Хеттская и хурритская литературы 3 страница

Иллюстрация:

Большой сфинкс фараона Хефрена
(IV династия) в Гизе. Фрагмент

1-я пол. III тыс. до н. э.

Из гимнов эпохи Среднего царства, обращенных к божествам, наибольшими литературными достоинствами отличается гимн к Хапи, богу Нила. Несколько версий гимна, дошедших до нас, относятся к эпохе Нового царства, но, очевидно, что это лишь поздние записи, свидетельствующие о популярности произведения. Гимн вызывает двоякий интерес: во-первых, в нем красочно отражается отношение египтян к великой реке, не только создавшей их страну, но и в течение тысячелетий кормящей ее население (иначе говоря, в гимне выражено отношение человека к обожествляемой им природе); во-вторых, эти чувства выражены в нем в яркой художественной форме. Гимн — не молитва, не собрание просьб, а именно выражение восхищения и благодарности великой природе, даровавшей жизнь стране и народу. Гимн поэтически описывает животворящую силу вод и разливов Нила, ликование народа во время разлива, опасности, грозящие стране в связи с запозданием разлива, и т. д. Нил объявляется могущественным и непостижимым, и гимн заканчивается славословием великой реке:

Взывают люди к богам
Из страха перед могуществом Владыки всего земного,

68

Моля о процветании для обоих берегов.
Процветай же, процветай же, Хапи,
Процветай же,
Дарами полей
Оживляющий людей и скот.
Процветай же, процветай же, Хапи,
Процветай, процветай, ты, прекрасный дарами.

(Перевод А. Ахматовой)

В гимне богу Осирису, начертанном на надгробной плите времени Среднего царства (хранится в парижской Национальной библиотеке), воспевается божество, культ которого широко распространился в эпоху Среднего царства. Осирис стал в египетском обществе чем-то вроде «властителя дум». С именем Осириса связывалось представление о доступном для каждого смертного бессмертии за гробом, и культ Осириса демократизировал и упростил заупокойный ритуал: достаточно было самое скромное надгробие в виде плиты с начертанными на ней священными формулами и упоминанием Осириса, чтобы «обеспечить» вечную жизнь в потустороннем мире.

В качестве антитезы общераспространенной догмы о бессмертии, теснейшим образом связанной с культом Осириса, в эпоху Среднего царства появилась так называемая «Песнь арфиста». «Песнью арфиста» в египтологии называют совокупность приблизительно пятнадцати текстов, дошедших частично от периода Среднего, а частично от начала Нового царства (последние, однако, являются копиями или версиями более древних среднеегипетских оригиналов). Эти тексты связаны между собой общим направлением мысли, одним мироощущением и мироотношением. Эти тексты исполнялись арфистами и были как бы факультативным дополнением к загробному ритуалу, по существу начисто его отрицая. Самая подробная версия «Песни арфиста» сохранилась в папирусе Харрис 500 времени Нового царства. Она написана на среднеегипетском языке и относится ко времени фараона XI династии Интефа (конец III тыс. до н. э.).

Все на земле бренно, утверждается в «Песни», решительно все обречено на исчезновение; испокон веков поколения людей одно за другим нисходят в могилы, надгробные памятники разрушаются и исчезают, и от этих людей не остается даже воспоминания; о мудрецах древности Имхотепе и Джедефхоре помнят только потому, что все знают их изречения и повторяют их; никто из умерших не явился из потустороннего мира, чтобы сказать живым об ожидающей их участи; а потому надо использовать все блага жизни, веселиться и наслаждаться, ибо ничто не отвратит неизбежную смерть.

Таким образом, «Песнь» не просто высоко оценивает земную жизнь, но и полна неприкрытого скептицизма по отношению к загробным верованиям. Насколько необычно возникновение в религиозном обществе подобных взглядов? Нельзя не согласиться с мнением академика Б. А. Тураева, утверждавшего, что «они общечеловечны» и напоминают мысли, высказанные в эпосе о Гильгамеше и в библейской книге «Екклезиаста». Каждое из подобного рода произведений свидетельствует, что наиболее пытливые умы древности ощущали недоказуемость и сомнительность некоторых религиозных догм, и «Песнь арфиста», бесспорно, обнаруживает в Египте эпохи Среднего царства наличие разных течений религиозно-общественной мысли, иногда прямо противостоящих друг другу.

