Воспроизводство материнства

procedure TForm1.Button1Click(Sender: TObject);

begin

dm.ADOQuery1.Close;

dm.ADOQuery1.Parameters[0].Value:=edit1.Text;

dm.ADOQuery1.Parameters[1].Value:=edit3.Text;

dm.ADOQuery1.Parameters[2].Value:=edit8.Text;

dm.ADOQuery1.Open;

edit11.Text:=dm.ADOQuery1.Fields[5].Text;

end;

procedure TForm1.Button2Click(Sender: TObject);

var D, t: real;

begin

D:=strtofloat(edit1.Text);

t:=D*0.5;

edit12.Text:= floatToStr(t);

end;

procedure TForm1.Button3Click(Sender: TObject);

var V,C,T,D,s,K,q,y,m:real;

begin

C:=strToFloat(Edit4.Text);

D:=strToFloat(Edit1.Text);

q:=strToFloat(Edit5.Text);

y:=strToFloat(Edit6.Text);

T:=1;

s:=strToFloat(Edit11.Text);

K:=1;

m:=strToFloat(Edit7.Text);

V:=((C*(math.Power(D,q)))/(math.Power(T,m)*math.Power(s,y)))*K;

edit13.Text:= floatToStr(V)

end;

end.

Воспроизводство материнства

Своим существованием этот проект обязан феми­нистскому движению и феминистскому сообществу, а своим происхождением — нашей группе, в которой несколько лет назад возник вопрос, что означает эта преемственность, ког­да женщину воспитывает женщина. Многие идеи появились у меня во время работы с членами группы, в которую входили пары мать—дочь.

Друзья, коллеги и учителя давали мне полезные советы, во­одушевляли и критиковали меня все годы, что я работала над этой книгой. Многие внимательно читали черновики на разных стадиях и делали ценные замечания. Особенйо хочу поблагода­рить Эгона Биттнера, Джея Кантора, Маргарет Серулло, Роуз Лауб Козер, Барбару Дек, Барбару Истон, Джорджа Гётальса, Розабет Мосс Кантер, Мишель Зимбалист Розальдо, Лилиан Бреслоу Рубин, Нила Смелсера, Джудит Стейси, Барри Торна, Гвендолин Райт и Эли Зарецки за их важную, щедрую помощь и поддержку. Беседы с Самуилом Боулсом, Гербертом Гинти-сом, Хайди Хартманн, Нэнси Джей и Эбби Вулфсон помогли мне мыслить яснее и укрепили мои позиции. Уильям Фрид-ланд и Джон Китсьюз также внесли полезные предложения по поводу рукописи.

Профессиональный взгляд коллег был для меня очень важен. Критика Дэвида Плотке была весьма ценной интеллектуально и политически, он оказался также прекрасным редактором. Айлин ван Тасселл внесла много комментариев и предложений в разделы по биологии и уберегла меня от нескольких ошибок. Эгон Биттнер научил меня, как думать и писать о теории. Дру­гие - Джордж Гётальс, Илзе К. Явец, Малках Нотман, Беннет Симон, Эдмунд С. Пэйн и Пол Л. Уотсон - научили психоана­литической теории и важности ее клинических основ. Кэрил Хашитани оказала мне особенную помощь в исследованиях. Диана Кетрозер выполняла роль эксперта, печатая рукопись. Джудит Бертон проделала громадную и неблагодарную работу по сведению воедино и печати примечаний в книге.

Майкл Рейк постоянно воодушевлял меня по ходу всего проекта. Он читал и подолгу обсуждал со мной бесчисленные черновики предложений, параграфов и глав. Конечный про­дукт несет на себе печать его внимательного и критическо­го осмысления. Его поддержка и забота подрывают один из основных доводов этой книги.

Я принимала не все предложения и не всегда хорошо вос­принимала то, чему меня пытались научить. Конечная от-

5

У мальчика и девочки по-разному развиваются спо­собности к установлению отношений и разное чувство «Я» как следствие их воспитания в семье, где функции первичной! заботы о ребенке выполняет женщина. Тендерная индивиду­альность подкрепляется различиями в процессах идентифи­кации у мальчика и девочки, которые тоже вытекают из того, что первичную заботу о них осуществляла женщина. Различия в способности к установлению отношений и формах иденти­фикации готовят женщину и мужчину к принятию взрослых тендерных ролей, согласно которым в обществе, основанном на тендерном неравенстве, женщине отводят место преимуще­ственно в сфере репродукции.

Тендер: идентификация и ролевое научение

Социологи, изучавшие процессы тендерного ролевого на­учения и развития идентификации у мальчиков и девочек, единодушно утверждают, что асимметричная организация ро-дительства, когда функции первичной заботы о потомстве вы­полняет женщина, является основной причиной значительных противоречий между процессами идентификации у женщин и мужчин¹. Предметом социологического исследования ста­новится обучение подобающему гендерно-ролевому поведе­нию — посредством имитации, прямого научения и наставле­ния, когнитивных процессов обучения — вплоть до развития базовой тендерной идентичности и тендерной индивидуаль­ности. Описываемые процессы кажутся универсальными в той мере, в какой любое общество построено вокруг возникающего 206

и * материнства женщины структурного расщепления на при-иатный, домашний мир женщины и публичный, социальный мир мужчины². Утверждают, что дети обоего пола всегда сна­чала идентифицируются с матерью, поскольку вначале всегда находятся рядом с матерью и поскольку роль женщины в семье и сущность женского более доступны для наблюдения и часто более понятны подрастающим детям по сравнению с мужски­ми ролями и сущностью мужского. Отсюда, процесс развития мужчины сложнее, чем женщины, из-за сложных изменений в идентификации, которые должен совершить мальчик для до­стижения ожидаемой от него тендерной идентификации и при­нятия тендерной роли. Мнение социологов резко отличается от принятого в психоанализе, где подчеркивают трудности разви­тия женщины, при котором девочка совершает сложную транс­формацию на пути к гетеросексуальному выбору объекта'.

