Сущность, формы и функции исторического знания. История России – неотъемлемая часть всемирной истории. 42 страница

Первое свое заседание II Дума открыла 20 февраля 1907 г. Пред­седателем Думы был избран земский деятель кадет Ф.А. Головин. Кадеты приняли тактику "бережения" Думы, т. е. не давать повода правительству для ее разгона. Однако избежать им этого не удалось. II Дума просуществовала всего 102 дня. В ней, как и в I Думе, цент­ральное место занял аграрный вопрос. Левые фракции Думы потре­бовали полной и безвозмездной конфискации помещичьей земли и превращения" всего земельного фонда страны в общенародную собственность.

6. Государственный переворот 3 июня 1907 г.

Значение революции 1905—1907 гг.

Острые дебаты во II Думе и выдвинутые ею радикальные требования, особенно по аграрному вопросу, сильно встревожили прави­тельство. Именно обсуждение аграрного воп­роса в Думе и явилось главной причиной ее разгона. Но разогнать Думу из-за того, что она хочет дать землю народу, явилось бы "опас­ным орудием в руках революции". Власти пошли на провокацию. В недрах полиции была заготовлена фальшивка об "антиправитель­ственном заговоре" депутатов социал-демократической фракции. 1 июня 1907 г. на закрытом заседании Думы председатель Совета ми­нистров (с 1906 г.) П. А. Столыпин выступил с заявлением об имею­щихся в распоряжении властей материалах, якобы указывающих на готовившийся антиправительственный заговор, и потребовал ис­ключить из состава Думы 55 депутатов социал-демократической фракции, 16 из них лишить депутатской неприкосновенности и дать санкцию на их арест. На заседании Думы по предложению кадетской фракции срочно была создана специальная думская комиссия для вы­яснения основательности обвинений, предъявленных депутатам со­циал-демократической фракции. Комиссия выявила массу подлогов следствия. Но, не дожидаясь решения думской комиссии, власти в ночь на 3 июня арестовали этих депутатов. Они были преданы суду, который признал их виновными в "антиправительственном заговоре" и приговорил часть из них к каторжным работам, а остальных — к ссылке на поселение.

3 июня 1907 г. были обнародованы царский Манифест о роспуске Думы и новый закон, изменивший порядок выборов в нее. Издание нового избирательного закона одной волей царя явилось грубым нарушением Манифеста 17 октября 1905 г. и обнародованных 23 апре­ля 1906 г. "Основных государственных законов", согласно которым "никакой новый закон не может последовать без одобрения Государ­ственного совета и Государственной думы". Тем самым был совершен акт государственного переворота. Он знаменовал собой поражение революции 1905 — 1907 гг. и наступление реакции.

Хотя революция 1905—1907 гг. и потерпела поражение, ее историческое значение было ог­ромно. Она серьезно потрясла основы россий­ского самодержавия, которое вынуждено было пойти на ряд существенных уступок: созвать законодательную Госу­дарственную думу, провозгласить ряд свобод, в том числе свободу ве­роисповедания, отменить цензуру, легализовать профсоюзы, занять­ся аграрной реформой в деревне. Рабочие добились сокращения рабочего дня и повышения заработной платы. Таким образом, рево­люция 1905—1907 гг. принесла определенные завоевания народным массам

Революция 1905—1907 гг. получила и большой международный резонанс. Она способствовала подъему стачечной борьбы рабочих в Германии, Франции, Англии, Италии, Австро - Венгрии, Бельгии. Но особенно значительно было ее влияние на страны Востока. Под влиянием революции 1905—1907 гг. в России произошли антифео­дальные революции в 1905—1909 гг. в Иране, в 1908 г. — в Турции, в 1911—1913 гг. — в Китае, развернулось национально-освободитель­ное движение на Балканах, в Индии и Индонезии.

Лекция 64: Российские реформы в контексте общемирового развития в начале века. П. А. Столыпин. Аграрная реформа и её итоги.

