Последнее сопротивление Баварии

Наибольшей политической неожиданностью в избирательной кампании 5 марта был триумф национал-социализма в Баварии и Рейнской области. Обе провинции считались политическим владением католических партий. Поэтому казалось, что они служат верным оплотом против превышения власти национал-социалистского центрального правительства. Рейнская область, хотя и являвшаяся свыше 100 лет составной частью Пруссии, всегда питала некоторое стремление к самостоятельности. Правда, об отделении от государства не думал ни один серьезный человек, а лишь об отделении от Пруссии и о возведении вала, через который не могла бы проникнуть полицейская рука Геринга. Чтобы быстро покончить с такого рода стремлениями, национал-социалистский министр полиции вскоре после своего вступления в должность усилил боеспособность полиции запада и поставил ее под начало высших полицейских командиров. Напротив, южногерманские провинции, особенно Бавария, вплоть до 5 марта являлись центрами сопротивления и предметом серьезных забот для Гитлера. Считалось, что эти провинции настолько обеспечены от национал-социалистского наводнения, что социал-демократия перенесла в Мюнхен свои руководящие органы.

Ненависть к Пруссии в течение ряда десятилетий считалась одним из популярных политических чувств в Баварии. Несмотря на это, нарушение прусской самостоятельности 20 июля 1932 г. рейхсканцлером Папеном вызвало в Мюнхене не меньший ропот, чем в Берлине на Унтер ден Линден. Баварцы опасались, что если имперское правительство позволило себе подобное выступление против Пруссии, то оно в один прекрасный день точно так же поступит и с Баварией. Правительство Гитлера – Папена – Гугенберга рассматривалось на юге просто-напросто как создание ост-эльбской юнкерской клики, которая снова собиралась захватить власть над германским западом и югом. Популярности Гитлера и свастике можно было противопоставить в Баварии человека и символ, которые были здесь еще популярнее, а именно – принца Рупрехта и баварскую корону.

В самом деле, в то время ряд известных баварских деятелей обратился к принцу Рупрехту, зондируя почву об его отношении к провозглашению монархии. В переговорах, которые велись через посредников, между прочим, был поставлен даже вопрос о цивильном листе для будущего короля. Далее, с июля 1932 г. возникли планы об объединении самостоятельной Баварии с родственной по крови католической Австрией. Планы эти всплыли в связи с конференцией дунайских государств, происходившей в то время в Мюнхене, и снова оживились в феврале 1933 г. Правительства Гельда и Дольфуса^[135] с одинаковым нерасположением относились к правительству Гитлера. Совершенно напрасно в связи с этим Гитлер чуть ли не в качестве первого шага своей правительственной деятельности послал приветственную телеграмму Дольфусу. В баварских планах шла речь даже о собственной валюте нового южного государства.

Проекты эти, однако, были искусственными и выходили далеко за пределы баварского национального чувства, существования которого никто не мог оспаривать и которое позднее, уже при национал-социалистском господстве, также давало себя знать. В то же время в старой Баварии подросло новое поколение, которое относилось к империи дружелюбнее своих отцов. К тому же главным образом протестантская северная Бавария никогда не согласилась бы на отделение от Германии. Гитлер прекрасно сознавал это, когда в своей речи от 14 февраля заявил авторам баварских сепаратистских планов, что если они будут грозить проведением майнской линии (отделением от севера), то внутри самой Баварии найдутся силы, которые подавят подобную попытку.

«Унификация»

Гитлер оказался прав. 5 марта во время выборов в рейхстаг национал-социалисты выбили всесильную до тех пор в Баварии народную партию из ее позиций, собрав значительно больше голосов, чем она. Так, например, в нижней Баварии они удвоили число своих голосов.

То же произошло примерно и в других провинциях. Национал-социалисты подождали всего один день. Вслед за тем штурмовики вышли на улицу и смели прежнее правительство. Во всех городах Германии они устроили огромные демонстрации, заняли правительственные здания, разгромили дома профсоюзов и типографии социал-демократических газет. На всех занятых зданиях они водружали свое знамя со свастикой. В Пруссии общинные сутяги, игравшие первую скрипку в национал-социалистских фракциях городских самоуправлений, находясь во главе демонстраций штурмовиков, смещали бургомистров или по телеграфу требовали от Геринга их смещения и назначения национал-социалистских государственных комиссаров. Геринг еще 6 марта предусмотрительно предписал обер-президентам и регирунгспрезидентам не чинить никаких помех подобным эксцессам и, в частности, допускать, чтобы штурмовики вывешивали на общественных зданиях флаги со свастикой. Он охотно пошел на уступку своему прямому начальству Папену, распорядившись о том, что вывешивание черно-бело-красных флагов также может быть допущено, если бы этого кто-нибудь потребовал. Пусть-де «Стальной шлем» посмотрит, удастся ли ему вывесить много черно-бело-красных флагов наряду со свастикой!

