ГЛАВА 9. ДЕМОГРАФИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА В ЭПОХУ ДЕПОПУЛЯЦИИ

В 90-е гг. особенно резко обнаружился комплекс негативных явлений в сфере семьи и воспроизводства населения: снижение численности населения страны впервые за последние пятьдесят лет, нарастающий отрицательный естественный прирост, резкое падение рождаемости, рост смертности и снижение средней продолжительности предстоящей жизни, рост разводимости и падение брачности и т.п., острота которых дает основание говорить о вступлении России в эпоху демографической катастрофы. Такая ситуация является логическим итогом долгого пути ослабления, разрушения и деградации семьи как социального института. С XVII-XVIII вв. сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее в жизни общества возникали и нарастали признаки этих негативных процессов, но как это ни удивительно, опасения и тревоги т.н. «мыслящей части человечества», политиков, публицистов и некоторых ученых были связаны не с ними, а с «угрозой перенаселения». Особую роль в этом отношении сыграл Т.Р. Мальтус, чей «Опыт о законе народонаселения...» в кривом зеркале отразил вполне, разумеется, реальные проблемы экономического и социального развития на рубеже XVIII-XIX вв.

Страх перед «перенаселением» особенно усилился в 50- 60 гг. нашего столетия, когда в странах Африки, Азии и Латинской Америки начался быстрый рост населения, получивший название «демографического взрыва». Невиданные прежде темпы прироста населения (2-3 и даже 4% в год) придали традиционно мрачному мальтузианскому взгляду на жизнь прямо-таки эсхатологический характер. Созданию такого эмоционального настроения среди широкой общественности, журналистов и политиков служили пророчества тех ужасающих последствий, к которым якобы ведет «демографический взрыв».

В те годы заговорили о «бомбе перенаселения»¹, сравнивая предполагаемые последствия «демографического взрыва» с результатами ядерных бомбардировок, а некоторые, как, например, Р. Макнамара, бывший в 70-е гг. директором Всемирного банка, а до того - министром обороны США, вообще полагали, что рост населения страшнее третьей мировой войны.

«Демографический взрыв» обострил внимание к проблемам продовольствия, обеспечения энергией и минеральными ресурсами, экологии, к социальным последствиям скученности населения в больших и сверхбольших городах. Это возросшее внимание само по себе, несомненно, было положительным явлением, однако, отразившись в кривом зеркале мальтузианства, отвлекло внимание от не менее острых проблем депопуляции и кризиса семьи.

Инерция демографической эсхатологии оказалась настолько сильной, что даже сейчас, когда стала очевидной беспочвенность предсказаний конца света из-за перенаселенности, когда ситуация с темпами прироста населения радикально изменилась, когда во все большем и большем числе стран воспроизводство становится суженным², разговоры об угрозе перенаселенности не прекратились, хотя в них и появились новые акценты.

Однако при этом даже в тех странах, где налицо депопуляция, где численность населения сокращается или, по крайней мере, не растет, многие продолжают говорить о перенаселенности и ее ужасающих последствиях. Даже в России, в стране, которая за 90-е гг. прошлого столетия потеряла около 3 млн человек,, очень многие более озабочены гипотетическими бедами, которые якобы несет с собой «демографический взрыв», фактически уже прекратившийся, чем вполне реальными угрозами депопуляции.

В качестве примера можно привести публикацию в газете «Известия» за 13 октября 1999 г., приуроченную к состоявшемуся накануне событию - достижению населением Земли отметки в 6 миллиардов человек³. Автор заметки вполне в духе незабвенного Т.Р. Мальтуса утверждает, что «население планеты растет как на дрожжах» и что «нам осталось прожить... всего-то сто лет. Разговоры о 'последней черте', модные накануне конца тысячелетия, теперь приобретают реальные очертания». Что касается России, то заметка лишь глухо упоминает, что страна, «как водится, не совпадает с человечеством в главных тенденциях развития»: численность населения у нас снижается, но это связывается лишь с кризисным состоянием общества⁴.

Между тем впору уже говорить не о «бомбе перенаселения», а о «бомбе депопуляции»⁵, точнее о «нейтронной бомбе депопуляции». Эта бомба угрожает взорвать современный мир, угрожает сделать его совершенно иным, чуждым и враждебным человеку. Это будет мир, где отсутствуют понятия добра, любви, человеческой солидарности и взаимоподдержки, моральной ответственности, где атомизированный и лишенный социальных связей индивид будет воистину находиться в состоянии bellum omnia contra omnes. Человечество пока еще не скатилось на дно этой черной пропасти, но страшно близко к этому. И чтобы этого не произошло, чтобы депопуляция, подобно Властителю Тьмы Саурону из эпопеи Дж.Р.Р. Толкиена «Властелин Колец», не завладела миром, чтобы величайшие ценности не исчезли в этой тьме, люди должны стряхнуть с себя привычное благодушие, дать этой угрозе имя, объединиться и противопоставить ей свою солидарность, свои активные действия в защиту детей, семьи и самой жизни.

Россия, может быть, ближе всех приблизилась к краю пропасти, в которую нас столкнет невидимая, но могучая сила депопуляции. В настоящее время наша страна переживает уже четвертый период сокращения численности населения. В отличие от трех предыдущих он не связан ни с какими катастрофическими событиями: ни с революциями и войнами, ни с эпидемиями и массовым голодом, а стал итогом «внутренних» эволюционных изменений в воспроизводстве населения, являющихся прямым следствием кризиса семьи как социального института.

Современная демографическая история России началась на рубеже 50-60 гг., когда страна вступила в относительно «спокойный» период, без войн, массовых репрессий, эпидемий и других катастрофических явлений. Демографические изменения в этот период носили эволюционный характер и определялись исключительно перестройкой демографического поведения. Именно в этот период «без помех» развернулось действие глобальных факторов, общих всем развитым странам, которые в своей совокупности обусловливают неизбежное наступление демографического коллапса, независимо от конкретной социально-экономической конъюнктуры в той или иной стране.

С конца 1992 г. в России началась депопуляция, т.е. снижение численности населения, перспективы выхода из которой весьма туманны. За 1992-2000 гг. население России сократилось на 3,5 млн человек, причем «естественная» убыль населения составила почти 6,8 млн человек. За 2000 г. население России сократилось более чем на 1 млн человек («естественная» убыль составила 954 тыс. человек). Эти величины являются самыми большими за все 90-е годы.⁶

«Естественная» убыль частично компенсируется положительным сальдо миграции. Но роль миграционного прироста постоянно уменьшается. Как констатируют специалисты в области миграции, миграционный потенциал близок к исчерпанию. В этой связи прогнозируется уменьшение сальдо миграции практически до нуля⁷.

В ближайшие десятилетия уменьшение численности населения России будет продолжаться. Все имеющиеся прогнозы дают удручающую картину. Так, согласно одному из вариантов прогноза ООН 2000 г. (вариант средней рождаемости) к 2050 г. население России сократится на 40 млн человек с лишним и составит примерно 104,3 млн человек⁸. Еще более тревожным является прогноз численности населения России, выполненный С.П. Ермаковым. Согласно этому прогнозу, численность населения России будет уже в 2040 г. составлять 107,7 млн человек. Автор прогноза справедливо утверждает, что данная ситуация «может расцениваться как геополитическая, экономическая и социальная катастрофа»⁹.

