Естественно-правовая теория

Естественно-правовая теория происхождения государства и права, пли теория естественного права, как ее нередко называют в научной литературе, является одной из старейших и в то же время одной из наиболее распространенных правовых доктрин. Вопрос о естественном праве и его теории, писал еще в начале XX в. известный российский юрист Е. Н. Трубецкой, «есть центральный, жизненный вопрос философии права», о котором философы и ученые спорят с самого момента его зарождения. Таким же в значительной мере этот вопрос остается и поныне.

Нескончаемые споры, в частности, велись и ведутся вокруг самого понятия и содержания естественного права, его реальности или надуманности, его практической значимости и применимости. При этом обнаруживаются порой далеко не одинаковые взгляды и подходы. Так, если одни авторы исходят из того, что естественное право как таковое и его отдельные институты в реальной жизни не существуют, что они и их понятия есть результат свойственных человеческому уму «априорных заблуждений», то другие исследователи придерживаются противоположных взглядов, считая, что естественное право как порождение самой природы и разума — это такая же реальность, как и положительное право — результат нормотворческой деятельности государства и его отдельных органов.

Последнее особенно отчетливо излагалось в работах российского дореволюционного исследователя Н. М. Коркунова, утверждавшего, что «естественное право не есть предмет только научных гипотез. Это не книжная теория, чуждая действительности практической жизни. Напротив, идея естественного права играла и в практической жизни играет едва ли не большую роль, чем в научной теории права.

Для того чтобы сознательно разбираться во всех этих разноречивых суждениях, глубоко и всесторонне понимать суть естественного права и его теории, важно хотя бы вкратце проследить их эволюцию, основные этапы, стадии их становления и развития. Необходимость этого обусловливается тем, что в разные исторические периоды, на разных этапах развития общества и государства взгляд на естественное право и его теорию, представление о них имели свои особенности. В чем они заключались и как они выражались?

Отвечая на этот вопрос, обратимся к первоначальной стадии становления и развития теории естественного права в Древней Греции и Древнем Риме. Отдельные положения этой теории развивались, в частности, еще в V—IV вв. до н.э. софистами Древней Греции. «Люди, собравшиеся здесь! — обращался к своим собеседникам один из них (Гиппий — 460—400 гг. до н.э.).— Я считаю, что вы все тут родственники, свойственники и сограждане по природе, а не по закону: ведь подобное родственно подобному по природе. Закон же, властвуя над людьми, принуждает ко многому, что противно природе».

Характерными для этого периода развития естественного права, государственно-правовой мысли вообще в Древней Греции являлись споры относительно того, коренится ли право как таковое, безотносительно его видов и характера, в самой природе вещей, «в вечном, неизменном порядке мироздания», или же оно выступает как результат добровольного соглашения людей, как «человеческое установление», возникшее в неопределенном отрезке времени.

Софистыв своих учениях исходили из того, что в основе образования права нет ничего вечного, неизменного. Все, что называется «правом или правдой», составляет результат соглашения людей, искусственное изобретение человеческого ума. Люди, по их мнению, первоначально жившие врозь и не придерживавшиеся во взаимных отношениях никаких правил, позднее вынуждены были в интересах безопасности всех и каждого объединиться между собой и «установить законы — нормы права и правды», которыми они «устраняли царивший беспредел, защищали слабых и сковывали произвол сильных».

Против подобного рода учений и взглядов софистов решительно выступали величайшие мыслители античности греческие философы Сократ, Платон и Аристотель. Общая позиция, которая разделялась и отстаивалась ими, заключалась в том, что не все законы и не все право являются «искусственным изобретением людей». Наряду с письменными иконами, порожденными людьми, существуют вечные, неписаные законы, «вложенные в сердца людей самим божественным разумом». Иными словами, наряду с законами, зависящими от воли людей и порождаемыми людьми через создаваемое ими государство, существуют также иконы, не зависящие от воли людей и составляющие естественное право. В основе этих законов лежит вечный, незыблемый божественный порядок, который господствует не только в человеческих отношениях, но и «во всем строе мироздания».

Подобные взгляды особенно четко прослеживались в учении Аристотеля. Все право он рассматривал как право политическое, означающее невозможность его существования в неполитических (деспотических — по автору) формах правления, и делил его на две основные части, а именно — на естественное и условное (волеустановленное) право. «Что касается права политического, — писал мыслитель, — то оно частью естественное, частью условное. Естественное право — то, которое везде имеет одинаковое значение и не зависит от признания или непризнания его. Условное право — то, которое первоначально могло быть без существенного различия таким или иным, но раз оно определено, это безразличие прекращается».

Согласно учению Аристотеля, проявлением вечного, незыблемого божественного права является, в частности, разделение людей на рожденных повелевать и рожденных повиноваться, на свободных, господ и рабов. В своем знаменитом трактате «Политика» — главном произведении мыслителя, Аристотель рассуждал так: раб — это «некая, одушевленная собственность», это средство для выполнения различных работ. Из тех, кто «по природе принадлежит не самому себе, а другому и при том все-таки человек, тот по своей природе раб».Господином называют «не за знания, а за природные свойства: точно так же обстоит дело с рабом и свободным». И далее. Если бы каждое орудие могло выполнять свойственную ему работу само, если бы ткацкие челноки сами ткали, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы.

Сама природа предназначила одних людей быть свободными, а других — рабами. Она же определила и физическое состояние, «физическую организацию» тех и других. «Природа желает,— писал Аристотель,— чтобы и физическая организация свободных людей отличалась от физической организации рабов: у последних тело мощное, пригодное для выполнения необходимых физических трудов; свободные же люди держатся прямо и не способны к выполнению подобного рода работ, зато они пригодны для политической жизни, а эта последняя разделяется у них на деятельность в военное и мирное время... Очевидно, во всяком случае, что одни люди по природе свободны, другие — рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справедливо». Точно так же полезно и справедливо рабу и его господину всегда находиться в дружеских отношениях, «раз их взаимоотношения покоятся на естественных началах».

Природным характером, естественными началами Аристотелем и многими его учениками и последователями объяснялись и оправдывались не только отношения по поводу рабства или властного подчинения одних людей другими, но и иные, отнюдь не естественные, а социальные, точнее — социально-классовые по своей природе и характеру отношения.

При этом место и роль естественного права в общей системе права, как и его понятие, определялись неодинаково. Одними авторами естественное право рассматривалось как неотъемлемая, причем равнозначная составная часть всего права. В то же время другими оно воспринималось как основа положительного права или как стоящее над ним и «вступающее в силу лишь по временам» право. В этом случае считалось, что только тогда право положительное, когда молчит в своем бездействии установленное людьми право.

