Движущие начала: потребности и интересы

Проблема источников и движущих сил развития человека и общества в наше время обрела особую актуальность, но по-прежнему остается дискуссионной. Не только философы, но и психологи, экономисты, политологи, юристы всегда строят свои рассуждения на том или ином своем понимании причин, побуждающих людей к определенным действиям. И история вопроса насчитывает множество мнений в зависимости от исходных философских позиций авторов. Из них наиболее типичные и повторяющиеся: теологические (решения Бога, он движущая сила и первопричина всего); натуралистические – естественная природа людей, их страсти (гнев, ненависть, любовь, зависть и проч.); идеалистические (идеи, мысли); метафизические (трансцендентальная закономерность, судьба) и материалистические (классовая борьба (К. Маркс), экономические действия субъекта-индивида (М. Вебер), экономические факторы, экономические отношения). В ряду принципов, обуславливающих позиции авторов, находятся представления о природе и сущности идей, целей, ценностей. Одни считают их некими самими по себе существующими вне и независимо от субъектов самостоятельными сущностями. Другие утверждают полностью зависимое от субъекта их содержание, их субъективную природу, третьи ищут объективное основание, которое субъект осознает и формулирует как соответствующие цели, идеи, ценности.

Однако все мыслители с древности, так или иначе, но обращали внимание на такие феномены, как потребности (в античности: нужда) и интересы, рассуждали об их значимости, а цели и ценности соотносили с «благом», разделяли благо индивида и благо государства. При этом задавали вопросы о том, почему индивид не свободен от интересов государственных, почему он порой совершает действия вопреки своим интересам, своему благу и даже жертвует собой во имя интересов, которые называли общими? То есть потребности и интересы воспринимались ими чаще всего как нечто влекущее людей на действия помимо их эмоций ли, идей, напротив, понуждая и обязывая. А ныне стал предметом размышления и вопрос: всегда ли потребности и интересы, которые провозглашают и отстаивают органы власти и ее представители (там более министры, президент), являются интересами общества?

Естественно, нельзя игнорировать исторический опыт и теоретическое наследие предков. И потому поиск исходных оснований человеческой деятельности следует начинать с осмысливания интересов и потребностей как реальных факторов социальной жизни и, соответственно, предметов исследования социальной философии. Тем более что из далекого прошлого тема потребностей и интересов как важных побудительных факторов деятельности людей, не прерываясь, пришла и в наше время. Потому среди множества указанных факторов, побуждающих нашу деятельность, понятиям «потребности» и «интерес» следует уделить основное внимание.

ПОТРЕБНОСТИ

Что потребности присущи всему живому и представляют собой некую независящую от психики надобность, знал и Гераклит: «Всякое животное направляется к корму бичом (необходимости)»[57]. Сегодня это очевидно для всех, но при этом важно понять, что состояние, ощущение (голод, жажда и прочее) не потребность, а только ее следствие, то есть ее своеобразное проявление. У какого-либо организма, индивида в том числе, конечно, возникают вполне определенные внутренние состояния (чувство нужды в чем-то), но отчего эти состояния?

То, что интересы и потребности взаимосвязаны, сегодня споров не вызывает и признается как философами, так и психологами, экономистами и политиками. Некоторые из них даже утверждают, что интерес есть осознанная потребность. Но тогда-то возникают сложности, которые неверно истолковываются или вообще не преодолеваются. Своеобразной преградой оказывается, что, с одной стороны, потребностями обладают все живые организмы, а они-то животными не осознаются. С другой, говорят и о потребностях у всех элементов общества как особых материальных систем, то есть у семьи, у предприятия, индивида и, наконец, общества. Говорят и о соответствующих их интересах. Вот потому-то необходимо ответить, прежде всего, на вопросы, что такое потребность и кто носитель ее?

Итак, для понимания сущности потребности и ее определения имеет принципиальное значение исходное: животные, биологические организмы являются носителями потребности. Этот вывод для социальной философии важен тем, что снимает все сомнения относительно объективной природы самих потребностей. У животных нет сознания, они не субъекты, нет и субъективного. Правда, можно рассуждать и так. Если ведем речь о биологических потребностях людей, они объективны. А как быть с социальными потребностями, среди которых значительное место занимают познавательные и эстетические? Действительно, разобраться следует, тем более что в научной литературе такие суждения имеют место.