Очень интересным и, может быть, не до конца еще понятым произведением древнеегипетской литературы является широко известная «Беседа разочарованного со своей душой», содержащаяся в одном из берлинских папирусов.

Начало текста не сохранилось, что очень затрудняет его понимание, тем более что написан он трудным языком и содержит слова, значение которых для нас не вполне ясно. Папирус относится ко времени Среднего царства. «Беседа» представляет собою диалог человека, разочарованного в жизни и стремящегося покончить жизнь самоубийством, и его души, которая возражает против этого и доказывает необходимость жить. Высказываемые точки зрения диаметрально противоположны и исключают друг друга.

Человек стремится к смерти, поскольку жизнь для него отвратительна и смерть представляется желанным и счастливым избавлением от превратностей земного существования, переходом в несравненно лучший загробный мир:

Мне смерть представляется ныне
Исцеленьем больного,
Исходом из плена страданья.

Мне смерть представляется ныне
Благовонною миррой,
Сиденьем в тени паруса, полного ветром...

Мне смерть представляется ныне
Домом родным
После долгих лет заточенья.

(Перевод В. Потаповой)

«Разочарованный» жалуется, что его имя (как мы уже знаем, по египетским представлениям «имя» воплощает в себе сущность любого человека) «смрадно» и между ним и окружающими его людьми нет ничего общего. Мысль эта выражена в ряде строф, каждая из которых начинается, по существу, риторическим вопросом:

69

«Кому мне открыться сегодня?» И характерны ответы «разочарованного»: «Алчны сердца, на чужое зарится каждый»; «Раздолье насильнику, вывелись добрые люди»; «Над жертвой глумится наглец, а людям потеха — и только!»; «Не помнит былого никто. Добра за добро не дождешься»; «Друзья очерствели, ищи у чужих состраданья»; «Нет справедливых, земля отдана криводушным»; «Зло наводнило землю, нет ему ни конца, ни края» и т. д.

Совершенно ясно, что «разочарованный» имеет в виду воцарившиеся в современном ему Египте общественные порядки и нравы, которые казались ему противоположными прежним, дорогим для него и близким («не помнит былого никто»). Словом, он чувствует себя одиноким в обществе, которому он чужд и которое ему враждебно.

Возражая «разочарованному», «душа» его ничего не говорит о земных порядках, но высказывает совсем иную точку зрения на смерть и загробный мир. По существу, она повторяет те мысли, которые выражены в «Песни арфиста». В отличие от «разочарованного», для которого смерть — желанное избавление от бедствий, «исход из плена страданья», «душа» убеждена, что незачем думать о смерти и загробной жизни, незачем заботиться о заупокойном культе и сооружать пирамиды и гробницы — все равно они запустеют и разрушатся, а поэтому надо пользоваться благами жизни.

Словом, перед нами, по-видимому, диалог представителей двух противоборствующих направлений общественной мысли древнеегипетского общества. «Разочарованный» представляет, так сказать, консервативное направление, он твердо убежден в истинности традиционного учения о смерти и загробной жизни, он клеймит новые отношения в обществе как жестокие и невыносимые. «Душа» же его, наоборот, критикует общепризнанную религиозную догму о бессмертии, пытается примирить человека с жизнью, какой бы она ему ни казалась.

Кончается диалог довольно неопределенно: «душа» призывает «разочарованного» прислушаться к ее мнению и вместе с тем дает обещание быть вместе с ним после его смерти. Тем самым вопрос о справедливости той или иной точки зрения остается нерешенным.

Социальные потрясения в Египте последних двух веков III тыс. до н. э., отразившиеся на содержании «Беседы разочарованного со своей душой», наложили отпечаток и на другие произведения египетской литературы эпохи Среднего царства — произведения, так сказать, публицистического плана. Новейшие исследования подтвердили предположение, что часть произведений этого времени была даже инспирирована дворцом с целью укрепить и пропагандировать авторитет фараонов XII династии (прибл. 2000—1800 гг. до н. э.), положившей конец предшествующей вековой политической неурядице.

