким путем, что все большая часть этого труда затрачивается на подготовительные операции производства средств производства; наоборот, все меньшая доля совокупного труда общества затрачивается на производство средств потребления, и именно поэтому неимоверно растет масса последних in nature как потребительных ценностей. Экономически этот процесс выражается, между прочим, в повышении органического состава капитала, во все большем росте постоянного капитала по отношению к переменному и в падении нормы прибыли. Но если в капитале, разложенном на его постоянную и переменную часть, происходит непрерывное относительное увеличение постоянной части, то и эта последняя обнаруживает неодинаковый рост своих ценностных составных элементов. Если мы разложим постоянный капитал на основной и оборотный (к которому, вообще говоря, принадлежит и переменный каптал), то обнаружится тенденция к более сильному росту основного капитала.