Тактические приемы структурирования допроса в системе тактических приемов допроса

Для понимания места организационных тактических приемов (приемов структурирования) в системе «тактика допроса» необходимо сделать краткий экскурс в историю криминалистики.

Развитие любой науки есть реализация социального заказа общества. Именно поэтому широко известны примеры долгого непризнания результатов фундаментальных исследований в силу отсутствия социального заказа, как это случилось с открытой Д.И. Менделеевым периодической системой элементов. Одновременно с этим известно, что в истории науки время плавных исследований сменяется периодом взрывоподобного роста результативности научного поиска. Именно социальный заказ и формирует эту взрывоподобность.

Так, например, необходимость проведения различных исследований в XIX веке, связанных с выяснением особенностей психики человека, была объективно обусловлена развитием социально – экономической сферы общества того времени. Развитие капиталистических отношений, базирующихся на широком использовании технических достижений, привело к необходимости исследования важнейшего элемента процесса товаропроизводства - человека, что диктовалось потребностями поиска способов увеличения эффективности системы “человек – машина”. Таким образом, XIX век стал временем зарождения радикально новой науки о человеке - психологии. Английский философ Г. Спенсер в 1871 г. издает труд “Основы психологии”, послуживший отправной точкой для становления психологии как науки. В 1881 г. выходит первый журнал экспериментальной психологии “Философские исследования”. Социальный заказ общества на исследования человека был реализован.

Фрагментарные исследования личности потерпевшего от преступления в качестве самостоятельного научного направления в криминологии начало оформляться в 40-е гг. ХХ века с появлением работ Ганса фон Гентига и Бенджамина Мендельсона. Интенсивное же развитие оно получило только после того, как «демократические преобразования, произошедшие в мире в середине ХХ в., повлекли расширение прав и свобод человека, что нашло свое отражение в уголовном судопроизводстве, в частности, в расширении прав обвиняемого. Поэтому в механизме совершения преступления было необходимо определить роль не только преступника, но и жертвы».[34]

Высказанное мнение Дж. Гарланда о том, что развитие виктимологии - «это история постоянной переоценки идей в соответствии с меняющимися политическими условиями, изменениями на институциональном и административном уровнях, а также интеллектуальными достижениями, происходящими в смежных отраслях науки и изменяющимися идеологическими установками практических работников»[35], совершенно объективно можно распространить на любую отрасль гуманитарного научного знания.

Зная о влиянии социального заказа на развитие научного знания, становится понятным, почему в течение нескольких тысяч лет наша цивилизация, сопровождаемая феноменом преступности, не разработала научных методов противодействия преступности, вплоть до индустриальной эпохи.

Исследования в сфере расследования преступлений насчитывают более давнюю историю, чем наука о расследовании преступлении. Причем, здесь нельзя говорить о начальных, пробных попытках познания. Например:

· В 1570 году во Франции была учреждена корпорация экспертов, члены которой проводили экспертизы документов.

· В 1669 году француз Ровенно издал брошюру, посвященную исследованию документов, которая через год была признана опасной, способной стать пособием по подделке документов.

· В 1814 году во Франции выдающийся математик П.С. Лаплас в «Опытах философии теории вероятности» дает математическую интерпретацию надежности свидетельских показаний, рассмотрев проблему, до конца не решенную и сегодня.

· В 1823 г. в своей работе "О физиологическом исследовании органов зрения и строения кожи" чешский учёный – естествоиспытатель Я. Пуркинье отмечал, что папиллярные узоры на пальцах индивидуальны для каждого человека и выделил в их числе девять типов узоров.

· Необходимость криминалистического изучения сведений, характеризующих личность преступника, находила отражение и в законодательных актах. Так, например, в истории российского уголовного процесса подтверждение этому можно найти еще в законодательстве начала XIX[36], и даже XVI[37] вв., а также в трудах протокриминалистов того времени.[38]

Примерно та же история с исследованием почерка, следов животных, психофизиологических реакций на стресс у подследственных и многим иным.

