ПРИНЦИП СОЧУВСТВИЯ КАК МОРАЛЬНЫЙ ЗАКОН

Принцип сочувствия тесно связан с традиционным принципом общечеловеческой морали: «Не делай другому то, чего ты не хотел бы для себя». Этот принцип заставляет видеть в другом не объект, но личность со своими представлениями о мире. Он учит, что любой человек имеет право на собственное мнение, которое нельзя отвергать, не разобравшись в его основаниях, не только ясно им осознаваемых, но и смутно ощущаемых.

Принцип сочувствия требует не просто понимания других людей, но сочувственного (любовного) понимания. Этот принцип как бы еще раз напоминает, что общность людей держится не на прак­тических интересах, не на моральном долге, но на любви. В основе морального сознания человека лежит любовь к тем, среди кого он живет. Даже шире: любовь к своей среде обитания, дающая ощущение ценности бытия. Эта любовь распространяется на про­шлое, будущее и настоящее.

Пожалуй, самое трудное из этого — утверждение себя в любви к тому, что есть. Прошлое легко идеализировать. Будущее легко вообразить совершенным. Настоящий момент дается нам во всей тяжести своего несовершенства, способного превратить любовь в отвращение, переходящее в ненависть. Осознание этого несовер­шенства толкает на путь упрощения этических проблем. А это очень опасный путь, чреватый разрушением морали как таковой. Принцип сочувствия хорош именно тем, что в нем нравственная ситуация не сводится к простейшим рекомендациям, а рассматри­вается как нуждающаяся в предельной мобилизации душевных сил и способностей.

Элементарные рекомендации можно дать не о том, как вести себя морально (никакие рекомендации не освобождают от бремени свободного выбора), но о желательности избежать этически на­пряженных ситуаций. Для этого и самому не надо, по возможности, попадать в ситуации, где велик соблазн дурного выбора, и не надо ставить в эти ситуации других. Погоня за материальными благами, престижем или властью над людьми всегда чревата необходимостью или погрешить против морали, или отказаться от намеченной цели. Аналогичный соблазн содержит в себе предоставляемая человеку власть — это соблазн воспользоваться другим человеком как инструментальным средством, пусть даже и для благой цели. Но в ее благости уверенным быть нельзя никогда, а использовать другого человека как орудие аморально само по себе.

Мораль начинается с понимания соизмеримости людей, с того, чтобы уметь поставить себя на место другого и посмотреть на мир его глазами, разделить его чувства. Именно в этом суть принципа сочувствия Мейена, который можно было бы назвать принципом эмоциональной рефлексии. Человек дол­жен соизмерять себя не с абстрактной идеей, не с требованиями идеологической системы, но с другими людьми. Для этого надо учиться видеть в них образ и подобие Бога. Отсюда сразу вытекает, что никакой человек не может быть средством для других или для общества, или иначе: нельзя рассматривать других как средство для достижения своих целей.

Моральные требования должны стоять выше узкопрактических интересов, иначе они не действенны. Но сами эти требования исполнимы лишь при одном условии. Этим условием является любовь, без которой все требования морали превращаются в формальность. Недаром этический принцип Мейена формулируется через сочувствие, которое есть начало и предпосылка истинной любви к людям. Через категорию любви мораль получает рели­гиозное основание, на котором она только и зиждется. (Я не хочу этим сказать, что человек, не признающий себя религиозным, непременно аморален. Отнюдь нет. Я утверждаю лишь то, что моральные нормы не условность, но нечто, предъявляемое человеку со стороны высшей реальности. Поэтому их обязательность не может быть оспорена на основе социальных или биологических исследований.)

В принципе сочувствия есть одна существенная трудность или даже «л о в у ш к а». Он требует сочувствия.даже к весьма чуждым для нас и даже объективно дурным способам видения и ощущения мира. Сочувствуя этому, мы рискуем перейти на чуждую нравст­венную позицию и разделить дурное отношение к миру.

Очень важно поэтому, сочувствуя другому, не отождествлять себя с ним, не терять самоконтроля. Образцом здесь может послу­жить отношение актера к персонажу, которого он изображает на • сцене. Понимая тайные психологические пружины поведения этого персонажа, актер не становится им в полной мере. Играя злого человека, он не превращается в злодея, хотя может ему в чем-то глубоко сочувствовать. Впрочем, в таком «перевоплощении» таятся существенные моральные опасности актерской игры, связанные с признанием фактической допустимости аморализма. Подобные же опасности встречаются и при неосторожном обращении с принципом сочувствия.

Есть два состояния души, особо опасные с этической точки зрения: гордыня и отчаяние (уныние). Гордыня делает человека

5-Ю. Шрейдер 65

неспособным любить хоть что-то вне самого себя, а отчаяние не позволяет принять любовь другого. В сущности, отчаяние — это гордыня навыворот. Последняя заставляет видеть в себе ценностный абсолют, а первое лишает сознания собственной ценности. Гордыня не оставляет места для раскаяния,отчаяние лишает веры в его действенность. Именно поэтому гордыня и отчаяние относятся христианской религией к числу самых тяжких смертных грехов. Именно эти грехи являются источником наиболее опас­ных для человека моральных нарушений. Следование принципу сочувствия помогает бороться с собственной гордыней и преодоле­вать отчаяние. Тем самым этот принцип имеет не только нрав­ственный, но и религиозный смысл. И это неудивительно, ибо сам Сергей Викторович отчетливо сознавал религиозные корни нравственности.