Более чем очевидно – человек не исключительный и не единственный носитель потребностей. Люди как социальные существа являются стороной, но и частью «моря», на другом конце которого располагается общество как особое отдельное, между ними множество «островов» из разнообразных видов (типов) общественных форм жизни. Вряд ли кто возьмется утверждать, что язык, сознание в целом биологического происхождения, то есть следствие биологической потребности. Общепризнанно, что и сознание, и язык возникают лишь из настоятельной необходимости общения между людьми, следовательно, уже с самого начала есть общественный продукт. Потребности в языке и сознании объективны именно как социальные феномены, они результат (продукт) социальных взаимодействий под воздействием общественных потребностей. Но и это еще не последний аргумент в пользу объективности любых из них. Понятно, что люди должны жить все же по-человечески. А человеческое существование обуславливается производством средств, необходимых для удовлетворения не только потребностей есть, пить. Ведь речь идет о человеке как форме, рожденной не естественной природой, не биологическим, а особенным движением: производством, общественными отношениями и общением людей, стало быть, о социальных потребностях.

Напомним, что возражают в том плане, что естественные (пить, есть) потребности действительно объективны. Но указывают далее, что имеются еще и духовные, познавательные потребности и тому подобные, которые, считают данные авторы, к объективным никак отнести нельзя по определению. Однако зададим им два вопроса: а могут ли люди существовать и совершенствоваться вне познания, вне общения, вне производственных форм деятельности? И чем же удовлетворяют они эти потребности: исключительно созерцанием, мыслью? Ответ совершенно очевиден. Любые потребности удовлетворяются внешним объектом в виде вещи, а для людей – искусственными предметами. Именно предметность воспроизводит и производит сами потребности. «Это обстоятельство только и позволяет понять появление у человека новых потребностей, в том числе таких, которые не имеют своих аналогов у животных, «отвязаны» от биологических потребностей организма и в этом смысле являются «автономными».[58] Тем не менее, просто утверждения об определенной роли предмета в возникновении потребности еще недостаточно ни для окончательной уверенности в объективности последней, ни для ее определения.

В понимании сущности и природы потребности принципиальным уточнением выступает положение: удовлетворение потребностей человека – это процесс, который возможен лишь при реальном потреблении, использовании наличествующих предметов. Ведь для того чтобы удовлетворить, например, духовные потребности отдельного человека, само общество должно иметь соответствующие учреждения и организации, соответствующие предметы, иначе говоря, «содержимое», из которого люди могли бы «черпать», выбирать и потреблять отдельные предметы своих потребностей. Вот почему даже в такой субъективной области человеческой духовной жизни, как искусство, появление потребности связано не с сознанием как осознанием в себе (эстетического) желания, а с появлением некоего внешнего предмета: сказки, театра, поэмы, картины, скульптуры и т. п. Последнее обстоятельство, кстати, уже было подмечено исследователями: «Предмет искусства... создает публику, понимающую искусство и способную насладиться красотой»[59].

Конечно, личности без желаний, влечений, чувств не бывает, и в каждый момент времени индивид всегда может в себе обнаружить то или иное конкретное стремление или пристрастие. Это может быть желание трудиться, пойти в театр, в туристический поход или, напротив, желание отдохнуть (даже в такой форме, как пребывание в бездеятельности). У людей появляется и мечта как желание, не выполнимое сегодня и завтра. Но имеются ли основания отождествлять их с потребностями и интересами? Вряд ли верно сводить богатство реальной человеческой жизни и чувств отдельного индивида исключительно к потребностям и интересам, это разные проблемы. Но в исходной глубине любого желания, любой мечты лежит та или иная потребность: в общении, в комфорте, в профессиональной реализации и т. п., в сохранении энергии (усталости), наконец.

Итак, предметность потребности – принципиальная ее характеристика, которую нельзя игнорировать. При этом важно видеть, что не столько предметность, а обязательность наличия предмета для потребности и для ее удовлетворения подтверждает, что становление и конкретизация (определенность) потребности обусловлены как внутренними, так и внешними причинами. Вот почему потребность – это внутренняя необходимость живых и общественных систем (здесь, общественных формирований) в потреблении внешнего предмета для своего функционирования и развития.