Эта катастрофическая динамика населения страны является прямым следствием исключительно неблагоприятного характера основных демографических процессов: рождаемости, смертности, брачности и разводимости. В 60-80 гг. прошлого века тенденции этих процессов практически полностью определялись углубляющимся кризисом семьи как социального института.

Нарастание кризисных явлений в жизни российской семьи прежде всего отражается в динамике рождаемости в России. Динамика рождаемости, ее кратковременные и особенно длительные колебания, пожалуй, ярче многих других демографических процессов отражают неблагоприятные явления в жизни семьи, несут на себе печать ее кризиса. Ведь деторождение - это важнейшая социальная функция семьи, которая прежде прочих начинает трансформироваться и отмирать в ходе ее исторических трансформаций. В России снижение рождаемости началось более ста лет назад. Но особенно стремительно этот процесс проходил именно в последние четыре десятилетия, когда созрели все социально-экономические предпосылки отмирания репродуктивной функции семьи, да и самой семьи как социального института.

Долговременная динамика рождаемости в России представлена в данных о суммарном коэффициенте рождаемости. Этот показатель уже в середине 60-х гг. опустился ниже уровня простого воспроизводства. В ближайшие десятилетия величина суммарного коэффициента рождаемости будет продолжать падать, что с непреложностью «естественного закона» подтверждает: российская семья близка к практически полному прекращению выполнения своей репродуктивной функции.

А долговременный характер снижения суммарного коэффициента рождаемости еще раз подтверждает, что падение рождаемости, демографический обвал в России - это явление, обусловленное не текущей социально-экономической и политической обстановкой в России, а нарастанием кризиса семьи как социального института.

Кстати, ничего, кроме удивления не могут вызвать гипотезы о будущих тенденциях рождаемости, которые закладываются в большинство прогнозов численности населения России. Почему-то молчаливо предполагается, что уровень рождаемости в стране (да и в других развитых странах) повысится или, по крайней мере, не опустится ниже сегодняшних значений. Никаких разумных доказательств этому не приводится, но можно предположить, что авторы такого рода прогнозов исходят из мысли о том, что улучшение социально-экономической ситуации в России, повышение уровня жизни ее населения приведут к росту рождаемости¹⁰. Иначе говоря, они молчаливо предполагают наличие прямой связи между уровнем жизни и рождаемостью, хотя этому противоречат все известные исторические факты. Подобная связь, говоря социологически, возможна только в рамках наличной потребности в детях, когда плохие условия жизни могут блокировать ее удовлетворение. Главная же причина снижения рождаемости и в России, и в других странах - это уменьшение самой потребности в детях, повысить которую не может никакое улучшение условий жизни. Если бы дело обстояло иначе, самые высокие уровни рождаемости наблюдались бы в странах с самым высоким уровнем жизни. Все знают, что это совершенно не так.

Что касается России, то в ней, конечно, уровень жизни крайне низок, особенно в сравнении со странами Запада. В России реальный валовой внутренний продукт на душу населения в так называемых ППС долларах в три-четыре раза меньше, чем в США, странах Западной Европы и других развитых странах¹¹ . Но уровень потребности в детях у нас такой же, как и в этих странах. Это все страны, где господствует малодетность, где население ориентировано на одно-, двухдетную семью. Низкий уровень жизни в России обусловливает лишь то, что даже эти репродуктивные ориентации не реализуются полностью. Повышение уровня жизни населения России может, конечно, увеличить степень реализации потребности в детях. Однако даже в этом случае потенциал повышения рождаемости крайне ограничен. Согласно результатам микропереписи населения России 1994 г., в самом лучшем случае рождаемость в стране может повыситься максимум до 2,03 ребенка в расчете на одну брачную пару, что ни в коем случае не может служить гарантией прекращения депопуляции (для этого необходимо, чтобы на семью приходилось не менее 2,6 ребенка)¹². Исследование «Россия-2000», проведенное кафедрой социологии семьи и демографии социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, подтверждает этот вывод. Несмотря на то, что в выборочной совокупности была искусственно увеличена доля двухдетных семей, ожидаемое число детей оказалось равным 1,94±0,83.

Одной из особенностей рождаемости в России является рост внебрачной рождаемости, происходящий на фоне общего ее падения. Если в 1965 г. доля внебрачных рождений равнялась 13%, в 1975 г. - 10,7, в 1985 г. - 12, то в 1995 г. она поднялась уже до 21, в 1996 г. - до 23, в 1997 г. - до 25 с лишним процентов и в 1998 г. - до 27%¹³. Иначе говоря, доля внебрачных рождений выросла более чем в два раза по сравнению с началом 70 гг. Ее уровень превысил те значения, которые внебрачная рождаемость достигала в конце второй мировой войны (24% в 1945 г.). Но если в те годы высокий уровень внебрачной рождаемости объяснялся резко нарушенной пропорцией полов, особенно в возрастах максимальной брачности, вызванной последствиями военных действий, когда многие женщины, не имея возможности вступить в брак, вынужденно избирали «одинокое материнство», то в настоящее время рост внебрачной рождаемости отражает нарастание кризисных явлений в жизни российской семьи. Причем распределение внебрачной рождаемости имеет два пика: первый в возрасте до 20 лет и второй в возрасте 30-35 лет, что характеризует наличие совершенно различных аспектов кризиса семьи. Если первый пик внебрачной рождаемости отражает рост подростковых рождений, постоянное снижение возраста начала активной половой жизни и размывание социальных норм, запрещающих добрачные половые связи и добрачные беременности и рождения, то второй говорит о том, что в старших возрастах внебрачные рождения часто являются результатом «сознательного» отказа от регистрации брачных отношений не только со стороны мужчин, но и со стороны женщин, т. е. являются еще одним выражением т.н. «бегства от брака». Но и в том, и в другом случаях внебрачная рождаемость служит ярким выражением кризиса семьи, выражением размывания и ослабления социокультурных норм семейного поведения, ярким признаком депопуляции.

Тревожной является и динамика смертности и средней продолжительности жизни в России. Общий коэффициент смертности в последнем десятилетии прошлого века колебался на уровне 15-16%о. При этом смертность особенно высока на первом году жизни и в трудоспособных возрастах. Уровень младенческой смертности в России в настоящее время в 5 раз превышает соответствующие показатели в странах Запада. Острейшей проблемой в России остается материнская смертность, уровень которой в 15-20 раз превышает показатели развитых стран. Как итог Россия имеет одну из самых низких в мире величину средней ожидаемой продолжительности жизни: в 1999 г. Россия занимала по этому показателю 111-е место в мире¹⁴.

Сочетание сверхнизкой рождаемости и высокой смертности, наблюдающееся в России, является уникальным и не имеющим аналогов в современном мире. Особенно удручающе нынешние черты демографической ситуации в России выглядят на фоне наиболее развитых стран мира, в которых падение рождаемости не сопровождается ростом смертности и снижением средней продолжительности предстоящей жизни, и потому темпы депопуляции в них не столь высоки, как в России.

