Сущность, формы и функции исторического знания. История России – неотъемлемая часть всемирной истории. 43 страница

Однако зажиточные крестьяне составляли едва ли больше 5— 6% от всех покупателей банка. Остальные принадлежали к средне­му крестьянству и бедноте. Подобная ситуация в значительной сте­пени порождалась тем, что основными клиентами, продававшими банку земли, были как раз те помещики, которые до революции из года в год сдавали эти земли крестьянам. Лишившись теперь этих земель в качестве арендаторов, маломощные и среднего достатка крестьяне поневоле должны были стараться стать ее собственниками.

Но, получив из банковского фонда хутор или отруб, крестьянин попадал к банку в долг — ему предстояло теперь ежегодно выпла­чивать часть полученной ссуды. Зажиточных хозяев эти выплаты, составлявшие относительно незначительную часть их бюджета, не пугали. Что же касается середняков и особенно бедняков, для них подобное ярмо было очень обременительным, подрывало их и без того маломощные хозяйства, тем более что теперь эти крестьяне уже не могли рассчитывать на поддержку общины. Таким образом, в результате своей деятельности Крестьянский банк создавал хотя и единоличные, но в подавляющем большинстве своем отнюдь не "крепкие" хозяйства.

В конце XIX — начале XX в. переселение кре­стьян из густонаселенных центральных и юж­ных губерний Европейской России на восток было довольно заметным явлением, особенно после постройки Транс­сибирской железной дороги. С 1896 по 1905 г в Сибирь переселилось более миллиона человек (примерно столько же, сколько за весь XIX в.). Однако по-настоящему массовым этот процесс стал после первой русской революции: только в 1907—1910 гг. в Сибирь пересе­лилось более 1,5 млн. человек.

В отличие от дореволюционного периода, когда переселение носило преимущественно стихийный характер, столыпинское правительство поощряло этот процесс и в то же время стремилось упорядочить его, взять под свой контроль. По мнению Столыпина, "разумно организованное переселение", с одной стороны, облегчало решение аграрного вопроса в тех губерниях — прежде всего черноземных, — где крестьяне страдали от малоземелья; с другой — позво­ляло создать массу "крепких хозяйств" на востоке страны, иницииро­вав хозяйственное освоение Сибири. При этом правительство стремилось обеспечить более или менее равномерное заселение этого огромного региона — там, где можно было заниматься сельским хозяйством.

В связи с этим с 1906 г. все большее значение в правительственных структурах, занятых решением аграрного вопроса, начинало приобретать Переселенческое управление, которое подыскивало на востоке территории, пригодные для земледелия. Эти территории ежегодно распределялись между губерниями Европейской России: каждая из них получала определенное число долей в разных рай­онах Сибири. Затем эти доли распределялись между уездами, насе­ление которых посылало ходоков на разведку. Если новые земли,

отведенные Переселенческим управлением, удовлетворяли ходоков, они официально закреплялись за их уездом. Возвратившись на роди­ну, ходоки рассказывали об увиденном, после чего по их маршруту отправлялись целые партии переселенцев.

Правительство оказывало переселенцам определенную поддержку. Так, они оплачивали свой проезд по железной дороге по льготному, так называемому переселенческому тарифу, который был значительно ниже общего (в среднем дорожные расходы одной семьи уменьшались благодаря этому на 80 рублей). Был создан осо­бый тип пассажирского вагона, впоследствии названный "столыпинским", специально предназначенный для переселенцев. Казенные земли в Сибири закреплялись за крестьянами даром. Тем, кто получал участки в тайге и других трудноосваиваемых местах, выделялась ссуда до 300 рублей.

И все же значительная часть крестьян, переселявшихся в Сибирь, сталкивалась со сложными, трудноразрешимыми проблемами. На восток уезжала почти исключительно беднота, не имевшая ничего, кроме своих рабочих рук да голодных жен и детей. Поднимать целину таким крестьянам было чрезвычайно сложно, особенно если они получали землю в таежной полосе Далеко не всегда нищие, истощенные переселенцы справлялись с обработкой земли и в дру­гих, более плодородных районах. По признанию самого Столыпина, совершившего в 1910 г. поездку в Сибирь, многие переселенцы вынуждены были бросать закрепленные за ними участки, арендуя у местных старожилов более или менее возделанную землю, или нанимаясь в батраки.