Именно такое определение потребности позволяет окончательно разобраться в одном весьма примечательном рассуждении, о котором косвенно упоминалось выше. «Голод есть естественная природная потребность, поэтому для своего удовлетворения и утоления он нуждается в природе вне его, в предмете вне его. Голод – это признанная потребность моего тела в некотором предмете, существующем вне моего тела и необходимом для его восполнения и для проявления его сущности»[60]. Здесь ошибочно утверждение, что голод – это потребность. Но верно, что как без удовлетворения потребности нет вообще живого, без удовлетворения социальных потребностей нет человека, нет общества. Потребность действительно есть первичное и основное побуждение к деятельности, а потому источник и движущее начало деятельности, активности человека и его развития как общественного формирования.

ИНТЕРЕСЫ

Еще более возрастает цена их знания при рассмотрении темы реализации и взаимодействия интересов. В самом деле, два вопроса: что же означает реализация интереса и как связано с ним удовлетворение потребности? Меняется ли в ходе этого сознание или что-то помимо него? Достаточно использовать три известных подхода: природа интересов субъективна, объективна, объективно-субъективная – как сразу возникают альтернативные решения проблемы взаимодействия. Субъективные интересы имеют совсем иной механизм взаимодействия, нежели возникшие на объективной основе. Субъективное означает не просто «мое», а «мое ощущение», «мое переживание», «мое мнение», «мое хотение». И потому субъективность интереса в силу такой своей природы предопределяет основу и «поле» взаимодействия: сознание, мышление, чувства и эмоции каждой отдельной личности, личностные представления и ощущения. Это, в свою очередь, означает «головную боль», поскольку острота конфликтов, движение интересов и их противоречия – все это поле и прерогатива сознания, некий внутренний, эмоциональный конфликт личности. Тогда функция интересов в обществе сводится лишь к проблеме выбора и потому замыкается в чувствах, переживаниях, нравственности личности. И тогда что же, интересы – это проблема головы человека? Отвечая положительно, многие склоняются к выводу, что появление и изменение (исчезновение) интересов – дело воспитания и просвещения, проблема убеждения и внушения. Так считал Сократ (если знаешь, что есть благо, никогда не поступишь не во благо), так считали философы эпохи Просвещения (достаточно осознать интерес, и он реализуется сам собой). Средства же просвещения и убеждения – частная проблема, они могут быть любыми!

Однако практика, напротив, показывает, что только объективность интересов, во-первых, вводит их в сферу изменения, прежде всего не сознания, а реалий в социальной действительности. И, во-вторых, делает их элементом материально-практической деятельности. Причем в этом случае учесть интересы взаимодействующих сторон означает реально управлять их взаимодействием и реализацией. Но при этом выбор средств и действий уже далеко не субъективный. Он целиком обуславливается системой отношений и используемым типом механизма взаимодействия интересов. Понятно, что для устойчивого развития необходимо организовывать не подчинение либо игнорирование, чьих бы то ни было интересов, а взаимореализацию интересов разных носителей.

Конечно, интересы осознаются и тем самым обретают относительную самостоятельность, иначе, свою субъективно-реальную определенность. Но эта-то определенность вторичный продукт. Тогда-то и оказывается возможной «манипуляция» представлениями в сознании. И вновь, хотя по другой причине, вследствие этого возникает проблема соотнесения двух «полей» взаимодействия интересов: действительная общественная практика и сознание личности. Вот потому и встает вопрос: различаются ли принципиально эти типы взаимодействия. Ответ важен в связи тем, что интересы, осознаваясь, тогда действительно выступают фактором сознания, они, в самом деле, играют определенную роль в становлении общественного и индивидуального сознания, в характеристике зрелости и активности личности, а также в таком весомом для общества факторе, как личная, корпоративная и общественная заинтересованность. Но чтобы проследить за всевозможными взаимодействиями интересов, а тем более понять их роль в разнообразных областях и сферах деятельности, надо, прежде всего, знать природу, условия и суть процесса их «рождения» и исчезновения, когда взамен одного проявляется другой, новый интерес. Тогда лишь окажется возможным понимание соответствующих закономерностей общественного развития и влияние интересов на совершенствование управления.