Среди российских специалистов существует неоднозначное отношение к современной динамике численности населения России. Хотя сам по себе факт уменьшения численности населения ни у кого не вызывает сомнений и хотя в целом оценки этого факта отрицательны, все же, так сказать, «степень негативности» этих оценок весьма различна.

Наряду с тревожным и весьма тревожным восприятием убыли населения страны как катастрофы существует и достаточно успокоительное к ней отношение, различным образом мотивируемое. К примеру, говорят о том, что если сравнить современную численность населения России и ту, которая была в 1989 г. (год последней переписи населения), то убыль населения составила всего 296 тыс. человек, или 0,2%, и потому она «не так велика и катастрофична, как в предыдущие три периода»¹⁵, когда численность населения России также сокращалась. Другим способом успокоения является апелляция к развитым странам Запада, которые уже давно переживают то, что сейчас происходит в России. При этом современные демографические тенденции рассматриваются как нечто объективное и потому неизбежное, как нечто, что нужно понять и принять как естественное следствие модернизации, социально-экономического и политического прогресса, которое «давно уже можно было предвидеть, изучая опыт развитых стран Запада»¹⁶.

Сочетание низкой рождаемости и высокой смертности делает депопуляцию в России крайне глубокой и трагичной. Трагизм современной демографической ситуации в России обусловлен теми негативными демографическими, экономическими, социальными, геополитическими и другими последствиями, которые несет с собой депопуляция¹⁷.

В демографическом плане депопуляция означает самоубийство населения, исчезновение нации и ее культуры. Говоря словами бывшего премьер-министра, а ныне президента Франции Жака Ширака, «Европа демографически исчезает. Еще лет 20 или около того, и наши страны превратятся в пустыню»¹⁸.

Можно сказать, что Россия, как и вся Европа, также «демографически исчезает». В особенности это касается Севера европейской части России, Сибири и Дальнего Востока. При этом, по историческим меркам, ждать полного демографического исчезновения нашей страны не так уж и долго - 100-150 лет.

Экономические последствия депопуляции связаны прежде всего с абсолютным сокращением рабочей силы, того трудового потенциала, который общество может вовлечь в производство и экономическую активность вообще, а также со старением населения. Это может привести к замедлению экономического роста, сужению возможностей технического уровня производства, появления новых технологий и т.п.

Социальные последствия депопуляции весьма многообразны. Часть их также связана со старением населения. Последнее порождает новые требования к социальному обеспечению и медицинскому обслуживанию пожилых и старых людей. Увеличение их доли на фоне сокращающейся абсолютно и относительно численности экономически активного населения ведет к росту демографической нагрузки, создает дополнительные трудности в их пенсионном обеспечении. Даже в Японии, в стране, уровень и продолжительность жизни в которой несравнимы с нашими, сверхнизкая рождаемость вынудила правительство пойти на увеличение пенсионного возраста до 70 лет¹⁹. Усиливаются проблемы одиночества и депривации пожилых и старых людей, растет их отчужденность от более молодых поколений.

В ряду социальных последствий депопуляции и снижения рождаемости специалисты называют и такую проблему, как ин-фантшизация подрастающих поколений. Обычная в малодетных семьях гиперопека над детьми ведет к тому, что воспитывается эгоцентрическая, социально некомпетентная личность, замкнутая только на собственных интересах, не обладающая чувством ответственности, не способная к самостоятельному принятию решении и их реализации ²⁰.

Депопулирующим странам свойственно и нарастание разрыва и отчуждения между поколениями, размывание межпоколенной солидарности. Солидарность поколений, их взаимопомощь и сотрудничество являются прежде всего результатом совместной (в первую очередь, трудовой) деятельности в семье. В современном обществе, где «дом» и «работа» пространственно и темпорально отделились друг от друга, совместная трудовая деятельность стала невозможной или свелась к неким суррогатам, что делает практически неизбежным разрыв естественных связей между поколениями, а следовательно, и разрушение социальных связей вообще. В этом же направлении действует и получающий все большее распространение как следствие старения населения переход от солидарной пенсионной системы к накопительной. Как известно, такой переход является одной из целей проводимой в нашей стране пенсионной реформы. Но надо ясно представлять себе, что реализация благого самого по себе замысла - поставить размер пенсии в зависимость от личных усилий и достижений человека - может привести к тому, что остатки экономических связей, пока еще соединяющие поколения друг с другом при солидарной пенсионной системе (взрослые трудоспособные содержат детей и стариков, как бы давая первым в долг и возвращая свой долг старикам), окончательно порвутся, и в итоге рухнет еще одна (и, может быть, последняя) опора общественной солидарности и общества в целом.

Разрыв межпоколенной солидарности означает, с одной стороны, все то же одиночество и депривацию стариков, причем независимо от того, идет ли речь о благополучной Америке или Европе или о живущей в тисках экономического кризиса России. С другой стороны, образуется, говоря словами И.В. Бестужева-Лады, молодежная «антикультура, зверино враждебная господствующей культуре взрослых» и безжалостная по отношению к ним²¹.

Депопуляция и снижение рождаемости имеют негативные последствия и для здоровья нации. Преобладание доли первенцев среди родившихся само по себе означает ухудшение психофизиологических характеристик населения, поскольку первенцы имеют худшие показатели здоровья по сравнению с детьми последующих очередностей. К тому же высокая доля первенцев среди родившихся обусловливает и рост вторичного соотношения полов (т.е. соотношения мальчиков и девочек среди родившихся живыми), что может иметь своим следствием рост смертности и снижение ожидаемой продолжительности жизни.

Для такой страны, как Россия, с ее огромной территорией, депопуляция неизбежно будет означать ухудшение ее геополитического положения в мире. В ближайшие десятилетия снижение численности населения России будет в любом случае происходить на фоне роста населения большинства соседних стран. Это неизбежно вызовет сильнейшее миграционное давление на Россию, а, возможно, и попытки территориальной экспансии со стороны некоторых соседей.

Велики и возможные негативные внутриполитические последствия депопуляции. Самое главное и самое, пожалуй, страшное - это возможность появления попыток решения демографических проблем тоталитарными, антидемократическими методами. Современная действительность России говорит о большой вероятности такого варианта развития. Достаточно посмотреть на то, кто и как обсуждает проблемы населения страны.

Практически лишь т.н. «патриоты» и «национально-мыслящие ученые» говорят о демографическом кризисе и о демографической катастрофе в России, но и то, главным образом, в плане борьбы со своими политическими оппонентами, используя нынешнюю демографическую ситуацию как средство дискредитации экономических, социальных и политических реформ, которые, по их мнению, и являются единственной причиной депопуляции в России. Соответственно предлагаются и пути решения демографических проблем. Это, во-первых, возвращение во времена тоталитаризма и реставрация режима, который в течение нескольких десятилетий фактически осуществлял геноцид всех народов бывшего Советского Союза²². Во-вторых, так сказать, в рамках самой по себе «демографической технологии» - это чисто репрессивные, запретительные меры, якобы направленные на подъем рождаемости, типа запрета разводов, запрета абортов, внутрисемейного регулирования рождаемости (планирования семьи), введения в России многоженства и т.п. Словом, установление всеобъемлющего тоталитарного контроля над репродуктивным процессом, подобного тому, что проводится в Китае, только с противоположными целями.

