Потеря чувствительности

Сильная боль приводит к потере чувствительности.

Взгляните на разодетую женщину, идущую по улице в зимнюю ветреную погоду, когда ветви деревьев грозно шумят у нее над головой. Она одета в костюм, отчасти напоминающий наряд танцора фламенко, отчасти - Кармен. Созданный ею образ собственного «Я» - яркий и бросается в глаза. Она рисовала свое лицо в течение часа, накладывая тени и румяна, подчеркивая и ретушируя свои черты, и теперь несет себя так, словно является произведением искусства. Ее ноги, обтянутые черными колготками, окоченели на морозе. Глубокий вырез ее платья открыт порывам ветра, который поднимает маленькие волоски на ее коже. Ее ахиллесовы сухожилия измучены черно-красными туфлями на шпильках и беспрестанно пульсируют от боли. Но на нее все время оборачиваются люди: кто это? Каждый быстрый взгляд в ее сторону действует на нее как инъекция лекарства, вводимого под кожу. И пока люди продолжают оборачиваться, ей и в самом деле не будет холодно.

Рефлексы здорового тела заставляют его стремиться избегать боли. Но мышление в рамках мифа о красоте действует как анестезия, притупляющая чувствительность, и делает женщин похожими на неодушевленный предмет. «Квалификация красоты» повышает болевой порог, чтобы поддерживать хирургические технологии. Чтобы пережить Эру хирургии, нам нужно не перестать понимать, что мы чувствуем. Чем больше мы страдаем, тем сильнее мы сопротивляемся открытию ментальных каналов, которые нам пришлось закрыть.

Во время экспериментов Милгрэма в 1950-х гг. исследователи просили участников положить руки на рычаг, который, как им объяснили, подвергнет удару электрического тока людей, которых они не видели. Затем ученые велели им увеличивать силу электрического разряда. Участники эксперимента, вынужденные подчиниться авторитету ученых, говорящих им, что это правильно, и отрезанные от своих «жертв», увеличивали силу тока до критического уровня.

На заре Эры хирургии женщина учится относиться к своему телу так же, как участники эксперимента относились к жертвам электрошока. Будучи отрезанной от своего тела, не имея возможности видеть или чувствовать его как человеческое, она с подачи научных авторитетов обучается причинять ему максимальный вред. Удар электрического тока - не просто метафора. Это было и остается частью системы контроля над женщинами с тех пор, как начали использовать электричество. Инвалиды викторианской эпохи подвергались воздействию электрошока. Электрошоковая терапия традиционно применяется к женщинам - пациенткам психиатрических лечебниц, и она очень похожа на церемонию умирания и возрождения, практикуемую в эстетической хирургии. Элейн Шоуолтер в книге «Женская болезнь» пишет о том, что электрошок был «атрибутом могущественного религиозного ритуала, проводимого под руководством мужественной фигуры священнослужителя... [Его магия] объясняется тем, что он имитирует церемонию смерти и возрождения. Для пациента он олицетворяет собой образ посвящения, в котором доктор убивает “плохую” сумасшедшую часть его сущности и воскрешает “хорошую” часть - в видении поэтессы Сильвии Плат электрошок возрождает хорошую, уже “не женскую”, сущность <...> По этой причине пациенты, склонные к суициду, часто успокаиваются при помощи ЭШТ. Просыпаясь после этого, они чувствуют себя так, как будто умерли и родились вновь, а те части их самих, которые они ненавидели, теперь уничтожены - в буквальном смысле убиты электрошоком».

Джеральд Макнайт описывает антивозрастную «терапию» лица, в которой применяется электрошок. Lancome производит «продукт, очерчивающий контуры (тела) с предельной точностью» и обещающий «бороться с нежелательными неровностями», «это первое средство, подтягивающее контуры тела» при помощи термического шока. Наконец, электрошок повсюду, от Советского Союза до Чили, использовался для того, чтобы усмирять политических диссидентов.

Теперь женщинам предлагают вести себя так, как если бы они применяли электрошок сами к себе. Нет смысла вдаваться в подробности судебных дел, по которым были вынесены возмутительно несправедливые решения, или снова говорить о том, что эстетическая хирургия дорогостояща и очень-очень болезненна и что очень велика вероятность того, что вы доверитесь никем не контролируемому, неквалифицированному специалисту, который явно находится не на вашей стороне... И точно так же нет смысла говорить о возможности смертельного исхода. Эта апатия является настоящей проблемой: анестезия действует уже в мировом масштабе.