Таким же разноречивым, довольно неопределенным и неустойчивым было представление о естественном праве не только у древнегреческих, но и у древнеримских юристов и философов. Под естественным правом последними, писал Г. Ф. Шершеневич в начале XX в., понимаются то законы в научном смысле, например брачное сожительство, произведение потомства, то ядро положительного права, неизменно встречающееся в праве каждого народа, то, наконец, естественное право противополагается общепризнанному положительному праву, например, в вопросе о рабстве, которое, согласно воззрениям ряда римских авторов, противоречило природе, хотя и закреплялось всюду законами. Во всяком случае, заключает автор, едва ли верно, что одаренные практическим чутьем римляне смотрели на естественное право только как_; на идеальное и не придавали ему действующей (юридической) силы". Этомнение разделялось и российскими авторами, такими, например, как Н. М. Коркунов, который на основе изучения и анализа огромного эмпирического материала делал вывод: римляне признавали естественное право не только в качестве некоего идеализированного права, существующего лишь в умах людей, но и в качестве института, действующего «совместно и одинаково с положительным правом». Естественное право они относили «к сфере конкретных явлений». Его действию придавалось такое же реальное значение, как и положительному праву.

Среди римских юристов чрезвычайно широко было распространено мнение, согласно которому в римском праве наряду с положительным правом, состоящим из jus civile (исконно древнеримским правом, регулировавшим отношения исключительно между римскими гражданами) и jus gentum (правом, регулировавшим имущественные отношения, возникавшие между римскими гражданами и Перегринами), существует jus naturale — естественное право. Так же, как и у древних греков, положительное право относилось к области подвижного, изменчивого права, создаваемого людьми, а естественное — к области неподвижного, вечного права, порождаемого самой природой и коренящегося в отношениях, возникающих между людьми.

На всех этапах развития римского права над единством мнений юристов по поводу сущности естественного права — jus naturale и его соотношения с правом общим для всех народов — jus gentum неизменно преобладал разнобой. В большинстве случаев, как было отмечено, их различали друг от друга. Нередко их отождествляли друг с другом. Еще чаще рассматривали естественное право как идеал, к которому должно стремиться положительное, действующее право. Иногда видели в первом часть последнего.

Однако почти всегда римские юристы и философы, в отличие от многих древнегреческих юристов и философов, обращали особое внимание на то, что в ряде случаев положительное право почти неизбежно вступает в противоречие с естественным правом. Одно из таких противоречий проявляется, например, в том, что естественное право исходит из свободы и равенства всех людей, из того, что среди них нет и не может быть различий по классовому и другим социальным признакам, нет и не может быть рабов и господ, а положительное право как раз и базируется на таких различиях.

Разнобой во мнениях римских юристов по поводу сущности и характера естественного права был связан также с разным пониманием и толкованием «природы», лежащей в основе естественного права. Согласно множеству указаний римских юристов, содержащихся в их сочинениях, на наличие юридических норм, якобы не зависящих от воли человека и порожденных самой природой, последняя трактовалась далеко не одинаково. В одних случаях она воспринимается как природа самого человека, в других — как природа вещей, служащих объектом его прав. В третьих же случаях она трактуется как природа возникающих в обществе правовых отношений.

Применительно к каждому из этих случаев понимания «природы» вырабатывались свои соответствующие нормы, формировались свои соответствующие правоотношения.

Так, основываясь на природе человека, римские юристы указывали на необходимость выработки норм права, признающих недействительными обязательства несовершеннолетних, а также на необходимость установления над ними опеки или попечительства. Ссылаясь на природу вещей, доказывалась необходимость общего пользования проточной водой, воздухом, морем. Последовательно проводилась мысль о важности использования «природы вещей» как источника права и отдельных юридических положений.

Наконец, апеллируя к природе отношений, римские юристы обосновывали важность и незыблемость права собственности как «наиболее абсолютного права», доказывали необходимость установления и строго го соблюдения правила, согласно которому правовые отношения прекращались бы в таком же порядке и таким способом, каким они устанавливались, и т. д. Значительную эволюцию теория естественного права претерпела на следующей стадии своего развития, в Средние века, сохраняя в основе своей прежние постулаты, среди которых на первом плане стояли вечность и неизменность природы человека. Естественное право в то же время (особенно это проявилось в XIV—XVI вв.) в значительной мере ассоциировалось не с природным, а с божественным происхождением. Среди средневековых схоластов, констатировал в связи с этим Е. Н. Трубецкой, господствовало убеждение, что существует вечное естественное право — вечные естественные законы, «которые вложены Богом в сердца людей и составляют самую природу разума». Естественное право соотносилось, таким образом, с неким божественным правом, а место и роль природы занимал и выполнял Бог.

Среди средневековых схоластов не было сомнения в божественном происхождении естественного права. Бесспорным для них было и то, что естественное право признавалось действующим, обязательным и стоящим выше всякого другого, положительного и обычного права. Сомнения и споры возникали лишь по поводу того, как соотносится естественное право с божественным, сливается ли оно с ним или только сопоставляется.

По мере развития средневекового общества развивалась теория естественного права. Лучшей порой естественного права и его теории, временем их расцвета в научной юридической и философской литературе считаются XVII- XVIII вв. В этот период теория естественного права и ее отдельные положения активно использовались, развивались и поддерживались многими великими мыслителями и просветителями. В Голландии это Гуго, в Греции — Спиноза, в Англии — Томас Гоббс и Джон Локк, во Франции — Жан-Жак Руссо, Поль Гольбах, в России — Александр Радищев и др.

Благодаря их усилиям сложилась целая школа естественного права, оказавшая огромное влияние на процесс дальнейшего развития как национального (в рамках отдельных стран), так и международного права. Рассматривая особенности развития школы естественного права на данном этапе, Г. Ф. Шершеневич отмечал, что политические тенденции этой школы изменялись с течением времени. Вначале представители ее хотели дать разумные объяснения сложившемуся порядку между людьми, а «затем они стремились разрушить исторические основы и заменить их разумными».

За все время своего существования («исключительного господства») школа естественного права придавала термину «естественное право» далеко не всегда одинаковый смысл. На естественное право смотрят с методологических позицийили пользуются как методологическим приемом: «естественное право — это то, что было бы, если бы не существовало государства и установленных им законов». Иными словами, естественное право в этом случае рассматривается как некая историческая гипотеза, предположение о том, каковым должно быть право в «естественном состоянии», до возникновения государства и до перехода права в «государственное состояние».

Естественное право в этот период играет роль политического и юридического идеала. Оно рассматривается как некий образец, которому должно следовать и которым должно заменить существующее, во всех отношениях несовершенное право. Гуго Гроций (1583-1645) как один из основателей естественной школы права и его последователи не считались, по словам Е. Н. Трубецкого, ни с окружающей их политической и юридической действительностью, «ни вообще с историей». Для них действительность имела право на существование лишь постольку, поскольку она вытекала из требования разума или, иными словами, поскольку она могла быть выведена и логически оправдана с точки зрения естественного права.

Исследователям, разделявшим идеи естественного права в этот период, последнее представлялось в виде целого кодекса правил, составлявших некий политический и юридический идеал, которые могут быть выведены a priori из требований разума. Причем заранее устанавливалось, что все то, что хотя бы в малейшей степени не согласуется с этим кодексом, должно быть как противное разуму соответствующим образом изменено или упразднено.