План:

1. Третьеиюньская политическая система

2. Власть и общество

3. Реформы П. А. Столыпина

4. Разложение третьеиюньской политической системы. Новый революционный подъем

Пытаясь проводить новый политический курс, который П. А. Столыпин сам определил двумя словами — порядок и реформы, он попал в довольно сложную политическую ситуацию. С одной стороны, несмотря на подавление революции, антиправительственные настроения были по-прежнему чрезвычайно сильны в народе и обществе. Значитель­ная часть населения явно не доверяла власти. С другой стороны, Столыпин подвергался все более резкой критике и справа, со стороны черносотенцев. Многие из этих деятелей поначалу восприняли энер­гичного, "крутого", быстрого на расправу премьера как спасение. Но по мере того как страх, вызванный революцией, утихал, деятельность Столыпина начинала пробуждать в этих кругах все большее неприятие. Еще, будучи саратовским губернатором, Столы­пин, в отличие от многих других "начальников губерний", никогда не давал черносотенцам полной воли. Используя в ряде случаев чер­носотенцев для борьбы с революционерами, он стремился держать их под строгим контролем, старался избегать погромов и кровопро­литий, столь характерных для России 1905—1906 гг. Став премье­ром (1906) и справившись с революцией, Столыпин еще более ре­шительно потребовал прекращения погромной "самодеятельности", добиваясь разоружения черносотенных организаций. Однако этого было достаточно, чтобы вызвать раздражение у правых, рассчитывавших после подавления революции стать полными хозяевами в стране. Еще большую неприязнь у черносотенных кругов порожда­ли реформаторские планы Столыпина: любые реформы восприни­мались ими, как зло; одобрялась лишь самая беспощадная борьба с любыми противниками царской власти.

Но Столыпин отнюдь не был лишен политической и социаль­ной опоры. Та "глубокая вера" в его курс, о которой заявляли еще в 1906 г. октябристы, не ослабела и после революции. За октябри­стами стояли немногочисленные, но зато весьма богатые и влия­тельные слои населения: крупные предприниматели и не менее крупные помещики, сумевшие перестроить свое хозяйство на новый, капиталистический лад. Эта социальная группа вполне одоб­ряла как наведение порядка самыми крутыми мерами, так и осто­рожные, продуманные реформы. Если левые и правые крити­ковали Столыпина, то центр готов был оказать ему серьезную поддержку.

Положение о выборах, принятое 3 июня 1907 г., резко изменило соотношение между куриями выборщиков в пользу помещиков и крупной буржуазии (городская курия была теперь разделена на два разряда, четко отделявших крупных предпринимателей и купцов от основной массы городского населения). Теперь один голос помещика приравнивался к четырем голосам крупной буржуазии, 68 городской мелкой буржуазии, 260 крестьян и 543 голосам рабочих. По сравнению со старым избира­тельным законом соотношение между представительством помещи­ков и крупной буржуазии изменилось не очень значительно (раньше было 1 и 3). Зато по сравнению с крестьянством и рабочими помещики и буржуа выбирали теперь во много раз больше депутатов, чем раньше.

Если рабочих депутатов и в первых двух Думах было сравни­тельно мало, то потери крестьян были огромны, их ранее весьма значительное представительство уменьшилось в 16 раз. Деятель­ность I и II Дум ясно показала правительству, что с депутатами, избранными крестьянской массой, общего языка найти не удастся. В результате третьеиюньских перемен Дума утратила свой демок­ратический характер, став в значительной степени буржуазно-помещичьим органом.

Однако политической сплоченностью III Государственная дума, открывшая свои заседания 1 ноября 1907 г., отнюдь не отличалась. Противоречия, разъедавшие высшие классы, были в полной мере учтены Столыпиным, сумевшим смонтировать очень удобный для себя законодательный орган. Главное отличие III Думы от предыду­щих заключалось в том, что силы, оппозиционные правительству, не составляли в ней абсолютного большинства. В III Думе устанав­ливалось неустойчивое равновесие между правыми — черносотенцами (144 депутата), центром — октябристами (148 депутатов) и левыми фракциями. Из левых наиболее значительной была фракция кадетов (54 депутата), которых, как правило, впоследствии поддерживали депутаты от новой, созданной в 1912 г. Партии прогрессистов (28 депутатов). Как правило, вместе с оппозицией голосовал и 26 депутатов с национальных окраин. Радикально настроенные фракции — 14 трудовиков и 19 социал-демократов — держались особняком, но серьезно повлиять на ход думской деятельности конечно, не могли.