С каждой статьей, которая во всех деталях описывает ужасы пластической хирургии - а многие из них делают именно это, - женщины по иронии судьбы теряют еще немножко способности чувствовать свои собственные тела, осознавать свою собственную боль и идентифицировать себя с нею - а ведь это навык, необходимый для выживания. Ведь с каждой такой статьей усиливается давление общества на женщин, толкающее их на то, чтобы пройти через все эти ужасы. Мы, женщины, знаем об этих зверствах, но мы уже ничего не чувствуем.

По мере того как будут повышаться требования к «красоте», а хирургические технологии будут становиться сложнее и изощреннее, процесс потери чувствительности будет ускоряться. Миф продвигается на восток: процедуры, которые в Америке считаются вполне приемлемыми, по-прежнему кажутся отвратительными в Великобритании и возмутительными в Нидерландах, но в следующем году британские женщины уже смогут сдержать свой позыв к рвоте, а голландок будет всего лишь слегка подташнивать. Те части нашего тела, которыми мы сейчас восхищаемся, в следующем году будут переквалифицированы в дефекты. Требуемый от нас болевой порог будет постоянно расти.

Этот прогноз продиктован простой арифметикой: эстетическая хирургия в США удваивала свои показатели каждые пять лет, а затем утроила их за два года. В Великобритании показатели этой отрасли увеличиваются вдвое каждые 10 лет. В США каждый год операции подвергается целый город женщин размером с Сан-Франциско, а в Великобритании - город размером с Бат.

Дело в том, что в нашей потере чувствительности мы стремимся угнаться за уровнем, которого требует от нас квалификация красоты. Читательница заканчивает статью и смотрит на фотографии: лицо женщины выглядит так, словно ее били по скулам железной трубой... У нее синяки вокруг глаз. Кожа на бедрах - сплошное месиво из кровоподтеков. Ее грудь опухла и стала желтой и неподвижной. Под швами запеклась кровь. Два или три года назад читательница думала, что эти фотографии всего лишь делают из мухи слона. А сегодня ее вдруг осеняет, что это реклама. От нее больше не ждут, что она, как раньше, испытает отвращение, увидев это.

Женские журналы устанавливают стандарты красоты. Они активно пишут о хирургии, отчасти потому, что очень мало из того, что происходит в мире «красоты», является по-настоящему новым. Эти статьи заставляют читательниц поверить, что теперь мы не должны ничему сопротивляться, потому что другие читательницы - наши конкурентки - принимают этот вызов. Типичная статья, детально описывающая недели ужасной боли, но заканчивающаяся на счастливой ноте красоты, вызывает у женщин ажиотаж. Обитательница приюта для женщин, подвергшихся домашнему насилию, однажды описала свои ноги как «один большой синяк, на который словно надеты багровые колготы». В случайно услышанном мною в кофейне на Манхэттене интервью для книги, рекламирующей эстетическую хирургию, женщина, сделавшая липосакцию, использовала схожий образ.

Так что писать нужно не о тех увечьях, которые наносят нам пластические хирурги, а об атмосфере, в которой мы живем и благодаря которой нам все это уже стало безразлично. Мы вступили в новый век вместе с эстетической хирургией. Все границы разрушены. Никакие страдания или угроза остаться искалеченными больше не пугают нас. Это похоже на то, что происходит сейчас с жизнью на нашей планете: мы находимся на поворотном моменте истории. Рассвет Эры хирургии в 1980-х гг. действительно стал результатом технологических достижений в области медицины, но куда больший импульс ей придал миф о красоте в его борьбе против феминизма.

Эти две движущие силы - технические возможности и, что гораздо важнее, стремление полностью переделать женщину - привели нас к невероятному перевороту в сознании. С тех пор как боль и увечья стали описывать в выражениях, умаляющих их истинное значение, женскому сознанию пришлось свыкнуться с тем, что прежние правила полностью разрушены, и это сравнимо с изменением человеческого сознания, произошедшим, когда впервые был расщеплен атом. Невероятный рост возможностей привел к тому, что и опасностей стало несоизмеримо больше. Если что-то в женском теле может быть изменено, значит, в параллельном мире мифа о красоте произошла революция.

