Роль основоположников социологии А. Кетле, О. Конта, Г. Спенсера в процессе становления социологии права

Особая роль в развитии моральной, или социальной, статистики принадлежит бельгийскому ученому-есте­ствоиспытателю и математику Адольфу Кетле (1796— 1874). Свои идеи он изложил в работе «Социальная физика, или опыт исследования о развитии человечес­ких способностей» (1835). С помощью теории вероятности он хотел разработать науку об обществе, имеющую статистическое и естественнонаучное обоснование, ко­торую он назвал «социальной физикой». Кетле уста­навливал определенные статистические закономернос­ти событий и действий и соотносил их с состоянием об­щества таким образом, чтобы можно было понять зако­ны человеческого общества и сформулировать их как социальные типы.

Так, из статистического факта наличия устойчивых числовых корреляций между видами преступлений, полом, происхождением, возрастом, местом прожива­ния и другими характеристиками преступника Кетле делал вывод о том, что некоторое количество и некото­рые виды преступлений сопровождают общество с не­обходимостью закона природы. Стало афоризмом ут­верждение Кетле, прозвучавшее в его докладе в1831 году, о том, что «общество подготавливает пре­ступления, а преступник есть только орудие».

Совершенно аналогичным образом действовал по­зднее Эмиль Дюркгейм, хотя и со значительно мень­шим упором на количественную сторону и даже мате­матизацию. Социальные типы у Кетле являются чисто статистическими закономерностями, а у Дюркгейма — теоретическими конструкциями на основе статистичес­ких закономерностей.

В «Социальной физике» Кетле выводит основной за­кон существования преступности в обществе: «Суще­ствует бюджет, который выплачивается поистине с ужа­сающей аккуратностью и правильностью. Это — бюд­жет тюрем, рудников и эшафотов. Мы можем с полной достоверностью предвидеть, сколько человек запачка­ют свои руки кровью ближнего, сколько будет подло­гов, отравлений, мы можем это сделать с такой точно­стью, с какой мы предсказываем количество смертных случаев и рождений в ближайший год»¹. Согласно «За­кону Кетле», в обществе всегда наличествует постоян­ный уровень преступности (правда, с его точки зрения этот уровень неизменен лишь в рамках определенных условий, перемены в социальных условиях меняют по­казатели преступности).

Устойчивые статистические характеристики пре­ступности Кетле называет «таблицами преступности». В этих таблицах показана «склонность» к совершению преступлений различных возрастных групп населения. Так, по словам А. Кетле, если миллион людей от 25 до 30 лет совершили вдвое больше убийств, чем миллион людей от 40 до 50 лет, то это позволяет утверждать, «что у первых склонность к убийству вдвое сильней, чем у последних». Кетле вывел общую закономерность преступности: «Склонность к преступлению возраста­ет довольно быстро, по мере достижения зрелого возра­ста, и затем, достигнув своего максимума, она умень­шается до конца жизни» (например, во Франции мак­симум относился к 24-летнему возрасту, в Бельгии — к 22-летнему)»².

¹ Цит. по: Райхесберг Н. М. Адольф Кетле (его жизнь и научная деятельность). СПб., 1894. С. 66.

² См.: Кетле А. Социальная система и законы, ею управляющие. СПб., 1866. С. 89.

Среди частных закономерностей преступ­ности А. Кетле выявил, что у мужчин максимум склонности к преступлениям наступает раньше, чем у жен­щин, на один год и вчетверо «сильнее».

Огюст Конт(1798—1857), современник Кетле, высо­ко ценил математику, но его «социальная физика» (он принял этот термин) не имела ничего общего со стати­стикой. Он считал, что социология, самая молодая из позитивных наук, хотя и строится на методах предше­ствующих наук, имеет свой специфический метод — сравнительно-исторический. К тому же Конт отдавал себе отчет в том, что теория и эмпирика взаимно обус­ловливают друг друга и потому чисто эмпирического метода быть не может. Во всяком случае, сам Конт однозначно склонялся к теории. Конкуренция между эмпирико-статистической наукой об обществе и теоре­тико-концептуальной социологией продолжала суще­ствовать как определенный аспект соотношения тео­рии и практики.

В своем главном произведении «Курс позитивной фи­лософии» (1842) Конт переформулировал приводимые уже Дж. Вико и Тюрго три стадии истории в стадии истории познания, которые последовательно должен пройти человеческий дух. Философия истории Конта — это одновременно закон движения истории и познания. Такими стадиями являются:

1) теологическая, или фантазийная, стадия;

2) метафизическая, или абстрактная, стадия;

3) научная, или позитивная стадия.