Позиция каждой из трех основных групп — правых, левых и центра — была определена на первых же заседаниях III Думы. Чер­носотенцы, не одобрявшие преобразовательных планов Столыпина, безоговорочно поддерживали все его меры по борьбе с противниками существующего строя. Либералы пытались противостоять реакции, но в некоторых случаях Столыпин мог рассчитывать на их относи­тельно доброжелательное отношение к предлагаемым правитель­ством реформам. При этом ни одна из группировок не могла при голо­совании в одиночку ни провалить, ни утвердить тот или иной законопроект. В подобной ситуации все решала позиция центра — октябристов: они готовы были оказать поддержку обоим направле­ниям правительственной политики — и наведению порядка, и прове­дению реформ.

В результате с первых же заседаний III Думы в ней заработал нехитрый, но действенный механизм, получивший название октяб­ристского маятника. Когда в Думе принималось решение по зако­нопроекту реакционного характера, октябристы голосовали вместе с черносотенцами, образуя правооктябристское большинство (292 голоса). Когда лее на повестке дня стоял законопроект, связанный с преобразованиями, октябристы меняли своих временных союзников, образуя левооктябристское большинство (256 голосов). Таким обра­зом, не имея в Думе постоянного большинства, Столыпин сумел развязать себе руки и проводить ту политику, которую считал необходимой.

В верхней же законодательной палате, Государственном совете, господствовали правые. Определявшие лицо этого органа верхи бю­рократии и представители земельной аристократии старого, полу­крепостнического закала не склонны были идти навстречу реформи­стским планам главы правительства.

Столыпин, довольно легко добивавшийся своих целей на дум­ском уровне, в высших сферах постоянно сталкивался с серьезными препятствиями. Наводить порядок ему позволяли весьма охотно. Что же касалось реформ, то из них Столыпину более или менее последовательно удалось провести в жизнь лишь аграрную. Все прочие преобразования либо были искажены до неузнаваемости, либо просто блокированы Государственным советом. Таким образом, вне зависимости от воли самого премьера столыпинская политика приобретала все более односторонний, репрессивно-карательный характер.

2.

Рассматривая борьбу с противниками суще­ствующего строя как одну из главных своих задач, Столыпин и после революции продол­жал разворачивать и совершенствовать систему репрессивно-кара­тельных мер. Не менее интенсивно, чем раньше, работала охранка, по-прежнему не брезговавшая в своей деятельности прямым нару­шением законов. Как и раньше, охранники главную ставку делали на провокацию, наводняя подполье и оппозицию своими агентами, которые, чтобы заслужить доверие в этой среде, вели активную ан­типравительственную агитацию, бросали бомбы и т. п. Некоторые деятели политической полиции весьма откровенно заявляли, что, будучи не в силах подавить революционное движение, они постара­ются максимально развратить его.

Очень жестоким даже по российским меркам было при Сто­лыпине судопроизводство по политическим делам. "Обычные" воен­но-окружные суды, через которые проходила основная масса поли­тических дел, немногим уступали в этом отношении чрезвычайным военно-полевым. Хотя теперь обвиняемые могли пользоваться услугами адвокатов, и юридические формальности в целом соблюда­лись в этих сферах более строго, судьи-офицеры, как правило, вы­носили самые суровые приговоры. Недаром известный писатель и общественный деятель В. Г. Короленко отмечал, что смертная казнь в эти годы стала "бытовым явлением". Всего, по неполным данным, за первые три года существования третьеиюньской монар­хии — 1907—1909 — был казнен 2681 человек, т. е. в среднем каждый месяц военные суды отправляли на смерть более 70 человек. Те же десятки тысяч "политиков", кого миновала смертная казнь, отправля­лись в ссылку, на каторжные работы, в тюремное заключение. И здесь правительство Столыпина в небывалой степени, по сравнению с предыдущей эпохой, ужесточило режим, нередко идя на физическое уничтожение своих политических противников.