Все дети сначала идентифицируются с матерью, поэтому формирование тендера девочки и процессы тендер но-роле вой идентификации у нее продолжают самые ранние идентифика­ции, в отличие от мальчика. Например, эдипальная идентифи­кация девочки с матерью продолжает ее самую раннюю пер­вичную идентификацию (а также находится в контексте ее ран­ней зависимости и привязанности). А вот эдипальный кризис у мальчика должен способствовать его идентификации с отцом. Кроме эдипальной и доэдипальной привязанности к матери, он отказывается и от первичной идентификации с ней.

Что специфично и верно для эдипальной идентификации, то верно и для более общей тендерной идентификации и ген-дерно-ролевого научения. Чтобы чувствовать себя достаточно мужественным, мальчик должен отделить и дифференциро­вать себя от других — должен определиться и отделиться от ма­тери, чего не нужно девочке. Более того, он определяет муже­ственность скорее от противного, как нечто неженское и/или не связанное с женщинами, нежели позитивно³. Это еще один путь, которым мальчик приходит к отрицанию и вытеснению отношений и связей в ходе развития.

Эти различия сохраняются даже там, где социализация де­вочки и мальчика одинакова, где и те и другие ходят в шко­лу, а повзрослев, работают, участвуют в жизни других, внесе-

Мера сложности мужского развития меняется, как и степень различий в процессах идентификации у мальчиков и девочек. Эти различия зависят от степени расщепления на публичное/домашнее в субкультуре или в обще­стве — от того, насколько мужчины, их работа и деятельность удалены от дома и, следовательно, для ребенка менее доступны мужественность и личные от­ношения со взрослыми мужчинами.

207

меиных объединений и институтов общества. Так как девочка воспитывается в семье, где мать присутствует больше отца и осуществляет главную заботу о детях, у нее есть возмож­ность более прямо и непосредственно идентифицироваться с матерью и ее ролями в семье, чем у мальчика с отцом и мужчи­нами. Поскольку идентичность женщины остается преимуще­ственно в рамках роли жены/матери, женщина передает свои ролевые навыки и ожидания, свой образ жизни следующему поколению с большей вероятностью, чем отец. В силу этой же логики больше передается от матери к дочери, нежели от отца к сыну. Эта идентичность может быть не вполне адекватной, I поскольку дочери, скорее всего, придется провести большую i часть жизни в работе, тогда как мать находилась в других усло­виях. Тем не менее, организация и идеология семьи все также! воспроизводят гендерные различия и создают ожидание, что] женщина, в отличие от мужчины, обретет первичную идентич-1 ность именно в семье.

Отсутствие отца в неполной семье, а также ставшее соци­альной нормой длительное отсутствие работающего отца не означает, что мальчик не учится мужским ролям или норма­тивному мужскому поведению. Нет доказательств и тому, что гомосексуальность у женщины связана с отсутствием отца⁴. Важно, насколько ребенок, независимо от тендера, может соз­давать личные отношения с объектом идентификации. Важ­ны различия в вытекающих отсюда способах идентификации. Об этих различиях говорят Митчерлих, Слейтер, Уинч и Линн¹. Они полагают, что в современном обществе у девочки развива­ется личная идентификация с матерью и связь между аффек- I тивными процессами и ролевым научением — между развитием либидо и эго — характерна для развития женщины. Наоборот, у мальчика развивается позиционная идентификация с аспек­тами мужской роли. Для него связь между аффективными про­цессами и ролевым обучением разорвана.

Согласно Слейтеру и Уинчу, личная идентификация состо­ит в диффузной идентификации с личностью другого вообще, с его поведением, ценностями и установками. Наоборот, пози­ционная идентификация состоит в идентификации с опреде­ленными аспектами роли другого и не обязательно приводит к интернализации ценностей или установок другого человека. Слейтер считает, что дети чаще выбирают личную идентифи­кацию, потому что она возникает из позитивных аффективных отношений с человеком, который рядом. Они прибегают к позиционной идентификации в крайнем случае, и преимуще­ственно реактивно. Дети идентифицируются с воспринимае­мо?

мой ролью или положением другого человека, когда недоступ­на личная идентификация.

В нашем обществе мать девочки присутствует в ее жизни так, как не присутствуют отец и другие взрослые мужчины в жизни мальчика. У девочки может развиться личная идентифи­кация с матерью, потому что у нее есть настоящие отношения с матерью, которые возникают из ранней первичной связи. Она узнаёт, что значит быть женственной, в контексте этой личной идентификации с матерью и часто с другими женскими моде­лями (с родственницами, учительницами, подругами матери, матерями друзей). Идентификация женщины может основы­ваться на постепенном научении тому, как быть в близких от­ношениях в повседневной жизни, и научение это происходит на примере отношений с особенно близким человеком.

Мальчик должен пытаться развить мужскую тендерную идентификацию и научаться мужской роли вне продолжи­тельных и непрерывных личных отношений с отцом (и в от­сутствие постоянно доступной мужской ролевой модели). По­зиционная идентификация происходит и психологическим, и социологическим образом. Из описания мужского эдипова комплекса ясно, что психологически мальчик присваивает л ишь те компоненты мужественности отца, которые тот может обратить против него, он не идентифицируется диффузно с личностью отца. С социологической точки зрения, в семье без отца и в семье с регулярно отсутствующим отцом представле­ние о том, что значит быть мужчиной, развивается у мальчика посредством идентификации с культурными образами мужест­венности и с мужчинами, которых мальчик выбрал в качестве модели.

Мальчика учат быть мужественным на более осознанном уровне, чем девочку — быть женственной. Когда отец или мужчины редко бывают рядом, девочку учат гетеросексуаль­ным компонентам ее роли, тогда как мальчик усваивает свою гетеросексуальную роль без обучения, во взаимодействии с матерью⁶. И напротив, другие составляющие мужественности должны быть преподаны более сознательно. Мужская иден­тификация преимущественно является гендерно -ролевой идентификацией. Женская идентификация преимущественно родительская: «Мужчине свойственно идентифицироваться с культурным стереотипом мужской роли; женщине — с опреде­ленными аспектами роли собственной матери»⁷.

