Дворянин выезжает на охоту.

— плати, но не паромщику, а его господину, пра­вителю всей округи, хозяину неприступной цита­дели.

Сердце владений сеньора, замок представлял со­бой грозное зрелище. Всего 100 лет назад сеньор с воинами и домочадцами в случае опасности укры­вался в деревянной башне, обнесённой частоколом. Теперь вместо этого на высоком холме в излучине реки спешно, но надёжно возводились могучие сте­ны высотой 50 футов (15 м) и толщиной 16 футов (5 м) и башни. В одной из башен были тяжёлые ворота из крепкого дуба, сверху окованные желе­зом. Замок окружал ров, через него к воротам вёл бревенчатый мост, который при нападении врага можно было легко и быстро разобрать. Сзади ворот оскалились острыми зубьями две подъёмные решёт­ки. Стоило опустить их, и тот, кому удалось про­рваться за ворота, оказывался в ловушке, не успев попасть во двор.

Двор замка делила на две части высокая (выше внешних) стена. Широкое пространство перед ней занимали разные службы: здесь должны были жить воины и слуги, располагаться конюшни. Во внут­реннем дворе, по ту сторону стены, высилась баш­ня, гораздо выше и надёжнее всех остальных, с ред­кими узкими окошками-бойницами — донжон (дом хозяина замка). Внутри донжона было сумрачно, холодно, да и не так просторно, как можно было подумать, стоя снаружи: три зала один над другим, разделённые деревянными перекрытиями, две ком­наты, кухня и оружейная. Не слишком богато для властительного сеньора, но и у самого короля Ген­риха II в доме кроме залов была всего одна спальня. Главным были не роскошные покои, а надёжные стены.

Не успевали строители уложить последние кам­ни, как замок начинали обживать те, для кого он и строился: сеньор со своими родными, воинами и слугами. Под мрачноватыми сводами часто звенели детские голоса: кроме детей хозяина в замке росли и воспитывались сыновья его вассалов.

Жизнь за крепкими стенами текла уединённо и размеренно. Если не было войны, сеньор охотился, упражнялся в фехтовании или развлекался игрой в кости и шахматы. Госпожа проводила дни за бес­конечным рукоделием. Только в начале лета замок по-настоящему оживал: играли свадьбы, принима­ли многочисленных гостей, устраивали турниры и давали пиры, которые вспоминали потом до следу­ющего года, если не случалось ещё чего-нибудь — нападения врага, пожара, приезда нежданного знатного гостя. В остальное время даже новости в замок доходили редко, и потому его обитатели не­сказанно радовались, если долгим зимним вечером просил приюта путник — бродячий монах или ме­нестрель. Они-то и рассказывали хозяевам, что тво­рится в местах отдалённых, куда за день верхом не доберёшься. Если же повествование было полно со­бытий невероятных и удивительных, то ещё лучше — было что вспомнить после ухода гостя.

Нередко к замку подступали враги. На высокие стены взобраться они пытались не часто — всё боль­ше томили осадой, но и это не всегда удавалось: в подвалах замка хранилось много запасов, воду для питья брали здесь же, в колодце, выручали и тай­ные подземные ходы.

Так в войнах и скучноватой мирной жизни про­шло 200 лет. За это время упрочил свою власть ко­роль, с которым не боялся прежде соперничать сеньор — основатель твердыни. Его потомок не был

больше безраздельным хозяином окру­ги — выше него стоял королевский чи­новник. Но войны по-прежнему были частыми, и потому нынешний сеньор следил за тем, чтобы его родовое гнездо оставалось грозным и не­приступным, но уже не как центр владений, а как крепость. Бревенчатый мост сменился подъёмным, на толстых железных цепях. Залы в донжоне те­перь разделяли не деревянные перекрытия, а ка­менные своды, которые мастера расписывали орнаментом. Толь­ко сама башня стала тесновата для жилья, и рядом с ней вырос прочный каменный дом.

За прошедшее время гораздо больше, чем сам замок, измени­лась его округа. По соседству за­шумел довольно большой город. Он вырос на месте посёлка ре­месленников, некогда поселив­шихся под стенами соседнего замка, оставшегося теперь без хозяина. Его выгнали горожане, которых этот сеньор терзал по­борами. Жители города — по­томки тех первых ремесленни­ков — больше не нуждались в его защите и сами могли за себя постоять.