Беспощадно борясь с революционерами, Столыпин не забывал и о своих легальных противниках. Умело используя законодатель­ство революционного времени, правительство постоянно приоста­навливало, а при первой возможности и закрывало навсегда враж­дебные ему органы печати. Строжайший надзор был установлен за различными обществами и организациями, даже сугубо культурно-просветительского характера. Особенно пострадало в это время, не­давно возникшее профсоюзное движение: только за 1907 — 1909 гг. правительством было закрыто 356 профессиональных союзов рабо­чих различных отраслей промышленности.

Послереволюционный период характеризо­вался резким спадом, как рабочего движения, так и крестьянских волнений. В деревне Сто­лыпину на какое-то время удалось навести относительный порядок. Кроме того, проведение аграрной реформы поневоле заставило крестьян заняться, прежде всего, своими хозяй­ственными делами: те, кто побогаче, выходили из общины, закреп­ляя за собой свои надельные земли и прикупая новые; другие, по­беднее, продавали свой нехитрый скарб и переселялись на новые места.

Все реже выступали на борьбу с предпринимателями и прави­тельством рабочие: в 1908 г. бастовали 290 тыс., в 1909 г. — 180 тыс., в 1910 г. — 157 тыс. На фоне всеобщего спада рабочего движения особенно заметным было уменьшение числа политических стачек: если в 1905 г., в разгар революции они составляли до 50% от общего числа бастующих, то в 1910 г. — всего 13,8%.

Правление Столыпина явилось временем тяжелых испытаний для революционных партий. Именно они понесли самые значитель­ные потери от правительственных репрессий. В это время охранка одну за другой громила местные организации эсеров и эсдеков, лик­видировала подпольные типографии, наносила серьезные удары по партийному руководству. Но еще более чувствительными были вну­тренние раздоры, которые охватили в это время революционное движение.

Страшным ударом для эсеров стало разоблачение Азефа. И руководству, и рядовым членам партии нелегко было пережить тот факт, что Боевая организация, бывшая для многих настоящим символом революционной борьбы, на протяжении всей своей дея­тельности находилась под контролем охранки. В партийной среде пошла волна "шпиономании": начались взаимные и, как правило, ложные обвинения в предательстве и провокации. Раздоры, усугуб­ляемые постоянными и очень болезненными ударами, наносимыми охранкой, привели к тому, что эсеры в 1909—1910 гг. почти полно­стью свернули свою революционную деятельность.

Нелегким был этот период и для социал-демократов. Резко изменившаяся в связи с подавлением революции политическая ситуация в стране породила в их среде два диаметрально противопо­ложных течения. Ликвидаторы, включавшие в себя многих меньше­виков, настаивали на ликвидации подпольной партии и призывали сосредоточить все силы на легальной деятельности, имея в виду, прежде всего работу в Думе. Отзовисты-большевики, напротив, призывали уйти в глубокое подполье, отозвав рабочих депутатов из Думы и отказавшись от любых легальных форм деятельности.

Этим крайним течениям противостояли большевики-ленинцы, сблизившиеся в это время с меньшевиками-партийцами, руководи­мыми Г. В. Плехановым. И те, и другие призывали к разумному соче­танию легальной и нелегальной борьбы, стремясь сохранить как подпольную партийную организацию, так и социал-демократическую фракцию в III Думе. Все эти распри, отнимавшие массу сил и средств, в свою очередь, значительно ослабляли деятельность социал-демократов.

Схожие процессы происходили и среди оппозиционно настроен­ных либералов. Правда, кадеты и прогрессисты избежали серьезных внутренних раздоров. Однако и без того весьма незначительная чис­ленность их партий еще более уменьшилась. Либералами овладевала апатия: партийное руководство в это время не уставало жаловаться на растущую пассивность рядовых членов.

