Дарвинизм и антидарвинизм

Эволюционная идея, согласно которой живые организмы, их строение и отношения между собой являются результатом длительного исторического развития, образует фундамент всей современной биологии. В свою очередь, современный биологический эволюционизм сам возник в результате эволюции своей первоначальной формы — дарвиновской теории происхождения видов путем естественного отбора. Пройденный при этом путь научного познания был весьма извилист[20].

Довольно многие биологи, приняв общую идею эволюции, не признавали главенствующей роли естественного отбора, считая, что последнего либо вообще не существует, либо он не играет существенной роли. Поскольку в дарвинизме двигателем прогресса служит именно естественный отбор, отказ от его рассмотрения приводил к необходимости найти какие-то другие движущие силы эволюции. Чаще всего для этого воскрешались идеи Ламарка.

Согласно ламаркистской концепции, организмы изменяются только в «полезном» направлении, причем «полезный» часто употреблялось в смысле «удовлетворяющий осознанную потребность». Сам Ламарк считал, например, что для видоизменения животного большое значение имеют его желания, привычки и усилия воли. Для объяснения направленности эволюции ламаркисты обычно принимали гипотезу о наличии в организме некоей внутренней силы, которая вынуждает его изменяться в сторону совершенствования, повышения уровня организации.

Сторонники других недарвиновских эволюционных концепций считали, что из­мене­ние признаков, приводящее к возникновению новых видов, происходит резко, скачком. Так, современник Дарвина Майварт заявил, что естественный отбор не может объяснить начальных стадий возникновения полезных приспособлений, поскольку слабо выраженные изменения не могут быть полезными. Решение этой проблемы он видел в признании того, что новая форма живого приобретает все свои отличительные особенности сразу, в законченном виде. Ему вторил эмбриолог Кёлликер, считавший, что новые виды возникают, когда «жи­вые существа производят из своих зачатков других, отличающихся от них». Время и обстоятельства таких событий, согласно Кёлликеру и Майварту, определяются некой таинственной внутренней силой, толкающей эволюционный процесс.

В конце XIX века началось развитие генетики. Были переоткрыты законы Менделя, сформулировано основное положение о дискретном характере наследственности, введены понятия гена — неделимого «атома» наследственности — и мутации как элементарного, внезапного, качественного, устойчивого изменения единицы наследственности. Однако первые генетики не принимали дарвиновскую эволюционную концепцию. Впрочем, в равной мере не жаловали они и ламаркистов.

В чем же причины неприятия представителями новой биологической дисциплины классического эволюционного учения?

Общий ответ хорошо известен из истории познания. Всякий раз, как создавался новый мощный метод познания, первое время его возможности абсолютизировались и преувеличивались. Древним грекам, открывшим абстрактное теоретическое мышление, казалось, что все истины можно и должно вывести чисто логическим путем. Последователи Ньютона считали возможным всё в мире свести к механике, рассчитав траекторию движения каждого атома. А пионеры генетики полагали, что строгие и простые, свободные от умозрительных построений, проверяемые расчетом и беспристрастным экспериментом, законы генетики делают ее независимой от «устарев­ших» представлений и самодостаточной для решения любых биологических проблем, в том числе проблемы развития мира живых существ.

Один из пионеров генетики, Гуго де Фриз, заявил, что новые виды появляются не путем накопления и отбора мелких изменений, а в результате «боль­ших» мутаций, редких и внезапных. Поскольку направление мутаций случайно, новый вид не обязан быть лучше приспособленным. Существовали и взгляды, согласно которым мутации происходят не случайно, а в соответствии с неким планом развития: возникающие сейчас новые признаки отвечают необходимости, которая появится в будущем. Появление таких взглядов свидетельствует, что естественный отбор остается единственной концепцией, способной объяснить целесообразность устройства организмов и прогрессивный характер эволюции естественными причинами.

Были и генетики, считавшие гены абсолютно неизменными. Так, Я.П. Лотси сравнивал гены с химическими элементами, а виды — с устойчивыми химическими соединениями. То, что воспринимается как мутации и видообразование, тогда на самом деле — лишь проявления процесса гибридизации, комбинирования генов. Число же «ис­тин­ных видов» считал Лотси, неизменно, подобно тому, как с неизменно число химически возможных окислов железа.