Как мы уже видели, в «Поучении» неизвестного фараона X гераклеопольской династии своему сыну Мерикара этот фараон высказал примечательную мысль о том, что слово сильнее оружия. Этой мыслью воспользовались первые фараоны XII династии, желая завоевать симпатии подданных и укрепить свой авторитет. Исторический период, разделявший Древнее и Среднее царство, был заполнен нескончаемыми междоусобными войнами, вызвавшими серьезные социальные потрясения. Авторитет царской власти был в значительной мере развенчан. Придя к власти, цари XII династии должны были опираться не только на силу оружия, но и на силу убеждения, показать стране, что они не захватчики престола, не простые узурпаторы, но спасают страну от внутренней смуты, восстанавливают порядок, озабочены благом народа, словом, что они его благодетели. С этой именно целью и были составлены, по крайней мере, три литературных произведения, относящихся к самому началу периода Среднего царства.

Первое среди них — «Пророчество Неферти» (это имя раньше читалось Неферреху).

Фараон IV династии Снофру, предшественник Хуфу (Хеопса), скучает у себя во дворце и приказывает своим придворным разыскать мудреца, который бы его развлек. Приводят некоего Неферти (вероятно, именно он упомянут в уже знакомом нам папирусе Честер-Битти IV), который спрашивает фараона, о чем ему говорить — о прошлом или будущем. Царь выражает желание узнать будущее. Неферти начинает пророчествовать. Предсказания его зловещи: наступят страшные годы, когда Нил пересохнет и станет сушей, затем последует голод, наступит смута, страну охватит всеобщий мятеж, все будут ненавидеть и опасаться друг друга, с востока вторгнутся кочевники-азиаты, они станут угнетать народ и т. д. Но вот на юге появится некто Амени из Верхнего Египта. Он воссядет на престол страны. Твердой и справедливой рукой он восстановит в стране порядок, накажет мятежников, прогонит азиатов-захватчиков, и страна воспрянет.

Таким образом, спасителем страны от ужасов и бедствий представлен в пророчестве некто Амени, который завладеет престолом. Между тем Амени — это уменьшительное имя Аменемхата I, основателя XII династии. Для авторитета новой династии было необходимо, чтобы на ее основателя смотрели не как на одного из многих

70

узурпаторов, приходивших к власти и до него, а как на мессию-спасителя, пророчество о котором прозвучало еще в древности и появление которого было заранее предопределено. Тем самым в «Пророчестве Неферти» Аменемхат I выделялся из ряда многочисленных претендентов на престол, его личности придавался особый авторитет. Бедствия, обрушившиеся на страну и описанные в пророчестве, пусть иногда и в фантастическом виде, несомненно, имели историческую основу; при политической децентрализации, которой завершился период Древнего царства, стихийное бедствие — скудный разлив Нила — должно было привести страну к голоду и беспорядкам, в свою очередь ведущим к анархии. В этих условиях упомянутые в пророчестве вторжения и набеги азиатов-кочевников были более чем вероятны.

Второе произведение публицистического толка — «Поучение Аменемхата I» своему сыну, соправителю и преемнику Сенусерту I. Полностью или частями это «Поучение» дошло до нас в девяти вариантах, что свидетельствует о его широком распространении даже в последующие времена — Нового царства. «Поучение Аменемхата I» — очень трудный для перевода текст; автор излагает свои мысли витиеватым языком, нередко непонятным по смыслу. Следует отметить, что, хотя это произведение и названо «Поучением», дидактики оно содержит мало и, по существу, является посмертной автобиографией царя, изложенной и оформленной упоминавшимся знаменитым мудрецом Ахтоем.