При такой постановке вопроса само собою разумеющимся является то, что теория естественного права должна была быть не только эволюционной по своему характеру, прошедшей огромный путь развития, но и революционнойпо своим социально-политическим и юридическим устремлениям теорией.Именно таковой она и была в рассматриваемый период.

В частности, как отмечали исследователи, учение о естественном праве послужило «оправданием и лозунгом французской революции», восставшей против королевского строя во имя «прирожденных прав человека».

Теоретической основой и идеологическим обоснованием революционного движения во Франции послужили некоторые мысли Жан-Жака Руссо (1712—1778), который довел учение естественной школы до его логического конца, до его самых крайних пределов. Сопоставляя провозглашаемый теорией естественного права идеал с окружающей его действительностью, Руссо пришел к полному и всестороннему осуждению последней.

По природе своей, писал он, человек рождается свободным, а между тем мы видим его повсюду в оковах. До тех пор, рассуждал Руссо, пока люди довольствовались своими убогими хижинами, пока они были заняты лишь таким трудом, который под силу одному человеку, и только такими промыслами, которые не требовали участия многих рук, они жили свободными, здоровыми, добрыми и счастливыми, насколько они могли быть такими по своей природе, и продолжали в отношениях между собою наслаждаться радостями общения, «не нарушавшими их независимость», Но с той минуты, как один человек стал нуждаться в помощи другого, как только люди заметили, что одному полезно иметь запас пищи на двоих, исчезло равенство, появилась собственность, труд стал необходимостью. Обширные леса, заключает автор, превратились в радующие глаз нивы, которые надо было орошать человеческим потом и на которых вскоре были посеяны и выросли вместе с урожаем рабство и нищета.

Соотнося окружающую его действительность с представлениями, которые развивались в теории естественного права, о мире и о людях, населяющих этот мир, Руссо видел их полную несовместимость, ярко выраженное противоречие между теми и другими. По природе все люди равны, отмечал он, а между тем контраст богатства и нищеты выступает как явление повсеместное. По природе все люди братья, а между тем повсюду мы можем наблюдать ожесточенную борьбу слоев, групп, классов. Причин такого вопиющего расхождения природы человека и действительности много, но наиболее важная из них, по мнению Руссо, — ненасытное честолюбие, страсть к увеличению относительных размеров своего состояния, с одной стороны, противоположность интересов — с другой, и повсюду — «скрытое желание выгадать за счет других». Все эти бедствия, по заключению автора, - «первое действие собственности и неотделимая свита нарождающегося неравенства».

Чтобы устранить это неравенство и привести в полное соответствие с изначальной природой человека окружающую действительность, необходимы не столько эволюционные, сколько революционные меры. Этот вывод следует из всего учения Руссо, на базе которого сложился лозунг французской революции «Свобода, равенство и братство» и которое еще раз подтвердило революционный характер развиваемой на этом историческом этапе теории естественного права.

Революционный характер последней проявлялся не только в полном неприятии окружающей ее творцов и сторонников юридической и социально-политической среды, но и в решительном отказе их от ряда прежних положений, развивавшихся в рамках теории естественного права, о вечных естественных законах, вложенных Богом в сердца людей.

Идеи божественного происхождения государства и права, а также их отдельных институтов, таких, например, как власть монарха, не только не подтверждались и не оправдывались на новом историческом этапе, но и всячески опровергались. Вместо божьей воли и божьего провидения в решении этих вопросов на первый план выступала воля людей. Особенно наглядно это было показано П. Гольбахом (1723—1789) в его работе «Священная зараза или естественная история суеверия» на примере власти монарха и связанных с ней правовых норм и идей.

Выступая против широко распространенной в Средние века идеи божественного происхождения власти королей, «являющихся представителями и подобием бога на земле», Гольбах пишет, что в практическом пли не эта идея служит оправданием всемогущества, бесконтрольности илистей, произвола монархов и их ближайшего окружения во всех сферах жизни общества, в том числе в сфере правотворчества и правоприменения.

«Горсть привилегированных людей, — отмечает автор, — получила в силу божественного права власть быть несправедливыми и повелевать другими людьми. Последние верят, что должны отказаться в пользу своих господ от собственного счастья, должны работать только на них, сражаться и погибать в их войнах. Они верят, что должны безусловно подчиняться желаниям самых сумасбродных и вредных царей, которых небо послало им в гневе своем».

Идея божественного происхождения права и власти монарха, констатирует Гольбах, привела во многих странах к тому, что «государь пил единственным источником милостей». Он «развращал общество н разделял его, чтобы властвовать». При таком положении вещей «нация была доведена до ничтожества; собственное неразумение сделало ее неспособной ограждать свою безопасность, сопротивляться причиняемому ей злу и вознаграждать за оказываемые ей услуги; сами граждане забыли ее, игнорировали и не признавали. В каждой стране одно центральное лицо зажигало все страсти, приводило их в действие для своей личной выгоды и награждало тех, кого считало наиболее полезным для своих целей».

Далее Гольбах замечает, что «воля монарха заняла место разума». Прихоть монарха стала законом. Милость его стала мерилом уважения, нести, общественного почета. Воля монарха «определяла право и преступление, справедливость и несправедливость. Воровство перестало быть преступлением, если было дозволено монархом». Угнетение становилось законным, если совершалось от его имени. Налоги шли только на «безумные траты монарха и на утоление аппетитов его ненасытных царедворцев».

Как же практически обстояло дело со свободой, справедливостью и с правом в тех случаях, где господствовала теория божественного происхождения институтов власти и права?

Что касается справедливости, то ее идея, по образному выражению автора, «угасла во всех душах». Граждане рукоплескали «собственному унижению и разорению». Служба государю отождествлялась со служением отчизне. Воин считал себя полезным своей стране, держа шею под ярмом и «заставляя склонять выю по прихоти своего господина. Взяточник объявлял себя крайне необходимым человеком». Судью, приговоры которого диктовались положением и влиянием обвиняемого, не считали обесчещенным. «Представитель нации продавал ее за деньги и торговал ею, как своей собственностью. Министр уважался смотря по тому, какие средства найдены были им для того, чтобы увеличить власть государя и разорение государства».

Итак, делал вывод в отношении идеи справедливости Гольбах, государи, «обоготворенные религией и развращенные попами», в свою очередь развращали души своих подданных, вносили «среди них борьбу интересов», уничтожали существовавшие между ними отношения, «делали людей врагами друг другу и убивали в них нравственность».

Какую же роль при этом играло право? Было ли оно одинаково справедливым ко всем? Ответ Гольбаха однозначный: «Не было». Суровость закона, пишет он, существовала лишь «для жалкого народа». Ибо «вельможи, фавориты, богачи, счастливцы не подлежали его строгому суду. Все мечтали только о чине, власти, титуле, сане и должности. Все пути к этим благам считались законными и честными. Каждый стремился быть изъятым из-под гнета для того, чтобы угнетать других». Каждый желал получить возможность безнаказанно творить зло.