Значит ли это, что прежняя экономическая модель полностью разрушена? Что наука действительно открыла новые горизонты красоты для всех женщин, которые могут себе это позволить? Значит ли это, что жестко регламентированная кастовая система, в которой кто-то уже рождается «лучшим», чем другие, умерла и теперь женщины свободны?

Именно такова была популярная интерпретация происходящего: Эра хирургии - это безусловное благо. Она является воплощением американской мечты: человек может заново создать себя «лучшего» в смелом новом мире. Эра хирургии по вполне понятным причинам интерпретировалась даже как женское освобождение: журнал Ms. приветствовал ее как «трансформацию себя», а в журнале Lear’s женщина- хирург заявила: «Вот! Наконец-то! Вы пришли к свободе!»

Желание женщин получить волшебную технологию, которая разрушит миф о красоте и его несправедливость - благодаря «красоте», которая может быть получена почти справедливым путем, потому что вы можете заработать ее болью или купить за деньги - исполнилось, но это оказалось мучительным и недальновидным решением проблемы. Это можно сравнить с теми надеждами, которые общество питало в 1950-е гг. в отношении атомной бомбы. Изобретенная в конце Второй мировой войны, она, казалось, могла магическим образом уравнять возможности неравных наций. И точно так же эстетическую хирургию представляют как чудесного миротворца в поединке женщин за красоту. Потребовались десятилетия, чтобы люди осознали действительное влияние ядерной эры на человеческое сознание. Даже если ядерное оружие никогда больше не будет использовано, оно навсегда изменило наши представления о мире. С наступлением Эры хирургии мы оказались на гребне гигантской волны, масштаб которой не можем даже оценить. Радость, с которой мы приняли это новшество, говорит о нашей недальновидности, как и в свое время оптимизм по поводу изобретения бомбы, когда рынок наводнили «атомные» купальники и мультяшные персонажи. Благодаря эстетической хи- рургии женское сознание трансформируется, и мы утрачиваем границы тела, которые лишь недавно определили и которые защищали. Нас волнует бомба, не важно, сдетонировала она или нет. И не важно, прибегала ли женщина к услугам пластических хирургов или нет, но ее сознание формируется под влиянием того, что такая возможность существует. Ожидания от хирургии будут только возрастать.

И как только достаточное количество женщин будут переделаны и их число достигнет критической массы, то есть слишком много женщин будут выглядеть «идеально», «идеал» обязательно изменится. От женщин, если они захотят сохранить свою сексуальность и свой образ жизни, потребуют отрезать или зашить что-то совершенно другое.

В 1945 г. мы лишились роскоши принимать как должное то, что мир будет существовать вечно. Технологии сделали возможным его разрушение. В 1990-х гг. технологии положили конец пониманию того, что женское тело принадлежит женщине. Она стала утрачивать роскошь принимать как должное то, что у нее есть ее собственные тело и лицо, с которыми она могла бы прожить всю жизнь. Годы, прошедшие между изобретением бомбы и моментом, когда Эйнштейн провозгласил «новый образ мышления», необходимый человечеству для выживания, были самыми опасными. Человечество обрело средства, с помощью которых оно могло разрушить весь мир, используя новую военную технологию, но еще не достигло такого уровня сознания, чтобы понять, что война не является чем-то неизбежным. Сегодня женщины получили доступ к технологическим достижениям, с помощью которых они могут сделать все что угодно во имя «красоты», но они еще не сформировали мировосприятие вне старых правил, которое позволило бы им представить, что противостояния с другими женщинами можно избежать. Хирурги могут сотворить все что угодно, но еще не пришло то время, когда мы будем уже не готовы пойти на «все что угодно» ради «красоты».

Мы живем в опасное время. Новые возможности, открывшиеся перед женщинами, очень скоро превратились в новые обязательства. Лишь маленький шаг отделяет «можно сделать все ради красоты» от «нужно сделать все ради красоты». И прежде чем мы начнем думать о своей безопасности, нам предстоит признать, что женщины сами свободно выбирают эту боль. Мы должны задаться вопросом, что значат слова «выбор» и «боль» применительно к женщинам в Эру хирургии.

Боль

Что вызывает боль?

