Взаимоотношения идеологии с философией и наукой

Любая достаточно богатая интеллектуально идеология опирается на определенную философскую концепцию. Если подходящая философия отсутствовала, творцы идеологии нередко сами создавали ее. Подобным образом формировалась идеология французского Просвещения, философский фундамент которой заложили Вольтер, Монтескье, Руссо, Дидро, Гельвеций. В обосновании идеологии немецкого Просвещения огромную роль сыграли философы Лессинг, Гердер, Гёте, Шиллер. Философской основой марксистской идеологии стал созданный Марксом и Энгельсом диалектический и исторический материализм, получивший дальнейшее развитие в трудах Каутского, Плеханова, Ленина, Грамши, Лукача, других философов.

Переплетение идеологии и философии вполне закономерно. Философия есть форма духовной деятельности, направленной на постановку и решение мировоззренческих проблем, связанных с выработкой целостного взгляда на мир и место в нем человека. Если в центре внимания философии – выявление возможностей и обязанностей человека во всей их полноте, проистекающей из его положения и предназначения в мире, то идеология имеет дело не столько с человеком вообще, сколько с частным человеком, занимающим конкретное место в конкретном социуме. Выдвигая определенное понимание «включенности» человека в мир, системы духовных ценностей, определяющих социальную и личностную программу человеческой жизнедеятельности, философия тем самым вооружает идеологию инструментами, которые помогают ей решать сходные проблемы применительно к условиям бытия и интересам конкретной человеческой общности: социальной группы, этноса, народа, общества. Философия помогает идеологии избежать аутизма, замкнутости человека, социальной группы на собственные интересы, которые неизбежно приобретают самодовлеющее значение, если рассматриваются вне общего понимания сущности человека.

Не менее тесно идеология связана с науками. Притом не только с общественными науками, но и с науками естественными. Можно сказать больше: наука оказывает прямое и сильное влияние на создание самих основ идеологии. Она делает это путем предложения новой картины мира, новых методов познания, мышления, нового языка для описания фактов, процессов, закономерностей природы и общества, для размышлений о них. Она делает это также, выступая в роли высшей инстанции легитимации идеологий, поскольку любая идеология стремится обосновать самое себя, а также общественное устройство, которое считает желательным, апеллируя к науке, к ее авторитету. Эта последняя функция науки приобрела особенно большое значение в XIX–XX вв., когда вера во всемогущество науки стала всеобщей и не подлежащей сомнению.

Когда говорят о взаимодействии науки и идеологии, обычно в первую очередь отмечается негативное влияние идеологии на деятельность ученых, на сам процесс познания. В подтверждение приводятся ставшие хрестоматийными примеры преследований Дж. Бруно и Г. Галилея, гонения, которым подвергались в СССР в 40–50‑е гг. прошлого столетия генетика, кибернетика, теория относительности и т. д. Все это так. Но это лишь один аспект взаимодействия идеологии и науки. Если внимательно взглянуть на духовную жизнь последних четырех столетий, то увидим, что связь идеологии и науки всегда была взаимной, двусторонней: и идеологические факторы оказывали непосредственное влияние на научные теории, и научные достижения, научные теории вели к глубоким переменам в идеологиях.

Например, учение Ч. Дарвина о происхождении и эволюции видов несет на себе отпечаток влияния трудов Т. Мальтуса, прежде всего его идеи об идущей в обществе борьбе за существование, в ходе которой выживают сильнейшие и уничтожаются слабейшие. Обратный пример дает система Ньютона. По мнению ряда исследователей, ее возникновение способствовало обоснованию либеральной концепции свобод и прав человека, принципа разделения властей, идеи свободы предпринимательства и конкуренции.

Тесно взаимодействуя, идеология и наука тем не менее не сливаются, не перетекают друг в друга. Главное отличие науки от идеологии обычно видят в том, что наука полностью нейтральна по отношению к ценностям и идеалам, свободна от идеологических и политических предпочтений. Она предоставляет людям знания о том, что есть, и не учит их тому, как им должно поступать, к каким идеалам стремиться, какие ценности выбирать.

И все же о ценностной нейтральности и политической автономности науки можно говорить лишь как о тенденции, которая в реальности никогда не реализуется полностью. Роль науки в жизни общества настолько огромна, социальные и политические последствия ее достижений настолько значимы, что наука все теснее смыкается, переплетается с идеологией и политикой.

Речь идет прежде всего об острых дискуссиях вокруг социальных последствий научно‑технического прогресса. Исторически они возникли в научной среде как политическая и моральная реакция научного сообщества на возникновение ядерного оружия. С тех пор эти дискуссии не стихают, так как прогресс науки и техники несет с собой как новые возможности, перспективы экономического и социального прогресса, так и новые серьезные опасности, угрозы – достаточно назвать проблемы, создаваемые развитием ядерной энергетики, атомной промышленности, генетики и биотехнологий, включая клонирование, воздействием технологической деятельности людей на окружающую среду.