Третья и последняя стадия считается самым пере­довым состоянием познания. Как способ познания, тео­логическое, или фиктивное, мышление нацелено на по­нимание внутренней природы вещей, первопричин и конечных целей, то есть на абсолютное познание боже­ственного порядка. В форме метафизического мышле­ния обращение к сверхъестественным силам заменяет­ся силой абстракции. Место Бога занимает разум. Метафизическая стадия — это переходный процесс к на­учному, или позитивному, мышлению, которое направ­лено на познание законов с помощью разума и наблю­дения. Следует стремиться не к абсолютному позна­нию, а к познанию отношений между отдельными явле­ниями и общими фактами (законами), число которых становится все меньше благодаря прогрессирующему позитивному исследованию. Конт считал, что после того как человечество в основном пройдет две первые ста­дии, станет возможным перейти к концепции позитив­ной философии. В то время как философия XVIII века основывалась на отрицании и изменении существую­щего, задачей позитивной философии является объяс­нение существующего, которое затем может помочь в принятии решений.

Позитивная наука «социология» должна в будущем обеспечить познание, которое облегчит политические действия, соответствующие развитию государства в на­правлении «позитивного состояния».

Таким образом, «позитивность» у Конта относится, с одной стороны, к познанию, а с другой — к социально­му устройству. Позитивное состояние является не только средством, но и целью духовно-морального развития, достижения согласия общественных отношений с помо­щью «естественных законов».

Конт не внес вклада непосредственно в развитие юри­дической социологии, но его творчество, тем не менее, косвенно сыграло большую роль в ее становлении. Мно­гие авторы указывают на негативное отношение Конта к праву как таковому, имея в виду субъективное пра­во. Однако идея объективного права занимает важное место в философии Конта, выражаясь в понятии «граж­данского порядка». Конт не скрывает, что предмет его исследований, общество, неразрывно связан с послере­волюционной ситуацией в социальных отношениях, в сфере порядка и прогресса. Это напряжение, которое тогдашняя общественность воспринимала как антаго­низм и противоречие, Конт пытается преодолеть своей социологией и объединить оба полюса, порядок и про­гресс. Прогресс без порядка — это анархия, порядок без прогресса превращается в реакцию. В позитивной политике порядок и прогресс — это две неразрывные стороны одного и того же принципа. Порядок и про­гресс как два принципа, представляющие дилемму французского общества, являются, однако, не только различными перспективами предмета, но и представ­ляют, как уверен Конт, различную направленность ин­тересов общественных группировок. Однако Конт на­деется на то, что воплощение позитивной философии в политике снимет эти классовые противоречия между аристократией и буржуазией. Порядок и прогресс он воспринимает прежде всего не как принципы, отвеча­ющие определенным интересам, а как два вида законо­мерностей «естественной» системы общества, представ­ленные как две части социологии — социальная стати­ка и социальная динамика.

Социальная статика имеет дело с порядком, кото­рый понимается как гармония элементов, основываю­щихся на отношениях общности. Социальная статика выделяет «структуру коллективного существа» и ис­следует условия существования, присущие всем чело­веческим обществам, и соответствующие законы гар­монии. Эти условия касаются индивида, семьи и обще­ства. Семейные отношения и разделение труда — это основные отношения общественного порядка. Семья есть живое воплощение социальной статики. Статика, в сущности, сводится к изучению общественного кон­сенсуса. Социальная статика предполагает, таким об­разом, с одной стороны, анатомический анализ струк­туры общества на конкретный момент, а с другой - анализ элемента или элементов, определяющих консен­сус, то есть превращающих совокупность индивидов или семейств в коллектив. Консенсус в теории Конта — «основная идея социальной статики».

Над социологией Конта в качестве сверхпонятия мож­но поместить понятие «порядка» общества; при этом имеется в виду не только структурное понятие, но и политико-динамическое: это порядок, который следует «делать», формировать, планировать. Решающий им­пульс такой «формируемости» дал, очевидно, револю­ционный опыт; однако прагматика планирования была связана с прогрессом науки. Наука должна была заме­нить авторитет королевского произвола и создать базу для основанного на разуме социального порядка.

Герберт Спенсер (1820—1903), английский социолог XIX века, был представителем либерального индиви­дуализма и отражал взгляды господствовавшей бур­жуазии. Напротив, его философски-научное творчество не нашло в Великобритании большого отклика, что, возможно, было вызвано его сильной натуралистичес­кой ориентацией.

