Классификация русских политических партий

Начнем с перечня сколько-нибудь значительных типов политических партий^[jjjjj] в порядке от «правых» к «левым».

1) Союз русского народа, монархисты[118] и т.п.

2) Правопорядцы[119].

3) Октябристы.

4) Мирнообновленцы[120].

5) Партия демократических реформ[121].

6) Кадеты.

7) Свободомыслящие[122], радикалы[123], беззаглавцы[124] и т.п.

8) Трудовые народные социалисты[125].

9) Социалисты-революционеры.

10) Максималисты[126].

11) Социал-демократы – меньшевики и большевики.

Анархистов мы не считаем, ибо назвать их (да, пожалуй, и максималистов) политической партией было бы слишком рискованно.

Из этой пестрой вереницы партий явственно выделяется пять основных типов наших политических партий:

1) черносотенцы;

2) октябристы;

3) кадеты;

4) трудовики;

5) социал-демократы.

Правильность такой группировки доказывается разбором классо­вой природы той или иной партии.

Необходимость выделения в особый тип социал-демократии не подлежит сомнению – это общеевропейский тип. В России это единственная рабочая партия, партия проле­тариата и по своему составу и по своей строго выдержанной пролетарской точке зре­ния.

Не менее очевидна необходимость выделить трудовиков. Сюда относятся: «трудовая народно-социалистическая партия», эсеры и максималисты. Они все стоят на точке зрения «трудового начала». Им всем свойственно стремление объединить и слить пролетария с мелким производите­лем в одну «Трудовую группу». Они стремятся опереться по преимуществу на кресть­янство. И Государственная дума, выделив в Трудовую группу большинство крестьян­ских депутатов, доказала, что им удалось (в той или иной степени) действительно положить начало политической организации крестьянства.

Правда, политические партии этого типа неизмеримо менее оформлены чем с.-д. На это влияет мень­шая способность мелкой буржуазии (особенно в деревнях) к организации, по сравнению с пролетариатом – идейный разброд трудовиков отражает крайне неустойчивое положение мелкого производителя.

Крайнее правое крыло трудовиков («трудовая народно-социалистическая партия») очень мало отличается от кадетов, ибо устраняет из программы и республику и требование всей земли.

Крайняя левая трудовиков, максималисты, очень немногим отличаются от анархистов.

В этих крайностях качается трудовая мелкая буржуазия. Несомненно, что ближайшее будущее русской революции усилит эту неустойчивость.

Но, констатируя и объяс­няя их неустойчивость, мы, разумеется, не должны забывать о громадном политическом значении пар­тий типа трудовиков.

Действительная политическая свобода больше всего усилит имен­но эти партии, потому что при отсутствии политической свободы их способность к ор­ганизации слабее, чем у буржуазии, и пролетариата но, в такой преимущественно мелкобуржуазной, крестьянской стране, как Россия, со­вершенно неизбежно образование идейно-шатких и политически-неустойчивых, но чрезвычайно крупных мелкобуржуазных или «трудовых» партий.

В такой стране, как Россия, исход буржуазной революции всего более зависит от политического поведения мелких производителей.

Крупная буржуазия изменит революции (она уже на две трети изменила).

Пролетариат будет самым верным борцом, это не требуется доказывать, после октября и декабря.

Мелкая буржуазия именно та переменная величина, которая определит исход.

На ее теперешнее политическое колебание между кадетским лояльным убожеством и смелой, беспощадной революционной борьбой социал-демократы должны влиять в пролетарском духе.

Пойдем далее. Необходимость выделения в особый тип кадетов несомненна. Партия демократических реформ справа от них, свободомыслящие, радикалы и т.п. слева – не более, как совершенно ничтожные ответвления.

Для современной политической эпохи кадеты – самостоятельный политический тип^[kkkkk].

Кадет – типичный буржуазный ин­теллигент и частью даже либеральный помещик. Сделка с монархией, прекращение ре­волюции – его основное стремление. Совершенно неспособный к борьбе, кадет – на­стоящий маклер.

Его идеал – увековечение буржуазной эксплуатации в упорядочен­ных, цивилизованных, парламентарных формах.

Его политическая сила – объединение громадной массы буржуазной интеллигенции, необходимой во всяком капиталистиче­ском обществе, но, конечно, абсолютно неспособной сколько-нибудь серьезно влиять на действительное изменение порядков этого общества.

Типичный октябрист – не буржуазный интеллигент, а крупный буржуа. Он – не идеолог буржуазного общества, а его непосредственный хозяин.

Заинтересованный самым прямым образом в капиталистической эксплуатации, он презирает всякую теорию, плюет на интеллигенцию, отбрасывает всякие, свойственные кадетам, претензии на «демократизм». Это – буржуа-делец.

Он тоже стремится, как и кадет, к сделке с монархией, но понимает под этой сделкой не ту или иную политическую систему, не парламентаризм, а соглашение нескольких лиц или главарей с придворной камарильей в интересах прямого подчинения правящей буржуазии неповоротливого, тупоумного и азиатски-продажного русского чиновника.

Октябрист, это – кадет, который применяет в деловой жизни свои буржуазные теории.

Кадет, это – октябрист, мечтающий в свободные от грабежа рабо­чих и крестьян часы об идеальном буржуазном обществе.

Октябрист немножко еще научится парламентарному обхождению и политическому лицемерию с игрой в демо­кратизм.

Кадет немножко еще научится деловому буржуазному гешефтмахерству, – и они неизбежно и неминуемо сольются, совершенно независимо от того, уда­стся ли именно в теперешний момент и именно теперешним «мирнообновленцам» осуществить это слияние.

Черносотенцы образуют последний тип наших политических партий.

Они хотят не «конституции 17-го октября», а сохранения и формального восстановления самодержавия.

В их интересах – вся та грязь, темнота и продажность, которые процветают при всевластии обожаемого монарха.

Их сплачивает бешеная борьба за привилегии камарильи, за возможность по-прежнему грабить, насильничать и затыкать рот всей России.

Защита, во что бы то ни стало, теперешнего царского правительства сплачивает их с октябристами, и поэтому относительно правопорядцев трудно сказать, где кончается черносотенец и где начинается октябрист.

Таким образом, русская революция в самое короткое время наметила крупные типы политических партий, соответствующие всем основным классам русского общества.

Мы имеем партию сознательного, социалистического пролетариата, партии радикальной или радикальничающей мелкой буржуазии (в первую очередь сельской, т.е. крестьянства), партии либерально-буржуазные и партии реакционно-буржуазные.

Несоответствие политических образований экономическим, классовым делениям состоит только в том, что двум последним группам противостоят не две, а три группы политических партий^[lllll]: кадеты, октябристы и черносотенцы. Но это несоответствие вполне объясняется временными особенностями переживаемого момента, ко­гда чрезвычайно обострилась революционная борьба, когда практически крайне трудно отделить защиту самодержавия от защиты монархии, когда группировка по экономическому признаку (за прогрессивный и за реакционный капитализм) естественно перекрещивается политической группировкой (за теперешнее правительство и против него). Но родство кадетов и октябристов слишком очевидно, и неизбежность образования крупной и «деловой» либерально-буржуазной партии едва ли может быть кем-либо оспариваема.

Итог: процесс образования политических партий в России дает самое блестящее подтверждение теории марксизма.