В начале «Поучения» вслед за перечислением своих царских титулов царь увещевает сына внять его советам, чтобы счастливо царствовать. Советы эти в основном должны предостеречь от доверия к окружающим и подчиненным, убеждают полагаться только на себя самого, «ибо нет сторонников у человека в день несчастья». Царь в подтверждение этой печальной истины ссылается на собственный опыт: он помогал бедным и сиротам, но заслужил только неблагодарность и вражду. Царь повествует о том, как стал жертвой заговора: вечером, когда он отдыхал в своем дворце, на него напали, а произошло это тогда, когда Сенусерта, которому Аменемхат собирался передать власть, не было. Аменемхат I сетует, что он не смог предвидеть предательства и допустил, чтобы оно притаилось во дворце. «Поучение» заканчивается перечислением того, что Аменемхат I сделал для страны, выражением отцовской любви к сыну и надежды, что царствование сына будет более счастливым, чем его собственное.

Итак, согласно «Поучению», тот самый царь-мессия Амени, о котором пророчествовал Неферти, став царем и облагодетельствовав страну, пал жертвой заговора из-за излишней доверчивости к окружающим.

«Поучение» было, безусловно, рассчитано на широкого читателя, перед которым вставал образ человечного царя, заботившегося о народе и павшего от руки предателей-придворных. Такой образ не мог не привлечь симпатии египтян к царю, основавшему XII династию и завещавшему трон своему сыну Сенусерту I.

Третье произведение той же группы — рассказ египтянина Синухе о своей жизни. Это, несомненно, одна из жемчужин египетской литературы. «Рассказ Синухе», пожалуй, древнейшее в мировой литературе произведение, в котором окружающая действительность была воссоздана с удивительной полнотой и достоверностью. Несомненно, что его одаренный и неизвестный нам автор принадлежал к среде придворных, ибо ему хорошо знакомы дворцовый быт и нравы. Он был знатоком египетской культуры, глубоким психологом и отлично владел пером — об этом ярко свидетельствует текст рассказа, целиком или частями сохранившийся во многих версиях. В то же время популярность «Рассказа Синухе» говорит о тонком художественном вкусе египетских читателей.

Создавая свое произведение, автор удачно использовал форму надгробных автобиографических надписей египетских вельмож. «Рассказ Синухе» — по форме обычная автобиографическая надпись, но значительно расширенная и отличающаяся высокими художественными достоинствами. Как и во всех надписях, повествование ведется от первого лица.

Стиль изложения утонченный и изысканный. Здесь мы не встречаем ни частых в египетских литературных памятниках повторов, ни монотонности языка. Напротив, язык «Рассказа» ярок и богат, разнообразны грамматические обороты и фразеология. Описания живы, непосредственны и вместе с тем изысканны, их автор, безусловно, был одарен художественным ви́дением действительности. Рассказ во многих своих эпизодах психологичен, а иногда непосредствен и лиричен.

«Рассказ Синухе» настолько правдоподобен, настолько живо рисует историческую обстановку, что выдвигалось предположение, что Синухе — историческая личность. Возможно, что это и так, однако данных, которые подтвердили бы такое предположение, нет. Как бы то ни было, «Рассказ Синухе» по праву считается ценным историческим источником.

Обратимся к произведению. Перечислив свои титулы, Синухе приступает непосредственно к рассказу. Будучи придворным, Синухе сопровождает сына Аменемхата I, его соправителя и будущего царя Сенусерта I, в карательной экспедиции

71

против ливийского племени темеху. В это время Аменемхат I неожиданно погибает в своей резиденции (здесь, как мы видим, рассказ Синухе подтверждает свидетельство «Поучения» Аменемхата I, согласно которому фараон был убит в отсутствие его сына).