К тому же криминалистике известны случаи в силу социального заказа игнорирования научных исследований с достаточно высоким приоритетом. Так, в начале XX века эксперименты по определению достоверности свидетельских показаний производил В. Штерн. В его опытах исследовался процесс изменения показаний свидетелей в зависимости от времени, произошедшего с момента запоминания.

Проанализировав полученные данные, В. Штерн утверждал, что свидетельские показания недостоверны, поскольку забывание есть естественный механизм психики, а воспоминание – с учетом воспринятого объема информации - лишь исключение. Впоследствии В. Штерн утверждал, что память человека не является объективным отражением реальности, а выступает, скорее, как искажение в угоду узкоэгоистическим интересам личности, ее намерениям и свойствам.

Рассматриваемый доклад вызвал активный интерес и в сообществе российских криминалистов начала прошлого века. Последователями В. Штерна в России стали профессор Петербургского университета О.Б. Гольдовский, профессора Казанского университета А.В. Завадский и А.И. Елистратов. Они самостоятельно провели серию опытов, подобных опытам В. Штерна, и сделали аналогичные выводы. О.Б. Гольдовский говорил: «Психологические основания ошибок очень различны, и вывод из сопоставления картины, воспроизведенной свидетелем, с действительностью получается очень печальный. Свидетель не дает точной копии, но лишь суррогат ее».^[39]

Однако, несмотря на экспериментальное подтверждение, научная общественность решила прислушаться к мнению не ученых, а практикующих адвокатов, которые, не проводя никаких исследований, критиковали полученные исследователями результаты. Так, например, совершенно ненаучную позицию в вопросе природы свидетельских показаний занимал известный российский юрист А.Ф. Кони. Однако соответствие заявлений последнего потребностям социального заказа общества, стоявшего на идеях гуманизации уголовного процесса, в очередной раз пересилило научную объективность. Естественно А.Ф. Кони был не один. Не проводя исследований, к его точке зрения присоединились, в частности, представители Казанского университета М.А. Лазарев и В.И. Валицкий, утверждавшие, что полученные выводы не будут иметь значения для практики, что важнейшее зло при свидетельских показаниях не непроизвольные ошибки, а сознательная ложь свидетелей.^[40] Приведенный случай - наглядный пример роли социального заказа общества (защиты прав и свобод) в научных исследованиях актуальности свидетельских показаний.

Итак, выявлен парадокс – общество, нуждаясь в борьбе с преступностью, одновременно не формирует социальный заказ на создание научной методики для этой борьбы. Действительно, «…эта борьба (государства с преступностью), неуклонная, весьма интенсивная, на которую много тратится, ради которой много крови проливается, много жизней гибнет, много сил пропадает без пользы»[41] долгое время не формировала заказ на научное знание в сфере борьбы с преступностью. Нельзя объяснить столь позднее возникновение криминалистики только научно-техническим бумом XIX века. Для разработки тактических приемов и методических начал расследования нет необходимости в высоком уровне развития теоретической базы наук о человеке, достаточно наличие полноценно обобщенной эмпирики.

Понимание этого парадокса позволит определить системообразующие аспекты социального заказа общества криминалистической науке. Несистематизированное знание о расследовании при наличии потребности в борьбе с преступностью может объясняться только существованием иных механизмов (не включающих научное познание) достаточно эффективного противодействия преступнику.

Анализ потенциала расследования вплоть до индустриальной эпохи показывает наличие только одного фактора, формирующего систему эффективного противодействия преступнику в процессе расследования. Речь идет о факторе стратификационного различия.