В условиях явного духовного кризиса часть общественных деятелей различных направлений постепенно приходила к переоценке традиционных ценностей. Точкой отсчета в этой переоценке, как правило, являлась недавняя революция, исполненная жестокой, кровопролитной борьбы и не достигшая поставленных целей. Одних революция напугала, других — утомила, третьих — разочаровала. Старые политические и социально-экономические программы раз­личных общественных движений стали казаться примитивными, наивными и невыполнимыми. Под гнетом этих впечатлений общественные деятели начинали размышлять о том, что, как правило, обычно мало волновало интеллигентное русское общество: о Боге, о душе, о религии; начались поиски новых путей для воплощения, в жизнь своих идеалов.

Подобные процессы происходили даже в сугубо атеистической социал-демократической среде. Здесь возникло течение богострои­тельства, наиболее яркой фигурой которого, был А. В. Луначарский. Он утверждал, что для овладения массами нужно создать новую религию — "религию труда", которая заключалась бы в обожествлении высших человеческих стремлений. "Строгие и холодные формулы" марксизма, с его точки зрения, были трудны для понимания масс, не могли всерьез увлечь их на борьбу за "светлое будущее". Схожие идеи в художественной форме выражал в это время близкий к социал-демократам Максим Горький.

Если богостроительство явилось лишь характерным для этого времени эпизодом, не повлекшим за собой серьезных последствий, то течение в либеральной среде, заявившее о себе сборником статей "Вехи", оставило неизгладимый след в истории русской общественной мысли. В этом сборнике, вышедшем в 1909 г. под ре­дакцией П. Б. Струве, приняли участие незаурядные мыслители и видные общественные деятели — Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. О. Гершензон и др. Они подвергли глубокому и тщательному ана­лизу ту социальную общность, неотъемлемой частью которой сами являлись, — русскую интеллигенцию, ее идейную и психологическую сущность, ее общее мироощущение. Результаты этого анализа были малоутешительны. "Веховцы" обличали присущий интеллигенции атеизм, писали о забвении ею высоких религиозных истин ради "уравнительной справедливости", констатировали полный разрыв между интеллигентским политизированным мышлением и глубинной духовной жизнью русского народа — того народа, который, совершен­но не понимая его сущности, интеллигенция собиралась "облагоде­тельствовать". Обвиняя интеллигенцию в "безответственности", не­способности предвидеть результаты своей деятельности, "веховцы" в значительной степени возлагали на нее ответственность за "траге­дию русской революции".

Публикация "Вех" вызвала бурную полемику в печати: только в 1909 г появилось более 200 статей, рецензий и разного рода откликов, в основном резко отрицательного характера. В.И. Ленин, в частности, назвал "Вехи" "энциклопедией либерального ренегат­ства" Свое несогласие с "Вехами" выразили и многие руководители либерального движения — в частности П. Н. Милюков. Однако огром­ный интерес, проявленный к этому изданию в русском обществе, убе­дительно свидетельствовал о том, насколько жизненно важные воп­росы затронули его авторы

В целом же разброд и шатания в политических партиях, поиски новых путей русским обществом — все это неизбежно ослаб­ляло напор революционеров и оппозиции, их борьбу с правитель­ством. Тем самым Столыпин получил относительно благоприятные условия для проведения задуманных им реформ.

3.

Главной задачей, которую ставил перед собой Столыпин-реформатор, было укрепле­ние социальной базы существующего строя. Бурные события начала XX в. убедили его в том, что искренне преданное царской власти поместное дворянство уже не может в оди­ночку служить ей достаточно надежной опорой. В то же время не оправдали себя и попытки власти опереться на все общинное кре­стьянство в целом с его традиционной аполитичностью и верой в "доброго царя". Мощное аграрное движение 1905—1906 гг. ясно показало, что основная масса крестьян может поддержать власть только в том случае, если получит от нее казенные, удельные и, главное, помещичьи земли