Когда ночью гонцы из царской резиденции извещают Сенусерта I о смерти царя, «ни мгновения не промедлил Сокол — тотчас улетел со спутниками своими, не сообщив даже войску своему». Относительно этого места рассказа Б. А. Тураев справедливо отметил: «Сенусерт, как впоследствии Навуходоносор^*, спешит с похода в столицу, чтобы предотвратить возможные при перемене смуты». Синухе, однако, не попадает в свиту, сопровождающую Сенусерта I. Тем временем появляется новый гонец — без сомнения, от врагов Сенусерта I — и вступает в переговоры с другими сыновьями фараона, участвовавшими в экспедиции. Один из разговоров случайно подслушал Синухе, и его охватил ужас: ему стало ясно, что грозит кровавая усобица из-за престола, в которой он может потерять жизнь. И вот Синухе решил бежать из своей страны на северо-восток от Египта. При своем побеге Синухе обманывает бдительность египетских стражей, охранявших северо-восточную границу страны на «стене князя», выстроенной для отпора азиатам: «Скорчился я в кустах, опасаясь, что увидят меня со стены воины...» — а затем пешком углубляется в пустыню за пределами Египта. Жара и жажда одолевают его: «Задыхался я, горло мое пылало, и я подумал: „Это — вкус смерти“». Спасает его кочевник-бедуин, и Синухе некоторое время приходится вести бродячий образ жизни: «Страна передавала меня стране». В конце концов египетский беглец обосновался в стране Кедем. Здесь он встречается с Амуненши, правителем Верхней Ретену. Тот осведомился у Синухе о причинах его бегства из Египта и о возможных последствиях смерти Аменемхата I. В ответ Синухе произносит славословие новому фараону Египта Сенусерту I, тому самому, которого он, по сути дела, покинул в смутное и опасное время. Восхвалив царя, он советует Амуненши установить дружеские отношения с новым повелителем Египта. Амуненши приглашает Синухе к себе и обещает ему: «Хорошо тебе будет со мной — услышишь речь египетскую» (слова Амуненши интересны тем, что свидетельствуют о пребывании в азиатских странах того времени египетских беглецов, может быть колонистов).

Затем Синухе повествует о том, как Амуненши женил его на своей дочери, отвел ему плодородные земли; как сам Синухе стал вождем племени, пользовался всеобщим уважением, а затем встал во главе войск Амуненши; о том, как сыновья Синухе возмужали и, в свою очередь, стали вождями племен. Синухе приводит еще одну, очень интересную подробность: посланцы фараона, отправлявшиеся из Египта в Азию и возвращавшиеся обратно, останавливались у Синухе, и, таким образом, фараон был осведомлен о нем и его положении. Историчность сообщения Синухе не подлежит сомнению: от более позднего времени до нас дошел журнал египетской пограничной стражи, в котором много раз отмечалось, кто, когда и с какими поручениями отправлялся из Египта в Азию и обратно.

Но судьба Синухе на далекой чужбине подверглась тяжелому испытанию: некий силач, прославленный в стране Ретену, вызвал Синухе на поединок с целью убить египтянина и овладеть его скотом. Поединок, описанный очень красочно, произошел при массовом стечении народа, сочувствовавшего Синухе. Окончился он полной победой Синухе, который, убив врага, овладел всем его имуществом.

Годы летели за годами, приближалась старость. И Синухе овладевает глубокая тоска по родине. Впервые в истории мировой литературы это чувство воплощается в мольбе Синухе:

«О бог, предначертавший мое бегство, кто бы ни был ты, будь милосерд, приведи меня в царское подворье! Быть может, ты дашь мне узреть края, где сердце мое бывает что ни день. Что желаннее погребения в той стране, где я родился? Приди мне на помощь! Прошедшее — прекрасно: даровал мне бог милость свою. Ныне вновь да будет милость его, да украсит он кончину того, кого прежде унизил».

Желание Синухе становится известным Сенусерту I. Фараон посылает ему дары и послание, в котором увещевает его вернуться в Египет, обещает ему почетное положение при дворе и достойное погребение после смерти. Синухе посылает царю свое согласие. Затем он передает все свое имущество старшему сыну и, сопровождаемый азиатами, направляется в Египет. По прибытии фараон принимает Синухе в присутствии своей жены, детей и синклита придворных. Так, после многолетней разлуки Синухе снова встретился с Сенусертом I, которого он, вопреки долгу и чести, покинул после смерти Аменемхата I. Но фараон не только не проявил злопамятства, но оказался великодушным, ограничившись только ироническим замечанием в адрес Синухе: «Вот пришел Синухе, он, как азиат, превратился в кочевника».

Синухе остановился во дворце наследника, а затем ему был подарен дом и все то, на что

72

имел право вельможа при жизни и после смерти.

«Рассказ Синухе» — замечательное произведение, читающееся с неослабеваемым интересом и в наши дни. Тем более оно не могло не производить сильного впечатления на читателя того времени, но могло не привлечь симпатии — как и было предназначено — к смелому и великодушному царю и к самому Синухе, судьба которого оказалась столь удивительна.