Такова была прусская революция с разрешения господина министра. Напротив, в других провинциях пришлось преодолеть еще некоторое сопротивление прежней государственной власти. И здесь навстречу насилию снизу приходила легальность сверху, и оба наилучшим образом дополняли друг друга. В то время как штурмовики осаждали правительственные здания, Фрик 6 марта назначил по телеграфу национал-социалистских партийных функционеров имперскими полицейскими комиссарами в Бадене, Вюртемберге, Саксонии и Шаумбург-Липпе. В Бадене был назначен руководитель окружной организации Роберт Вагнер, один из участников гитлеровского путча в 1923 г., в Вюртемберге – один из вождей штурмовиков фон Ягов, а в Саксонии – вождь национал-социалистской фракции ландтага Манфред фон Киллингер, бывший соратник капитана Эрхардта и соучастник убийства Эрцбергера. В других местах дело обошлось без столь явного нарушения законного порядка. Так, например, в Гамбурге под нажимом национал-социалистского руководителя окружной организации Кауфмана сенат вместе с бургомистром подали в отставку и первым бургомистром был избран национал-социалист Карл-Винцент Крогман.

Уже 11 мая Вагнер заявил в Бадене, что к нему как назначенному министру-президенту переходит вся правительственная власть. Во все пять министерств были назначены национал-социалисты. Первым шагом правительства явилось введение в силу еще не подписанного конкордата Бадена с католической церковью. Бывший председатель правительства Шмитт и ряд социал-демократических политиков были арестованы. В Вюртемберге уже 10 марта правительство перешло в руки национал-социалиста Мурра. Полицейский комиссар фон Ягов вскоре снова исчез с горизонта.

Самого блестящего успеха добилась эта превосходно подготовленная и начавшаяся по сигналу революция в Баварии. Здесь 8 марта национал-социалисты потребовали, чтобы правительство Гельда, не подавая формально в отставку, передало всю власть национал-социалисту в чине генерального государственного комиссара. До сих пор в Баварии обычно говорили: «Имперский комиссар, которого нам пошлют, будет арестован уже на границе». Такого комиссара всегда представляли себе «пруссаком», т. е. малоизвестным в Баварии эмиссаром из Берлина. Национал-социалисты выдвинули на этот раз настоящего баварца, с которым по части популярности не мог поспорить ни один из тогдашних министров, а именно генерала фон Эппа.

Баварский совет министров отклонил это предложение и после совещания телефонировал об этом в Берлин. Между тем штурмовки 9 марта заполнили улицы. Они подняли над ратушей флаг со свастикой, в ландтаге то же самое сделал национал-социалистский председатель ландтага. Из канцелярии рейхсканцлера баварское правительство получило успокоительные заверения, которые могут служить новым доказательством того, как мало фон Папен знал о намерениях Гитлера.

Быстрота и таинственность, с которыми Гитлер наносил удары, имели свои основания. После выборов 5 марта в Баварии снова оживились монархистские планы. На этот раз принц Рупрехт на легальной основе должен был быть назначен генеральным государственным комиссаром. Днем выступления было назначено 11 марта. Поэтому баварским монархистам показалось до некоторой степени нарушением правил игры, когда их противник нанес свой удар уже 9 марта. Гитлер сконцентрировал в столице Баварии штурмовиков из других провинций. В это время самые влиятельные вожди баварской народной партии, в том числе государственный советник Шеффер, прелат Шарнагль и секретарь партии д-р Пфейфер сидели в одной из боковых комнат пивной Пшорброй, называвшейся «Цум бауернхейзль» (крестьянская избушка), за излюбленной игрой в тарок. Когда какой-то журналист вызвал д-ра Пфейфера по телефону и сообщил ему, что тем временем за пределами этого уютного помещения вопрос был уже решен и всякое сопротивление, как принято говорить, было сломлено, партийный секретарь ответил ему, чтобы он не говорил глупостей.

Что же, однако, произошло в это время?

Вечером в знаменательный день 9 марта Эпп получил телеграмму из Берлина, которая передавала ему высшую полицейскую власть в Баварии. Штурмовики подняли с постели министра внутренних дел Штацеля и руководителя министерства финансов государственного советника Шеффера и избили их. Эпп назначил комиссарских министров. В министерство внутренних дел он назначил депутата ландтага Вагнера, в министерство юстиции – защитника Гитлера, адвоката д-ра Франка, и в министерство юстиции – обер-бургомистра Зиберта. В качестве так называемых комиссаров по особым делам Эпп назначил Рема и Германа Эссера, человека с дурной славой и с членским билетом № 2, старейшего соратника Гитлера, которого вождь после одной из его многочисленных уголовных проделок направил на низшие партийные амплуа. Эпп, как это ни странно, сохранял в течение этих лет дружеские отношения с Эссером. В качестве начальника баварской государственной канцелярии Эссер проявил большие деловые способности, занявшись развитием баварского туризма.

16 марта правительство Гельда, как официально сообщалось, ушло «в отпуск». 12 марта Гитлер мог уже прилететь в завоеванный Мюнхен. При выходе из самолета он произнес небольшую речь, в которой, между прочим, заявил: «Много лет вел я отсюда борьбу, первая часть которой может считаться конченной. Произошла невиданная еще унификация политической жизни». Этим самым Гитлер пустил в оборот во внутриполитической борьбе в Германии слово «унификация», которое с тех пор служило прикрытием всех насилий и позорных дел национал-социализма. Что эта унификация является революцией, Гитлер еще 2 дня назад подчеркнул в одном из воззваний к членам партии, которое начиналось такими словами: «В Германии произошел громадный переворот…» Этот переворот Гитлер отпраздновал в качестве «национальной революции 1933 г.». Впрочем, в этом воззвании он умолял своих штурмовиков не грабить магазинов, не красть автомобилей и не убивать штатских лиц, разумеется, употребляя при этом более деликатные выражения, вроде «оскорбления отдельных лиц, задержки автомобилей и нарушения деловой жизни».