Идти на столь радикальное социально-экономическое переус­тройство России Столыпин не мог и не хотел. Он замыслил, оставив в неприкосновенности помещичье землевладение, ублаготворить наиболее зажиточную часть крестьянства за счет основной массы, крестьян-общинников. Тем самым правительство как бы убивало одним выстрелом двух зайцев: сохраняло за собой старую социальную опору в лице дворян-помещиков и создавало новую, за счет "крепких хозяев". Не последнюю роль в планах Столыпина играли надежды на то, что разрушение общины, появление хозяина-собственника благотворно скажется на хозяйственном развитии деревни, поможет поднять ей уровень производства, вырваться из рутины, свойственной общинному земледелию. Рассчитывал Столыпин и на то, что его реформы приведут к изменениям в психологии народа, воспитают в нем уважение к частной собственности, привив тем самым иммунитет к революционной агитации. Речь шла именно о реформах: Столыпин собирался провести в жизнь все преобразования, намеченные в правительственной про­грамме, опубликованной 25 августа 1906 г. Причем наиболее важные из этих реформ были тесно связаны между собой: аграрная должна была помочь становлению "крепких хозяев", превращению их в сильную социальную группу; реформа самоуправления — предо­ставить им большие возможности для участия в работе земств; ре­форма средней и высшей школ — демократизировать систему об­разования в России, сделать ее более доступной для крестьянских детей.

Однако вследствие постоянной оппозиции правых в Государ­ственном совете и царском окружении Столыпину удалось более или менее последовательно провести в жизнь лишь аграрную ре­форму, да и то потому, что еще свежи были воспоминания о погро­мах помещичьих усадеб и разделах имений между бунтующими крестьянами. К тому же предложенные Столыпиным преобразова­ния в этой сфере не угрожали непосредственно помещичьему зем­левладению. Дальнейшие же попытки развивать реформаторскую деятельность встречались верхами в штыки.

Основное направление аграрной реформы со­стояло в разрушении крестьянской общины. Первый шаг на этом пути был сделан еще во время революции указом 9 ноября 1906 г., первая статья которого устанавливала, что "каждый домохозяин, владеющий землей на об­щинном праве, может во всякое время требовать укрепления за со­бою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли".

Однако этот указ еще не мог обеспечить поставленной цели — создания "крепких" единоличных хозяйств. Дело в том, что кресть­яне-общинники привыкли делить землю между собой "по справед­ливости", причем это понятие распространялось не только на коли­чество, но и на качество земли. Во владениях же каждой общины были земли, отличавшиеся друг от друга и по уровню плодородия, и по удобству месторасположения. В результате каждый крестьянин получал в пользование по нескольку полос земли (иногда более деся­ти) в разных местах общинного владения. Отсюда — знаменитая чересполосица, связывавшая крестьянские хозяйства воедино и обус­ловившая их зависимость друг от друга. Указ же 9 ноября эту зависи­мость не ликвидировал — он лишь закреплял за крестьянами черес­полосные земли, избавляя их от периодических переделов.

Сам Столыпин заявлял, "что укрепление участков — лишь половина дела, даже лишь начало дела...". Для реализации его про­граммы необходимо было свести эти полосы воедино, разверстав общинные владения на отдельные самостоятельные хозяйства. С этой целью 15 ноября 1908 г. были изданы "Временные правила о выдаче надельной земли к одним местам". Наиболее совершенным типом земельного владения в них был провозглашен хутор, в котором крестьянская усадьба, земля и прочие угодья сводились в единое целое. На случай же, когда разверстать в той или иной местности всю общинную землю на отдельные хутора не пред­ставлялось возможным, рекомендовался отруб: в этом случае все пахотные земли, закреплявшиеся за крестьянами, все равно своди­лись воедино, но находились на некотором расстоянии от "коренной усадьбы".

Главный недостаток подобного землеустройства заключался в том, что хутора и отруба рассматривались как единственное, уни­версальное средство для подъема сельского хозяйства в России. В этом духе составлялись правительственные инструкции и дей­ствовали землеустроительные комиссии, создававшиеся для прове­дения реформы на местах. При этом бюрократия проявляла свою обычную склонность к "единообразию", не считаясь ни с крестьян­скими традициями, ни с особенностями того или иного региона.