А реформаторы, демократически ориентированная часть общества фактически самоустранились от обсуждения демографических проблем страны, от поисков путей их решения. Как уже говорилось выше, эту часть общественности больше волнуют проблемы «демографического взрыва» в странах «третьего мира», чем реальные проблемы и опасности нарастающей депопуляции в собственной стране.

Создается впечатление, что кое-кто из реформаторов даже рад, что численность населения России уменьшается. Как справедливо заметил российский демограф А.В. Акимов, «...убыль населения в России в настоящее время при сложившейся экономической системе, основанной на экспорте природных ресурсов, вполне рациональна для части общества, так как при сырьевом экспорте как основе экономики, чем меньше население, тем лучше для элиты, формирующей такой курс...»²³.

Может быть, в этом причина того, что некоторые отечественные демографы, как черт ладана, боятся любого обсуждения проблем стимулирования рождаемости и роста населения страны, полагая это бесперспективным и бесполезным²⁴.

При этом отрицание необходимости стимулирования роста населения аргументируется, коротко говоря, по трем направлениям, которые можно было условно назвать философско-фаталистическим (или «демогегельянским»), политическим и прагматическим.

Суть «демогегельянской аргументации» заключается в тезисе о безальтернативности исторического развития и социальных изменений. Фактически, так сказать, «спонтанно» воспроизводится тезис Гегеля о том, что «все разумное действительно, и все действительное разумно». Утверждается, что снижение рождаемости - это объективный процесс, происходящий независимо от наших желаний, оценок и действий, а потому и единственно возможный. Как говорят авторы Седьмого ежегодного демографического доклада, «речь идет об общемировом процессе, имеющем свои глубинные движущие силы, и нет оснований ожидать, что Россия окажется вне общего движения стран, имеющих примерно такой же, как и она, уровень экономического и социального развития»²⁵. И делать поэтому ничего не надо, ибо бесполезно, ибо таковы уж законы общественного развития. При этом как-то так само собой получается, что это спонтанное развитие всегда происходит в согласии с общественными и личными интересами, правда, не совсем понятно, почему (демогегельянство этот вопрос старательно обходит). Основной тезис здесь: «Не надо вставлять палки в колеса истории, не надо вмешиваться, и тогда все будет хорошо». Лет 15 назад подобный взгляд выражался в словах о гармонии личных и общественных интересов в условиях «развитого социалистического общества»²⁶, сейчас те же самые авторы говорят о том, что надо стремиться к созданию условий для того, чтобы «люди имели столько детей, сколько они хотят», и о том, чтобы «лшнимизи-ровать последствия кризиса», «учиться жить в условиях депопуляции и старения населения» и т.п. При этом как-то так, само собой, опускается из виду один «малозначимый» факт: то, что реализация тезиса «помочь людям иметь столько детей, сколько они хотят» означает, что процесс депопуляции будет ускоряться, и через небольшое время некому будет продемонстрировать свое умение «.-жить в условиях депопуляции и старения населения». Я уж не говорю о том, что и сейчас уже семьи имеют «столько детей, сколько они хотят». Об этом говорят и данные статистики, и данные специальных социологических опросов. А что касается идеи «минимизации последствий», то здесь «де-могегельянцы» фактически смыкаются с «национально-мыслящими» учеными и политиками, которые именно в экономических и социальных реформах видят причины переживаемой нами демографической катастрофы.

Политическая аргументация отрицания необходимости стимулирования рождаемости и роста численности населения нашей страны связана с априорным и бездоказательным убеждением, что соответствующая политика непременно будет посягательством на свободу и гражданские права граждан, тоталитарным насилием государства по отношению к своим гражданам, навязыванием последним неприемлемых для них моделей семейного поведения.

Более того, попытки конструктивно обсуждать проблемы депопуляции в России отвергаются с порога на том основании, что попытки регулировать рост населения, рождаемость, предпринимались Гитлером, Муссолини, Франко и Сталиным, т.е. тоталитарными, террористическими режимами, что в демократическом обществе подобное недопустимо, а следовательно, тот, кто об этом говорит, автоматически оказывается в одной компании с этими монстрами. Даже чисто теоретическая постановка данной проблематики, постановка вопроса о необходимости проведения политики стимулирования рождаемости, о том, имеет ли право государство открыто заявлять о своих целях в области демографической политики, сразу же переводится в плоскость практической технологии реализации этих целей. При этом последняя почему-то в устах сторонников этой точки зрения всегда оказывается антидемократичной и тоталитарной. Как будто политику можно проводить только насильственными, тоталитарными средствами!

И если общество, государство не будут выдвигать никаких демографических целей, то не станет ли это таким же навязыванием семье такой модели ее поведения, которая как раз и привела Россию, как и другие развитые страны, к депопуляции и демографическому кризису, т.е. модели изолированной нуклеарной и малодетной семьи? Что с того, что это навязывание как бы невидимо? Сила этого невидимого принуждения только увеличивается от того, что оно явно не ощущается. «Свобода демографического выбора», о которой часто говорят как о достижении современной цивилизации и выражении общественного прогресса, не более чем фикция. Приятно, конечно, думать, что ты цивилизованный человек и во всем поступаешь (или стремишься поступать) разумно и ответственно (в том числе, и родительство твое также «ответственно»). Но на самом деле современный человек не более свободен от действия социальных норм, чем человек в любую другую эпоху. А, скорее, наоборот. В так называемых «современных обществах» все многообразие семейных структур и типов семейного поведения оказалось сведенным до унылой тотальности малодетности. Обезличенная стандартность этого единственного типа семейного поведения буквально навязывается людям через все возможные каналы. Он стал уже угрозой самому существованию общества. Семьи вынуждены «свободно выбирать» именно эту модель, ибо в противном случае, при выборе чего-то другого, они рискуют не только проиграть экономически по сравнению с малодетными семьями, но и, что гораздо хуже, оказаться выброшенными за пределы «нормальности», стать маргиналами и подвергнуться социокультурному остракизму.

Прагматическая аргументация отрицания необходимости стимулирования рождаемости и роста численности населения апеллирует к тому, что не стоит ставить перед собой труднодостижимых целей, не стоит поэтому стремиться к повышению рождаемости, а нужно браться за более легкие, менее трудные задачи. Например, бороться за снижение смертности, за достижение тех показателей смертности и ожидаемой продолжительности жизни, к которым давно уже пришли развитые страны Запада. Как будто одно противоречит другому и как будто кто-то отрицает необходимость борьбы за снижение смертности! Но суть дела, если говорить о России, заключается в том, что никакое разумное и достижимое снижение смертности и ожидаемой продолжительности жизни не остановит и не может остановить депопуляцию. Как образно выразился В.Н. Архангельский, «выход из состояния депопуляции возможен только при массовом бессмертии»²⁷. А поскольку достижение массового бессмертия - дело вполне «прагматичное» и «легко достижимое», то ждать осталось совсем немного! Если же говорить серьезно, то суть прагматической аргументации все та же: уход от признания катастрофичности современных семейных и демографических изменений в России, принятие депопуляции как неизбежности и фактическая сдача теоретических и политических позиций противникам социально-экономических реформ, «национал-коммунистам», которые, конечно же, имеют свои специфические и слишком хорошо известные способы их решения.