Другие же, потеряв всякую надежду наладить свое хозяйство в Сибири, стали возвращаться в Европейскую Россию, и поток "возвращенцев" рос с каждым годом. Если в первые годы после революции возвращалось около 10% переселенцев ежегодно, то в 1910 — 1916 гг. их доля составляла более 30%. "Обратные" пересе­ленцы, отчаявшиеся, озлобленные, лишившиеся даже того малого, что имели, стали еще одним взрывоопасным элементом неспокойной русской деревни. Да и из тех крестьян, что кое-как приспособились к нелегкой сибирской жизни, лишь очень немногие пробились в "крепкие хозяева"

4.

Между тем Столыпин вызывал все большие опасения и неприязнь у правых и их главного покровителя — Николая II. В этом лагере политика Столыпина представлялась все более бесперспективной с точки зрения успо­коения страны у все более опасной в отношении проводимых им ре­форм. Особую неприязнь правых вызывал проект реформы местно­го управления и самоуправления, разрабатываемой правительством одновременно с аграрной — с 1906 г.

Действовавшая в России система местного управления основы­валась на явно устаревших сословных началах. Сельское и волост­ное управление было сословно-крестьянским. Уездная администра­ция находилась в руках выборных представителей местного дворянства; председателем же любых совещаний администрации всегда являлся уездный предводитель дворянства. Волостное же крестьянское управление находилось в полной зависимости от уез­дного, продворянского.

Подобную систему, воплощавшую дух сословного неравенства, Столыпин собирался изменить следующим образом. Прежде всего, должно было быть ликвидировано сословное крестьянское управле­ние. Его функции переходили к бессословному волостному земству, выборы в которое должны были проходить на основе сравнительно невысокого имущественного ценза, открывавшего путь в этот орган наряду с помещиками представителям все тех же "крепких хозяев" В то же время в состав волости включались не только крестьянские, как раньше, но и помещичьи земли, причем на них перекладывалась и часть волостных денежных повинностей. Таким образом, создавалась та "мелкая земская единица", о которой так мечтали либералы, и которая должна была стать краеугольным камнем местного управления. По тому же образцу — на основе бессословности и имущественного ценза — должны были проходить выборы в уездное и губернское земства, что неиз­бежно увеличило бы количество представителей от зажиточного крестьянства.

Одновременно с этим предполагалось провести и реформу мест­ного административного управления. Центр его тяжести предполага­лось перенести из губернии в уезд, создав там единую систему прави­тельственных учреждений вместо разрозненных ведомств, каждое из которых подчинялось своему губернскому начальству. Во главе этой системы вместо уездного предводителя дворянства должен был стать. Назначаемый сверху уездный начальник, обладавший по отношению ко всем уездным правительственным учреждениям такой же влас­тью, какой обладал губернатор в масштабах губернии. Таким образом, на уездном уровне правительство предполагало значительно усилить свое собственное влияние, а на волостном — влияние "крепких хозяев", которых оно считало своей новой надежной опорой.

Естественно, подобный проект вызвал самое негативное отноше­ние со стороны, как самих дворян-помещиков, так и защитников их интересов в верхах. В Государственном совете сформировалась мощная антистолыпинская группировка во главе с П. Н. Дурново. Понимая, что шансов провести через Совет проект реформы у него практически нет, Столыпин задумал обходной маневр. Надеясь сыг­рать на националистических настроениях правых, он предложил со­здать на Украине и в Белоруссии земства на бессословной основе, но с применением не только имущественного, но и своеобразного национального ценза: избирательные собрания должны были быть разделены на национальные курии, причем на долю поляков приходилось бы меньшее число, чем на долю неполяков — украинцев и белорусов. Столыпин при этом исходил из того, что среди помещи­ков этих губерний преобладали поляки, а крестьянство было украин­ским и белорусским. Если бы этот проект прошел, в западных губер­ниях появились бы земства с довольно значительным преобладанием в них гласных от крестьян, что явилось бы важным прецедентом в борьбе за создание подобных земств в великорусских губерниях. В 1910 г. этот проект был принят Думой, которая к тому же вдвое по­низила избирательный ценз, предоставив еще большие возможности в новых земствах крестьянским гласным — украинцам и белорусам. Однако правые в Госсовете тонко оценили ситуацию и смогли преодо­леть антипатию к полякам-помещикам во имя классовой солидарно­сти 4 марта 1911 г. Госсовет отклонил статью о национальных куриях, нанеся удар в самое сердце столыпинского законодательства. При этом правые заранее заручились поддержкой царя.