Период становления цивилизации характеризовался высокой общественно политической ролью представителей аристократии. Традиционно аристократы-стражники противодействовали криминальным представителям нижестоящих сословий. «Стражники» обладали более высокой степенью развития мыслительной сферы в силу:

1. Более высокого уровня образования, формировавшего более высокий уровень интеллектуальной продуктивности;

2. Более активной социальной ролью, формировавшей более высокий уровень развития коммуникативных свойств;

3. Большим разнообразием жизненных сценариев, формировавших более высокий уровень адаптации к стрессовым ситуациям.

Таким образом, на первоначальном этапе развития цивилизации (эпохи Древнего мира) у аристократов-стражников не было необходимо в разработке тактических способов противодействия преступнику - неаристократу, т.к. подавление последнего происходило в силу интеллектуального доминирования аристократа-стражника.

В Средние века аристократия теряет интеллектуальное господство в силу упадка как престижности образования, так и динамизма развития общества в целом. В принципе, в этот период создались условия для проведения исследований в области оптимизации расследования преступлений. Однако практика расследования в то время пошла по более экономичному пути, активно задействуя потенциал пыток. Сложившаяся ситуация продолжалась до середины XIX века, для которого характерными являлись следующие обстоятельства:

1. Стратификационная мобильность (состояние высокой вероятности волевого изменения социального стратоса), по сути нейтрализовавшая разницу в уровне развития отдельных сфер психики у представителей различных социальных групп;

2. Гуманизация процесса расследования, сводящая до минимума реальный фактор насилия, в том числе и психологического;

3. Появление новых сложных видов преступлений (серийные преступления, политический терроризм, мошенничество банков и фондов и проч.). «Неудовлетворительность постановки уголовного розыска, а также значительное развитие преступности и притом не только в смысле количественном, но и в отношении возрастающей утонченности способов совершения преступлений, побудили искать иных, кроме улучшения состава и увеличения количества органов розыскной деятельности, способов раскрытия преступлений, и обнаружения виновных».[42]

Названные факторы и обусловили появление в конце XIX века криминалистической науки.

Начиная с конца XIX века, исследователи-криминалисты, обобщая эмпирику расследования, разрабатывали эффективные способы преимущественно технического и тактического характера. Мы не будем оспаривать их общую эффективность, однако заметим, что базирующиеся на «следственных хитростях» тактические приемы действенны только тогда, когда лицо, на которое оказывается воздействие, о содержании этих приемов не знает.

При ознакомлении со структурой первых криминалистических и криминологических учебников, отметим наличие в них такого раздела, как «Криминальный жаргон». Почему он присутствовал в первых учебниках и отсутствует в современных? Ответ в том, что индустриальная эпоха, сгладив социально-групповую стратификацию, не отменила стратификацию культурную.

Моральное осуждение представителей криминального мира, характерное для большинства законопослушных граждан начала XX века, крайне ограничивало среду общения лиц, склонных к совершению преступлений. Изучать мир преступников как нечто нетипичное законопослушному гражданину было естественно.[43]

Также ограничению возможности общения законопослушных граждан и представителей криминального мира способствовало слабое информационное освещение процесса расследования в средствах массовой информации. Информационный изоляционизм представителей криминальной субкультуры делал действенными «следственные хитрости», рекомендуемые криминалистами. Таким образом, тактическая ориентация криминалистики начала и середины XX века на «следственные хитрости» оправдана и объективна.

Начиная с 70-х годов прошлого века в индустриально развитых государствах реализуется тенденция культурной дестратификации, сопровождаемая бурным ростом интернет-технологий. Для стран социалистического содружества в полной мере данная тенденция реализовалась в 90-х годах XX века.

Представители криминальной субкультуры не только не подвергаются остракизму, но еще и активно распространяют свою криминальную субкультуру (криминально стереотипная внешность, лексикон, музыкальные вкусы и ролевые сценарии), даже в среде работников правоохранительных органов.

В наше время представители криминального сообщества имеют полный доступ к результатам криминалистических исследований. Информация о процессе расследования, его природе и механизмах совершенно открыта и не сдерживается допусками «для служебного пользования».