Давно пора исправить совершенную в самом начале реформ ошибку, когда демографическая проблематика была фактически отдана на откуп «национал-коммунистам», когда даже в среде демографов любая попытка в конструктивном плане говорить о необходимости противодействия депопуляции встречается в штыки как выражение якобы тоталитаристских взглядов, как стремление учинить насилие над семьей, навязать ей отвергаемые ею модели семейного поведения, нарушить демократические права личности, права семьи.

В действительности, все обстоит прямо противоположным образом: если мы не хотим вернуться в тоталитаризм, если мы не хотим жить в фашистском государстве, нужно лишить самозваных «патриотов» монополии на обсуждение проблем семьи и населения нашей страны. Нужно признать, что Россия переживает демографическую катастрофу. Нужно признать, что речь идет о самом существовании нашей страны. Если спокойно наблюдать происходящее, если лишь объективистски фиксировать проценты убыли населения и падения рождаемости, утешая себя тем, что в этом отношении мы - в одном ряду «со всем прогрессивным человечеством», как это можно наблюдать в Шестом ежегодном демографическом докладе «Население России. 1998»²⁸, то можно смело ставить крест на только на демографическом будущем России, но и свободе и демократии в нашей стране.

Возникает закономерный вопрос о причинах возникновения, нарастания и обострения демографического кризиса в России, принявшего в наши дни поистине трагические формы. Какие социальные силы и факторы вызвали его и каковы, с другой стороны, перспективы его разрешения, каково, следовательно, демографическое будущее России? Поиск ответов на эти непростые вопросы определяет нынешнюю научную полемику в среде российских демографов и фамилистов и, более того, - остроту политического и идеологического противоборства сил, заинтересованных в выборе того или иного пути развития страны, судьбы социально-экономических реформ в ней. Ясно, что ответы на эти вопросы предопределяют и выбор и поиск мер соответствующей семейно-демографической политики.

Описанную выше феноменологию глобальных семейных и демографических изменений, которые были привнесены в жизнь спонтанным ходом социально-экономического развития на основе рыночных, конкурентных процессов, однако при возрастающей роли государства, не отрицает никто из демографов и исследователей семьи, но оценка этих изменений различными учеными, как отечественными, так и зарубежными, оказывается принципиально различной.

При этом все разнообразие точек зрения на семейные и демографические изменения может быть сведено практически к двум основным аксиологическим перспективам, или парадигмам, в рамках которых интерпретируется вся семейно-демографическая проблематика и вырабатываются подходы к ее практическому разрешению²⁹.

Одна из них - это парадигма модернизации (она же - парадигма здравого смысла, парадигма помех). Другая - парадигма кризиса семьи.

В рамках парадигмы модернизации как позитивные, так и негативные изменения семьи и населения воспринимаются и интерпретируются как частные, специфические проявления общего и положительного (прогрессивного) процесса модернизации семьи и воспроизводства населения, смены одного их типа («традиционного») другим («современным»).Модернизация семьи и воспроизводства населения при этом рассматривается как часть, проявление, элемент модернизации всего общества. Именно поэтому все характеристики этой последней автоматически и со знаком «плюс» переносятся на семью и воспроизводство населения. Именно поэтому речь в рамках этой парадигмы может идти лишь о временных и локальных несоответствиях и проблемных ситуациях. Эти ситуации рассматриваются как результат действия в общем-то преходящих и поверхностных факторов, отражающих главным образом неодинаковую скорость процессов модернизации различных подсистем общества на отдельных территориях и в отдельные периоды.

В отечественной демографии эта концепция в теоретическом, плане наиболее разработана в работах А.Г.Вишневского³⁰. Так, анализируя процессы изменения семьи и воспроизводства населения в бывшем СССР и в России, А.Г. Вишневский утверждает, что семья «оказалась на пороге нового кризиса», столкнувшись «с новыми проблемами» и в «значительной степени» утратив «способность выполнять многие жизненно важные для человека и общества функции» из-за «непоследовательности и незавершенности происходящих с семьей перемен»³¹. Иными словами, «новый кризис семьи» связан с тем, что семейные перемены отставали от обусловивших их «закономерных сдвигов в жизни советского общества в ходе обновления его экономической и социальной структуры (индустриализация, урбанизация, секуляризация сознания, эмансипация женщин и детей и т.п.)»³².

Соответственно общество, если сочтет необходимым вмешаться в течение семейных и демографических изменений, может стремиться лишь к устранению негативных последствий этих несоответствий («преодоление разлада», «содействие формированию новых демографических отношений» и т.п.), или к их компенсации мерами адекватной («увязанной с историческими целями») семейной и демографической политики, т. е. всего-навсего к «минимизации последствий кризиса для семьи и общества»³³.

Другая же парадигма - парадигма краха семьи как социального института - те же самые семейные и демографические изменения рассматривает, как частные, исторически конкретные выражения глобального системного кризиса семьи, вызванного к жизни не какими-то случайными, временными несоответствиями, негативными явлениями и проблемными ситуациями, а коренными, сущностными, атрибутивными чертами индустриально-рыночной цивилизации.

Парадигма кризиса семьи как социального института ориентирует исследователя семьи и демографа, а также практического политика рассматривать негативный характер семейных и демографических изменений, проблем, порождаемых ими, именно как выражение такого кризиса, охватившего семью и ценности семейного образа жизни. Этот кризис есть глобальная проблема современности, равновеликая, по крайней мере, экологической.

Концепция кризиса семьи ориентирует не на внешние по отношению к семье причины неблагоприятных явлений, как бы важны они ни были сами по себе, не на «помехи» эволюционному ходу событий, а на пороки того варианта социальной организации рыночно-индустриального типа, который спонтанно сложился в современном обществе.

Ослабление социально-нормативной регуляции семейности, трансформация культурных символов и образцов, снижение ценности брака, семьи с детьми, единства всех семейных поколений - вот те социокультурные процессы, которые раскрывают сущность кризиса семьи и воспроизводства населения. Они же делают бесперспективной ориентацию социальной политики только на устранение или коррекцию негативных последствий их спонтанной эволюции.

Понимание семейно-демографических проблем и соответственно семейно-демографической политики, которое вытекает из парадигмы кризиса семьи, не является общепринятым. Более того, его придерживается меньшинство как отечественных, так и зарубежных специалистов в области семьи и демографии. На т. е. свои причины, как общие для всех развитых стран, так и специфические для нашей страны.

Если говорить специально о России, то одной из таких специфических причин является то, что в нашей стране на протяжении весьма длительного периода фамилистика и демография могли развиваться лишь в рамках навязываемой сверху идеологии «марксизма-ленинизма». Фактически существовала такая ситуация, когда во всех дисциплинах, так или иначе изучающих семью и демографические процессы, господствовал вульгарно-социологический подход, в рамках которого в жизни не было места не только для противоречия и антагонизма, но даже для каких-либо расхождений в интересах личности и общества.