Таким образом, заключает автор, законодательство, зависящее от «порочного двора», должно было лишь связывать граждан. Законы, которые должны были обеспечивать счастье всех, «служили только для защиты богачей и вельмож от покушений со стороны бедняков и серых людей, которых тирания стремилась всегда держать в унижении и нищете».

Подвергая резкой критике идеи божественного происхождения власти и права, приводящие к губительным социальным последствиям. Гольбах, а вместе с ним и другие сторонники естественной теории происхождения права апеллировали таким образом вместо божественной воли к воле народов, наций, отдельного человека.

Если бы нации, столь униженные в своих правах и собственных глазах, заявлял в связи с этим Гольбах, «способны были обратиться к разуму, они, конечно, увидели бы, что только их воля может предоставлять кому-либо высшую власть». Они увидели бы, что те «земные боги, перед которыми они падают ниц, в сущности просто люди, которым они же, народы, поручили вести их счастье, причем эти люди стали, однако, бандитами, врагами и узурпаторами, злоупотребили властью против народа, давшего им в руки эту власть».

Да и сами государи, рассуждал далее автор, если бы они способны были «запрашивать природу и свои истинные интересы», если бы они очнулись от опьянения, в которое приводит их фимиам, «воскуриваемый им служителями суеверия», они бы поняли, что «власть, основанная на согласии народов, на их привязанности, на их настоящих интересах, гораздо прочнее власти, опирающейся на иллюзорные притязания». Они бы нашли, что истинная слава состоит в том, чтобы объединять их желания и интересы, истинное величие — в деятельности, таланте и добродетели.

Аналогичных взглядов на природу власти и права в рассматриваемый период придерживались и другие сторонники и последователи теории естественного права.

В последующие годы и столетия эти взгляды в основе своей сохранились, хотя и претерпели, как и теория естественного права, определенные изменения.

В начале XIX в. в развитии естественного права наступили кризисные явления, которые были обусловлены комплексом причин как внутреннего порядка, заложенных в самой теории естественного права, так и внешнего плана.

Характеризуя данный период в развитии естественного права, Шершеневич писал, что на этом этапе оно столкнулось с новым течением мысли в лице исторической школы, о которую оно разбилось вследствие не столько сильной критики извне, сколько ослабевшей собственной силы внутри.

В оппозицию к естественному праву в Англии стала утилитарная школа И. Бентама, положившая в свою основу не природу человека в общества, а пользу, выгоду как критерии нравственности и движущую силу всех поступков человека. При этом все природные и социальные пиления рассматривались только с точки зрения их полезности (принцип оценки) и возможности быть использованными для достижения каких-либо целей.

В Германии школу естественного права стала напористо теснить появившаяся на свет историческая школа права. Тесная связь школы естественного права с революционными тенденциями XVIII в. вызвала неприязнь к ней и гонения со стороны самых различных реакционных сил, поднявшихся по всей Европе в этот период на защиту старого, исторически отжившего строя.

Однако самый сильный удар идее естественного права, по мнению исследователей, был нанесен «научным духом XIX в., его исторической, социальной и эволюционной точкой зрения». Все давало основание думать, что естественное право окончательно умерло. Уже готовились станин» ему надгробный памятник, когда «совершенно неожиданно, на исходе XIX столетия, оно вдруг проявило все признаки жизни». Это оживление обнаружилось одновременно в разных местах Западной Европы и с особенной яркостью в России.

С конца XIX в. и вплоть до настоящего времени теория естественного права переживает новый период в своем развитии — так называемый период возрожденного естественного права.

Чем отличается данный этап эволюции естественного права от всех предшествующих периодов? Что у них общего и что особенного?

Отвечая на эти вопросы, следует обратить внимание прежде всего на то, что возрожденное естественное право в лице его последователей не только не отрицает своего родства с прежними этапами развития естественного права,но, наоборот,всячески подчеркивает свою генетическую связь с ними.Родство со старой теорией признается, в частности, по линии их общих основ — упование на природу и разум человека, по линии основных задач — нахождение идеального критерия, а также по линии априорного метода — упование на веру вместо доказательств реального существования норм естественного права, на общепринятость того или иного поведения, именуемого естественным, и т. д.

Отличительная особенность возрожденного естественного права по сравнению со старым естественным правом проявляется прежде всего в том, что оно не признает вечного, неизменного для всех времен и народов права. Оно исходит из того, что в мире существует естественное право только с исторически меняющимся содержанием. Сказанное не означает, однако, что возрожденное естественное право не признает абсолютного идеала или критерия.

Среди других отличительных особенностей возрожденного естественного права следует назвать множественность направлений его развитияи формирующих егочастных теорий.Последнее дало основание ряду авторов именовать современное естественное право с точки зрения его теории не в единственном, а во множественном числе, как «теории современного естественного права».

Это прежде всего такие частные теории, как неотомистские, экзистенциалистские, феноменологические и другие доктрины. Общим для них является то, что они возникают и развиваются в рамках естественного права и имеют под собой в виде объективного и субъективного идеализма одинаковую основу. Естественное право выводится ими из: 1) божественного порядка бытия (религиозные учения — неотомизм, неопротестанизм и др.); 2) самореализации объективного разума и объективной идеи права (неогегельянство); 3) априорных правовых субстанций и ценностей (феноменологическая концепция); 4) «природы вещей» как идеальной мыслимой формы, трактуемой с позиций методологического дуализма должного и сущего (неокантианство); 5) «существования» человека (экзистенциализм); 6) «процесса исторического правопонимания», «живого исторического языка» (герменевтика) и др. Следует заметить, что в современной теории естественного права эти различные направления и подходы нередко переплетаются между собой и дополняют друг друга.

Важной особенностью современной теории естественного права является ее ярко выраженные политический и идеологическийаспекты. Строго говоря, данная теория, как и любая иная государственно-правовая доктрина, всегда была не только юридической, но и политико-идеологической теорией. Это означало, что ее всегда пытались использовать не только в юридических, но и в политико-идеологических целях для укрепления или, наоборот, расшатывания существующего строя, для усиления или, наоборот, ослабления революционного движения. Все зависело от того, в чьих руках находилась данная теория и для достижения каких целей она применялась. Возможность использования теории естественного права прямо в противоположных политических и идеологических целях объясняется многими причинами, и прежде всего ее чрезмерной широтой, многогранностью и неопределенностью многих заложенных в ней понятий и положений, открывающих широкий простор для произвольного их толкования и применения.

В современных условиях развития теории естественного права ее политический и идеологический аспекты значительно возросли по сравнению с прежними этапами ее развития. Объясняется это, с одной стороны, усилением политизации и идеологизации всей общественной и государственной жизни во всех странах в XX в., а с другой — возникновением и развитием многочисленных, имеющих различные политические и идеологические оттенки течений и направлений теории естественного права.

С помощью теории естественного права в 30—40-е годы XX в. в некоторых странах (Германия, Италия, Португалия и др.) сначала оправдывались, а затем, после победы над фашизмом, повсеместно осуждались фашизм и тоталитаризм. Используя теорию естественного права официальная политика и идеология стран Запада всячески осуждала и осуждает как не соответствующий природе и характеру человека коммунизм и, наоборот, повсеместно в прямой и косвенной форме провозглашала и провозглашает как естественный, адекватно отражающий природу и чаяния людей, капитализм.