Несколько иной по характеру, чем разобранные выше произведения, еще один знаменитый памятник литературы, относящийся, по-видимому, к эпохе Среднего царства, — «Речение Ипуера». Начало папируса, содержащего текст памятника, не сохранилось. В уцелевшем фрагменте мудрец Ипуер описывает неизвестному царю и его придворным бедственное положение страны: повсюду анархия, произвол, попираются права знати; чернь дошла до того, что разграбила царскую гробницу, овладела столицей, учинила мятеж против царской власти; имущие стали неимущими, неимущие — имущими и т. д. Во всем случившемся Ипуер обвиняет царя, упрекая его в слабости и нерешительности.

«Речение», таким образом, содержит картину насильственного социального переворота и освещает его с позиций знати. Несомненно, что текст «Речения» отражает историческую действительность. Описываемый в нем переворот произошел, по-видимому, в период между либо Древним и Средним, либо Средним и Новым царствами. Точно определить время создания текста не представляется возможным, однако как литературное произведение «Речение Ипуера» во многом близко к «Пророчеству Неферти»: рассказы обоих памятников о социальных бедствиях перекликаются друг с другом.

Сноски

Сноски к стр. 64

^* Точнее, два с половиной столетия — с середины XXIII в. до н. э. до подлинного расцвета Египта с начала XII династии (ок. 2000 г. до н. э.).

Сноски к стр. 71

^* Имеется в виду Навуходоносор II.

72

ЛИТЕРАТУРА НОВОГО ЦАРСТВА
(XVI—VIII ВВ. ДО Н. Э.)

Эпоха Среднего царства, как и предшествовавшего ему Древнего царства, закончилась смутами и вторжением азиатов в дельту Нила, где они надолго обосновались. Период упадка Египта, продолжавшийся около двух веков, окончился изгнанием из страны захватчиков, известных исторической науке под названием гиксосов. Процесс освобождения от них страны был долгим и мучительным, борьбу с иноземцами возглавляли правители Фив. Окончательно гиксосы были изгнаны фиванским фараоном Яхмосом I (первая половина XVI в. до н. э.), объединившим всю страну под своей властью и положившим начало новой, XVIII династии, первой династии Нового царства. Новое царство — период внутреннего и внешнего расцвета Египта, сопровождавшийся победоносными войнами, в результате которых Египет превратился в огромную мировую державу, простиравшуюся на юг и северо-восток далеко за пределы собственно Египта. Эту эпоху ряд историков вполне правомерно называет империей.

Как и следовало ожидать, литература этого периода еще более обширна и разнообразна, чем литература Среднего царства, к тому же памятники ее лучше сохранились. Следует подчеркнуть, что по языку литературные памятники XVIII династии примыкают к среднеегипетским — они написаны среднеегипетским языком, в то время как новоегипетский язык становится языком литературным лишь с начала XIX династии (вторая половина XIV в. до н. э.). Во всем остальном они непосредственно связаны с новой эпохой и новыми историческими веяниями. Основной характерной чертой этой эпохи было то, что Египет раз и навсегда покончил с той относительной изоляцией от внешнего мира, в которой он пребывал в предшествующие Новому царству времена. Но это был не просто выход из изоляции. «Египет, — пишет Б. А. Тураев, — сознавал себя средоточием и гегемоном Вселенной, когда он видел у себя непрерывные триумфальные шествия, вереницы пленных и процессии посольств с дарами и сокровищами всего мира». Интенсивные экономические, политические и культурные сношения со всем цивилизованным миром при сохранении положения политического и военного гегемона — вот что характерно для Египта того времени. Все это нашло отражение и в религии, и в культуре в самом широком смысле слова, и в литературе. Однако это не означает, что древние традиции были утрачены, все прежние достижения преданы забвению. Наоборот, они были с успехом использованы в новых исторических условиях, и в частности с наибольшей полнотой в литературе гимнов.