Рассмотрение соотношения интересов семьи и личности, с одной стороны, и общества (государства) - с другой, в терминах тождества, или единства, является одной из наиболее существенных черт парадигмы здравого смысла, особенно в нашей стране, где фамилистика и демография рассматривались как классовые, идеологические науки. Утверждалась безусловная гармония общественных и личных интересов также и в сфере семьи и воспроизводства населения. Декларировалась чрезвычайно высокая ценность детей и семьи при социализме и соответствующая индивидуальная потребность в детях, реализации которой якобы мешают лишь внешние по отношению к социализму и «временные» обстоятельства и условия. Разумеется, тезис о «гармонии личного и общественного» претерпел существенные изменения от его вульгарного декларирования в предвоенные годы до более тонких и завуалированных интерпретаций³⁴.

Вплоть до самых последних лет это было «законом» существования отечественной идеологизированной демографии. Первые работы, в которых содержались попытки преодолеть односторонности парадигмы здравого смысла, появились лишь в 70-е гг. прошлого столетия. Авторы их стремились понять современные тенденции семейных изменений и демографических процессов, исходя из иных теоретических и аксиологических предпосылок, в рамках новой парадигмы, центральным пунктом которой стало восприятие семейных и демографических изменений в контексте глобального кризиса семьи, угрожающего самому существованию человеческого рода³⁵.

Противостояние и борьба двух парадигм (модернизации и кризиса семьи) не стали достоянием истории, хотя система, которую обслуживала одна из них, ушла в прошлое. Это противостояние и эта борьба продолжаются и сейчас. Преобладание, популярность одной из них, названной здесь парадигмой модернизации или здравого смысла, затрудняет как адекватную оценку новейших демографических тенденций, так и выработку эффективной семейной и демографической политики в России, политики, ориентированной на укрепление семьи как социального института, на преодоление депопуляции и ее последствий.

Поиск ответов на сформулированные выше вопросы о причинах демографического кризиса и путях выхода из него должен вестись в направлении понимания того, что негативные проявления в жизни российской семьи и в демографической динамике являются результатом действия факторов долгосрочного, фундаментального характера, связанных с наиболее существенными чертами цивилизации индустриального типа, к которой принадлежит и Россия. Кризис семьи и воспроизводства населения является ценностным кризисом общественного устройства, для которого сиюминутные интересы (извлечения прибыли, получения каких-то иных преимуществ экономического или неэкономического характера) выше интересов его собственного самосохранения и которое поэтому не может видеть дальше «собственного носа».

Семья - решающий фактор функционирования общества и социальных изменений в целом. Это - фактор, который ныне лимитирует возможности и перспективы дальнейшего самосохранения человеческого общества. Однако современная индустриальная цивилизация нарушила складывавшийся столетиями баланс между интересами индивида, личности и семьи как первичной социальной общности. Сегодня мы наблюдаем невиданный прежде крен в сторону интересов и «прав» отдельной, индивидуалистически ориентированной эгоцентрической личности, сформированной за столетия существования западной цивилизации. Такая ситуация, когда интерес семьи оказался принесенным в жертву эгоистическому индивидуалистическому интересу, имеет глобальный характер.

Современный российский социально-экономический контекст при всей его остроте и значимости в детерминации положения семьи лишь обнажает и делает более болезненными и трагичными кризисные проявления, но, по сути, не прибавляет к ним ничего нового. Спонтанный выход из кризиса, автоматическое решение сложных проблем населения, семьи, женщин и детей невозможны.

Все, что наблюдается сегодня в России - демографический кризис, депопуляция, дезорганизация семьи, кризис ее ценностей и утрата ею своего прежде столь значимого места и роли в социальной структуре и жизни людей и т.п., - имеет своей причиной не отдельные, сами по себе безусловно важные и значимые материальные и иные условия жизни, а наиболее существенные черты современной индустриальной цивилизации независимо от конкретно-исторических форм ее существования, т. е. независимо от того, о какой стране идет речь - о России ли, где в течение нескольких десятилетий пытались насильственно переписать историю и направить ее ход в русло тоталитарно истолкованной социалистической идеи, или о странах Запада, где процветало рыночное капиталистическое хозяйство.

Продвигаясь по пути индустриализации, Россия стала, и в этом ее трагическая особенность, полем проведения гигантского социального эксперимента. Процесс трансформации семьи, процесс «перехвата» ее институциональных функций другими социальными институтами и соответствующий ему процесс изменения демографического поведения населения были насильственно ускорены и стимулированы всей мощью тоталитарного государства. В результате они оказались искусственно сжаты до исторически ничтожных сроков. Специфика России заключается в том, что здесь именно государство сыграло роль насильственного акселератора «естественного хода вещей»:

· прямо и непосредственно, предпринимая действия, направленные против «старой семьи» и «угнетенного положения женщин в обществе»;

· опосредованно, через нерегулируемые последствия политики ускоренной индустриализации и коллективизации, осуществлявшихся фактически за счет подрыва экономических основ даже простого воспроизводства населения. Голод и сталинские репрессии 30-40-х гг. - лишь наиболее яркое и трагичное проявление такого рода политики государства.

Разрушительный потенциал проводимой советским руководством социально-экономической политики в полную силу проявил себя именно в «благополучные» 60-80-е годы. Именно тогда в России начались повышение смертности и падение рождаемости, рост разводимости и другие неблагоприятные явления в функционировании семьи и демографической системы, о которых шла речь выше и которые тщательно скрывались от народа.

Принципиально важно то, что демографический кризис в России не является чем-то возникшим только в последние годы, как полагают некоторые, используя современную динамику населения в политических целях. Он - не перерыв постепенности, не отклонение с «правильного» пути. Его суть - в резком и внезапном обострении и обнажении долговременных тенденций трансформации семьи, носящих глобальный характер.

Соответственно, нельзя надеяться, что демографическая ситуация в России «исправится», как только закончится социально-экономический кризис и поднимется жизненный уровень российских семей. Опыт наиболее развитых стран Запада, где жизненный уровень населения не идет ни в какое сравнение с российским, доказывает это. Процессы семейной деградации, негативные последствия изменений структуры и функций семьи, инициированные спонтанным ходом исторического развития, нарастание демографического кризиса и депопуляции можно преодолеть только с помощью специальной просемейной демографической политики, имеющей целью возрождение и укрепление семьи как социального института, преодоление депопуляции как явления, угрожающего самому существованию российского общества. Надеяться же на спонтанное, автоматичен кое разрешение демографического и семейного кризиса - значит проявлять удивительную наивность и сверхоптимизм. Ведь в современном обществе отсутствуют имманентные механизмы, обеспечивающие спонтанное формирование потребностей индивидов в семье, семейном образе жизни, формирование семейных ценностей и фамилистической культуры.

Семейные ценности больше не укрепляются и не воспроизводятся современной цивилизацией с ее акцентом на отдельную личность, на стремление якобы «освободить» Я, личность от любых связей, которые «ограничивают» ее самореализацию, в том числе и от связей семейных. Современное общество размывает семейные ценности, подвергает их коррозии, ставя в конечном счете под угрозу свое собственное существование. И именно это фундаментальное противоречие индустриального общества, которое, с одной стороны, не может существовать без семьи, без воспроизводства населения, а с другой - не имеет имманентных механизмов реализации этой экзистенциальной потребности, определяет необходимость проведения семейной и демографической политики.