Процессы идентификации девочки более непрерывны, они включены в продолжающиеся отношения с матерью и опо­средованы ими. Девочка продолжает развивать и выделяет

209

углубленные аффективные отношения с другими. Процессы идентификации у мальчика не так включены и не так опосре­дованы действительными аффективными отношениями с от­цом. В то же время мальчик склонен отрицать идентификацию и отношения с матерью и отвергать то, что он считает женским миром; мужественность определяется не столько в позитив­ных терминах, сколько от противного. В процессах мужской идентификации особое значение обретает дифференциация от других, отрицание аффективных отношений и жестко опреде­ленные универсальные компоненты мужской роли. Процес­сы идентификации у женщины развиваются в отношениях, у мужчины — в отрицании отношений.

Эти различия вовсе не означают, что развитие женствен­ности у девочки идет как по маслу, оно сталкивается с другого рода трудностями, чем развитие мужественности у мальчика. Женская идентификация, которую обретает девочка, и муж­ская идентификация, в которой мальчик продолжает сомне­ваться, имеют разную ценность. О мужественности и мужской роли мальчик (и часто девочка) фантазируют и идеализируют их в силу недостижимости, тогда как женственность и женская роль остается для девочки вполне реальной и конкретной. Тре­бования к женщине часто противоречивы — например, быть пассивной и зависимой в отношениях с мужчиной и быть ак­тивной, быть независимым инициатором по отношению к де­тям. В контексте темы развития эго и объектных отношений, описанной в предыдущих главах, становится понятной особая сложность идентификации с матерью. Девочка идентифициру­ется и должна идентифицироваться с матерью, чтобы обрести взрослую женскую идентификацию и научиться взрослой ген-дерной роли. В то же время у нее должна развиться достаточ­но дифференцированная личность. Чтобы вырасти и ощутить себя в качестве отдельного человека, она должна преодолеть первичную идентификацию, сохраняя и создавая вторичную идентификацию.

Социологическое изучение американского общества пока­зало, что у дочери возникают трудности дифференциации от матери и идентификации с матерью⁸. Слейтер пишет, что все формы личной идентификации с родителем (противополож­ного и того же пола) связаны с отсутствием психоза или невро­за, кроме личной идентификации дочери с матерью. Джонсон пишет, что идентификация мальчика с отцом связана с психо­логическим приспособлением, девочки с матерью — нет. Вывод из обоих исследований такой, что у девочки, как и у мальчика, может быть слишком много от матери. Девочке легко, может 210

быть даже слишком легко, обрести женскую тендерную иден­тификацию*.

Процессы тендерной и гендерно-ролевой идентификации в данном описании соответствуют картине развития психиче­ской структуры, которую я обрисовала в предыдущих главах. Они усиливают и повторяют описанные мною последствия развития объектных отношений и эго. Внешне и внутренне женщина вырастает и остается более связанной с другими. Бо­лее межличностными, глубинными и аффективными являются не только роли, которым учится девочка, по сравнению с роля­ми мальчика. Процессы идентификации и ролевого научения у девочки тоже углубленные и аффективно окрашенные — они включены в межличностные отношения с матерью. У мальчи­ка процессы идентификации и ролевого научения не столько включены в отношения с отцом или мужчинами, сколько со­стоят в отрицании аффективных отношений с матерью. Эти процессы у мальчика более определены ролью и культурой и состоят в абстрактном, или категорическом, ролевом науче­нии, а не в личной идентификации.

Семья и экономика

Склонность к отношениям у женщины, отрицание отно­шений и четкое самоопределение у мужчины соответству­ют разному участию женщины и мужчины во внесемейном производстве и семейном воспроизводстве. Роль женщины в основном домашняя, она основана на поддержании личных аффективных связей. Из такого положения женщины в семье и предположения, что оно исключительно и первостепенно и так и должно быть, вытекает общественное представление о женщине и специфическое отношение к ней в этом обществе, в частности на рынке труда. Исключительность и первостепен-ность приватной сферы в предназначении женщины выводит­ся из биологической разницы полов. Наоборот, роль мужчины в нашем обществе помещает его вне семьи. Даже когда муж­чина стремится быть мужем и отцом, а большинство мужчин действительно исполняют эти роли, представления о мужчине и определение мужественного выводятся преимущественно из внесемейных ролей мужчины. Место женщины главным обра­зом в системе «пола/тендера»; место мужчины — в организации производства.

* Вспомним также у Дойч описание редких попыток девочки доподростко-вого возраста разорвать идентификацию с матерью.

211

Можно переформулировать сказанное выше, чтобы под­черкнуть: жизнь женщины и мнения о женщине помещают ее в сфере социального взаимодействия и личных отношений, а для мужчины все обстоит иначе. И хотя мужчина и женщина участвуют и в семейной, и во внесемейной жизни, половое раз­деление труда таково, что женщина привязана в первую оче­редь к семье — институту отношений, — а мужчина нет. В на­шем обществе женщину в первую очередь определяют как жену и мать, т.е. определяют ее через углубленные отношения к кому-то еще, мужчину определяют в первую очередь в уни­версальных терминах профессии. Более того, роли и семейные функции женщины особенно подчеркивают аффективные от­ношения и аспекты семейной жизни. В главе 1 я писала, что роли матери и жены связаны с эмоционально-психологиче­скими функциями, работа женщины — это «работа чувств»⁹. Наоборот, в профессиональной роли и вообще в профессио­нальном мире мужчины нет места аффекту и глубокой привя­занности. Две взаимосвязанные роли женщины, ее двоичное отношение к мужчине и детям, повторяют интернализованный ею треугольник детства — попеременное участие в отношениях мужчины и женщины и в отношениях матери и ребенка.

Соотношение между ролями жены и матери, а также ответ­ственность женщины в семье за аффективно-зависимые функ­ции получают дальнейшее подкрепление в том, как семья, в социальном плане, относится к внесемейному миру. Парсонс и многие теоретики феминизма считают, что профессиональ­ная роль именно мужа/отца в основном определяет классовое положение и статус всей семьи. С этим, кажется, согласны со­циологи, которые измеряют социоэкономический статус по профессии отца и его образованию. Так, муж/отец формально представляет семью и обеспечивает ей место в обществе. И хо­тя все чаще в семье доход обеспечивается обоими супругами, классовая позиция, с идеологической точки зрения, зависит от того, чем занимается супруг. Соответственно жена в глазах общества получает статус и классовое положение в основном от мужа, даже если она работает и вносит свой вклад в поддер­жание семейного уровня жизни. Ее воспринимают как пред­ставителя семьи, ее мужа — как независимого человека.