Теоретик права Сьюзен Левитт утверждает, что в суде для того, чтобы доказать, что вам нанесли ущерб, вы должны привести доказательства того, что оказались в худшем положении, чем были до произошедшего. Но, по ее словам, так как жизнь женщин проходит в атмосфере постоянного унижения, их не воспринимают как пострадавшую сторону, даже если им действительно нанесли ущерб. Кажется, такой же принцип применяется и при признании ущерба, нанесенного женщинам ради красоты: с того времени, как стало принято считать, что женщины должны быть помешаны на «красоте», это опасное для жизни помешательство перестало считаться чем-то значимым.

С тех пор как общественное мнение решило, что женщины должны страдать во имя красоты, боль, которую мы испытываем, превратилась в простой «дискомфорт». Из-за того, что средства, имеющиеся у женщины, не воспринимаются как нечто реальное, а лишь как деньги на карманные расходы, и из-за того, что женщины сходят с ума ради «красоты», а сумасшедшим деньги ни к чему, практика мошенничества по отношению к женщинам перестала считаться мошенничеством и превратилась в «честную игру на деньги». Из-за того, что женщины изначально «сделаны не так, как надо», они не могут по-настоящему пострадать, если их «неудачно переделали». И наконец, из-за того, что мы по своей натуре доверчивы, если речь идет о надежде на обретение «красоты», никакой обман не является преступлением.

Боль реальна, если можно заставить других людей поверить в нее. Но если никто, кроме вас, в нее не верит, ваша боль становится безумием, или истерией, или проявлением вашей личной женской несостоятельности. Женщины научились покоряться боли, слушая тех, кто считается авторитетом: врачей, священников, психиатров, говорящих нам, что то, что мы чувствуем, вовсе не является болью. Женщин убеждают проявлять стойкость перед лицом боли во время операций, такую же, как при деторождении. Андреа Дуоркин, автор книги-исследования «Ненависть к женщине», пишет о том, что средневековая церковь претворила в жизнь проклятие Евы, отказываясь разрешить любое облегчение боли при родах. А «запрещая аборты, католическая церковь, - говорит Дуоркин, - делает упор на библейское проклятие, сделавшее деторождение болезненным наказанием. Этот запрет никак не связан с «правом на жизнь» нерожденного младенца».

Поэтесса Адриенна Рич напоминает женщинам: «Патриархальное общество сказало женщине, что у страданий, которые она испытывает во время родов, есть определенная цель - это и есть цель ее бытия, и новая жизнь, которую она производит на свет (особенно если это мальчик), представляет собой ценность, а ее собственная ценность напрямую зависит от этого». То же самое справедливо и для «новой жизни», сотворенной хирургами «красоты». В родильном отделении, утверждают члены Брайтонской женской научной группы в книге «Алиса под микроскопом», от будущей матери, как правило, ожидают, что она «дистанцируется от своего тела и его реакций, чтобы сохранить контроль над собой и продолжать вести себя «хорошо». Женщину, которая кричит при родах или плачет после них, часто заставляют почувствовать, что она не выполнила свой моральный долг, что она потеряла контроль над собой и что ее собственные чувства не являются естественными или что она не должна давать им волю». Женщины, сделавшие косметическую операцию, говорят, что они пережили аналогичный опыт.

Большинство женщин могут вспомнить много случаев, когда им говорили, что то, что они принимают за боль, на самом деле болью не является. Я помню одного гинеколога с толстыми грубыми пальцами, который резко раскрыл мне влагалище медицинским зеркалом, отчего меня пронзила острая боль в нижней части позвоночника. Меня словно окатило ледяной водой. «Перестаньте морщиться, - резко сказал он. - Это не больно». А одна женщина рассказывала мне о косметологе, который спросил ее: «Вы когда-нибудь делали электроэпиляцию?» - «Да», - ответила женщина. «И как?» - «Это адски больно». - «Нет, это не больно», - возразил он ей. Другая женщина вспоминала о разговоре по горячей линии, на которую звонят в случае изнасилования: «Они сказали, что не понимают, почему я так переживаю. Синяков не осталось. Словно он не причинил мне никакого вреда!» Наконец, одна бизнес-леди рассказывала мне про свой опыт ринопластики: «Я сделала ее после неудачного романа, то есть я действительно отрезала нос назло самой себе. Они сказали, что, если я буду хорошей пациенткой, мне не будет больно, будет всего лишь небольшое кровотечение. Но я не могла больше терпеть. Я сказала, что мне больно. Они ответили, что я слишком остро реагирую. Было столько крови, что моя сестра упала в обморок, когда увидела меня. А мне сказали: «Смотрите, что вы наделали». В журнале She «рабыня» своей внешности так описала пилинг лица: «По существу, он ничем не отличается от ожога второй степени... [Он] поджаривает кожу и делает ее хрустящей, затем образуется корка, которая потом отваливается... [Он] длится несколько минут, потому что процедура настолько токсична, что нельзя допустить, чтобы эти вещества попали в кровь». А доктор Томас Риз называет вещи своими именами, ничего не приукрашивая: «Абразивная чистка лица и пилинг - обе эти процедуры в равной степени травмируют кожу [таким образом], что слишком глубокие слои кожи могут повредиться, в результате чего может образоваться открытая рана. После химического пилинга случались случаи остановки сердца с летальным исходом. .. Для процедуры дермабразии кожа замораживается до такой степени, что приобретает твердость доски, что облегчает ее чистку при помощи вращающейся металлической щетки с алмазным напылением».