Тот же мотив четко проявляется и в современной российской официальной и полуофициальной политической жизни и идеологии. Вполне естественными, соответствующими природе человека в прямой или косвенной форме провозглашаются и отчасти проводятся в жизнь идеи элитарности, а значит, заведомо признаваемого неравенства людей. Подспудно естественным феноменом жизни признается безработица как источник конкуренции на рынке труда и состязательности. В сфере экономики и социальной жизни поощряется материальное, а вместе с тем и социальное расслоение общества на имущих и неимущих, на частных работодателей и работополучателей, на собственников — владельцев огромных дворцов и состояний и нищих или полунищих.

Само собой разумеется, и это было множество раз доказано самой жизнью, что глубокое материальное и иное неравенство людей является основой юридического неравенства. Чем глубже расслоение общества по материальному признаку, чем больше разрыв между богатыми и бедными в российском или любом ином обществе, тем бессмысленнее становятся конституционные положения о равенстве, равноправии, одинаковых гарантиях прав и свобод граждан и иные декларации.

В прежнем советском государстве степень обеспеченности прав и свобод граждан во многом зависела от степени вовлеченности их в государственно-правовые или иные официальные (особенно в высшие партийные) структуры, а также от «полезных» связей в чиновном и партийном мире. В постсоветской России в дополнение к названным факторам добавляется еще финансово-экономический, материальный фактор. В ряде случаев он все чаще играет решающую роль. В особенности это касается таких конституционных прав и свобод граждан, как свобода слова и печати, права граждан на образование, реальное (качественное) медицинское и социальное обеспечение, право на труд, на отдых и др. Слабая материальная, социальная и иная обеспеченность конституционных прав и свобод граждан в значительной степени выхолащивает их смысл, содержание.

Последнее касается не только прав и свобод граждан, но и конституционных положений неотчуждаемости и принадлежности основных прав и свобод человеку от рождения, об их гарантированности согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и др. (п. 1, 2 ст. 17 Конституции РФ).

Означает ли все сказанное, что естественное право и его теория в настоящее время полностью утратили свое значение? Означает ли это, что они полностью потеряли свой первоначальный социальный смысл? Безусловно, нет. Несмотря на то что естественное право и его теория прошли огромный путь в своем развитии и претерпели весьма радикальные изменения, что в настоящее время к естественному праву и его теории в определенной мере утрачен интерес, они тем не менее продолжают по-прежнему привлекать к себе достаточно большое и весьма обостренное внимание, вызывать споры, разноречивые суждения и нередко политические и идеологические раздоры.

Независимо от того, какой взгляд на естественное право и его теорию доминирует в обществе, воспринимаются ли они как нечто реальное или существующее лишь в воображении творческого ума, они играют огромную роль, не только академическую, но и сугубо практическую.

В чем это выражается и как, в каких формах проявляется? Прежде всего в том, что естественное право служит и должно служить моральной основой и моральным ориентиром при формировании позитивного права. Можно соглашаться или не соглашаться с мнением Е. Н. Трубецкого, что позитивное, или положительное право, как его иногда называют, «не есть единственная форма права, что над ним есть иное, высшее право» и что «эта высшая форма права, отличная от права положительного, независимо от какого бы то ни было авторитета, и есть то, что называется естественным правом». Однако одно остается бесспорным: естественное право является первоначальной основой «любого иного права, а вместе с ним и правопорядка».

Предписания естественного права по своему содержанию и отношению к позитивному праву, писал автор, будучи «внутренним законом нашего разума», являются по своей сути нравственными предписаниями. Естественное право — то же, что правда. Оно вбирает в себя всю совокупность тех нравственных требований, в силу которых мы подчиняемся или не подчиняемся тому или иному общественному и государственному институту («авторитету»). Оно заключает в себе всю совокупность тех нравственных норм, в которых всяческая человеческая власть и всякое вообще позитивное право находят себе оправдание или осуждение.

И далее. Лежащая в основе всякого правопорядка обязанность личности подчинять свои цели целям общественным есть несомненно обязанность нравственная, и соответствующее этой обязанности право общества господствовать над личностью есть, без всякого сомнения, по существу своему право нравственное.

Таким образом, рассматривая естественное право под углом зрения его академической и практической — моральной и интеллектуальной значимости, следует констатировать, что оно может и должно быть моральной основой не только процесса формирования позитивного (положительного) права, но и различных форм его реализации, включая правоприменение.

С этих позиций, рассуждал Е. Н. Трубецкой, всякое позитивное право может требовать повиновения не иначе как во имя нравственного права, того или иного общественного авторитета, той или другой власти. В тех случаях, когда существующий правопорядок действительно является благом для данного общества, естественное право дает ему санкцию и служит ему опорой. Однако, если действующее позитивное право не соответствует требованиям добра и находится в полном с ним противоречии, «естественное право звучит как призыв к усовершенствованию». Оно играет роль движущего начала в истории, является необходимым условием всякого прогресса, развития в праве.

К сказанному следует добавить, что естественное право, понимаемое в данном случае как «право нравственное», выступает не только в качестве внутреннего движущего начала или, наоборот, сдерживающего то или иное поведение лица, но одновременно и как внешний регулятивный фактор.

Естественное право, писал в связи с этим Е. Н. Трубецкой, есть то же, что право нравственное. Это означает, что его требования обладают, с одной стороны, характером правовым, а с другой нравственным.

Следовательно, смысл существования естественного, как и всякого иного права, выражается, с одной стороны, в предоставлении лицу известной сферы внешней свободы, а с другой — в ограничении этой сферы.

Однако, будучи правом нравственным по самой природе, естественное право всегда требует, чтобы внешняя свобода была предоставлена лицу именно в тех границах, которые обусловливаются целями добра. Внешняя свобода, которая предоставляется липу правом, включается в возможности преследовать и осуществлять те или иные цели во внешнем мире. Разумеется, что такая свобода — не абсолютное, а относительное благо. Внешняя свобода отдельного лица является благом лишь постольку, поскольку она подчинена общему благу, поскольку не влечет за собой несправедливых стеснений свободы других лиц.

Если говорить о безграничной свободе отдельного лица или группы лиц, то такая свобода была бы не только полным отрицанием права, но и прямой его противоположностью, заключающейся в возможности убивать, насиловать и воровать. В силу этого естественное право предписывает, чтобы внешняя свобода каждого лица всегда была ограничена свободой других лиц. Причем в той мере, в какой этого требует добро. В этом, по мнению автора, и только в этом заключается непреходящее, неизменное требование естественного права.

Данное «неизменное» требование остается таковым по отношению не только к отдельному лицу или группе лиц, но и ко всему обществу. Все остальные требования — постулаты естественного права являются исторически преходящими, переменными.