В этой сложной ситуации Столыпин действовал весьма после­довательно, тут же поставив перед царем вопрос о своей отставке. Царь, все больше разделявший неприязнь правых к излишне энер­гичному и самостоятельному, с его точки зрения, премьер-мини­стру, поначалу не дал ясного ответа. Однако на сей раз Столыпина взяли под защиту мать Николая II, вдовствующая императрица Ма­рия Федоровна, и некоторые великие князья, продолжавшие воспринимать его как государственного деятеля, без которого "все развалит­ся". Под влиянием родственников царь не принял отставки Столыпина. Однако вся эта история и особенно поведение Николая II ясно показы­вали, что крушение премьера — дело времени.

1 сентября 1911 г. во время торжеств, происходивших в Киеве по случаю открытия земских учреждений, Столыпин был смертель­но ранен в оперном театре Дмитрием Богровым, который, называя себя анархистом, в то же время был платным сотрудником охранки. По некоторым сведениям, киевские анархисты, заподозрившие Богрова, потребовали от него доказательств его верности революции: убийства главы правительства. Явившись к своему охранному на­чальству, Богров сообщил о том, что на Столыпина готовится поку­шение, и выразил готовность выдать террориста. С этой целью он и был допущен 1 сентября в Киевскую оперу, причем охранники по­зволили ему беспрепятственно, без всякого присмотра, ходить по залу. До сих пор неизвестно, была ли охранкой проявлена преступная халатность, или ее бездействие диктовалось какими-то более сложными соображениями.

П. А. Столыпин, несомненно, оставил заметный след в истории России. Умный, волевой, энергичный глава правительства был последним государственным деятелем, который пытался спасти существующий строй не только с помощью репрессивных мер, но и путем целого ряда хорошо продуманных реформ. Он стремился сохранить самодержавный строй, "усовершенствовав" его безвласт­ной, но скандальной Думой, послушно действовавшей по его указке и в то же время постоянно убеждавшей массы в своей оппозиционно­сти. Сохраняя и охраняя помещичье землевладение, он попытался выделить из ненадежной в целом крестьянской среды "крепких хозяев" — еще одну социальную опору для самодержавной власти.

В сущности, Столыпин пытался примирить непримиримое — абсолютистский режим с представительным правлением, крепостни­ческое поместное дворянство с широким, постоянно крепнущим сло­ем зажиточных крестьян-единоличников. На фоне подавляющего большинства других сановников, большей частью беспринципных и бесталанных, Столыпин, несомненно, выглядел весьма привлека­тельно. Однако это не может заслонить того факта, что политику он проводил безнадежно противоречивую, обреченную на неизбежный провал.

После смерти Столыпина противоречия, раздиравшие созданную им политическую систе­му, еще больше обострились. Как показал дальнейший ход событий, у Столыпина не нашлось достойных преемников. Новым председателем Совета министров стал В. Н. Ко­ковцов, бывший при своем предшественнике министром финансов. Это был знающий, дельный и в то же время достаточно заурядный чиновник, озабоченный, прежде всего своей собственной карьерой. Он не обладал присущими Столыпину энергией, внутренней незави­симостью, умением настоять на своем. Именно за отсутствие этих ка­честв Коковцов, очевидно, и был назначен главой правительства. Во всяком случае, в беседах с царем и царицей, происходивших в процессе его назначения на пост, Коковцову дали ясный совет "не уподобляться" Столыпину и опираться "только на доверие царя".