Названные и другие сходные проблемы сегодня обсуждаются не только учеными, не только политиками, властью, но и обществом в целом. Способ применения научных открытий, созданных на основе их технологий, подход к решению связанных с этим проблем – это вопрос, который в решающей степени зависит от идеологии, доминирующей в той или иной стране, группе стран, в мировом сообществе в целом, – иными словами, в конечном итоге определяется господствующей системой социальных, нравственных, политических ценностей.

Другой аспект взаимовлияния идеологии и науки связан с тем, что иногда называют сциентизмом: стремлением строить, создавать идеологии по нормам, стандартам, принципам познавательной деятельности, сложившимся в науке. Это стремление имеет своим источником веру в универсальность и всемогущество того типа рациональности, разумного, доказательного, целесообразного познания и знания, на котором зиждется современная наука. Подобная вера характерна, например, для марксизма. Но и другие идеологии, особенно те, что возникли как ответ на потребность в обосновании индустриального, а затем постиндустриального типа развития, взяли науку в качестве эталона, образца строгости и доказательности. Требование научности, применения методов науки стало главным в любой сфере духовной деятельности.

Однако научные методы изучения, мышления, обоснования не работают, не пригодны в тех областях, где приходится иметь дело с ценностными аспектами человеческого бытия. Н. А. Бердяев писал по этому поводу: «Никто серьезно не сомневается в ценности науки… Но в ценности и нужности научности можно сомневаться. Научность есть перенесение критериев науки на другие области духовной жизни, чуждые науки. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должны покоряться… Но научность не есть наука, и добыта она не из науки. Никакая наука не дает директив научности для чуждых ей сфер…» Научно ценность, полагал Бердяев, не только нельзя исследовать, но нельзя и уловить.

Абсолютизация науки, возведение научности в обязательный везде и для всего закон чреваты негативными для человечества последствиями, ибо, например, нравственные, социальные, гуманистические ценности, на которых держится общество, невозможно обосновать в рамках научной рациональности. Для сторонников самодостаточности и абсолютности науки такая невозможность есть показатель сомнительности и необязательности ценностей, идеалов, желательности их замены идеями, принципами, установками, продуцируемыми технократическим стилем мышления.

Но зададимся вопросом: во что превратилось бы общество, если бы оно освободилось от таких «ненаучных» понятий, как добро, справедливость, милосердие, взаимопомощь? Если бы «очистилось» от не поддающихся научному доказательству и научной проверке принципов, норм, положений, фиксирующих права и свободы человека, народов? Ответ очевиден: оно впало бы в дикость, вернулось бы во времена варварства, войны всех против всех. Справедливости ради следует сказать, что в последние десятилетия абсолютизация научности находит все меньший отклик.

Рассмотренные главные черты идеологической формы духовной деятельности рождают ряд особенностей идеологий.

1. Как мы видели, идеологии учитывают данные наук, но не используют их методы при своем обосновании, ставя во главу угла обоснование и осуществление интересов определенной социальной общности. Отсюда присущая идеологиям иллюзорность (представление реальности не такой, какая она есть, а такой, какой она кажется идеологам), утопичность (создание такой картины будущего, которая привлекательна, но не обоснована с точки зрения практической достижимости данного состояния), иррациональность (выдвижение положений, лежащих за пределами разума, недоступных постижению посредством логического мышления). По этой причине К. Маркс видел в идеологии ложную форму общественного сознания, не считал созданную им, пожалуй, самую цельную и влиятельную в истории человечества идеологию собственно идеологией.

Разумеется, степень выраженности, присутствия указанных черт в различных идеологиях не одинакова. Например, в классическом марксизме иррациональность практически отсутствовала, степень иллюзорности была небольшой, в то же время утопизм (учение о коммунизме) играл немаловажную роль. В индустриальных и постиндустриальных технологиях XX в. можно отметить тенденцию к пониженной критичности в описании и реальностей, и перспектив индустриального и постиндустриального общества, т. е. присутствие в них элементов и иллюзорности, и утопизма. Отчетливо выраженные иррациональные элементы характерны для идеологий, возникающих в странах, обществах, социальных группах, переживающих кризисную ситуацию.

2, По сравнению с наукой идеологии, как правило, консервативны, инертны, догматичны. Создатели, сторонники идеологий неохотно идут на внесение в них каких‑либо корректив, даже тех, что с необходимостью диктуются происходящими в мире изменениями. Напротив, верность «незыблемым принципам», положенным в основу идеологии, возводится в добродетель, поскольку это важнейший фактор высокой мобилизующей силы идеологии. Поэтому факты, события рассматриваются, отбираются, оцениваются идеологом с одной точки зрения – как подтверждение, подкрепление идеологии. То, что в нее не вписывается, либо игнорируется, либо истолковывается так, «как нужно».

3. Отдаленность основных положений идеологий от реальности, размытая эмпирическая база, слабое использование научных методов ведут к тому, что огромное, подчас первостепенное значение в идеологической сфере приобретает «воля к вере» (формула американского философа У. Джемса). Прослеживается вполне очевидное сходство между механизмами религиозной веры и усвоения, распространения, функционирования идеологии в массовом сознании.