В научной дореволюционной и более поздней юридической литературе вполне доказательно отмечалось, что в основе своей естественное право не заключает в себе и не может заключать никаких раз и навсегда данных, неизменных юридических норм. Оно не являет собой совокупность различных для каждой нации и эпохи нравственных и вместе с тем правовых требований.Как синоним нравственно должного в праве оно не выражается в виде каких-либо общих, для всех обязательных правил или законодательных шаблонов. Для каждого народа и в каждую данную эпоху оно олицетворяет собой особую специфическую задачу, особую совокупность конкретных обязанностей. В этом заключается оправдание необходимости существования права позитивного.

Что же касается естественного права, то, пользуясь терминологией Е. Н. Трубецкого и его последователей, можно сказать: будучи нравственной основой правотворческого и правоприменительного процессов, а также моральным регулятором поведения людей, естественное право выступает одновременно и моральным мерилом деятельности различных государственных органов.

Если та или иная общественная среда, рассуждали в связи с этим последовательные сторонники естественного права, руководствуется обычным правом, то, без всякого сомнения, это происходит потому, что она считает добром подчиняться авторитету отцов и дедов. Наступают, однако, времена, когда этот авторитет утрачивает силу и нормы, которые когда-то им освящались, заменяются нормами более совершенными, изданными законодателем.

Эта замена одного авторитета другим опять-таки обусловливается тем, что «общество почитает добром подчиняться авторитету законодателя. Этот авторитет, как и всякий другой, покоится на нравственном праве». Этим правом держится всякая власть.Власть же, которая перестала служить благу подданных, падает опять-таки во имя нравственного права.

Данный весьма важный по своей социальной значимости нравственный постулат наряду с другими аналогичными ему постулатами естественного права является весьма важным основанием для оправдания необходимости его существования не только в прошлом, но и в настоящем. Он придает естественному праву и его теории, независимо от того, как они воспринимаются и как понимаются, трудно переоценимый социальный и моральный вес, огромную моральную и интеллектуальную значимость.

Разумеется, естественное право, как и его теория, в любом их варианте нередко страдают не только идеализмом, но и утопизмом, во многих случаях естественное право, именуемое нравственным, подменяет собой этику, мораль, а соотношение позитивного и нравственного права выступает как нечто иное, в современном их понимании, как соотношение права и морали.

Однако, несмотря на все это, естественное право и его теорию, имеющие своей основой нравственность и разум, нельзя сбрасывать со счетов. Рассматривая под критическим углом зрения их негативную сторону, нужно в то же время видеть и их позитивный, рациональный аспект.

Договорная теория

Отдельные элементы данной теории разрабатывались еще философами Древней Греции и Древнего Рима. Однако в своем классическом виде договорная теория появилась лишь в XVII-XVIII вв.

Наиболее видными ее представителями были Г. Гроций, Дж. Локк, Д. Дидро, П. Гольбах, А. Радищев, Ж.-Ж. Руссо и другие ученые энциклопедического уровня, просветители.

В работах многих отечественных и зарубежных авторов договорная теория рассматривается как естественно-правовая теория или просто — естественная теория происхождения государства и права. В таком понимании договорной теории, несомненно, есть свой резон. Дело в том, что она, как и естественная теория, развивалась, по общему правилу, одними и теми же авторами, содержала одни и те же или весьма сходные положения. Из теорий договорного и естественного права, например, делались, и вполне оправданно, одни и те же выводы.

Необходимость же их отдельного рассмотрения обусловливается прежде всего тем, что при всей своей общности договорная теория к теория естественного права имеют определенные различия. Первая акцентирует основное свое внимание на государстве, тогда как вторая — на праве. Отнюдь не случайно теорию естественного права называют, как правило, теорией происхождения права, тогда как договорную теорию — теорией происхождения государства.

Разумеется, в силу неразрывной связи государства и права четкое разделение теорий происхождения государства и происхождения права весьма проблематично, условно. Однако оно проводится и должно проводиться, поскольку для этого есть объективные причины (необходимость их более глубокого и разностороннего исследования не только во взаимосвязи и взаимодействии, но и самих по себе) и обстоятельства. Нельзя, в частности, не учитывать тот факт, что договорная теория происхождения права возникла и развилась на основе теории естественного права. Это следует из содержания научных исследований и трактатов как отечественных, так и зарубежных авторов, в особенности А. Радищева, Дж. Локка и Жан-Жака Руссо.

Каждый из них внес свою весьма заметную лепту в процесс становления и развития договорной теории, ввел помимо общих, подтвержденных всеми авторами положений, также элементы своеобразия. Оспаривая идеи божественного происхождения государства и права, А. Радищев (1749-1802) считал, например, что государство возникает не как результат некоего божественного провидения, а как следствие молчаливого договора членов общества в целях совместной защиты слабых и угнетенных. Государство, по его мнению, «есть великая махина, коея цель есть блаженство граждан».

Так же как и другие просветители, в частности Ж.-Ж. Руссо (1712-1778), А. Радищев связывал образование государства с возникновением частной собственности.Он писал: «Как скоро сказал человек: сия пядь земли моя — он пригвоздил себя к земле и отверз путь зверообразному самовластию, когда человек повелевает человеком».

В работе Руссо «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» проводится эта же мысль, но излагается другими словами. Первый, писал мыслитель, кто, огородив участок земли, придумал заявить «это мое» и нашел людей достаточно простодушных, чтобы этому поверить, был подлинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, несчастий и ужасов уберег бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или, засыпав ров, крикнул бы себе подобным: «Остерегитесь слушать этого обманщика; вы погибли, если забудете, что плоды земли — для всех, а сама она ничья!» Но очень похоже на то, продолжал автор, что дела пришли уже тогда в такое состояние, что не могли больше оставаться в том же положении. Ибо это понятие — «собственность», зависящее от многих понятий, ему предшествовавших, которые могли возникнуть лишь постепенно, не сразу сложилось в человеческом уме. Нужно было достигнуть немалых успехов, приобрести множество навыков и познаний, передавать и увеличивать их из поколения в поколение, прежде чем был достигнут этот последний предел естественного состояния.

Связывая возникновение государства с возникновением и развитием частной собственности, Руссо и Радищев, однако, расходятся в том, кто и для чего его создал. Согласно теории Радищева, государство с самого начала создается по договору между всеми людьми и для «блаженства тех». В соответствии же с теорией Руссо государство является результатом некоего весьма хитроумного плана богатых и первоначально создается лишь в целях оправдания и защиты их интересов и их самих.

Не имея веских доводов, чтобы оправдаться, и достаточных сил, чтобы защищаться от бедных и угнетенных, богатый, учил Руссо, составил под давлением необходимости один из наиболее важных и обдуманных планов, которые когда-нибудь рождались в человеческом уме, а именно — обратив себе на пользу все силы тех, кто на него нападал, превратив своих противников в своих защитников, внушив им иные принципы и дав им иные установления, которые были бы для него настолько же благоприятны, сколь противоречило его интересам естественное право. «Давайте объединимся,— сказал он им,— чтобы огранить от угнетения слабых, сдержать честолюбивых и обеспечить каждому обладание тем, что ему принадлежит». Давайте установим судебные уставы и мировые суды, с которыми все обязаны будут сообразовываться, которые будут нелицеприятны и будут отчасти исправлять превратности судьбы, подчиняя в равной степени могущественного и слабого взаимным обязательствам. Словом, вместо того, чтобы обращать наши силы против самих себя, давайте соединим их в одну высшую власть, которая будет править нами, согласно мудрым законам, власть, которая будет оказывать покровительство и защиту всем членам образуемой ассоциации, отражать натиск общих врагов и поддерживать среди них вечное согласие.