Коковцов принял этот совет к сведению. Возглавляемый им Совет министров окончательно утратил законодательную инициати­ву, отличавшую правительство при Столыпине. Весь комплекс пре­образований, задуманный погибшим премьером с целью развить начала русской жизни, заложенные крестьянской реформой, был похоронен — и, как оказалось, навсегда.

Следует отметить, что, помимо конформистской, чиновничьей натуры нового главы правительства, проведению реформ в столы­пинском духе препятствовали и другие обстоятельства. Так, новая IV Государственная дума, выборы в которую проходили осенью 1912 г., хотя и конструировалась на основе все того же третьеиюньского избирательного закона, по своему партийному составу замет­но отличалась от своей предшественницы. Число правых депутатов в ней выросло до 185 (в III — 148), левых — кадетов и прогресси­стов — до 107 (в III — 88). Число же октябристов, главной опоры столыпинской политической системы, упало до 98 (в III — 120).

Размывание октябристского центра свидетельствовало обо все усиливавшемся размежевании политических сил в стране. Надежды на создание сколько-нибудь стабильного проправительственного буржуазно-помещичьего блока в Думе становились все более эфемерными. И действительно, новая Дума ознаменовала свою деятельность, прежде всего резкой критикой в адрес правительства, которая в равной степени резко звучала и справа, и слева.

Но самым страшным симптомом бесперспективности третьеиюньской политической системы стал новый подъем революционного движения. Так, уже в 1910 г. после длитель­ного спада началось заметное оживление забастовочного движения, которое еще более усилилось в 1911 г. Те же процессы происходили в студенческом движении, в среде демократической интеллигенции. Мощным толчком, многократно усилившим революционные настроения в России, стали события на Ленских золотых приисках здесь в 1912 г. вспыхнула забастовка, завершившаяся мирным шествием рабочих "к начальству" со своими требованиями. Шествие было беспощадно расстреляно воинской командой. Ленский расстрел вызвал целую волну стачек протеста, в которых участвова­ли более 300 тыс. человек.

В последующие годы революционное движение продолжало неудержимо нарастать. За 1913 — первую половину 1914 г. число забастовщиков в фабрично-заводской промышленности составило около 2 млн. человек. Усиливалось национальное движение на окраи­нах — в Закавказье, Прибалтике, Царстве Польском. По своему размаху революционное движение в это время соответствовало уров­ню 1903—1904 гг. — предреволюционной эпохе. Правительство же, забыв все уроки первой революции, все больше применяло традици­онные методы борьбы со своими политическими противниками: тюрьмы, каторгу, ссылку и прочие репрессивные меры.

Лекция 65: Россия в системе международных отношений в предвоенные годы. Возникновение военных блоков.

План:

1. Новые условия формирования внешнеполитического курса

2. Программа внешней политики России

3. Боснийский кризис 1908-09 гг. Потсдамское соглашение 1911 г.

4. Дальневосточная политика

5. Балканские войны

Поражение в русско-японской войне и с трудом преодоленный революционный кризис 1905—1907 гг. ограничили возможности царизма в сфере внешней политики. Между тем международное положение России таило немало затруднений. На Дальнем Востоке сохранялась напряженность в отношениях с Японией. На Балканах и Ближнем Востоке нарастали противоречия между Россией и австро-германским блоком. Германский и зависи­мый от него австрийский капитал успешно проникал в Османскую империю, причем в области, наиболее близкие к российским грани­цам — в балканские владения Турции, в район черноморских проли­вов, в Анатолию. Экономическая экспансия шла рука об руку с усиле­нием политического влияния Германии и Австро - Венгрии на Порту.

Испытаниям подверглись и русско-французские отношения. Во время русско-японской войны Франция занимала нейтральную по­зицию. Во многом это объяснялось начавшимся англо-французским сближением. В апреле 1904 г. Великобритания и Франция достигли соглашения по главному разделявшему их вопросу — о размежева­нии своих колониальных владений. Это соглашение предвещало серьезные изменения в системе международных отношений. Вели­кобритания поворачивала от многолетней самоизоляции от конти­нентальных блоков к сотрудничеству с противниками Германии. Однако объединить наметившееся англо-французское сближение с русско-французским союзом было непросто. Если на Балканах и отчасти в вопросе о черноморских проливах русско-английские противоречия постепенно отходили на второй план в сравнении с русско - австрийскими и русско-германскими, то почти по всему периметру российских границ в Азии острое соперничество между Россией и Англией продолжалось.