Второй особенностью нашего исторического пути, о которой необходимо сказать применительно к проблематике демографического кризиса, являются некоторые черты проводимой в нашей стране экономической реформы, других экономических, социальных и политических преобразований. Речь прежде всего идет о том, что в их ходе до самых последних дней практически не учитывались интересы семьи и воспроизводства населения. Эти интересы, напротив, скорее до сих пор игнорируются, хотя и декларируются.

Практически любые принимаемые в ходе преобразований решения исходят из имплицитной предпосылки - объект этих решений и этих мер видится в отдельном («изолированном») индивиде, лишенном признаков пола и принадлежности к какой-либо первичной социальной общности, семье прежде всего. Следовательно, спонтанный процесс семейных изменений и соответственно нарастание демографического кризиса продолжается в ускоренном темпе.

Причина этого «ускорения» - в наложении долговременных тенденций семейных изменений на негативные последствия социально-экономического кризиса в стране, из которого наше общество только-только начало выкарабкиваться. Это наложение сыграло свою роль также и в том, что семейные и демографические проблемы рассматриваются общественностью, прессой, политиками и даже частью специалистов исключительно в контексте этого кризиса, в контексте последствий радикальной экономической реформы. Тенденции семейных и демографических изменений связываются почти исключительно с реальным падением уровня жизни большинства семей, особенно семей с несколькими детьми, неполных и некоторых других, падением, ставшим одним из «результатов» реформ.

Эти особенности исторического пути России и стали причиной того, что демографическая политика стала рассматриваться главным образом как организуемая, направляемая и финансируемая государством (его бюрократическим аппаратом) социальная защита семей от нищеты, от вызванного инфляционным натиском снижения благосостояния. Отсюда - представление о необходимости компенсации этого снижения путем предоставления семьям материальной помощи. Нехватка ресурсов делает эту помощь весьма скромной, лишь в малой мере компенсирующей падение уровня жизни большинства семей.

Эта скромность отражает и наличие более приоритетных устремлений правительства по сравнению с социальной политикой, а в рамках последней - более приоритетных сфер социальной помощи (пенсионеры, беженцы и т.п.).

У федеральных властей до недавних пор отсутствовали какие-либо представления о долгосрочном характере демографической политики, о необходимости системы мер, направленных на укрепление семьи как социального института и выход из депопуляции. Сиюминутная направленность принимавшихся до сих пор мер, ограничение задач политики злобой дня делало и делает их политикой малых дел, малых сумм и малой пользы. Хотя и нельзя отрицать, что в условиях, когда семья ходом истории, а точнее политикой государства лишена возможности автономного самообеспечения и самовоспроизводства, эти меры какой-то реальный смысл все же имеют.

Фактически то, что сейчас называют семейно-демографи-ческой политикой, будучи в содержательном плане материальной помощью бедным, концептуально и аксиологически отражает политическое предпочтение изолированной нуклеарной семьи с одним-двумя детьми. Спонтанный ход событий именно этот тип семьи делает самым массовым, модальным. Многообразие семейных и демографических структур сведено до унылой тотальности малодетности, до обезличенной

стандартности этого единственного типа семьи и репродуктивного поведения. Это само по себе резко ухудшает положение семьи как социального института, который предполагает плюрализм семейных структур, включая многопоколенные семьи с тесными родственными связями или, по крайней мере, нуклеарные семьи с несколькими детьми. Соответственно углубляется демографический кризис, все ближе point-of-no-return депопуляции, все ближе достижение такой ее стадии, когда выход из нее будет невозможным.

Эти предпочтения отражают и связь такой «семейно-демографической политики» с парадигмой здравого смысла (модернизации), для которой всегда было характерно «принятие» действительности как единственно возможной в соответствии с истолкованным в «совковом» духе принципом «все действительное разумно и все разумное действительно».

Теоретически эта политика обосновывается необходимостью «понять и принять ту модель семьи - городской, малой, нуклеарной и т.п., - какая преобладает в жизни, а не в утопическом воображении благонамеренных теоретиков»⁰⁶.

На самом же деле подлинная демографическая политика не имеет ничего общего с описанной выше «семейно-демографической политикой». Основные черты демографической политики, имеющей целью гарантированное преодоление депопуляции и ее последствий и обеспечение в дальнейшем устойчивого воспроизводства населения нашей страны, описываются ниже³⁷.

Основными принципами демографической политики являются: принцип суверенности семьи, принцип общественного договора, принцип свободы выбора семьей любого образа жизни, принцип единства целей федеральной и региональной политики и принцип социального участия.

Принцип суверенности семьи означает, что семья независима от государства и имеет право принимать любые решения, касающиеся ее жизни, в частности, рождения или отказа от рождения детей, совершенно самостоятельно, сообразуясь лишь с собственными целями и интересами. Это означает и право семьи на любой тип семейного (брачного, сексуального и репродуктивного) поведения, в том числе и на тот, который с точки зрения преобладающих социокультурных и моральных норм рассматривается как девиантный, отклоняющийся. Принцип суверенности семьи, само собой разумеется, останется пустым звуком без соответствующей экономической базы.

Любое ограничение принципа суверенности семьи, обосновываемое интересами общества или государства (например, регулирование производства абортов, установление процедуры регистрации брака или развода и т.п.), должно вводиться и регулироваться законодательно или конституционно.

Вместе с тем не является нарушением принципа суверенности и не должна рассматриваться в качестве такового пропаганда каких-либо типов семьи и семейного поведения, моделей семьи, равно как и социальная (экономическая и любая иная) поддержка их. Во всяком случае до тех пор, пока семья имеет возможность выбора этих типов и моделей. Только лишение семей реальной свободы выбора из альтернативных вариантов может рассматриваться как принуждение к чему-либо одному.

Дело в том, что точно так же, как семья суверенна по отношению к обществу и государству, так и они суверенны по отношению к семье. И свобода одной выбирать из якобы «гораздо большего, чем в прошлом, набора общественно признанных альтернативных моделей семьи и семейных биографий»³⁸ не может существовать без свободы другого открыто выражать свои предпочтения в этой сфере, не опасаясь абсурдных обвинений в «навязывании» семье «того или иного образа действий или типа семейного поведения»³⁹.

Принцип суверенности семьи тесно связан с принципом свободы выбора. Считается, что спонтанное («естественное») развитие, не связанное с «искусственным» воздействием со стороны общества и государства, решает свободу выбора личностью и семьей из упомянутого выше «набора альтернативных моделей». Но в действительности эта свобода имеет вполне конкретные, исторически определенные границы. Она связана с периодом, когда быстрое снижение смертности сделало ненужной высокую рождаемость и, следовательно, обусловило распад системы социокультурных норм многодетности, отмирание табу на применение контрацепции и абортов. Этот распад нормативной системы многодетного родительства привел в итоге к широкому распространению норм малодетности, когда нонконформистским и даже девиантным считается наличие трех и более детей в семье.