Роль жены и матери сказывается на развитии личности жен -щины и другим образом, как следствие фундаментально раз­личных способов организации современной системы «пола/ тендера» и современного капитализма. Деятельность жены и матери по определению не имеет границ. Она состоит из мно­гочисленных обязанностей, как могут подтвердить все домохо-

212

зяйки и как описывают поэтессы, писательницы и феминист­ки. Деятельность женщины в доме заключается в непрерывной связи с детьми, в заботе о них, в настроенности на потребности взрослого мужчины. Все это требует связи с другими, а не от-деленности от них. Работа по поддержанию и воспроизводству семьи характеризуется циклической и рутинной непрерывнос­тью, в ней нет определенной логики, последовательности или поступательного движения. Наоборот, работа в рядах рабочей силы - «мужская работа» — имеет конкретные ограничения, она определена и очерчена, исходит из представления о про­движении и результате.

Даже когда мужчины и женщины меняются сферами де­ятельности, их роли остаются различными. В семье быть му­жем и отцом — не то, что быть женой и матерью; чем больше женщина занимается семьей, тем меньше это делает мужчина. Парсонс, может быть, слишком резко описывает инструмен­тальную роль мужчины в семье, но он указывает в верном на­правлении. Первая обязанность отца — «обеспечивать» семью денежными средствами. Его эмоциональному вкладу редко придают равноценное значение. Мужская работа по дому, за редким исключением, определяется гендерными стереотипа­ми. Когда мужчина выполняет «женскую» работу по дому -моет посуду, ходит за покупками, укладывает детей спать, - эту деятельность часто организует и передает ему жена/мать, ко­торая несет за нее главную ответственность (мужчина «помо­гает сидеть» с собственными детьми, тогда как у женщины это непосредственная обязанность). Мужчина занимается детьми для создания у них «независимости»¹⁰. Этому способствуют предшествующая социализация самого отца, которая была на­правлена на вытеснение и отрицание отношений, и его насто­ящее положение в мире публичном, где отношения неглубоки. Как дети воспринимают отца «под влиянием принципа реаль­ности»'¹¹, так и отец больше, чем мать, склонен воспринимать ребенка как отдельного человека.

Вне семьи женские роли и представление о женщинах боль­ше связаны с идеей отношений, чем мужские роли и представ­ления о них. Работа женщины в рядах наемной силы является продолжением ее роли домохозяйки, жены или матери и рас­ширением ее обычного попечения о личных и аффективных связях (в качестве секретаря, работницы в сфере услуг, домра­ботницы, сиделки, учительницы). Работа мужчины в качестве

* Осознают его как отдельного человека скорее вербально, чем довер-

бально.

213

ремесленника, оператора, техника менее эмоционально окра­шена.

Розальдо утверждает, что все эти аспекты положения жен-шины универсальны¹². Она полагает, что женские роли явля­ются не такими публичными или «общественными», что им в меньшей степени присущи языковая и институциональная дифференциация, взаимодействие женщины основано на принципе родства и проницаемости границ между поколения­ми. Взаимодействие же мужчины остается в рамках одного по­коления и пересекает границы родства, строясь на основании универсальных категорий. Женские роли основаны скорее на личных, чем «общественных» или «культурных» связях. Отсю­да следует, что они обычно подразумевают влияние в личном контексте лицом к лицу, а не посредством узаконенной вла­сти в универсальном и заданном властью контексте. Наконец, женские роли и навязанный им биологический символизм за­действуют принцип пересечения границ: женщина является связующим звеном между социальными и культурными кате­гориями, которые заданы мужчиной; она соединяет и обеспе­чивает переход — особенно в представительской роли жены и матери — между природой и культурой.

Женщину определяют главным образом в социальных тер­минах репродукции и «пола/гендера», а также ее роли в доме. Чтобы играть эту роль, ей требуется самоотверженность, ло­яльность и внимание к частностям, поглощенность аффектив­ными целями и связями. Характерной чертой ее деятельности является многообразие и безграничность. Мужская профес­сиональная роль и место мужчины в первую очередь в сфере производства заданы универсально и определены навек, они меньше связаны с чувственным восприятием. Такое эконо мическое, политическое понимание его роли вне отношений определяет всю жизнь мужчины. Создание у женщины лично­сти, ориентированной на отношения, а у мужчины — лично­сти, которую определяют универсальные связи и вытеснение отношений, одновременно соответствует этим ролям и спо­собствует их воспроизводству.

Материнство, маскулинность и капитализм

В современном капиталистическом обществе материнство как роль женщины в изолированной нуклеарной семье соз­дает у мужчины определенные личностные характеристики Они воспроизводят представление и психодинамику мужской»

214

превосходства и подчинение требованиям производства. Ма­теринская роль женщины готовит мужчину к жизни в семье и обществе с мужским доминированием, к меньшему эмоцио­нальному участию в семейной жизни и к большему участию в капиталистическом мире труда.

Мужчина развивается в семье, где женщина выполняет ма­теринские функции, а отец практически не участвует в уходе за ребенком и в семейной жизни. Он развивается в обществе, которое характеризуется половым неравенством и идеологией мужского превосходства. Эта двойственность находит отраже­ние в семье. В семейной идеологии отцу обычно приписывают важную роль и считают его главой семьи. Жена сосредоточи­вает все силы и заботу на муже или, по крайней мере, думает и говорит, что поступает именно так. Обычно жена думает или, по крайней мере, заявляет, что любит мужа. Мать представляет детям отца как значимого для нее человека, которого она лю­бит, и зачастую даже создает для детей образ отца в попытке компенсировать то обстоятельство, что дети не могут так же хорошо узнать его, как мать. В то же время она может контро­лировать и во многом ограничивать мужа, реагируя на его по­ложение социального превосходства или власти в семье.

Для мальчика мужественность выглядит менее доступной и достижимой, чем женственность, представленная матерью. Мать является для мальчика первым близким человеком. В то же время мужественность идеализируют и приписывают ей превосходство, отчего она становится еще более желанной. Хотя отец не играет большой роли в повседневном взаимодей­ствии, мать и дети часто идеализируют его и наделяют превос­ходством именно из-за его отсутствия и кажущейся недоступ­ности, а также из-за организации и идеологии мужского доми­нирования в обществе в целом.