Во время русско-японской войны Великобритания оказала Япо­нии значительную материальную, дипломатическую и моральную поддержку. Напряженность в русско-английских отношениях достигла такой степени, что германская дипломатия попыталась использовать ее для нанесения удара по русско-французскому согласию.

В июле 1905 г. во время свидания Вильгельма II с Николаем II на борту царской яхты около острова Бъерке вблизи Выборга кай­зер уговорил царя подписать союзный договор с Германией. Договор предусматривал взаимную военную помощь в Европе в случае на­падения на Россию или Германию какой-либо европейской держа­вы. При этом Германия ловко устранилась от необходимости соблю­дать эти обязательства применительно к возможному британскому вмешательству в русско-японскую войну. По условиям Бьеркского договора, он вступал в силу только после заключения мира между Россией и Японией.

Соглашение в Бьерке явилось результатом личной дипломатии монархов. Министры были поставлены перед свершившимся фак­том. Николай II ни с кем не советовался и, видимо, полагал, что Бьеркский договор направлен только против Великобритании. С формальной точки зрения заключенный царем союз с Германией действительно не противоречил русско-французскому союзу, по­скольку оба имели оборонительный характер. Но по сути Бьеркс­кий договор уничтожал дружественные русско-французские связи. Дело было не только в том, что Николай II действовал за спиной Франции. В итоге от Бьеркского договора следовало ожидать ухуд­шения русско-французских отношений, причем в момент, когда цар­ское правительство остро нуждалось во французском займе для по­крытия колоссального бюджетного дефицита из-за расходов на русско-японскую войну. В условиях революции этот вопрос при­обрел для властей жизненно важное значение. Речь шла о финанси­ровании государственного аппарата, армии, полиции, курсе рубля, вкладах населения. В. Н. Ламздорф и С. Ю. Витте сумели убедить царя фактически аннулировать Бьеркский договор, обусловив его выполнение рядом заведомо неприемлемых для Германии поправок.

Отказ от Бьеркского договора и демонстративная поддержка Россией Франции на международной Альхесирасской конференции в начале 1906 г. по поводу франко-германских противоречий в Марокко успокоили Париж. В апреле 1906 г французский банков­ский синдикат при участии нескольких банков из России, Англии, Голландии, Австро - Венгрии предоставил царскому правительству небывалый по меркам тогдашнего финансового рынка заем в 2 млрд. 225 млн. франков (более 843 млн. руб.) на 50 лет. Еще 267 млн. фран­ков (100 млн. руб.) Петербург получил ранее, в самый напряженный момент внутреннего финансового кризиса в январе 1906 г.

Перемены в государственной власти России в результате революции 1905—1907 гг. формально не касались управления внешней политикой. Император оставался ее единоличным верховным руководителем. Правда, негативный опыт в этой об­ласти — развязывание неудачной войны с Японией, промах с Бьеркским договором — сказался на поведении Николая II. Он стал больше доверять профессионалам из правительства и меньше при­слушиваться к мнению ближайших родственников и придворных.

Характерной чертой формирования внешнеполитической стра­тегии в 1905—1914 гг. было отсутствие в правительственном лагере единства мнений по поводу международных союзов России. В дис­куссиях на эту тему тесно переплетались вопросы внутренней и внешней политики. По мнению сторонников сближения с Герма­нией, прочные династические связи, известная схожесть традиций государственного управления обеспечивали благожелательное отно­шение Германии и Австро - Венгрии к ужесточению политического режима в России и помощь с их стороны в случае нового револю­ционного кризиса. В свою очередь, поборники союза с Францией и Великобританией надеялись, что он будет противодействовать дальнейшему углублению реакции и "защитит" Думу.