Женщина, увидевшая процесс шлифовки кожи, сказала журналисту, бравшему у нее интервью, что, если бы такое творили с людьми в тюрьме, это вызвало бы протест международной общественности, потому что было бы воспринято как ужасные пытки и привело бы к обращениям в «Международную амнистию». Однако популярность этой «пыточной» процедуры, по данным доктора Риза, неуклонно растет. Нелегко описать физическую боль, и слова, которыми мы условились ее описывать, редко передают то, что человек на самом деле испытывает. Чтобы облегчить боль, общество должно признать, что она все-таки существует. То, что испытывают женщины в операционной, находясь под маской из кислоты, лежа без движения под общим наркозом, потеряв сознание от холода, в ожидании того, как им сломают переносицу, все это по-прежнему остается личным делом каждой из них, и пока еще не найдены подходящие слова, чтобы описать то, что они в этот момент чувствуют.

Боль, которую испытывают женщины, отрицается по причине ее тривиальности. «Это может быть неприятно», «Будет некоторый дискомфорт», «Появится небольшой синяк, и совсем немножко распухнет». Пока еще никому не позволено сравнивать боль, которую американские и европейские женщины терпят ради красоты, с реальной болью, с болью, признаваемой «Международной амнистией». Такое сравнение назвали бы кощунственным. Но оно необходимо, ведь от того, что их страдания преуменьшают, женщины умирают.

Эстетическая хирургия причиняет боль. Они держат вас под водой до тех пор, пока вы не перестанете сопротивляться. Вы дышите только что разрезанными жабрами. Они вытаскивают вас обратно на берег, согнувшуюся и наглотавшуюся воды, и кладут лицом вниз, на берег, куда еще не ступала нога человека. Под воздействием препаратов ваше сознание затуманено, а они аккуратно переезжают танком ваше неподвижное тело. Пробуждение болезненно, и возвращение к жизни тоже причиняет ужасную боль. В больнице, хотя ее и называют «шикарной» и говорят, что в ней о вас «позаботятся», вас унижают: так же, как в тюрьме или в сумасшедшем доме, то есть везде, где ваша прежняя личность означала для вас и окружающих одни лишь неприятности, у вас забирают вашу одежду и кладут вас на пронумерованную кровать. За то время, пока вы были под наркозом, вы потеряли часы своей жизни, и вы их уже никогда не вернете. Вас навещают посетители, но вы видите их сквозь толщу воды, которой вас накрыло с головой, словно со дна колодца, будто они представляют собой какой-то другой вид живых существ. Если вас разрезали хотя бы однажды, никакая последующая хорошая жизнь не сотрет ваших воспоминаний о том, как близка и гостеприимна смерть.

В эстетической хирургии нет ничего эстетичного, а человеческое тело - это не пластик. Даже сами эти слова превращают все в банальность. Это не то же самое, что разгладить складки на ткани, или тюнинговать автомобиль, или перешить одежду устаревшего фасона, но сейчас в ходу именно такие метафоры. Когда хирурги говорят с женщинами, они используют такой язык, словно обращаются к детям или говорят о пустяках: «сделаем укольчик», «подтянем животик». Описывая кислотный ожог второй степени, Риз пишет: «Помните, как в школьные годы, когда вы падали и обдирали коленку, на ней потом образовывалась корочка?» Такое обращение к женщинам как к детям искажает реальность.