Таково было или должно быть, заключает Руссо, происхождение государства, общества и законов, которые еще более увеличили неравенство и силу богатых, безвозвратно уничтожили свободу, навсегда упрочили собственность, «превратили ловкую узурпацию в незыблемое право и обрекли к выгоде нескольких честолюбцев весь род человеческий на труд, нищету и рабство».

Таким образом, будучи созданным в результате заключения договора между людьми, или общественного договора, как его чаще называют, государство вначале обслуживает в первую очередь богатых, а затем уже обращает внимание на защиту интересов и охрану свободы всех.

Что собой представляет общественный договор, каковым должны быть его содержание и назначение? Эти, как и многие другие аналогичные им, вопросы получили наиболее яркое и основательное освещение в ряде трактатов Ж.-Ж. Руссо, и особенно в его знаменитом труде «Об общественном договоре, или принципы политического права».

Основная задача, которую призван решать общественный договор, состоит в том, по мнению Руссо, чтобы найти такую форму ассоциации, которая защищает и ограждает всею общею силою личность и имущество каждого из членов ассоциации и благодаря которой каждый, соединяясь со всеми, подчиняется, однако, только самому себе и остается столь же свободным, как и прежде.

Основные положения и статьи договора должны быть настолько определенны и зависимы от его природы, чтобы их малейшее видоизменение сделало бы их пустыми и недействительными. Поэтому, согласно Руссо, не будучи никогда в формальном плане отдельно выражены, они везде одинаковы, везде молчаливо допускаются и признаются. Так продолжается вплоть до момента нарушения общественного договора. Если таковое совершается, то каждый человек «вновь вступает в свои первоначальные права и возвращает себе вновь свою естественную свободу, утратив свободу условную, для которой он отказался от первой».

Каковыми же должны быть основные условия общественного договора? Отвечая на данный вопрос, Руссо обращал внимание прежде всего на то, что все эти условия, правильно понятые, должны сводиться и сводятся, в сущности, к одному: к полному отчуждению каждого члена со всеми своими правами в пользу всей общины. Целесообразность этого обусловливается тем, что если каждый отдает всего себя целиком, то это условие оказывается одинаковым для всех, а если оно одинаково для всех, то ни у кого нет интереса делать его тягостным для других.

Кроме того, рассуждал Руссо, поскольку отчуждение происходит без оговорок, то союз людей становится настолько совершенным, насколько он вообще может быть таковым. Ни у одного из членов данного союза при этом не возникает каких-либо особых требований или претензий. Ибо, если бы у отдельных личностей остались хотя бы некоторые права, то за отсутствием высшей власти, которая могла бы решать споры между ними и обществом, каждый «был бы своим собственным судьей во всех других вопросах».

Наконец, заключал мыслитель, каждый, отдавая себя всем, не отдает себя никому. Поскольку среди членов союза нет ни одного участника, по отношению к которому остальные участники не приобретали бы такого права, какое они уступают ему по отношению к себе, то каждый снова приобретает все, что он теряет. При этом он приобретает больше силы для сохранения того, что он имеет.

Важным условием заключения и соблюдения общественного договора, помимо полного отчуждения каждого его участника со всеми его правами в пользу создаваемого сообщества, общины, является также принятие на себя обязательства выполнять все ее требования, установления, обязанность повиноваться.

Для того чтобы общественное соглашение не оказалось пустой формальностью, предупреждал Руссо, оно должно с неизбежностью заключать в себе следующее очень важное обязательство, которое «одно только может придать силу другим обязательствам». А именно — обязательство, согласно которому, если кто-то откажется повиноваться общей воле, он будет принужден к повиновению всем политическим организмом. Это означает, что его силой заставят выполнять обязательства, что, «предоставляя каждого гражданина в распоряжение отечества, оно гарантирует его от всякой личной зависимости». Это условие, резюмирует Руссо, составляет секрет и двигательную силу политической машины, и только оно одно делает законными гражданские обязательства, которые без этого были бы нелепыми, тираническими и давали бы лишь повод к огромным злоупотреблениям.

Рассматривая государство как продукт общественного договора, разумной воли народа, а точнее — человеческим учреждением или даже изобретением, Руссо исходил из того, что каждый человек передает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы. В результате «для нас всех вместе каждый член превращается в нераздельную часть целого». Это коллективное целое, по мнению Руссо, есть не что иное, как юридическое лицо. Раньше оно именовалось «гражданскою общиною», позднее — «Республикою или Политическим организмом». Члены этого политического организма называют его «Государством, когда он пассивен, Сувереном, когда он активен, Державою — при сопоставлении его с ему подобными».

Государство рассматривается Руссо как «условная личность», жизнь которой заключается в союзе ее членов. Главной его заботой, наряду с самосохранением, должна быть забота об общем благе, о благе всего общества, народа. Огромную роль при этом играют издаваемые законы, право.

Руссо выдвигает и развивает идею прямого народного правления. Ибо, согласно общественному договору, «только общая воля может управлять силами государства в соответствии с целью его установления, каковая есть общее благо».

Народ, рассуждает мыслитель, не может лишить самого себя неотчуждаемого права издавать законы, даже если бы он этого и захотел. Законы всегда являются актами общей воли. И никто, даже государь, не может быть выше их. Законами являются лишь такие акты, которые непосредственно принимаются или утверждаются путем проведения референдума, самим народом.

Закон всегда всеобщ. Под этим, писал Руссо, он рассматривает всех участников общественного договора как одно целое, а их действия — «как отвлеченные». Это означает, что закон никогда «не касается ни человека как индивида, ни частного поступка». Разумеется, пояснял свою позицию автор, закон, например, может дать привилегии поименно тому-то или тому-то или может разделить граждан на несколько классов, может даже обозначить признаки, согласно которым определяется принадлежность к этим классам. Однако он не может зачислить тех или иных граждан в тот или иной класс.

Наконец, закон может учредить «королевское правительство и наследственную преемственность», но он не может ни избрать короля, ни назначить династии.

Из всего этого следует, что «всякая функция, которая относится к индивидуальному объекту, не есть дело законодательной власти». Это первое. И второе, весьма важное в практическом плане, — повеления, исходящие от одного лица, кто бы это ни был (государь, правитель, монарх и т. п.), только от его имени, не суть законы, поскольку «закон соединяет всеобщность воли с всеобщностью объекта». Даже то, что постановляет верховная власть относительно частного предмета, не является законом, а лишь декретом актом администрации, а не суверена. В качестве суверена обладателя верховной власти, выразителя и носителя общей воли может выступать, согласно общественному договору, только такое единое целое, как народ. Только «общая воля может управлять силами государства», доказывал Руссо, причем не произвольно, а «сообразно с целью, для которой последнее учреждено и которая есть общее благо».