Прогерманскими симпатиями отличались придворное окруже­ние Николая II, часть высшего генералитета, консервативное крыло Государственного совета, политические организации крайне правого толка и их фракции в Думе. В области внешней политики "герма­нофилы" обычно оправдывали необходимость сближения с Герма­нией интересами безопасности западных российских границ и про­должением соперничества России с Великобританией на Среднем Востоке и с Японией на Дальнем Востоке.

Идеи русско-франко-британского согласия пользовались попу­лярностью среди умеренно-правых, октябристов, прогрессистов, кадетов. Дискриминационные действия Берлина по ограничению русского сельскохозяйственного импорта, экспансия австро-герман­ского капитала приводили в лагерь противников Германии многих деятелей торгово-промышленного мира. Об этом неоднократно захо­дила речь в Московском биржевом комитете, на всероссийских съездах представителей промышленности и торговли.

2.

В апреле 1906 г. Министерство иностранных дел возглавил А. П. Извольский. Отставка В. Н Ламздорфа должна была успокоить общественное мнение, нахо­дившееся под впечатлением неудач дальневосточной политики.

Преемник Ламздорфа имел богатый опыт дипломатической службы на различных должностях и в разных странах. Нового мини­стра отличали энергия, уверенность в себе и готовность решать мас­штабные задачи. Он надеялся в короткий срок восстановить пошат­нувшийся авторитет российской дипломатии, добиться крупных успехов на международной арене, не нарушая при этом спокойствия, необходимого для внутренних преобразований. Извольский видел, что у России нет возможностей для активной внешней политики од­новременно на нескольких направлениях. Поэтому он настаивал на сосредоточении всех сил на защите интересов России в Европе и на Балканах.

Русско-французский союз Извольский считал достижением российской дипломатии. Союзные связи с Францией были важны для сохранения европейского равновесия, для взаимодействия в восточ­ном вопросе и, наконец, для решения финансовых проблем царского правительства. Франция уступала Германии по общему объему вложенных в России капиталов, но, безусловно, первенство­вала в сфере государственных займов. В 1909 г. Министерство финансов вновь было вынуждено для обслуживания государст­венного долга прибегнуть к французскому займу на сумму свыше 500 млн. рублей.

Извольский прекрасно понимал, что в свете наметившегося англо-французского сближения русско-французское партнерство окажется малопродуктивным без англо-русского соглашения. Оно было необходимо и для поддержания спокойствия на азиатских и дальневосточных рубежах России. Заботясь о налаживании со­трудничества с Францией и Великобританией, Извольский стре­мился при этом избежать втягивания России в конфликт с Герма­нией. Желание учесть и использовать в российских интересах позиции всех сторон составляло характерную черту курса Изволь­ского. В известной мере это примиряло различные точки зрения по поводу внешнеполитической ориентации, существовавшие в правя­щих кругах и общественном мнении России.

Едва заняв министерское кресло, А. П. Изволь­ский начал переговоры о разграничении интересов России с Японией на Дальнем Вос­токе и с Великобританией в Средней и Цент­ральной Азии. Поиск взаимоприемлемых ре­шений оказался нелегким делом. Трудности возникали не только за столом переговоров, Извольский понимал, что без некоторых усту­пок соглашения не достичь. Однако министру пришлось выдержать настоящую борьбу с приверженцами жесткой линии среди предста­вителей российской администрации в Туркестане и Приморье и среди высших военных чинов.

18 (31) августа 1907 г. Извольский и британский посол в Пе­тербурге А. Николсон подписали конвенции об Иране, Афганистане и Тибете. Иран делился на три зоны: северную — сферу влияния России, юго-восточную — сферу влияния Англии и промежуточную между ними — нейтральную. В "чужих" зонах участники соглаше­ния обязались не добиваться концессий и не препятствовать действиям другой стороны. В нейтральной зоне обе державы имели равные права.

В целом граница между сферами влияния в Иране отвечала пожеланиям российской дипломатии. На серьезные уступки ей при­шлось пойти в отношении Афганистана, признав его областью исключительных интересов Великобритании. По поводу Тибета сто­роны договорились о неприкосновенности его территории, невмеша­тельстве в его внутренние дела и об уважении сюзеренных прав китайского правительства на Тибет. Таким образом, Лондону при­шлось отказаться от планов широкой экспансии в этом районе.