Люди в своей деятельности постоянно руководствовались одними и сталкивались с другими интересами. При этом замечен ряд характерных особенностей интересов. Одна образно сформулирована Гельвецием: «Реки не текут вспять, а люди не идут против быстрого течения их интересов»[61]. Суть другой выражает особенность функционирования их в реальностях общественной жизни: интересы не фон и не обрамление человеческих действий, а целевая причина многих из них, вследствие чего они двигают жизнью народов. Вот почему со времен Демокрита наряду с личными (частными) интересами виделись и иные, например государственные, потому индивид должен делать нравственный выбор своей позиции. Выводы по данному поводу тот же Демокрит выразил так: «Интересы государства должно ставить выше всего прочего...»[62]. Иными словами, и это для нас особенно примечательно, интересы – не только старая проблема, но в ней философы еще в глубокой древности подметили противоречивую двойственность: практическую и нравственную.

Начиная с Нового времени на вопрос о том, что такое интерес, ответ вновь стали чаще искать в психике, в сознании людей, то есть, считали субъективным фактором. Но уже ценным было наблюдение, что интересы, в первую очередь материальные, оказываются выше, сильнее душевных переживаний; они, а не чувства сказываются на рациональном поведении людей. Многие философы, включая и французских материалистов XVIII века, волей-неволей подмечали объективность интереса. Иначе и нельзя понять известное положение Гельвеция: «если физический мир подчинен закону движения, то мир духовный не менее подчинен закону интереса. На земле интерес есть всесильный волшебник, изменяющий в глазах всех существ вид всякого предмета»[63]. И поскольку социальные взгляды философов-материалистов нередко уступали объективному идеализму, в частности, Канта и Гегеля, в ряде вопросов человеческой деятельности заслуживает внимание позиция И. Канта, который определенно выступал против сведения интереса к физической чувственности, удовольствию. В одной заслуживающей внимания книге справедливо отмечается, «что заслугой Канта является то, что он решительно подчеркнул значение нравственных интересов, интересов долга, а также то, что он впервые разделил интерес и потребность, показав, что интересом может обладать только разумное существо, только человек»[64].

Однако как раз через критику кантовского категорического императива как довлеющего над человеком – один шаг к субъективной природе интереса, если его носителем считать исключительно и единственно человека. И этот шаг делают многие, когда видят интерес субъективным проявлением или единством объективного и субъективного. Но ведь у Канта иное. Во-первых, разделение интереса и потребности не тождественно делению живой природы на человека и животный мир. У животных нет интереса, а у человека есть не только витальные, но и социальные потребности. Во-вторых, толкуя интерес как нечто довлеющее над человеком[65], Кант невольно демонстрирует объективную сторону происхождения и природы самого интереса. А если учесть при этом, что нравственен только человек, то тогда интерес – принадлежность не биологической, а социальной стороны индивида, т. е. характерное свойство человека как общественной формы жизни. Не психика, не собственно ощущения и желания, а особая, общественная природа такой формы социальной действительности, как человек, выступает причиной интереса. И у Гегеля интерес действует «через естественную необходимость... и произвол потребностей»[66], а система отношений понимается как «система потребностей». В его «естественной необходимости» тоже дает себя знать объективная природа интереса как не зависящая от сознания отдельного, конкретного человека. И в марксизме утверждалась объективная основа интереса. Для него даже общий интерес, этот камень преткновения для всех сторонников субъективности интересов, не есть порождение мыслей, представлений. Наоборот, он «существует не только в представлении, «как всеобщее», но прежде всего он существует в действительности...»[67].

Если отнести интересы целиком к сознанию, то есть признать их природу субъективной, как объяснить автономность интересов, их хотя бы частичную независимость от сознания? Ведь не индивид «руководит» интересом, а последний заставляет личность действовать соответствующим образом, хотя нельзя полностью отрицать некоторое участие сознания. Ситуация, кажется, прямо-таки парадоксальная, и трактовка интереса как единства объективности и субъективности подается как устранение крайности, а потому и ключ к решению. Но как раз «традиционный» путь в данном случае бесперспективен: не преодолеть на нем ни субъективизма (участия сознания), ни объективизма (отрыва интереса от субъекта, от носителя). Нужен иной подход.