Хирургическая операция меняет человека навсегда, причем не только его тело, но и сознание. Если мы не начнем говорить об этом как о чем-то серьезном, наступит эпоха женщин, сделанных мужчинами, и тогда у нас уже точно не останется возможностей для выбора.

Выбор

Боль во имя красоты воспринимается как нечто тривиальное, потому что предполагается, что женщины сами выбирают такой путь.

Это убеждение не дает людям увидеть: все, что Эра хирургии творит с женщинами, - это нарушение прав человека. Голод, рвота, хирургические вмешательства - все эти орудия мифа о красоте на самом деле являются политическим оружием. С его помощью женщин подвергают массовым пыткам. Когда определенному классу людей отказывают в пище, или его регулярно вынуждают искусственно вызывать рвоту, или неоднократно разрезают и зашивают без каких-либо медицинских показаний, мы называем это пыткой. Но страдают ли женщины от голода или кровопотери меньше, если становятся собственными палачами?

Большинство людей скажет: «Да, ведь они делают это сами и поступают так, как обязаны поступать». Но не странно ли считать, что голод, кровь и ожог второй степени перестают быть тем, чем они являются, просто потому, что мы «выбираем» это сами? Нервные окончания не могут сказать, кто заплатил за то, что их порезали на куски; содранную кожу нельзя утешить, объяснив ей причину, по которой ее решили сжечь. Люди реагируют нелогично, когда речь идет о боли во имя красоты, так как они верят, что мазохисты заслуживают страданий, потому что получают от них удовольствие. Но ведь женщины усваивают, что от них требуется, от своего социального окружения. Женщины чувствительны к сигналам, которые посылает им общество, а общественные институты четко дают нам понять, что, когда речь идет о красоте, они одобряют любую жестокость. Если битва за красоту - это война, то женщины, которые в ней не участвуют, трусихи и предательницы.

«Кто боится эстетической хирургии?» - с издевкой спрашивает хирург. В Эру хирургии выбор женщин никак нельзя назвать свободным, и поэтому непростительно то, что общество до сих пор отказывается видеть реальность наших страданий. Выбор в вопросах эстетической хирургии и косметологии у нас появится только тогда, когда:

· Мы сможем сохранить работу и, соответственно, свой источник дохода, не прибегая к пластике и косметологии.
Мы видели, что перекраивание тела стало необходимым условием найма женщин на работу и продвижения по службе. В хирургических брошюрах подчеркивается необходимость выглядеть «молодо» для карьерного роста. Но, по сути, это абсолютно незаконно. Согласно Закону об охране труда и технике безопасности 1970 г., «работодатели больше не имеют права... получать от работников согласие на деятельность, которая подвергает их жизнь опасности или наносит вред их здоровью». Пластические операции, «Ретин-А» и постоянная нехватка калорий - что это, как не вредные для здоровья условия труда?! Однако у женщин, постоянно сталкивающихся с требованиями квалификации красоты, нет возможности противостоять этому, не потеряв при этом источника дохода.

· Мы сможем сохранять свою индивидуальность, не прибегая к хирургии.
Слово «выбор» не значит ничего, когда это выбор между жизнью и смертью. Для животного, пойманного в капкан, отгрызть себе лапу, чтобы выбраться, - это не вопрос выбора. «Железная дева» грозит захлопнуться, изранив нас своими острыми, как бритва, краями. То, что с возрастом стало выходить за очерченные границы, безжалостно отрезается. Когда женщины обсуждают хирургию, они говорят о «дефектах», с которыми «невозможно жить», но это не делает их истеричками. Их журналы задаются вопросами: «Есть ли жизнь после 40? Можно ли жить с размером больше 16-го?», и они спрашивают это вовсе не в шутку.
Женщины выбирают хирургию, когда их убеждают в том, что без нее они не могут быть тем, кем они уже являются. Если бы все женщины могли выбрать жизнь, в которой они могли бы оставаться самими собой, большинство из них, скорее всего, сделали бы именно такой выбор. Женский страх потерять свою индивидуальность вполне оправдан. Мы «выбираем» маленькую смерть вместо того, что преподносят нам как жизнь, которой невозможно жить. Мы решаемся почти умереть, чтобы потом родиться вновь.

· Мы сможем сохранять свое положение в обществе, не прибегая к хирургии.
В странах с традиционной культурой, таких как Греция и Турция, для женщин среднего возраста считается неприличным носить одежду ярких «молодежных» цветов. Но есть и «современные» культуры: в Палм-Спрингс, Беверли-Хиллз и в Верхнем Ист-Сайде для пожилой женщины считается шокирующе неприличным не делать подтяжку шеи.