Следует особо отметить, что эту общую волю, как и суверенитет выразитель и носитель общей воли, никто не может ни отчуждать, ни искусственно делить. Она неотчуждаема и неделима. Руссо в связи с этим утверждал, что суверенитет, будучи только осуществлением общей воли, не может никогда отчуждаться и что суверен, будучи не чем иным, как коллективным существом, может быть представлен только самим собой.

По тем же самым основаниям, по каким суверенитет неотчуждаем, он и неделим. Ибо одно из двух: или воля является всеобщей, или ее как таковой вообще нет; или это воля всего народа, или же это воля только части его. В первом случае эта объявленная всеобщая воля «есть акт суверенитета и составляет закон, во втором это только частная воля или акт магистратуры (должностных лиц), самое большое — это декрет».

Согласно общественному договору суверен, будучи наделен законодательной властью или, иными словами, правом на издание законов, сам действует не иначе как на основе и в рамках законов. Больше того, поскольку законы есть акты только общей воли и к тому же являются исключительным проявлением общей воли — воли суверена, то последний может действовать только тогда, когда весь народ собран.

Разумеется, во всем этом есть элемент утопизма и идеализма. Причем не только применительно к нашему времени, но и ко времени написания «общественного договора». Руссо понимал это, предвидел возможные упреки и поэтому, упреждая их, соответственно парировал. Скажут, писал он, что собранный вместе народ — химера. Да, это химера теперь, но это не было химерой две тысячи лет назад. «Разве люди изменились по своей природе?»

Следует иметь в виду, что в «Общественном договоре» речь идет о времени первоначального возникновения государства на договорной основе, а не последующего его развития.

На ранних стадиях эволюции общества и государства ввиду немногочисленности и компактности проживания на сравнительно небольших территориях населения Руссо и другими сторонниками договорной теории no вполне понятным причинам допускалась возможность их совместного, непосредственного решения вопросов и принятия законодательных актов. Что же касается более поздних периодов, то здесь вместо непосредственной демократии на первый план выступают различные фирмы представительной демократии.

Идея представительства, отмечал Руссо,— идея современная. Она сама по себе не отвечает природе человека. Более того, она противоречит ей. Представительство идет, по мнению автора, от феодального правления, этого несправедливого и абсурдного правления, в котором род человеческий унижен и в котором самое имя человека обесчещено. «В древних республиках и даже монархиях народ никогда не имел представителей, и даже это слово не было известно».

Какие же причины, помимо роста численности населения и других лежащих на поверхности причин, вызвали необходимость обращения людей к столь нелестно характеризуемой автором идее представительства? Это прежде всего «охлаждение любви к отечеству, более яркое проявление частных интересов, огромные размеры государств, завоевания и злоупотребления правительства». Именно эти причины в первую очередь, по мнению Руссо и других сторонников договорной теории, вызвали к жизни институт представительства, а вместе с ним и привели к «учреждению депутатов или представителей народа».

Строго говоря, согласно развиваемой Руссо теории, институт представительства, как и сопутствующий ему институт депутатства, являются «противоестественными, вынужденно учрежденными людьми» институтами. Несколько противореча себе, автор утверждает, в частности, что «народные депутаты... не могут быть представителями народа, они только его комиссары». Они ничего не могут постановлять окончательно. Любой закон, который непосредственно не ратифицирован народом, является недействительным. «Это даже не закон».

Английский народ, поясняет свою мысль Руссо на примере представительной системы Великобритании, считает себя свободным. Однако «он горько ошибается; он свободен только во время выборов членов парламента; как только они выбраны, он становится рабом, он ничто. То применение, которое он делает из своей свободы в краткие моменты пользования ею, заслуживает того, чтобы он ее терял».

Таков вердикт Руссо и других сторонников договорной теории в отношении не только английской, но и всей представительной системы в целом. В центр внимания и всего конструируемого ими политического мироздания ставится при этом опять-таки суверен, собранный воедино и действующий согласно общей воле народа.

Именно народу принадлежит ряд неотъемлемых естественных прав и свобод, на первом месте среди которых находятся исключительное право на принятие законов и неотчуждаемое право на сопротивление тиранам.

Короли, писал по этому поводу Руссо, всегда «хотят быть неограниченными». Хотя им издавна твердили, что «самое лучшее средство стать таковыми это снискать любовь своих подданных», однако это правило при дворах всегда вызывало и «будет вызывать только насмешки». Власть, возникающая из любви подданных, несомненно, наибольшая. Но она непрочна и условна. Поэтому «никогда не удовлетворяются ею государи». Личный интерес любых повелителей состоит прежде всего в том, «чтобы народ был слаб, бедствовал и никогда не мог им сопротивляться». Конечно, замечает мыслитель, если предположить, что подданные всегда будут оставаться совершенно покорными, то государь был бы тогда заинтересован в том, чтобы народ был могуществен, «дабы это могущество, будучи его собственным, сделало государя грозным для соседей». Но так как интерес народа имеет «лишь второстепенное и подчиненное значение» и так как оба предположения несовместимы, то естественно, что «государи всегда предпочитают следовать тому правилу, которое для них непосредственно выгодно».

Таким образом, у любого правителя всегда сохраняются свой собственный, отличающийся от народного интерес и соблазн сосредоточить в своих руках как можно больше государственной власти. Последнее же приводит не только к тому, что «расстояние между государем и народом становится слишком велико и государству начинает недоставать внутренней связи», но и к тому, что в политическом режиме устанавливаются признаки открытого игнорирования прав и свобод народных масс, признаки деспотизма.

В этих условиях, как следует из общественного договора по Руссо, народ может реализовать свое естественное право на сопротивление. При этом, заключает он, восстание, которое «приводит к убийству или свержению с престола какого-нибудь султана, это акт столь же закономерный», как и те акты, посредством которых он только что распоряжался жизнью и имуществом своих подданных. «Одной только силой он держался, одна только сила его и низвергает».

Таковы вкратце основные положения общественного договора, легшего в основу договорной теории происхождения государства в интерпретации Руссо. Следует заметить, что теория, развиваемая Руссо, была своеобразной вершиной, пиком в развитии договорной теории. Это не означает, однако, что на данном, так же как и на всех других, этапе развития договорной теории сложилась четкая, строго последовательная, логичная и внутренне непротиворечивая концепция.

В отношении ряда положений договорной теории все обстоит как раз наоборот. Даже по вопросу о понятии и характере естественного состояния общества, предшествующего договорному государственному образованию, над единством взглядов авторов преобладает разнобой.

Для одних сторонников договорной теории естественное состояние это фактически мир неограниченной личной свободы, переходящей в анархию, когда каждый «имеет право на все» (Т. Гоббс). Но когда это право в силу глубокого эгоизма человека, его природной алчности, страха, честолюбия и жадности реализуется не иначе как путем реализации п