Для этого, прежде всего, стоит задать вопрос: только ли и главным ли образом по проблеме объективности интересов идет спор? Сформулировав так задачу и отвлекаясь при этом от частностей, можно заметить, что принципиальное расхождение этих позиций связано с соотнесением интереса с потребностями или с отношениями. И становится очевидным, что вопрос о природе и содержании интереса как свойства общественной жизни подменяется спором о связи интереса с сознанием. А можно ли спорить результативно о форме, не уяснив содержание предмета исследования?

Начинать поиски природы и сущности любых предметов социальной философии, в том числе интересов, исходя из субъективности или объективности непродуктивно. Дело не в том, чтобы отделить, отстранить интерес от сознания, что, кстати, вообще невозможно и не научно, так как с сознанием у человека связано все, даже производство и экономические отношения в том числе. Искать суть решения социальных проблем необходимо с установления источника их появления, в данном случае важны факторы рождения самого интереса, а не его колыбели. Вопрос субъективности или объективности интереса вторичный и решится сам собой при уяснении природы и сущности реальных интересов. Проблема, тем самым смещается в область исходных факторов для интереса: потребности, отношения, носители интересов.

Интерес в своем генезисе связан с потребностью и отношениями, а не с психикой и сознанием. Именно первые два фактора выступают тем общим, что характеризует природу любых конкретных интересов, будь то область психологии, экономики, управления, социологии и т. п., а также при сопоставлении интересов личности и общества, интересов цеха, предприятия, вуза, какого-либо учреждения или еще каких-то иных их носителей. Однако место и роль потребностей и отношений в рождении и содержании интересов неодинаковы и заключаются в том, что интерес есть особое проявление потребности,которое обнаруживается только в условиях возникновения отношения носителя потребности с ее предметом. Вне потребности и отношения интересов нет, в то же время нельзя сводить его ни к первому, ни ко второму, тем более отождествлять с ними.

И здесь необходимо выделить тему ОТНОШЕНИЯ не только как относящуюся к проблеме интересов, но и как самостоятельную социально-философскую категорию.

Но начнем от связи «интерес – отношение». Очевидно, принимаемый формально факт существования распределения лежит в основе позиции, в которой интересы рассматриваются либо как проявление отношений, либо отождествляются с ними. Но при ее анализе вскрываются неопределенности и вопросы, которые лишают эту позицию убедительности. В самом деле, конкретный человек всегда представляет собой индивидуальность: условия жизни каждого, наряду с его физиологией, психикой, особенностями мышления, неповторимы. В таком случае с позиции субъективности невозможно объяснить существование одинаковых интересов иначе как случайностью. Но одинаковость не только индивидуальных, личных интересов, а интересов, предположим, всех машиностроительных предприятий – не только реальность, а необходимость и обязательное условие совместных действий людей. Таким образом, не сознание – творец интересов, а как раз прямо противоположное: групповое и кастово-классовое самосознание появляется и зреет через понимание одинаковости интересов у части общества, у определенной группы людей. Причины тому – одинаковость потребностей у однокачественных, однопорядковых общественных формирований и потому одинаковость отношений к их предметам.

Природа интереса не устанавливает никакой иной непосредственно видимой его обусловленности, кроме как потребностью и отношением. При этом речь идет об отношении любого отдельного носителя интересов. Однако широкий смысл «отношения», «порождение отношений» абсурдно, устраняется вообще вся проблематика социальной философии, не только проблема интереса, но и проблема потребности, ибо тогда просто и сам человек, и все «социальное», наконец, общество в целом – продукты общественных отношений. Становится ясно, что интеграция интереса и отношения – это своеобразная реакция на неприемлемость позиции отождествления интереса с потребностью, ее альтернатива. И еще, толкование интересов как формы отношения к условиям жизни не удовлетворяет и потому, что порождать, как и отражаться, может только то, что действительно существует. Выходит, это сами отношения? Но действительные отношения те, что возникают как связи людей и общества в процессе их производства и воспроизводства. Потому-то отношения объективны, они не зависят от частного восприятия условий жизни кем бы то ни было. А любая «переработка» отношения в голове личности ведет лишь к его осознанию, придает его продукту субъективное восприятие.

