СЛУЧАИ УТРАТЫ ФУНКЦИЙ ЭГО

Иногда в анализе возникает ситуация, когда отсутствие сопротивлений обусловлено утратой функций Эго. Тогда нашей задачей будет позволять и даже поддерживать развитие определенной степени сопротивления. Это может произойти при работе с психотическими или пограничными случаями, но также и с невротическими пациентами на вершине переживаниями ими их инфантильных неврозов. Необходимые вмешательства в этих ситуациях, может быть, не совсем аналитичны, но такие ситуации не вызовут инсайта; они требуют применения чрезвычайных мер. Поскольку такое случается во время анализа, стоит уделить немного места для обсуждения связанных с ними технических проблем.

Эмоциональные взрывы сопровождают все анализы, проникающие в глубь инфантильных неврозов. Время пика эмоционального излияния есть в большей или меньшей мере потеря функций Эго, зависящая от интенсивности и количества разряжающегося аффекта. Если это имеет место рано во время сеанса, наша задача может быть достаточно простой. Терпение и поддерживающее молчание будут достаточны для того, чтобы дать пациенту возможность разрядить запертые эмоции. При наступлении паники, гнева или уменьшении депрессии можно определить возвращение разумного Эго и можно попытаться продолжить работать аналитически. Но если эмоциональный взрыв не утихает, или если это случается в конце сеанса, становится необходимым вмешательство. Хотя в идеале мы бы хотели, чтобы у пациента была полная разрядка чувств, однако целесообразно помешать этому в данном случае. Было бы опасно позволить пациенту уходить на вершине эмоционального взрыва без функционирующего разумного Эго. Нашей задачей в этом случае является "усыпить" пациента и не вызывать не поддающихся анализу осложнений.

По моему опыту, следующие шаги, как кажется, являются эффективными и несут минимальные осложнения. Предположим, что пациент терзается болью из-за интенсивной реакции на неудачу, неистово рыдает, а сеанс кончается. Я бы подождал до самого последнего момента, прежде чем прерывать его. Тогда бы я сказал: "Простите, что я прерываю вас, когда вы несчастны, но наше время кончилось". Если пациент отреагирует на это замечание, а они обычно делают это, я бы затем сказал: "Давайте займем еще несколько минут, пока вы успокоитесь". Потом я бы дал возможность пациенту сказать что-нибудь, если он этого хочет, но, в любом случае, я даю ему шанс увидеть, что я не встревожен, не печален и не нетерпелив. Мое поведение показывает, что я сочувствую его состоянию, но и стою перед лицом реальности. Я помогаю осуществить некоторый контроль привнесением реальности в конце сеанса, но я показываю, что мне жаль прерывать его излияние эмоции. В конце концов важно, что аналитик показывает, что он не боится вспышки пациента и выражает готовность быть моделью для идентификации пациента с ним. В конце такого сеанса я обычно говорю что-нибудь вроде: "Это эмоциональное излияние болезненно для вас, но оно важно для нашей работы. Мы должны понять его, проанализировать его и справиться с ним".

Возникают и другие ситуации во время анализа, в которых пациент теряет либо испытывает страх, что он потерял, некоторые или многие функции Эго. Например, пациент может начать болтать как ребенок или говорить непонятным словесным винегретом. Здесь также следует проявить терпение, не бояться этого, быть твердым. В конце концов аналитик должен прервать пациента: "Теперь давайте посмотрим на то, что получилось- вы говорите, как маленький ребенок". Вмешавшись таким образом, аналитик служит напоминанием и моделью пациенту для его временно утраченного разумного. Своим твердым тоном он показывает, что он не боится, и тем самым успокаивает пациента.

Пациент может перейти в состояние сильной паники, ужаса или беспомощности, лежа на кушетке. Одна из пациенток жаловалась, что слова выскальзывают из нее и она боится намочить кушетку. Я позволил ей переживать так сильно, как мне казалось, она может вынести, и затем я сказал: "Хорошо, теперь давайте вернемся к анализу и попытаемся взглянуть на все это с самого начала. Давайте попытаемся понять, что же произошло".

В некоторых ситуациях пациенты приходят в ужас, что они потеряют всякий контроль, и боятся, что они станут агрессивными или сексуальными. Когда я чувствую, что этот страх искренен и когда есть причина, обосновывающая страхи, я говорю или веду себя в манере, которая показывает: "Не расстраивайтесь, я не позволю вам причинить боль себе или мне".

Как я сказал ранее, эти вмешательства не аналитичны, но я полагаю, что эти ситуации также неаналитические. Я использую неаналитические процедуры, но стараюсь избегать антианалитических, то есть таких актов, которые будут мешать дальнейшему анализу. После того, как острый кризис пройдет, аналитик может продолжать анализ. Однако, по моему опыту, вмешательства, предпринимаемые с терапевтическими целями и позднее тщательно проанализированные, не вызывают непоправимого вреда для аналитической ситуации.

С другой стороны, строгая пассивность и молчание аналитика могут представлять собой большую опасность тем, что они позволяют пациенту регрессировать к травматическому уровню. Молчание и пассивность аналитика будут в таком случае восприняты как отсутствие заботы, беспокойства о пациенте. Это может быть значительно более пагубно. Когда такие случаи имеют место, аналитику следует проделать некоторый самоанализ своего поведения контрпереноса.

В заключение этой части по техникам анализирования сопротивления я испытываю потребность еще раз повторить, что наиболее важными сопротивлениями являются сопротивления переноса. Я не подчеркивал этого в клинических примерах, приведенных выше, поскольку я в первую очередь хотел обсудить концепцию сопротивления в целом.