В наше время лишь ничтожные доли населения демонстрируют это отклоняющееся (в описанном социально-нормативном смысле) поведение. Массовым же, модальным, стандартным, нормативным стало одно-, двухдетное родительство. Вся же свобода выбора свелась к выбору между семьей с одним или двумя детьми, между однодетностью и двухдетностыо, которые и с демографической, и с социально-психологической, и с любой другой точки зрения совершенно неразличимы, абсолютно идентичны. Следовательно, этот «выбор» абсолютно безальтернативен, т. е. никакого выбора в действительности нет. Принцип свободы выбора, о котором говорится здесь, означает наличие в обществе подлинной альтернативы и возможности действительно выбирать любой тип семьи и семейного поведения. Сейчас этой возможности выбора нет, как не было ее и в условиях господства многодетности. Демографическая политика должна быть ориентирована на создание подлинной свободы выбора, на создание возможности реализовать любую альтернативу.

Разумеется, общество в лице государства и других социальных институтов также свободно в принятии и поддержке тех типов семей и семейного поведения, которые в наилучшей мере удовлетворяют его интерес в обеспечении устойчивого воспроизводства подрастающих поколений. Принцип свободы выбора предполагает последовательное и равное применение его и в отношении семьи и личности, и в отношении общества и государства.

Принцип общественного договора развивает и конкретизирует описанные выше принципы суверенности и свободы выбора. Он означает договорную регламентацию взаимоотношений семьи как социального института и государства. Иначе говоря, семья и государство заключают между собой общественный договор, в котором на равноправной основе эксплицируются и формулируются все существующие политические, социальные, экономические и другие отношения между ними. Этот принцип особенно важен в условиях нашей страны, пытающейся преодолеть наследие тоталитаризма.

Семья как социальный институт обеспечивает общество трудовыми ресурсами, исполнителями социальных ролей. Без этого «продукта семейного производства» социальная система не может функционировать, не может существовать. Следовательно, общество должно испытывать потребность, заинтересованность в том, чтобы семья выполняла свои функции воспроизводства новых поколений. Эта заинтересованность должна быть тем более сильной в наше время, когда все больше и больше ослабевают и даже полностью исчезают стимулы, определяющие личную заинтересованность в рождении нескольких детей.

В этих условиях семья может потребовать у общества и его представителя - государства - на договорной основе обеспечить всестороннюю поддержку тех моделей семейной жизни, которые способствуют эффективной реализации функций воспроизводства.

Принцип единства целей федеральной и региональной демографической политики означает, что ее цели едины для всей страны и не зависят от конкретных особенностей демографической ситуации на той или иной территории - части одного и того же государства. Этот принцип исходит из того, что отмирание многодетности является глобальным процессом, отражающим фундаментальные изменения экономических, социальных и демографических условий жизни общества. И потому, хотя и существуют территории, где преобладает многодетность, но и на них необходима политика, ориентированная на укрепление семьи, тех ее моделей и образцов, которые наиболее адекватны целям реализации репродуктивной функции семьи.

Учет региональных особенностей при этом может достигаться как за счет путей конкретизации единой в своей основе цели демографической политики, так и путем применения специфических средств ее достижения. Наилучшим организационным механизмом обеспечения единства целей демографической политики и учета региональных особенностей являются специальные региональные программы.

Принцип социального участия. В современных условиях полностью теряет смысл традиционное для тоталитарной эпохи представление о государстве как единственном субъекте целеполагания, формирования и реализации социальной (в частности, демографической) политики. В настоящее время как ее цели, так и пути их достижения в возрастающей мере формируются в рамках гражданского общества, во взаимодействии трех субъектов социальной жизни - семьи как малой группы, осуществляющей свою жизнедеятельность в конкретных социально-экономических условиях и преследующей свои собственные цели и интересы; разного рода социальных и территориальных общностей и объединений, формальных и неформальных (соседские общины, этнические и социокультурные меньшинства, партии, общественные, политические, религиозные и другие объединения и союзы, группы интересов и т.д. и т.п.); наконец, государства в лице его специализированных органов (федеральных, региональных и локальных), в чью компетенцию входят разработка и осуществление социальной политики, в том числе демографической как ее части.

В этих условиях демографическая политика возможна лишь как деятельность по созданию и реализации программ нового типа, по взаимовыгодному для всех использованию ресурсов и возможностей, которыми располагает каждый из участников, для достижения согласованных целей, интересов и потребностей. Иными словами, субъекты демографической политики - это наряду с государством разнообразные объединения граждан - партии, союзы, общества, ассоциации, фонды и т.п., в том числе и те, которые создаются (или могут создаваться) с целью защиты и отстаивания собственно демографических интересов. Важно лишь, чтобы все эти объединения имели четко осознанные и эксплицитно выраженные цели и намерения относительно того, какой должна быть семья, как она должна изменяться, в чем состоит общественный интерес применительно к воспроизводству населения вообще. Такая новая технология формирования и реализации семейной политики и выражена в том, что здесь названо принципом социального участия. Социальное участие - это понятие, объединяющее широкий спектр ситуаций, в которых граждане непосредственно или через свои объединения вовлечены в процессы выработки и реализации социально значимых решений, той или иной затрагивающей их интересы социальной политики (в данном случае - демографической).

Сказанное выше о социальном участии - это отнюдь не описание нашей повседневной реальности. Это - теоретическая идеализация, нормативное целеполагание, то, к чему необходимо стремиться, и то, чего постоянно надо желать и иметь в виду, говоря о демографической политике. Практическая реализация принципа социального участия - это длительный процесс, это движение, снимающее, преодолевающее, отрицающее нынешнее состояние, когда нереспектабельный и нищий, но амбициозный «благодетель» (государство) мучительно пытается разделить между своими «социально слабыми», но не менее амбициозными и требовательными гражданами жалкие крохи, предназначенные для «минимизации последствий». Но тем не менее принцип социального участия является одним из важнейших принципов демографической политики, как одно из основных условий эффективности ее программ и мероприятий.

Стратегической, долгосрочной целью демографической политики является преодоление депопуляции и ее последствий на основе укрепления семьи как социального института и снижения смертности и увеличения продолжительности жизни. Эта цель наиболее полно выражается в упрочении семейного образа жизни и требует переориентации всей социальной жизнедеятельности с интересов индивида, одиночки на интересы жизни в семье и семьей. Более определенное и конкретное выражение этой цели означает поддержку, поощрение со стороны общества и государства полной семьи с 3-4 детьми, желательно многопоколенной, что отнюдь не сводится только к повышению рождаемости. Укрепление семьи наряду с совершенствованием здравоохранения, развитием медицины и социальной гигиены, имеет своим результатом и снижение заболеваемости, уменьшение девиантных форм поведения, т. е. снижение смертности и повышение продолжительности жизни.

Помимо стратегической, долгосрочной цели демографическая политика имеет и краткосрочные, тактические цели. Возродить среднедетную семью как основной тип семьи возможно, лишь помогая отдельным, конкретным семьям решать их жизненные проблемы, преодолевать те трудности, которые могут возникнуть на тех или иных стадиях жизненного цикла семьи. Поэтому краткосрочные цели демографической политики можно выразить как социальную поддержку семей, которые на стадии репродуктивного родительства сталкиваются с различными напряженными ситуациями, испытывая те или иные стрессы и проблемы, что может вести к их распаду, мешает им удовлетворить имеющуюся у них потребность в детях, ведет к росту заболеваемости и смертности их членов.

К сожалению, актуальная ситуация в России буквально до сегодняшнего дня не способствует осознанию и тем более принятию среднедетной семьи как главной цели долгосрочной демографичес