Мужественность приобретает значимость, какой нет у жен­ственности. Мужественность становится значимой не из-за особенностей мужской биологии и не потому, что мужские роли изначально сложнее, чем женские. Мужественность ста­новится значимой как следствие положения мальчика в семье — следствие того, что в самом начале о нем заботилась мать. Дети обоего пола представляют мать регрессивной и недостаточно автономной. Мальчик связывает эти свойства со своей гендер-ной идентификацией. Зависимость от матери, привязанность к ней, идентификация с ней представляют все не-мужское; мальчик должен отвергать зависимость и отрицать привязан­ность и идентификацию. Научение мужской тендерной роли становится гораздо более ригидным, чем женской. Мальчик

215

вытесняет те качества, которые он считает в себе женскими, oi отвергает и обесценивает женщин и все, что он восприним<к как женское в социальном мире.

Таким образом, мальчик определяет и пытается создать снос ощущение мужественности большей частью по принципу отри­цания. Учитывая неуловимость мужественности, для мужской идентичности становится важно, чтобы некоторые социальные виды деятельности определялись как мужские и вышестоящие и чтобы женщины считались неспособными делать многое, что определяется как социально важное. Увтерждается мнение, что экономический и социальный вклад женщины и мужчины мс может быть одинаковым. Безопасное участие в определенных отраслях, которые упорно считаются вышестоящими по отно­шению к материнскому миру детства, становится важным для определения мужественности и для мужской тендерной иден­тификации мальчика¹³.

Фрейд описывает происхождение мужественности в пери­од эдипального кризиса. Борьба мальчика за свое освобожде­ние от матери и становление мужчиной порождает «презрение мужчины к слабому полу»¹⁴ — «то, что мы считаем нормальным мужским презрением к женщине»¹⁵.

Дети обоего пола учатся испытывать негативные чувства к матери во время эдипального периода. Однако отрицательные чувства девочки — это не столько презрение и принижение, сколько страх и враждебность: «Неспособная на такое презре­ние в силу схожести собственной природы, маленькая девочки освобождается от матери с гораздо большей долей враждеб­ности по сравнению с враждебностью мальчика»'⁶. Презрение мальчика служит освобождению не только от матери, но и oi женственности внутри себя самого. Презрение к женскому смешивается с темой мужественности и распространяется нл всех женщин. Враждебность девочки касается больше отноше­ний с матерью (и/или оборачивается самоуничижением).

Эдипов комплекс мальчика прямо связан с темой муже­ственности, а принижение женщин является его «нормаль­ным» следствием. Принижение матери или враждебность к матери могут быть частью эдипова комплекса девочки, но тут его «нормальное» следствие состоит в принятии ее собствен­ной женственности и идентификации с матерью. Каким бы ни было индивидуальное решение женского эдипова комплекса, он не получает такого завершения, как у мальчика.

Фрейд «объясняет» появление презрения к матери у маль­чика тем, что он видит генитальные различия между ними, в частности «кастрированность» матери. Фрейд считает, что та-216

кое восприятие у мальчика не опосредовано социальным опы­том и не нуждается в дальнейшем объяснении. Как отмечали многие исследователи, Фрейд не рассматривал возможность, что подобная оценка различия и последующее презрение не­естественны. Анализ «Маленького Ганса» предоставляет самые прямые (из сообщенных) доказательства, какие были у Фрейда для такого рода предположений. Но и он показывает, что на са­мом деле отец Ганса создавал и поддерживал убеждения сына — убеждение в неполноценности женских гениталий, отрицание женской роли в беременности и родах, мнение, что у мужчины кое-что есть, а у женщины ничего нет. Он не объяснял мальчи­ку, что у женщины есть что-то другое¹⁷.

В отличие от Фрейда, Карен Хорни считает, что мужское презрение к женщине и принижение женщин требует объясне­ния с точки зрения взаимодействия и развития¹⁸. Она полагает, что в мужском презрении и принижении женщин проявляется более глубокий «страх перед женщинами» — страх мужчины и ужас перед материнским всемогуществом, которые возникают вследствие того, что о них заботилась и их социализировала женщина. До этого психоаналитики подчеркивали страх маль­чика перед отцом. Хорни говорит, что эти страхи слабее и по­этому их не нужно сильно вытеснять. Испытывая страх перед матерью, мальчик не реагирует на полный и непостижимый контроль отца над жизнью ребенка, поскольку у ребенка нет ментальных способностей, чтобы постичь это: «Страх перед отцом — более ощутимый и менее жуткий по качеству»¹⁹. Более того, так как отец тоже мужского пола, страх мальчика перед мужчиной не рождает принятия женской слабости или зависи­мости от женщин: «В этом смысле мужская самооценка стра­дает меньше»²⁰.

А вот страх перед матерью амбивалентен. Хоть мальчик и боится ее, но в то же время считает соблазнительной и при­влекательной. Он не может так просто отказаться от нее и не обращать на нее внимания. У мальчика и у мужчины развива­ются психологические и культурные/идеологические механиз­мы, чтобы справляться со страхами, не отказываясь при этом совсем от женщины. В результате появляются народные ле­генды, верования и стихи, которые отводят страх, отчуждая и объективируя женщину: «Это не я ее боюсь; это она сама злая, способная на любое преступление, хищница, вампир, ведьма, ее желания ненасытны... ее олицетворение зловеще»²'. Они от­рицают страх, но утрачивают реалистическое восприятие жен­щины. С одной стороны, они обожают и прославляют ее: «Мне вовсе не нужно бояться такого чудесного, прекрасного, более

217

того, такого святого существа»²². С другой стороны, они поно­сят женщину: «Если присмотреться, было бы смешно бояться такого жалкого создания»²³.