Прошло еще 100 лет. Утихли усобицы, стёрлись чёткие гра­ницы земель некогда власти­тельных сеньоров. Их наследни­ки несли верную службу коро­лю, а замок уходил в прошлое вместе с независимостью своего хозяина. Он мог по-прежнему возвышаться на холме, но стены его уже сильно обветшали. Зато за ними выросла острая крыша маленькой часовни, появились новые пост­ройки — просторный дом с большими залами и мно­жеством комнат. Времена изменились: роскошные покои стали важнее надёжных стен.

Пролетели годы, и на полях сражений загрохо­тали первые пушки, против которых не могли ус­тоять окончательно одряхлевшие стены и башни старого замка. Нынешний хозяин, да и его отец мало интересовались судьбой замка — они жили при королевском дворе в столице. В бывшем гос­подском доме ютились только старые слуги.

Но пришло время, когда в полу опустевшие руи­ны вернулся исполняющий в соседнем городе (быв­шем посёлке ремесленников) ко­ролевскую службу владелец не­когда горделивой твердыни. Знатный придворный пожелал заново отстроить родовой замок. Мастера-каменщики приня­лись за работу. Воспользовав­шись камнями, взятыми из полу развалившегося донжона и башен, они перестроили, рас­ширили, надстроили старый дом, превратив его в совершенно новое нарядное здание с малень­кими башенками. Кусок рух­нувшей в ров стены переделали в изящный мост. Щербатые ос­татки стен разобрали и возвели из них нужные в хозяйстве по­стройки.

Так среди быстро разрастаю­щихся деревьев вырос новый за­мок, совершенно не похожий на своего грозного предка, пятью тяжёлыми башнями нависавше­го над округой. Он во всём отве­чал вкусам своего владельца, не собирающегося ни с кем воевать, но любящего рос­кошь и удобство. Его оборонительные качества пол­ностью соответствовали независимости хозяина — дворянина, состоящего на королевской службе. В силу традиций нарядный большой дом, стоящий среди парка, ещё довольно долго называли замком. Но это был уже настоящий дворец.

Вокруг рыцарей, которых одни называют не­устрашимыми воинами, преданными вассала­ми, защитниками слабых, благородными слу­гами прекрасных дам, галантными кавалерами, а другие — неустойчивыми в бою, нарушающими своё слово, алчными грабителями, жестокими уг­нетателями, дикими насильниками, кичливыми невеждами, вертелась в сущности история европей­ского средневековья, потому что они в те времена были единственной реальной силой. Силой, которая нужна была всем: королям против соседей и непо­корных вассалов, крестьян, церкви; церкви — про­тив иноверцев, королей, крестьян, горожан; влады­кам помельче — против соседей, короля, крестьян; крестьянам — против рыцарей соседних владык.

РЫЦАРИ

Горожанам, правда, рыцари были не нужны, но они всегда использовали их военный опыт. Ведь рыцарь — это прежде всего профессиональный воин. Но не просто воин. Рыцарь, рейтер, шевалье и т.д. на всех языках значит всадник. Но не просто всадник, а всадник в шлеме, панцире, со щитом, копьём и мечом. Всё это снаряжение было весьма дорогим: ещё в конце X в., когда расчёт вёлся не на деньги, а на скот, комплект вооружения, тогда ещё не столь обильного и сложного, вместе с конём стоил 45 коров или 15 кобылиц. А это величина стада или табуна целой деревни.

Но мало взять в руки оружие — им надо уметь отлично пользоваться. Для этого необходимы бе­спрестанные утомительные тренировки с самого

юного возраста. Недаром мальчиков из рыцарских семей с детства приучали носить доспехи — извест­ны полные комплекты для 6—8-летних детей. Сле­довательно, тяжеловооружённый всадник должен быть богатым человеком, располагающим време­нем. Крупные владетели могли содержать при дво­ре лишь очень небольшое число таких воинов. А где взять остальных? Ведь крепкий крестьянин, если и имеет 45 коров, то не отдаст их за груду железа и красивого, но не годного для хозяйства коня. Выход нашёлся: король обязывал мелких землевладельцев работать определённое время на крупного, снаб­жать его нужным количеством продуктов и ремес­ленных изделий, а тот должен был быть готов оп­ределённое количество дней в году служить королю в качестве тяжеловооружённого всадника.