Что означает отношение к условиям собственной жизни и наличным потребностям? С позиции философии это отношение к отражению, а не к данности самих условий, ибо прежде надо эти условия понять, чтобы к ним с каким-то «интересом» отнестись, то есть это некое отношение к отношению. Вообще-то, термин «отношение» многозначен и применяется ныне при анализе практически всего: от взаимодействия классов до «отношений» вещей и их сторон в неживой природе. Насколько это правомерно, вопрос другой, но не видеть неоднозначность понятия «отношение» при его употреблении в объяснении столь разнокачественных процессов нельзя. В пределах общественной жизни должно отличать связь, установившуюся в силу необходимости и неизбежности взаимодействия сторон как социальных субъектов, от ценностно-ориентировочных связей конкретной личности с тем или иным объектом или предметом ее деятельности. В последнем случае отношение личности к чему бы то ни было включает в себя сложную гамму особенностей ее восприятия и мировоззрения, среди них мотивы, установки, чувства и др., которые определяют содержание данного отношения как участие, причастность и поведение человека в качестве чувственного субъекта.

Поэтому отношение к условиям своей жизни, к наличным потребностям и т. п. это отношение к самому себе. Это действительно с необходимостью порождает субъективное, конкретно-особенное, личностное восприятие, свое определённое состояние, личностное переживание, направленность мыслей, эмоций, желаний. Но все это не имеет основообразующего и определяющего значения в появлении интересов, а тем более интересов общества, государства. Вот почему принятие определения интереса как отношения порождает дилемму. Или интересы только одинаковы и относительно постоянны у людей, если брать, например, отношение собственности, или некий статус (студенты, инженеры). Или одинаковых интересов вообще не существует и не может быть, как невозможны и длительные, ибо нет одинаковых условий жизни, нет одинаковых отношений к ним, даже у двух семей, равно и у двух человек (студентов) в силу их индивидуальных различий. Отождествление интереса с отношением, во-первых, не может объяснить ни одинаковость интереса, ни их отличия как различий общественных формирований – их носителей. Во-вторых, привносит явно субъективный момент и в интерес, и в интерпретацию отношения, а также искажает понимание действительной природы интереса как того, что сказывается на деятельности независимо от мнения, от эмоций и желаний личности и помимо осознания. К сожалению, как правило, упускается при этом еще одно принципиальное свойство собственно интереса: направленность деятельности. Вот почему на вопрос, возможно ли основание интереса вне потребности, нет фактически иного ответа, кроме отрицательного. Интересу нечего выражать, кроме предметности потребности.

Особенностью социальной жизни является деятельность, отличная от действия животного в силу присутствия конечной цели и существования плана использования средств достижения последней, а также общественного характера процесса создания и распределения предметов удовлетворения потребностей. Именно поэтому в социальной практике потребности имеют общественно-исторические пути проявления и механизм удовлетворения через вступление их носителей в отношения и практическую деятельность по производству предметов потребностей и овладения ими. И поскольку интерес представляет собой не некую абстракцию направленности, а реальную специфическую направленность действия на конкретный предмет потребности, это не направленность внимания, а направленность деятельности: предмет должен быть обретен, защищен и потреблен. Только реальная деятельность во всех ее формах (от производственной – до политической и, далее, духовной) обеспечивает возможность потребления предмета потребности, а интерес выступает как сторона этой деятельности, внешне обнаруживая себя в ее избирательности и направленности по овладению и распоряжению предметом.

Итак, между общественными формированиями (будь то человек, семья, институт, предприятие) на пути удовлетворения их потребностей не могут не возникнуть отношения из-за общественного характера деятельности и в силу различий функций и места носителей потребностей в системе всеобщего процесса производства и воспроизводства социальной действительности. При этом у них возникают особые проявления их потребностей именно в данных отношениях, направляющие деятельность каждого так, чтобы создать возможность реального потребления предмета. Вот потому-то интересы проявляются и действуют только в определенных условиях: есть отношения по поводу овладения предметом потребности – реален интерес, нет отношений – интерес скрыт и практически не действует. Какая-то иная интерпретация интересов возможна, но лишь в частнонаучных исследованиях специфики конкретных «интересов», когда речь идет об интересной книге, интересном человеке и т. п.