К сожалению, Хорни не указывает на последствия огром­ной власти матери для развития девочки. Тут можно привести отмеченное мною ранее различие. У девочки тоже может раз­виться страх перед матерью. Но этот страх не связан с установ­лением тендера. Поскольку она сама женского пола и, предпо­ложительно, не чувствует себя ужасной или страшной, а даже наоборот, то скорее всего страх девочки не распространится на всех женщин. Кроме того, девочки и женщины переживают все это в обществе с мужским доминированием. Поэтому, чего бы ни боялась отдельно взятая женщина, это переживание вряд ли обретет нормативный или культурный статус.

Хорни считает, что страх перед женщиной и принижение женщин, а также утверждение мужского превосходства явля­ются универсальными. Такое заявление требует дальнейшего уточнения, так как в разных обществах — разная сила «страха перед женщинами» у мужчин и разная по силе потребность в утверждении мужского превосходства²⁴. Хорни заметила страх перед женщиной, потому что он был очевиден в ее культурном сообществе. Современные тенденции в организации семьи по­родили отношения матери и сына, которые приводят к страху перед женщинами и презрению к ним. Патриархальная власть и роль отца в семье уменьшились вследствие сокрушительной потери мужчиной автономии на рабочем месте и вследствие большей подчиненности его жизни требованиям работы (бю­рократической работы служащих и управляющих, получающих заработную плату, или труда пролетаризированных ремеслен­ников и мелких предпринимателей)²⁵.

Грета Бибринг представляет убедительные клинические данные. Она описывает отцов и матерей в «матриархальных» семьях США*²⁶. По словам взрослых сыновей и дочерей (па­циентов Бибринг), их матери были активными и сильными, успешно управляли своим домохозяйством и вообще казались увереннее в себе и компетентнее, чем отцы. Последние не при­нимали участия в работе по дому и в семейной жизни. (Здесь Бибринг говорит о работающих мужьях, принадлежащих к среднему классу и его верхушке. Но, видимо, это можно отне­сти и к домохозяйству рабочего класса, где работа отца надолго

* В противовес Бибринг Хоркхаймер полагает, что в Германии, по крайней мере, спад действительного авторитета отца и его власти сопровождался уси­лением того, что мы бы назвали псевдо-авторитетом.

218

отлучает его от дома, изнуряет его и где большая часть социаль­ной жизни подвержена половой сегрегации.)

«При ближайшем рассмотрении кажется, что во всех этих случаях отец по сути не участвовал в воспитании своих де­тей, что социальные и моральные нормы, религиозные и эстетические ценности по большей части передавались детям через мать. То же верно и для поощрения и наказа­ния. Постановка задач развития и наблюдение за развитием мальчика — дело матери. Во всех этих случаях отец появля­ется скорее как дружелюбный наблюдатель, чем как значи­мый участник», — подводит итог Бибринг²⁷.

Сыновья в этих семьях описывали мать как отвергающую, наказывающую, честолюбивую и холодную. А вот женщины, которые выросли в такой «матриархальной» обстановке, мень­ше отвергали женскую роль, чем пациентки из патриархальных семей. Опираясь на конкретные описания материнского пове­дения, Бибринг приходит к выводу, что матери этих сыновей были заботливыми и ответственными и скорее «отсутствие» отца, а не какие бы то ни было действия матери явились «глав­ным фактором в создании таких установок у сыновей»²⁸. Ка­кова бы ни была социальная реальность и как бы ни вела себя мать, у этих сыновей было просто «слишком много» матери²⁹.

В такой ситуации сын неизбежно подвергается гиперстиму­ляции со стороны матери и злится на нее за это. Он и восхи­щается ею, и боится ее, воспринимает ее и как соблазняющую, и как отвергающую. Мать в таком случае может отвечать сыну взаимностью и поощрять его инцестуозные желания и жела­ние инфантильной зависимости. Как пишет об этом Бибринг, мать «столько же нуждается в муже, сколько сын — в отце»³⁰. Более того, поскольку нет посредника для эдипальных жела­ний сына — нет отца, чтобы защитить его, — желания мальчика нарастают. Он часто проецирует на мать и желания, и страхи, которые рождены желаниями, превращая ее в искусительни­цу и преследовательницу одновременно. Эти страхи остаются у сына и во взрослой жизни, он и тогда воспринимает мир как полный «опасных, холодных, агрессивных женщин»³¹.

Матери становится «слишком много» вследствие относитель­ного отсутствия отца и почти исключительно материнской забо­ты о потомстве, которую осуществляет женщина, ведущая изо­лированное существование в нуклеарной семье. Отсюда возни­кают злость на женщину и страх перед ней, а также потребность в нестрашной, нетребовательной, зависимой, даже инфантиль­ной женщине — женщине, которая «проста, а потому безопасна

219

и тепла»³². По причине этих же процессов мужчина отвергает, обесценивает и даже высмеивает женщину и все женское.

Исключительная материнская роль женщины порождает у мужчин психологический и идеологический комплекс второ-сортности женщины и полового неравенства. Женщина с ран­него детства заботится о ребенке и обеспечивает его дальней­шую социализацию. Отца нет дома, деятельность мужчин в це­лом переместилась за пределы семьи, а деятельность женщин сосредоточена в семье — вот почему у мальчиков трудности в обретении стабильной мужской гендерно-ролевой идентифи­кации. Мальчик фантазирует о мужской роли и об отце, он их идеализирует, а общество закрепляет желательность этого.

Если учесть, что мужчины контролируют не только глав­ные социальные институты, но и само определение и строение общества и культуры, понятно, что у них есть власть и идеоло­гические средства для навязывания этих представлений в ка­честве общественной нормы, и они вменяют друг другу ответ­ственность за поддержание этих норм. (И тут дело не только во власти и силе. Поскольку эти нормы наделяют мужчину сверх­ценностью, мужчинам выгодно их поддерживать³³.) Структура родительства создает идеологические и психологические пред­посылки воспроизводства у отдельного мужчины направленно­сти на мужское доминирование и обеспечивающие его струк­туры. Такая структура родительства вводит представление о мужском превосходстве в само определение мужественности.

То же вытеснение, отрицание аффекта и привязанности, отвержение мира женщин и всего женского, присвоение мира мужчин и идентификация с отцом, которые создают психоло­гию мужского превосходства, обусловливают и участие муж­чин в капиталистическом мире труда. Накопление капитала и выработка хороших профессиональных навыков у рабочих ни­когда не были предметом только экономики. Переход к капи­тализму опирался на определенные характеристики личности и систему поведения. Капиталисты культивировали внутрен­нюю целеустремленность, рациональное планирование и ор­ганизованность, а у рабочих развилось желание приходить на работу в определенные часы и стабильно работать независимо от того, нужны им в этот день деньги или нет.