Сокровенный смысл принципа сочувствия заставляет видеть образ Христа в каждом человеке независимо от его убеждений или поведения. Человек может оказаться настолько «не ближним», что любить его мы не способны, но любовь ко Христу помогает отнестись с сочувствием и к «не ближнему» — постараться понять его. Вот почему мне видится в этом принципе важный шаг к созданию этики объединенного че­ловечества.

Само требование сочувственного отношения к тому, что пред­ставляется чуждым и даже негативным, является развитием «зо­лотого правила» морали, требующего относиться к другому так, как хотелось бы, чтобы относились к тебе самому.

Тем самым следование принципу сочувствия создает образец отношения к людям в самом трудном случае: когда они не похожи на нас — «не наши». Принцип сочувствия велит прилагать усилия воли для того, чтобы попытаться увидеть хорошее в чуждом для нас и даже, на первый взгляд, отталкивающем. Это не значит, что мы должны одинаково терпимо относиться к любому поведению, к любым мнениям и вкусам в жизни и в науке. Но нельзя отвергать с порога то, в чем мы не попытались серьезно разобраться.

Можно найти очень интересное сходство между описанным выше принципом сочувствия и тем, что Г. К. Честертон устами своего любимого героя — отца Брауна называет «религиозным уп­ражнением». Авторство этого упражнения он приписывает папе Льву XIII, известному своим окружным посланием (энцикликой) «О вещах новых», где впервые были сформулированы основы со­циального учения Церкви. Упражнение это состоит в том, чтобы в мыслях целиком отождествить себя с другим человеком, ощутить его намерения и пережить то же самое, что и он. Эта часть

упражнения фактически совпадает с тем, что велит принцип со­чувствия. Однако предлагаемое упражнение требует, более того, составить вытекающий из этих намерений и переживаний план действия и тем самым понять, как должен был бы действовать этот человек.

Честертон не употребляет в данном случае слово «сочувствие», ибо оно неуместно в тех ситуациях, о которых идет речь в его рассказах об отце Брауне, где последний выступает в роли детектива, раскрывающего сложнейшие преступления. Впрочем, предоставим слово ему самому, процитировав отрывок из вступления к циклу рассказов «Секрет патера Брауна», где детектив отвечает на вопрос журналиста о том, в чем секрет его успеха в раскрытии запутанных убийств.

«Секрет, видите ли, в том, что это я был убийцей всех этих жертв. Так что, разумеется, я знал, как это было сделано. Я тщательно спланировал каждое из этих преступлений. Я точно продумал, как это могло бы быть сделано и в каком состоянии сознания человек способен это фактически совершить. И если я был совершенно уверен в том, что чувствую в точности так, как это чувствовал сам преступник, то я, несомненно, знал, кем он был...

Это отнюдь не риторическая фигура... Я имею в виду, что я реально ощущал себя как личность, совершающую убийство. Я не убивал людей в материальном смысле, но дело ведь не в этом... Я имею в виду, что я думал и думал про то, как человек может прийти к чему-то подобному, пока не ощущал, что реально ста­новлюсь совершенно подобным ему, за исключением финальной развязки».

Речь идет о предельном исполнении основных требований прин­ципа сочувствия ради специфической цели — раскрытия тайны пре­ступления. Этот способ вживания во внутренний мир позволяет герою рассказов Честертона не только найти истинного виновника, но и убедиться в невиновности других подозреваемых. Более того, понимание внутренней подоплеки преступления дает возможность адекватно отнестись и к самому преступнику. Так что моральный эффект сочувствия достигается и здесь, хотя акцент ставится на том, что понять другого, осознать логику его действий можно лишь через проникновение в его внутренний мир. Этим подчеркивается рефлексивность моральных суждений, их направленность на соб­ственные помыслы и мысли других. То, что практикует патер Браун с целью раскрытия преступлений, является не просто ис­следовательским приемом, но действительно религиозным упраж­нением.

Разъяснить данное положение предоставим ему самому: «Это настолько реально как религиозное упражнение, что я предпочел бы не говорить об этом никому... Ни один человек не становится по-настоящему хорошим, пока он не знает, насколько он плох или мог бы оказаться дурным». Здесь заложена глубокая рефлексивность морали: человек может достичь высокого морального уровня, только осознав всю глубину аморальных тенденций в себе самом. Иными словами, моральный статус человека определяется не только его поступками, не только его намерениями, но и его адекватной (т. е. достаточно строгой) оценкой качества своих намерений, проявля­ющейся в готовности прислушиваться к голосу собственной совести. Именно в силу этого следует подчеркнуть, сколь важен принцип сочувствия не только для понимания чужих ошибок, но и для осознания собственных искушений.

Способность видеть и оценивать мир с точки зрения другого позволяет, кроме всего прочего, распознать, сколь непривлекательно мы часто выглядим в чужих глазах, а это хороший способ понизить обычно завышенную самооценку и соответственно повысить оценку опасности грозящих нам соблазнов, ибо мы, оказывается, не столь хорошо защищены от искушений, как это часто кажется.

Далее мы еще увидим, как подобные соображения можно по­ложить в основу формальной модели этической рефлексии, разра­ботанной В. А. Лефевром.

Лекция 6___________________________

СПРАВЕДЛИВОСТЬ

.

•