Индивидуализм – коллективизм

Одним из наиболее очевидных диссонансов межкультурного сопоставления является дихотомия индивидуализма и коллективизма. Сталкиваются идентификационные парадигмы «я–идентификации» и «групповой идентификации». Корпоративный менеджмент естественно не может игнорировать этих различий. Не случайно у Г. Хофстеде противопоставление индивидуализм – коллективизм рассматривается в качестве одного из базовых параметров описания национальных деловых культур.[176]

Наиболее завершенным типом индивидуалиста является американец. Для него индивидуальная свобода – основополагающий императив как по отношению к трудовой, так и к семейной сфере.

Типаж «латинос» амбивалентный. При доминации я-идентичности в производственных отношениях мексиканец является приверженцем групповых ценностных ориентиров, когда речь идет о семье или о клане.

Араб – коллективист. Арабская деловая культура формируется как модель семейного типа. Закрепленная на уровне рода групповая идентичность экстраполируется на сферу производственного менеджмента.

Японский коллективизм имеет прямо противоположную экстраполяционную направленность. Не семья формирует в Японии трудовой коллектив, а трудовой коллектив – семью.

Для россиянина, как и для мексиканца, характерно ментальное расщепление производственного и семейного пространств. Однако, в отличие от латиноамериканца, идентификаторы используются в обоих нишах прямо противоположные. Россиянин – коллективист в трудовой деятельности и индивидуалист в отношении к семье. Российский коллективизм не клановый, как на Востоке, а социальный. Отсюда исторически проявляемая склонность к различного рода обобществлениям от «черного передела» до опыта «русского коммунизма». Но россиянин не является законченным коллективистом, наподобие того, как американец – индивидуалистом. Индивидуальная свобода актуальна для него, прежде всего, как воля (переходящая порой в самодурство) на бытовом уровне. Не случайно в России, как и в США, фиксируются одни из самых высоких в мире показателей разводимости.[177]