Герберт Спенсер оставил обширную интеллектуаль­ную автобиографию, которую, как он того желал, сле­довало считать «естественной историей самого себя». В ней он объясняет своеобразие своего мышления, под­чиняется тому же основополагающему организацион­ному закону и тем же закономерностям развития в на­правлении возрастающей когерентности, гетерогенно­сти, интеграции и определенности. Поэтому Спенсер приравнивает общество к организму в целях анализа. В таком организме, как общество, Спенсер обнаружи­вает выделившиеся подсистемы, которые, в свою оче­редь, подразделяются дальше: внутренняя система выполняет задачу сохранения организма путем при­способления к условиям «пропитания», внешняя система выполняет функции регулирования и контроля между подсистемами и в отношении окружающей систему среды, промежуточная система ответственна за рас­пределение, транспортировку и коммуникацию. Тем са­мым здесь уже обозначены основные элементы более позднего функционализма у Спенсера: системный ха­рактер общества как совокупности действий, которую невозможно свести к отдельным действиям индивидов, и концепция структуры системы, которая образуется благодаря дифференциации и стабилизируется через интеграцию.

Спенсер выделял три фазы «большой эволюции»: не­органическую, органическую и надорганическую (или сверхорганическую), до неразличимости плавно пере­ходящие друг в друга. Однако каждая фаза на опреде­ленной ступени зрелости приобретает новое качество сложности и не сводится к другой. Социальная эволю­ция — часть надорганической эволюции, которая под­разумевает взаимодействие многих особей, скоордини­рованную коллективную деятельность, по своим послед­ствиям превышающую возможности любых индивиду­альных действий. Поначалу социальное вырастает из простого сложения индивидуальных усилий, но потом, по мере роста размеров и сложности обществ, приоб­ретает собственный характер. Социальная эволюция своим размахом, количеством вовлеченных в процесс индивидуальных организмов, уровнем сложности, тем­пом изменений и важностью следствий превосходит все другие встречающиеся в природе формы надоргани­ческой эволюции.

Общие эволюционные принципы, примененные к на­блюдаемым изменениям социальных структур и форм де­ятельности, открывают в них определенный порядок раз­вития, сосуществования и хронологической последователь­ности социальных явлений.

По степени интеграции Спенсер различает простые, сложные, вдвойне сложные общества. По сравнитель­ному значению подсистем он располагает общества как типы развития между двумя полюсами: 1) военные об­щества и 2) индустриальные общества.

Военные общества имеют единые системы веры, а кооперация между индивидами происходит посредством насилия и принуждения; индивиды существуют для го­сударства. Индустриальные общества, в которых до­минирует экономическая система, характеризуются де­мократическими принципами, многообразием систем веры и добровольной кооперацией индивидов.

Государственное управление и право, согласно Спен­серу, представляют собой функцию социального орга­низма и подвергаются специализации и дифференциа­ции по мере его развития. Они связаны органической связью с другими функционирующими частями обще­ства и приходят в упадок, когда весь организм разла­живается: «Коль скоро класс людей, занимающихся производством, прекратит деятельность... контролиру­ющая власть — правительство, присутственные мес­та, суды, полиция — перестанут быть способными под­держивать порядок». В очерке «Грехи законодателей» Спенсер пишет об огромной социальной ответственно­сти законодателей. Главным их недостатком, ведущим к тяжелым для общества последствиям, является пред­ставление об обществе как чем-то бесконечно пластич­ном, из чего с помощью законов можно лепить все, что угодно. В действительности общество — это организм, функционирующий и развивающийся по своим внут­ренним законам. Реформировать его законодательным путем очень сложно, это требует глубокого понимания того, что реально нужно обществу, а также всесторон­ней подготовки законодателей, каковой они обычно не обладают. Спенсер пишет: «Ни в одном деле нет такого поразительного несоответствия между сложностью за­дачи и неподготовленностью тех, кто берется за ее ре­шение. Несомненно, что из всех чудовищных заблужде­ний людей самое чудовищное заключается в том, что для того чтобы овладеть каким-нибудь ремеслом, на­пример, ремеслом сапожника, необходимо долго учить­ся, а единственное дело, которое не требует никакой подготовки, — это искусство создавать законы для це­лого народа»¹.

¹ Спенсер Г. Грехи законодателей // Социологические исследования. 1992. №2. С. 136.