В ходе переговоров Извольский попытался коснуться режима черноморских проливов. Глава Форин Оффис Э. Грей обещал, что в будущем Лондон поддержит Россию в вопросе об открытии про­ливов для русских военных судов. Однако подтвердить это обеща­ние письменно, в виде официального документа Грей отказался. Русско-британское соглашение 1907 г. не имело общеполитического характера. Однако оно урегулировало наиболее спорные вопросы и тем самым расчистило почву для дальнейшего сближения. Между Россией, Францией и Великобританией сложились отношения "Тройственного согласия" или Антанты (от французского entente — Согласие), хотя в виде союзного договора они оформлены не были.

Успешная подготовка русско-британского соглашения способ­ствовала прогрессу на одновременных переговорах между Россией и Японией. Под давлением Англии и Франции японское правитель­ство умерило свои претензии. Не последнюю роль сыграло и согла­сие Петербурга предоставить Японии крупные льготы в рыболов­стве вблизи Тихоокеанского побережья России.

17 (30) июля 1907 г. русско-японское соглашение по политичес­ким вопросам было подписано. В его секретной части предусматри­вался раздел Маньчжурии на русскую (северную) и японскую (южную) сферы влияния. К русской сфере влияния была отнесена также Внешняя (Северная) Монголия, а к японской — Корея.

3.

Улучшение отношений с Англией и снижение напряженности на российских границах в Азии и на Дальнем Востоке создали, по мне­нию Извольского, необходимые предпосылки для активных действий России на балканском направлении и в вопросе о черноморских про­ливах. При этом Извольский надеялся договориться не только с Фран­цией и Великобританией, но и с австро-германским блоком.

В 1908 г. в Османской империи власть захватили военные — сторонники турецкой буржуазно-националистической организации "Единение и прогресс" (в Европе их называли "младотурками"). Они провозгласили введение конституционного правления, но в то же время не собирались признавать права народов Османской империи на самоопределение и развязали новую кампанию репрессий против национальных движений.

Этой сложной ситуацией решила воспользоваться Австро - Венгрия для аннексии Боснии и Герцеговины с многочисленным сербским и хорватским населением. Австрийская администрация и войска находились в этих провинциях по решению Берлинского конгресса 1878 г., но номинально они оставались под суверенитетом султана. Поэтому намерения Вены вызвали недовольство не только в соседних балканских государствах, в первую очередь в Сербии, но и в Турции.

План Извольского состоял в том, чтобы добиться от Вены компенсаций в обмен на признание аннексии Россией. 2—3 (15—16) сентября 1908 г. в замке Бухлау Извольский встретился с министром иностранных дел Австро - Венгрии А. Эренталем. Устно они условились о том, что Россия одобрит аннексию Боснии и Герцеговины, а Австро - Венгрия поддержит открытие проливов для военных кораблей России и других черноморских государств. Говорил Извольский и о компенсациях для Турции, Сербии, Болгарии и Черногории, но большой настойчивости в этом вопросе не проявил. Порядок объявления об аннексии и о пересмотре режима проливов на встрече в Бухлау определен не был. Извольский надеялся решить эти вопро­сы на международной конференции, для предварительной подготов­ки которой он немедленно отправился в поездку по европейским столицам.

Германия и Италия в самой общей форме согласились на открытие проливов, но потребовали вознаграждения для себя. Фран­ция обусловила свое поведение мнением Лондона. Однако в этой столице Извольского ждало разочарование. Великобритания пыта­лась использовать смену власти в Константинополе для усиления собственного влияния в Турции и искала расположения младотурок. Грей опасался, что пересмотр режима проливов осложнит положе­ние нового турецкого правительства. Он заявил Извольскому о не­своевременности подобного шага и о необходимости во всяком слу­чае получить предварительное согласие Турции. Кроме того, британские государственные деятели дали понять, что предпочита­ют открытие проливов для военных судов не только черноморских, но и других стран. Подобное решение было бы на руку Англии, рас­полагавшей сильнейшим флотом в Средиземноморье.