Заключить возможно тем, что видеть, наблюдать предмет для, например, реализации личных интересов недостаточно. Для лицезрения предмета совсем не обязательно вступать в отношение, так как отношение – это связь субъекта с предметом для (при) преобразования его своей деятельностью. А вот чтобы его потребить, им (предметом) надо овладеть, потому и вступают в отношения. Для того чтобы потребность удовлетворить, потребителю необходимо заполучить предмет. Суть здесь в том, что в обществе (всегда, в далеком прошлом и в настоящем) предметы потребностей непосредственно не принадлежат потребителю. Потому-то и возникает интерес как необходимость овладения предметом потребности. Интерес есть своеобразное проявление потребности в данном отношении по поводу овладения предметом потребности для (ради) реальной возможности его (предмета) потребления. Таким образом, для понимания природы и сущности интереса важно уже не доказательство связи интереса с потребностью, а понимание неправомерности их отождествления. Одновременно равным образом неверно уподобление интереса отношению, в том числе к условиям собственной жизни, либо прямое его (интереса) порождение самими отношениями.

Можно вернуться к вопросу: почему у животных нет интереса при наличии потребности? Не в том ли ответ, что отношения как социальная форма связи существуют только в социальной системе, а у животных их просто-напросто нет? Отношение особый вид связи, принципиально отличающийся от связей в животном мире рядом свойств. Во-первых, отношения нет без участия сознания. Во-вторых, эта связь имеет мотивацию, и, в-третьих, в такую связь может вступить только субъект, будь перед ним объект природы или другой субъект. Говоря о животном мире нетрудно отметить, что в нем такие связи не возникают. Между объектом потребности животных, который уже (где-то поблизости) есть всегда (если нет, то животное погибает) и ими самими не стоит ничего, кроме пространства и времени, а сами биологические потребности проявляют себя в соответствующих ощущениях: голоде, жажде и прочем. Последние именно как ощущения направляют и поддерживают поиск объекта (для потребности), оставаясь актуальными до завершения самого акта потребления. Все несущественные для потребности «вещи» либо игнорируются, либо пробуются и отбрасываются до тех пор, пока животное не находит соответствующего объекта и не удовлетворяет потребность. Потому здесь потребление является естественным и фактически линейным продолжением появившейся потребности и снимает ее.

У людей в данном случае есть два существенных отличия от животных на пути от появления потребности до ее удовлетворения. Для упрощения рассуждения лучше в качестве иллюстрации взять витальные потребности. Заметим, даже при определенном внешнем сходстве с биологическими потребностями у животных следует различать терминологически: витальные – для человека, биологические – для животных. Специфика витальных потребностей состоит в том, что предметов удовлетворения даже таких (пить, есть) потребностей людей в природе нет. В ней они находят лишь исходное сырье, из которого производятнеобходимые им предметы потребления. Отсюда очевидна искусственная природа всех предметов потребностей для любых общественных формирований. Другое различие вызвано к жизни самим производством – совместным, общественным по природе и характеру, состоящим в том, что его результаты в силу своей сущности не принадлежат отдельному производителю и потому являются всего лишь потенциальными предметами для потребностей каждого конкретного индивида. Продукты производства тем или иным образом должны стать актуальным предметом ее удовлетворения.

Именно производствонеобходимых жизненных средств выступает принципиальным социальным фактором, стоящим между человеческими потребностями и предметами этой потребности. Чего абсолютно нет в биологической среде: между потребностями животного и объектами его потребностей нет какого-либо промежуточного звена. Последствие появления отношений и производства имеет множественное глобальное значение. Прежде всего, именно производство предметов и отношения, возникающие по этому поводу, превратило биологическую жизнь в социальную. Но и сама Действительность получила искусственную часть – мир рукотворных предметов. Однако для излагаемой здесь проблемы важно то, что производство в силу своего общественного характера внесло своеобразный феномен и породило особую сторону человеческой деятельности: стремление завладеть предметом, получить предмет потребности, в создании (производстве) которого индивид сам участвовал, но мог непосредственно и не участвовать. И в первом случае, и во втором возникает особая направленность и избирательность действий отдельной личности, семьи, предприятия и других общественных формирований как их интерес в получении продукта общественного производства, предмета своей потребности и сохранения его в этом качестве. Иначе говоря, появляется интерес как свойство общественных формирований, как фактор социальной действительности в силу необходимости распределения предметов потребностей.