Между тем серьезным препятствием к созданию хуторского хозяйства являлось крестьянское малоземелье, особенно характер­ное для черноземных губерний. "Выходить в хутор", закрепив в собственность нищий надел в две-три десятины, для малоземель­ных крестьян, которых здесь было большинство, — подобный путь не открывал никаких хозяйственных перспектив, кроме неминуемо­го полного разорения.

Сплошь и рядом нежелание крестьян менять традиционную систему землепользования определялось еще и почвенными, климатическими и прочими условиями ведения хозяйства. Череспо­лосица, например, в глазах многих крестьян имела свои неоспоримые преимущества, помогая им бороться с капризами погоды: в знойное лето более или менее приличный урожай давали полосы в низинах, в дождливое — на возвышенности. В засушливых местах коллек­тивная собственность на землю (и соответственно на источники воды) позволяла решать вопросы водоснабжения для всех земледельцев; выход на хутор в подобных условиях мог обернуться катастрофой.

В целом, как показал весь ход проведения столыпинской аграрной реформы в жизнь, у большинства крестьян она не вызывала ни понимания, ни сочувствия. По приблизительным подсчетам, всего из общины вышли около 3 млн. домохозяев, что составляло несколько меньше трети от их общей численности в тех губерниях, где проводилась реформа. Из общинного оборота было изъято 22% земель.

При этом следует иметь в виду, что община разрушалась с двух концов из нее выходили не только потенциально "крепкие хозяева", но и беднейшие крестьяне, стремившиеся уйти в город, развязавшись с земледелием, или переселиться на новые места. Характерно, что около половины земель, закрепленных в собственность, тут же пошло на продажу. Часть из них очень быстро вернулась в общину, часть была приобретена "крепкими хозяевами". Этот процесс про­должался и в дальнейшем. В результате к 1 января 1917 г. хозяйства, устроенные на началах личной собственности, составили всего лишь 10,5% всех крестьянских хозяйств. При этом большинство крестьян-единоличников продолжали жить в деревне вместе с общинниками, не только не стремясь "выйти на хутор", но и отказываясь даже от отруба, оставляя закрепленные за собой участки в чересполосном владении с общинной землей. Таким образом, последовательно разрушить общину, создав за ее счет достаточно массовый и в то же время устойчивый слой "крепких хозяев", Столыпину в целом не удалось.

Решительно отказываясь от насильственной конфискации помещичьих земель в пользу крестьян, Столыпин считал, что правитель­ство должно содействовать "мирному" перехо­ду — т е. купле-продаже — земельной собственности из дворянских рук в крестьянские. Главным орудием подобной политики стал Кре­стьянский поземельный банк

Деятельность этого учреждения, созданного еще в 1882 г, приоб­рела при Столыпине грандиозный размах. Уже в 1906 г. банк получил в свое распоряжение удельные и часть казенных земель. А главное — ему были выделены значительные средства для скупки помещичьих земель. Напуганные крестьянскими волнениями поме­щики продавали свои земли охотно, только в 1906—1907 гг. банк скупил свыше 2,7 млн. десятин земли. Затем этот процесс пошел на спад, но все же в 1908—1916 гг. помещики продали банку еще около 2 млн. десятин

Этот огромный земельный фонд имел целевое назначение: банк дробил земли на отдельные участки и продавал их крестьянам на льготных условиях, предоставляя им значительные ссуды. При этом максимально поощрялось создание отрубных и хуторских хо­зяйств. Подобные льготы привлекали даже консервативно настроен­ных крестьян: большинство хуторских и отрубных хозяйств создава­лось именно на банковских землях. Правда, поначалу этот процесс шел довольно вяло: в 1906—1907 гг. крестьянам было продано всего лишь около 170 тыс. десятин Крестьяне неохотно покупали землю в основном по той же причине, по которой многие помещики стре­мились ее продать: и те, и другие в это время считали вполне вероятной такую правительственную меру, как конфискация поме­щичьих земель и передача их крестьянам. Однако, когда революция закончилась и крестьянам стало ясно, что прирезки земли за счет помещиков не предвидится, они стали покупать земли у банка куда активнее. За 1908—1915 гг. из фонда банка было продано около 4 млн. десятин, разделенных примерно на 280 тыс. хуторских и отрубных участков.