Рассмотрим на примере тактическую рекомендацию по установлению психологического контакта на допросе, сводящуюся к поиску общей темы для разговора, не имеющей отношение к преступному событию, и близкую допрашиваемому. Целью данного приема является формирование образа следователя несколько в отрыве от исполняемых им профессиональных обязанностей. Следователь – полноценная личность, профессией своей не исчерпывающаяся – вот конечный образ рассматриваемого тактического приема. Но прием этот широко известен и со стороны допрашиваемого вполне ожидаем. Как следствие, попытка следователя найти общую тему (продемонстрировать свои человеческие качества) будет негативно воспринята осведомленным допрашиваемым, который будет уверен, что воспринимает формально ролевые свойства личности следователя, а не его личностные характеристики. Таким образом, информированность допрашиваемого о содержании тактического приема не просто понижает его эффективность, а способствует прямо противоположному эффекту.

Учитывая вышесказанное, современная криминалистика не должна ориентироваться на тактику, построенную на «следственных хитростях», т.е. таких тактических приемах, определяющим фактором которых является незнание их содержания допрашиваемым.

Придя к выводу об ограниченной эффективности рассмотренных тактических приемов, вероятно, целесообразно возвратиться к традиции исследований, базирующихся на двух аспектах:

1. На интеллектуальном превосходстве следователя над допрашиваемым. Естественно, ни поднять свой интеллектуальный уровень, ни опустить интеллектуальный уровень допрашиваемого оперативно следователь не в силах. Добиться же ситуативного доминирования вполне возможно.

2. На уменьшении защитного потенциала допрашиваемого в силу отсутствия у него информации о тактическом приеме, либо малозначительности факта владения этой информацией. В качестве примера можно привести тактические приемы, базирующиеся на таких слабо осознаваемых проявлениях психики, как социальные установки, физиологические реакции, либо иные способы стереотипного поведения. К примеру, даже если допрашиваемый знаком со способами обнаружения физиологических реакций при построении ложных показаний, это знание не будет определять его поведение, так как физиологические реакции осознанному контролю фактически не поддаются. Другим примером может выступать постановка вопросов недобросовестному допрашиваемому в обратнохронологическом порядке или в разбивку. Знание этого тактического приема допрашиваемым никак не оптимизирует его мыслительные процессы при моделировании ситуации в рамках непривычного алгоритма.

Тактические приемы интеллектуального доминирования следователя над допрашиваемым базируются на правильном использовании интеллектуального потенциала. Если мы не можем поднять свой интеллект в целом, то ситуативно оптимизировать его вполне способны. Достигается подобная оптимизация посредством концентрации внимания на как можно меньшем количестве разноплановых мыслительных операций в конкретный момент времени[44]. Допрос делится на стадии, в рамках каждой из которых следователем реализуется небольшое количество однотипных познавательных задач. В этом заключается внутренний смысл организационных тактических приемов (приемов структурирования).

Без сомнения, в отечественной криминалистике названная группа приемов ранее рассматривалась в рамках организационно-тактических приемов, но определяющей не являлась. На современном уровне развития криминалистического знания целесообразно сделать эту группу тактических приемов системообразующими для следственных действий вообще и допроса в частности. Как второстепенные будут выступать тактические приемы, направленные на варьирование защитного потенциала допрашиваемого, что сгладит эффект криминальной «просвещенности», характерный для текущего этапа развития общества. Тактические приемы, ориентированные на «следственные хитрости», становятся неким необязательным довеском, использование которого определяется сложившейся текущей ситуацией в расследовании и творческой натурой следователя.

Еще раз отметим, что мы не отрицаем значимость «следственных хитростей», но их эффективность в условиях современного информационного общества считаем недостаточно эффективной. В тактике коммуникативных следственных действий, по нашему мнению, первоочередными являются тактические приемы структурирования допроса.