Мощная политическая централизация страны и превращение Фив в столицу мировой державы неизбежно привели к тому, что местный фиванский бог Амон занял господствующее положение в египетском пантеоне. Не вытесняя культа других древних богов, он стал как бы богом «по преимуществу», и его превосходство над другими богами подготовило возникновение монотеистических тенденций, ощущавшихся, но так и не получивших оформления в египетской религии. Правда, при Аменхотепе IV (Эхнатоне) (середина XIV в. до н. э.) произошла, как известно, знаменитая реформа египетской религии. Культ Амона был отменен, и верховным божеством был объявлен Атон, олицетворявший солнечный диск.

73

Атон был искусственным божеством, плодом теологических спекуляций фараона и его приближенных. Тем не менее дошедший до нас гимн Атону не является чем-то надуманным и схоластическим. Это подлинный шедевр религиозной лирики. Атон озаряет и согревает землю и все на ней живущее, он воспевается как воплощение красоты природы, как источник жизни на земле, как создатель всех стран и разных народов, говорящих на разных языках, как творец всего живого. Гимн не содержит ни мифологических отступлений, ни упоминаний других божеств. Согласно гимну, Атон — бог египтян и других народов, бог благодетельный, источник физического и духовного света:

«Ты установил ход времени, чтобы вновь и вновь рождалось сотворенное тобою, — установил зиму, чтобы охладить пашни свои [...] Ты создал далекое небо, чтобы восходить на нем, чтобы видеть все, сотворенное тобой. Ты единственный, ты восходишь в образе своем, Атон живой, сияющий и блестящий, далекий и близкий! Из тебя, единого, творишь ты миллионы образов своих. Города и селения, поля и дороги и Река созерцают тебя, каждое око устремлено к тебе [...]»

Когда после смерти Эхнатона и его ближайших преемников культ Атона был полностью ликвидирован и египетский пантеон вновь возглавил древний Амон, ему были приданы тем не менее многие качества Атона, и в гимне к нему мы находим эпитеты, весьма напоминающие характеристики Атона: «владыка правды, отец богов, создатель людей, творец животных, творец плодоносных растений [...] тот, кому боги воздают почитание» и т. д.

Наряду с гимнами выдающимся произведением религиозной египетской литературы эпохи Нового царства была 125-я глава так называемой «Книги мертвых». Так называлось обширное собрание заупокойных текстов самого различного содержания, предназначенных для обеспечения бессмертия уже не только царю, как «Тексты пирамид», но и любому смертному. В этом собрании 125-я глава резко выделяется из всех других своим особым содержанием: в ней описывается загробный суд Осириса над душой умершего. Принципы этого загробного правосудия таковы: душа человека, поведение и поступки которого на земле были признаны правильными и соответствующими морали, обеспечивалась вечной жизнью; душа же грешника и преступника предавалась вторичной и окончательной смерти. Таким образом, впервые в истории религии и литературы в «Книге мертвых» выражена идея загробного воздаяния в зависимости от поведения человека на земле. Здесь же перечислены грехи и преступления, которые умерший не должен был совершать. Затерянная среди множества других глав магического содержания и также содержащая ряд магических элементов 125-я глава «Книги мертвых» свидетельствует о высоких нравственных запросах египтян, хотя отчасти ее обесценивают монотонные перечисления магических приемов, цель которых — повлиять на загробных судей и заставить их во что бы то ни стало признать подсудную душу праведной.

Иллюстрация:

Голова царицы Нефертити

Раскрашенный известняк. XIV в. до н. э.
Берлин. Государственный музей

В эпоху Нового царства некоторые мифологические сюжеты становятся сюжетами сказочных произведений, предназначенных для развлечения. Таковым, в частности, является миф об Осирисе и Исиде, а именно рассказ о конфликте между братом Осириса Сетхом и сыном Осириса Хором, оспаривавшими трон Осириса на земле, после того как Осирис умер и стал царем загробного мира. Миф об Осирисе и Исиде — центральный миф египетской религии, а Осирис начиная с эпохи Среднего царства — одно из самых любимых и почитаемых египетских божеств. Как могло случиться, что часть этого мифа превратилась в развлекательный рассказ, в котором боги лишены какого бы то ни было ореола и авторитета, где они наделены не просто недостатками, но и пороками, осуждавшимися,

74

например, 125-й главой «Книги мертвых»?