На подобных отношениях в Европе выстроилась сложная феодальная система. И к XI—XII вв. тя­желовооружённые всадники превратились в касту рыцарей. Доступ в это привилегированное сословие становился всё более трудным, основанным уже на родовитости, которая подтверждалась грамотами и гербами. Ещё бы: кому хочется тесниться и допус­кать к жирному куску посторонних. А кусок был жирным, и чем дальше, тем больше.

За клятву верности сеньору рыцарь получал зем­лю с работающими на него крестьянами, право суда над ними, право сбора и присвоения налогов, право охоты, право первой ночи и т.д. Он мог ездить ко дворам владык, развлекаться целыми днями, про­пивать, проигрывать в городах деньги, собранные с мужиков. Обязанности его сводились к тому, чтобы во время военных действий служить на своих хар­чах сеньору около месяца в году, а обычно и того меньше. За «сверхурочную» службу шло большое жалованье. Военная добыча — трофеи, выкуп за пленных, сами пленные — тоже доставалась рыца­рю. Можно было во внеслужебное время и порабо­тать «налево» — наняться к постороннему сеньору или к городскому магистрату. Постепенно рыцари стали всё больше и больше манкировать своими обязанностями. Иногда по условиям ленного дого­вора рыцарь должен был служить то количество времени, на которое у него хватит продовольствия. И вот такой храбрый муж являлся с окороком, при­лагал все усилия, чтобы съесть его за три дня, и уезжал в свой замок.

Ну а как рыцари воевали? По-разному. Сравни­вать их с кем-то очень трудно, так как они в Европе были в военном отношении предоставлены самим себе. Разумеется, в сражениях участвовала и пехота — каждый рыцарь приводил с собой слуг, воору­жённых копьями и топорами, да и крупные владе­тели нанимали большие отряды лучников и арба­летчиков. Но до XIV в. исход сражения всегда оп­ределяли немногие господа-рыцари, многочислен­ные же слуги-пехотинцы были для господ хоть и необходимым, но лишь подспорьем. Рыцари их в расчёт вообще не принимали. Да и что могла сде­лать толпа необученных крестьян против закован­ного в доспехи профессионального бойца на могу­чем коне? Рыцари презирали собственную же пехоту. Горя нетерпением сразиться с достойным про­тивником, то есть рыцарем же, они топтали конями мешающих им своих же пеших воинов. С таким же равнодушием рыцари относились и к всадникам без доспехов, лишь с мечами и лёгкими копьями. В одной из битв, когда на группу рыцарей налетел отряд лёгких всадников, они даже не сдвинулись с места, а просто перекололи своими длинными ко­пьями лошадей противника и только тогда поска­кали на достойного врага — рыцарей.

Вот тут-то и происходил настоящий бой: два за­кованных в железо всадника, закрытых щитами, выставив вперёд длинные копья, сшибались с налё­та, и от страшного таранного удара, усиленного тя­жестью доспехов и весом лошади в сочетании со скоростью движения, враг с треснувшим щитом и распоротой кольчугой или просто оглушённый вы­летал из седла. Если же доспехи выдерживали, а копья ломались, начиналась рубка на мечах. Это было отнюдь не изящное фехтование: удары были редкими, но страшными. Об их силе говорят остан­ки воинов, погибших в сражениях средневековья, — разрубленные черепа, перерубленные берцовые кости. Вот ради такого боя и жили рыцари. В такой бой они кидались очертя голову, забыв об осторож­ности, об элементарном строе, нарушая приказы командующих. Хотя какие там приказы — рыца­рям лишь предлагали держать строй, их просили.

При малейшем признаке победы рыцарь кидал­ся грабить лагерь врага, забывая обо всём, — и ради этого тоже жили рыцари. Недаром некоторые ко­роли, запрещая бойцам ломать боевой порядок при наступлении и ход битвы из-за грабежа, строили перед боем виселицы для несдержанных вассалов. Бой мог быть довольно долгим. Ведь он распадался