Марксистская теория. К середине XIX века появля­ется новая концепция права, разработанная немецки­ми мыслителями К- Марксом (1818—1883) и Ф.Энгель­сом (1820—1895), имеющая глубокие отличия от пред­шествующих теорий. Ее невозможно понять в отрыве от целей, которыми неизменно руководствовались ав­торы этой теории: они — социальные реформаторы. Они больше экономисты и философы, чем юристы, хотя Карл Маркс учился на факультете права в Берлинском уни­верситете. То, что отличает марксистскую теорию от ей предшествовавших, — это ее тесная, неразрывная связь с определенной социально-политической органи­зацией. Согласно Марксу, государство и право — это орудия господства одного класса (буржуазии) над дру­гим (пролетариатом). И право, и государство имеют классовую природу. Отсюда следует, что ни право, ни государство не существовали во все времена. В эпоху, предшествовавшую рабовладельческому строю, а тем более у первобытных народов, право отсутствовало. Все тяжбы улаживались полюбовно с помощью суда или авторитетного решения, например, отца семейства. С другой стороны, когда угнетенный класс победит сво­их врагов, право перестанет существовать, поскольку в мире сразу же воцарится гармония, которая будет служить для блага всех и каждого. Право является, таким образом, институтом, имеющим чисто времен­ный характер. Этому институту суждено быть упразд­ненным, точнее, он отомрет сам, когда выполнит свою историческую миссию. Своим существованием эта кон­цепция права в значительной мере обязана Гегелю, ко­торый также усматривал тесную связь между правом и государством, однако с той существенной разницей, что для Гегеля государство было институтом в высшей степени уважаемым, даже полубожественным, оно было направляющей и организующей основой, предназначен­ной для поддержания в обществах порядка и мира, тогда как Маркс, наоборот, считает, что государство есть ин­струмент подавления, с ним нужно бороться всеми сред­ствами и, в конечном счете, оно подлежит уничтожению.

Представляется очевидным, что в историческом плане марксисты впадали в различные заблуждения, не менее серьезные, чем те, которые ставились в вину приверженцам идеалистических теорий. Например, неверно утверждать, будто в так называемых перво­бытных обществах право не существовало. Это право, как мы увидим в дальнейшем, имело свои особенности. Оно, в частности, было слито с религией. Верно, одна­ко, и то, что речь здесь идет о юридических системах обычного права, поскольку в них имело место то, что составляет суть права, — модели поведения, установ­ленные и санкционированные сообществом. Кроме того, утопическим представляется утверждение, что любая юридическая организация исчезнет — как потерявшая смысл своего существования — в момент, когда рухнет капиталистическая система.

Эта оптимистическая и несколько хилиастическая точка зрения не может удивлять. В течение длительно­го времени народы, надеявшиеся выйти из нищеты, размышляли о золотом веке, который по их представлени­ям существовал либо в далеком прошлом, либо насту­пит в отдаленном будущем, о счастливом веке, когда люди станут жить в мире и братском общении, изба­вившись от конфликтов и насилия. Очевидно, что тогда ни государство, ни право не будут играть никакой роли.

Трудно себе представить социальный строй, при ко­тором интересы всех людей автоматически совпадут к всеобщему удовлетворению. Как бы то ни было, марк­систская доктрина, в которой ставится цель ликвида­ции государства и права, представляется решительно идеалистической и даже идиллической, а это указыва­ет на то, что эпитет «материалистическая» ей не подхо­дит или его следует понимать по-другому.

Нетрудно заметить, что у Маркса и Энгельса лож­ное и усеченное представление о государстве. Они име­ют в виду репрессивный аппарат, который сами на­блюдали в действии в Англии и Франции середины XIX века. Его символом был жандарм или тюрьма. Не вызывает сомнений тот факт, что сохранение установ­ленного порядка является одной из первостепенных фун­кций государства, но не единственной. В действитель­ности государство — всего лишь юридический аспект политического общества. Оно буржуазно в буржуаз? ном обществе и является пролетарским в обществе, где буржуазный класс уничтожен. Кажется немысли­мым, что нация может существовать без государства. Совсем другое дело, если мы зададим себе вопрос: а не лишить ли его определенного числа прерогатив и не передать ли их другим, более мелким, более прибли­женным к индивиду сообществам? В этой связи следу­ет заметить, что право и государство далеко не одно и то же, как считали Гегель и Маркс и как часто считают даже сегодня. В организациях или группах существу­ют правила, которые ни в коей мере не являются государственными, и это справедливо не только для древ­них народов, но и для самых современных наций.

Несмотря на все эти критические замечания, необ­ходимо признать, что сторонники марксистской теории права внесли большой вклад в понимание права, и не столько в силу своей концепции, которая едва ли при­емлема, сколько благодаря проведенной ими критичес­кой работе, которая вместе с трудами ученых истори­ческой школы подорвала так называемые рациональ­ные основы юридических предписаний, содержащихся в предыдущих теориях. Марксистские доктрины эффек­тивно способствовали секуляризации, можно сказать, демистификации права, они позволили рассматривать его просто как обычное явление социальной жизни, яв­ление, которое можно и должно наблюдать наравне с другими элементами любого общества, такими как ис­кусство, язык и т.д.