Мужчины обычно воспринимают принуждение как угрозу своей независимости. Женщины воспринимают его иначе: для них это значит невозможность сформировать отношения с другими людьми, быть любимыми и оставаться желанными. Мужчины думают, что принуждение происходит в основном через физическое насилие, но женщины считают физические страдания терпимыми по сравнению с болью, которую они испытывают, когда теряют любовь. Угроза утратить любовь может отшвырнуть назад с большей силой, чем поднятый на нас кулак. И если мы считаем, что женщины готовы прыгнуть через горящий обруч, чтобы сохранить свою любовь, то это только потому, что угрозу жизни без любви использовали чаще против женщин, чем против мужчин, в качестве формы массового политического контроля. Отчаянные поступки, совершаемые женщинами во имя красоты, высмеиваются как нарциссизм, но женщины идут на отчаянные меры, чтобы сохранить свою сексуальную жизнь, которую никто не угрожает забрать у мужчин, не утрачивающих свою сексуальную индивидуальность, несмотря на физические недостатки и возраст.

Мужчинам не твердят со всех сторон о том, что их время истекает, что их никогда больше не будут ласкать, они никогда больше не будут вызывать восхищение и радовать глаз. Пусть мужчина только представит себе жизнь в условиях такой угрозы, нависшей над ним, прежде чем он назовет женщин самовлюбленными нарциссами. По вполне понятным причинам многие из нас верят, что борьба за красоту - это борьба за жизнь, согретую сексуальной любовью. С угрозой потери любви приходит угроза стать невидимой.

Преклонные годы - это апофеоз неравенства полов: мужчины в возрасте правят миром, а женщины в возрасте исчезают из поля зрения нашей культуры. Отверженный или подвергшийся остракизму человек перестает быть человеком. Быть отверженным обществом - это страшнее тюрьмы. Южноафриканский активист Бейере Ноде во время выступления на британском телевидении сказал: «Если человек попадает “под запрет”, это запросто может сломить его». Мало кто может выдержать, когда к нему относятся как к невидимке. И женщины решаются на подтяжку лица, потому что если они этого не сделают, то перестанут существовать для общества, в котором живут.

Подтяжка лица может повлечь за собой нервный паралич, . инфекции, образование язв на коже, ее отмирание, нарастание рубцовой ткани и послеоперационную депрессию. «Какой ужас! Я выглядела так, словно меня переехал грузовик! У меня был жуткий вид, вся опухшая, в синяках, жалкое зрелище... Я выглядела чудовищно... Мне тогда сказали, что многие женщины в такой момент начинают безудержно рыдать»; «После операции испытываешь достаточно болезненные ощущения, потому что кажется, что у тебя вывихнута челюсть. Ты не можешь улыбаться, потому что у тебя болит все лицо... У меня был ужасный желтый синяк и ссадины»; «Злостная инфекция... гематома... полукруглый синяк и три отчетливые шишки, одна из которых была размером с гигантский кулак... Зато теперь я крашусь с радостью!» - это цитаты из женских журналов, высказывания женщин, сделавших подтяжку лица.

Я бы очень хотела забыть вид человека, которого я люблю, лежащего в больнице Святого Винсента с повязками на глазах, испачканными зеленовато-желтым гноем. В ее вену была встав- лена иголка капельницы. Еще не отойдя от наркоза, она мотала головой, как слепой теленок. В таком состоянии она не могла видеть людей, которые переживали за нее, в смущении столпившись вокруг ее кровати. По ее великолепным скулам, по ее знаменитому рту стекала струйка алой крови. Казалось, она оказалась здесь, потому что была серьезно больна или потому что ее избили, но это было не так. Она попала туда ради того, чтобы никто не заметил, что она стала не так красива, как раньше.

Женщин учат реагировать на подобные истории злой усмешкой, потому что иначе, как нас убеждают, наша жизнь станет просто невыносимой. Старые женщины перестают существовать для общества. Матери наших матерей исчезли, они утратили всякую ценность после того, как воспитали и вырастили детей. Но какому бы давлению мы ни подвергались в настоящем, если мы допустим хирургическое будущее, в нем у нас уже точно не останется выбора.