Возможно, психологические качества даже выходят на пер­вый план по мере распространения бюрократии и иерархии: в современном капитализме на разных уровнях бюрократиче­ской иерархии требуются разные черты личности*³⁴. За работой " Конечно, может быть, такие же характеристики применимы для любого бюрократического и иерархического строя (например, в СССР и Восточной 220

более низкого уровня часто прямо и постоянно следят, ее луч­ше всего выполняют люди, которые охотно подчиняются пра­вилам и руководству. Работа выше по иерархии требует боль­шей надежности и предсказуемости, способности действовать без прямого и продолжительного наблюдения. На технических, квалифицированных или управленческих должностях рабочие должны по собственной инициативе выполнять задачи и раз­делять ценности организации, на которую они работают, делая эти задачи и ценности своими собственными. Часто они долж­ны уметь использовать межличностные способности как на­вык. Ценности и навыки воспитания детей (насколько они вы­ражают ценности родителей) отражают эти различия: родители из рабочего класса больше ценят в своих детях послушание, подчинение внешней власти, аккуратность и другие «поведен­ческие» характеристики; родители из среднего класса подчер­кивают более «внутренние» и межличностные характеристики, как, например, ответственность, любознательность, способность себя мотивировать, самоконтроль и предупредительность³⁵.

Эти качества поведения и личности различаются в зависи­мости от требований работы разного уровня. Но у них есть одно важное сходство. Подчинение правилам поведения и внешней власти, предсказуемость и надежность, способность перени­мать ценности и цели других людей как свои собственные — все это отражает внешнюю по отношению к себе и к собственным стандартам направленность, отсутствие собственной автоном­ной и творческой направленности. Нуклеарная, изолирован­ная, живущая вдалеке от родни семья как раз подходит для производства детей с такими «межклассовыми» чертами лич­ности и способностями.

Последователи Парсонса и ученые из Франкфуртского ин­ститута социальных исследований обратились к психоанали­зу, чтобы показать, как в современной семье положение отца и матери по отношению друг к другу способствует развитию у мужчины молчаливого согласия с капиталистическим доми­нированием". Они попытались показать, как семья учит муж-

Европе); но в работе, на которую я ссылаюсь, исследовался только капитали­стический Запад, особенно Соединенные Штаты.

" Я тут не имею в виду, что психологический подход полностью объясня­ет воспроизводство рабочих. Люди идут работать главным образом потому, что им нужно работать, чтобы жить. Семья создает психологические основы молчаливого согласия работать и обучаться профессиональным навыкам. По­нятно, что социализация работы никогда не бывает достаточной для преодо­ления сопротивления этому, даже под давлением школ и других институтов социализации.

221

чину подчиняться власти, принимать участие в отчужденном труде, ориентироваться на достижение как таковое³⁶. Взаимо­дополняющие подходы этих авторов объясняют развитие черт личности, которые необходимы в разных стратах, подчеркивая недостаток внутренней автономии и подверженность манипу­ляции. Но различия в акцентах указывают на разнообразие и внутри страт. Последователи Парсонса больше интересуются тем, как семья из среднего класса готовит мальчика к поприщу бюрократа, представителя свободной профессии, инженера и менеджера. Ученые из Франкфуртского института больше пи­шут о происхождении черт характера, свойственных рабочему классу. Последователи Парсонса начинают с усиливающегося влияния матери и ее сексуализированного отношения к ребен­ку мужского пола. Ученые из Франкфуртского института на­чинают с исторической составляющей, со снижения роли отца и его растущего отдаления, эмоциональной и физической не­доступности и потери власти в семье.

Парсонс считает, что в американских семьях, где матери не с кем установить первичные эмоциональные отношения, она раз­вивает взаимные эротические отношения с сыном* — которыми может затем манипулировать. Она может любить, поощрять и фрустрировать его в подходящие моменты, понуждая к отсроч­ке удовольствия и сублимации или к вытеснению эротических потребностей. Эти близкие, исключительные, доэдипальные отношения матери и ребенка развивают у сына в первую оче­редь зависимость, создавая мотивационную основу для ранне­го научения и потребность в зависимости от других. Когда мать «отвергает» сына или подталкивает его к независимости, у него все равно остается сильная зависимость, которая создает в нем общую потребность удовлетворять и подчиняться в отношени­ях с другими, а также сильное стремление к независимости. Так мать, живущая в изоляции и при постоянном отсутствии мужа, создает в сыне псевдонезависимость, маскирующую действи­тельную зависимость, и общее ощущение, что он должен «пре­успевать», а не добиваться достижения определенных целей. Это общее чувство затем обслуживает достижение разнообразных специфических целей — целей, которые сам мужчина не ста­вит перед собой. В современной семье эдипов комплекс создает

Парсонс и его коллеги говорят об отношениях «мать—ребенок». При этом они сосредоточены на эротической, эдипальной привязанности в качестве мотивирующей и на развитии черт характера, которые свойственны мужской способности работать и не присущи женским экспрессивным ролям. Поэто­му можно сделать вывод, что ребенок, которого они имеют в виду, мужского пола.

222

«"диалектические" отношения между зависимостью, с одной стороны, и независимостью и достижением — с другой»³⁷.

В ранний период капиталистического развития индивиду­альные цели были важны для большинства мужчин, а пред­принимательские достижения, как и рабочая дисциплина, опирались больше на внутреннюю моральную установку и на вытеснение. Эта внутренняя направленность вырабатывалась в семье, где зависимость не была такой сильной, а связь ма­тери и ребенка такой исключительной. Сегодня, за очень ред­ким исключением, индивидуальные цели подменяются целя­ми многоуровневых организаций: «Достижение цели больше не может полагаться на индивидуальную ответственность и не может быть прямо обозначено для индивида в качестве под­готовки к роли»³⁸. Современная семья, в которой зависимость в отношениях матери и ребенка приводит к манипуляции, где целеустремленность подменяется установкой на успех, а не на внутренние цели и стандарты, приводит к появлению лично­сти, «которая стала податливым материалом для исполнения функций, заданных обществом»³⁹.

Слейтер развил положения Парсонса. Он считает, что у че­ловека, который начинает жизнь всего лишь с одним или дву­мя эмоциональными объектами, развивается «желание поло­жить все яйца в одну корзину», т.е. привязать все переживания к одному объекту⁴⁰. У мальчика, который растет в американ­ской нуклеарной семье среднего класса, именно такой опыт*. Он получил от матери огромное удовлетворение, несравнимое с тем, что получал от кого-либо еще; отношения с ней были такими исключительными, что вряд ли он сможет повторить их с другим человеком. Мальчик оставляет мать как объект привязанности и отрицает свою зависимость от нее, но он со­храняет ее как объект эдипальной фантазии о ее завоевании — бессознательно он думает, что есть только один достойный и желанный приз, ради которого стоит бороться, — потому что мать для него обладала такой исключительной важностью. Мальчик посвящает свою жизнь поиску успеха, который до­кажет его независимость и поможет завоевать мать. Но так как у него нет внутреннего ощущения цели или настоящей авто­номии, кроме бессознательной и недостижимой цели из про­шлого, и так как успех во внешнем мире не приносит обычно действительного удовлетворения или независимости, его по­иск вряд ли когда-либо закончится. Чаще всего он продолжа-

* И опять-таки у девочки тоже, и оба тендера переносят это на склонность к моногамии и к ревности. Но Слейтер говорит о сексуально окрашенных эдипальных/доэдипальных отношениях, более присущих мальчику.

223

ет работать и подчиняться требованиям ситуации, с которой сталкивается.

Не так у человека, который в раннем младенчестве испытал больше удовлетворительных отношений с разными людьми. Он скорее будет ожидать удовольствия в тех отношениях, которые у него складываются на данный момент, сохранять привязан­ность ко многим людям, меньше отказывать себе во всем ради будущего. Из него не получится искомый хороший работник, поскольку работа в нашем обществе определяется индивидуа­листически, не предполагает сотрудничества и ориентирована на результат.

Хоркхаймер и другие ученые из Франкфуртского института изучают в основном эдипальные отношения сына к отцу, а не сына к матери, и интернализацию власти отца. В любом обще­стве семья воспитывает определенное отношение к власти. Однако природа этого отношения меняется в зависимости от структуры власти в экономике. В ранний период развития ка­питализма независимые ремесленники, лавочники, фермеры и представители свободных профессий имели относительно большую значимость, т.е. больше отцов имело относительную экономическую власть*. Эта власть отца ощущалась и в семье. Сын мог интернализовать власть отца посредством классиче­ской эдипальной борьбы. У него могла развиться внутренняя целеустремленность и мотивация, он мог принять «реалисти­ческие» ограничения своей власти: «Детство в семье с ограни­ченными возможностями знакомило с властью»⁴¹. С развитием промышленности отец стал меньше участвовать в семейной жизни. При этом он не просто физически покидал дом. По ме­ре того как все большее число отцов зависело от заработной платы, от изменчивости рынка труда и власти капиталистов и управленцев, материальная основа для их власти в семье тоже подрывалась. Отец реагировал на это выработкой авторитарно­го образа действий. Но так как для его власти больше не было настоящего основания, не могло быть и истинной эдипальной борьбы. Вместо того чтобы интернализовать власть отца и раз­вить чувство «Я», основанное на принципе внутренней авто­номии, сын оставался в страхе перед внешней властью и в под­чинении ей. Эти характеристики способствовали послушанию и подчинению на работе и в мире вообще.

Современная структура семьи порождает не только подат­ливость и недостаток интернализованных норм, но зачастую * Ученые из Франкфуртского института непоследовательно описывают класс. Они говорят о распространении качеств пролетариата в традиционно независимом среднем классе.

224

стремление и вкус к манипуляции. Эти черты характера ис­пользуются в современном капитализме — в СМИ и потреби­тельстве, в попытке узаконить строй, в котором нет равенства, и, наконец, в работе. Уменьшение роли эдипального отца при­водит к ориентации на внешнюю власть и к послушанию ей. Исключительное влияние матери и увеличение зависимости от нее приводит к общей потребности нравиться и «быть успеш­ным», а также к кажущейся независимости. Потребность в пре­успеянии способствует развитию таких черт характера, как на­дежность и постоянство. Так как эти черты характера отделены от индивидуальных целей и настоящих внутренних норм и при этом сохраняется внутреннее отношение зависимости, они мо­гут способствовать принятию чужих целей в качестве собствен­ных, что порождает псевдонезависимого функционера.

Семья, где все больше отсутствует отец и все большее влия­ние обретает мать, порождает личность, которая соответствует мужественности и мужскому доминированию в том виде, в ка­ком они в данный момент определены системой «пола/генде-ра». Такая личность подходит для участия в капиталистических отношениях производства. Мужчина продолжает укреплять по­ловое разделение на рынке труда в качестве защиты от чувства собственного бессилия. Отрицание зависимости от женщины и привязанности к ней является гарантией мужественности и преуспеяния на рынке труда. Относительная недоступность отца и чрезмерная доступность матери приводят к тому, что му­жественность определяют от противного; женщина становится объектом, вызывающим страх и злость; мужчине недостает вну­тренней автономии, что, в зависимости от типа семьи и клас­сового происхождения, способствует либо подчинению прави­лам, либо легкой интернализации ценностей организации.

Таким образом, черты личности и ценностная ориентация женщины и мужчины смешиваются в половом и семейном раз­делении труда и в неравной идеологии тендера. Они создают асимметрию в структуре производства и репродукции, при ко­торой женщина в первую очередь — мать и жена, а мужчина — работник. Эта структура производства и репродукции требует и предполагает развитие особенных отношений между мужем и женой, матерью и детьми и формирует ядро семьи в совре­менном обществе. Изучение проявлений тендерной индиви­дуальности во взрослой жизни раскрывает то, как женщина и мужчина невольно воссоздают, а часто и стремятся воссоздать, межличностные отношения, лежавшие некогда в основе семей­ной структуры, породившей их, и воспроизводят эту структуру.