Проблема существа определения жизни.

Когда говорят и пишут «наука», чаще всего имеют в виду результаты научных исследований или совокупность научных знаний. Но наука это еще и люди, получающие эти результаты и создающие это знание — математики, физики, химики, биологи, психологи, философы, социологи, историки, филологи, специалисты технических и других наук, которые объединены в национальные отряды, составляющие российскую, американскую, японскую науку. Если в первом аспекте наука изучается логикой науки, то во втором — ее социологией. В совокупности они составляют дисциплину, которая у нас называется науковедением, а на Западе — наукой о науке. Многие ее проблемы пересекаются с информатикой. Наука как социальное явление претерпевает большие изменения, но еще быстрее меняются наши представления о науке, точнее, о совокупной области науки и техники.

В изучении социологических тенденций развития науки в последние десятилетия наблюдается значительный прогресс. Большинство отечественных и зарубежных исследователей в этой области отмечает несоответствие между традиционными концепциями науки и современными ее социологическими моделями. Интересные взгляды на этот счет принадлежат видному английскому физику Джону Займану, известному своими оригинальными работами по социологии науки. По его мнению, все многообразие прежних представлений о науке как социальном явлении можно свести к двум традиционным концепциям — прикладной и теоретической.

Первая из них, называемая им «инструментальной», характерна для представителей политических и экономических кругов. В ней наука и техника, обычно обозначаемые как исследования и разработки, рассматриваются в качестве инструмента для решения социальных и экономических проблем. При достаточных организации и финансировании этот «черный ящик» позволяет получать необходимые консультации, решения, изобретения. Ей противостоит теоретическая концепция науки, трактуемая как модель «открытия» и бытующая в сферах образования, культуры и науки. В соответствии с этой моделью ученый, исследуя законы природы, приходит к новым открытиям, пополняющим общечеловеческое знание, которое служит объектом применения в технике.

Надо сказать, что эти концепции в какой-то мере соответствуют нашим представлениям о прикладной и фундаментальной науке, первая из которых служит для непосредственного внедрения ее результатов в народное хозяйство, а вторая меняет наши воззрения на окружающий нас или находящийся внутри нас мир. Обе модели, имеющие достаточно глубокие исторические корни, неадекватны современному состоянию науки и техники. В них отсутствуют существенные элементы для понимания истинного положения этой совокупной области в обществе.

Анализ своей новой модели науки Дж.Займан начинает с рассмотрения ее внутренних параметров, к которым наряду с традиционными элементами «ученый» и «знание» он относит «научное сообщество» (рис. 2). На пересечении этих элементов обозначены такие понятия, как «незримый коллектив», «научная парадигма», «научная коммуникация» и ряд других, которые были введены в научный оборот в последние десятилетия и существенно продвинули наше понимание социального механизма науки.

Эти понятия он связывает с именами известных западных социологов науки Майкла Поланьи, Роберта Мертона, Томаса Куна и философа Карла Поппера. Конечно, список этот неполон даже в рамках западной социологии: в нем отсутствуют имена Джона Бернала, Дирека Прайса, Уильяма Гарвея, Белвера Гриффита, Генри Смола. Если же обратиться к отечественному науковедению, то вряд ли можно не упоминать работы Г.М.Доброва, В.В.Налимова, Н.И.Родного, С.Р.Микулинского, Э.М.Мирского и других исследователей, внесших существенный вклад в современное представление о положении науки в обществе.

Неадекватность традиционных концепций науки Дж. Займан справедливо видит в неправомерности противопоставления науки и техники, теоретических исследований и прикладных разработок, которые в настоящее время уже не имеют четких демаркационных линий. Более важное значение для понимания современного положения науки и техники в обществе он придает особенностям научного сообщества, развивающегося в определенном направлении с середины XVII в.

М.Поланьи (его книга «Личностное знание» 1958 г. издана у нас в 1985 г. издательством «Прогресс») впервые показал, что научное сообщество — уникальный продукт цивилизации. В нем нет постулированной системы формальных убеждений, но есть неписаная этика, определяющая безоговорочные нормы поведения ученых. Как почти в любой общественной институции, в научном сообществе существуют свои ранги престижа и иерархия. Но они устанавливаются в соответствии с оценкой достижений ученого и его признанием в своей среде. Их престиж не наследуется и не приобретается какой-либо вненаучной деятельностью. Быть ученым, по его мнению, значит постоянно быть учеником, а достичь компетентности можно лишь под руководством учителей.

«В ведущих исследовательских школах воспитываются наиболее важные предпосылки научного открытия. Они раскрываются перед способным студентом в ходе каждодневного труда учителя: интуиция, которой он руководствуется в работе, передается ученику... Именно поэтому так часто великие ученые в качестве подмастерьев следуют за великими учителями».

Будучи идеалистом, М. Поланьи отрицает определяющее влияние материальных потребностей общества на развитие науки. Эта его позиция особенно четко выявилась в споре с Дж.Берналом, который в этом вопросе придерживался материалистических взглядов. «Мы должны подтвердить, писал М.Поланьи, что сущность науки есть тяга к знанию и что практическая польза знания не должна нас занимать... Мы, ученые, посвятили себя служению ценностям, более дорогим и делу более насущному, чем материальные блага».

Р.Мертон кодифицировал принцип независимости научного исследования и выделил в нем четыре аспекта: универсальность, коммунальность, беспристрастность и скептицизм. Универсальность предполагает доступность научной профессии каждому, кто обладает соответствующими способностями, независимо от расы, национальности, происхождения, принадлежности к классу или личных качеств. Коммунальность подразумевает, что знание является общественным продуктом, выделяемым из наследия прошлого и свободно передаваемым в будущее. Можно купить патент и извлекать прибыль из использования изобретения, но не из теории, которая привела к изобретению. Научная теория является достоянием общества, а полная и свободная информация о научных достижениях выступает необходимым условием прогресса в обновлении знаний.

Беспристрастность оценки научных достижений также одно из условий развития науки. Требование объективности имеет твердый базис в социальном характере науки, и именно это определяет высокую репутацию людей науки. Ученые, разумеется, стремятся к известности, но сама природа научного исследования дает науке гарантии против фальсификации его результатов. Скептицизм подразумевает организованную систему проверки этих результатов, добровольный отказ от принятия их на веру, отказ от слепой приверженности принятым догмам или прежним авторитетам.

Т.Кун ввел в научный оборот понятия научной парадигмы и нормальной науки, которые позволили по-новому взглянуть на деятельность научного сообщества. Понятие научной парадигмы, сложное и по-разному определяемое автором, возникло по аналогии с грамматической парадигмой спряжения глаголов или склонения существительных. В книге 1962 г. «Структура научных революций» (перевод 2-го издания 1970 г. опубликован издательством «Прогресс» в 1975 г. и 1976 г.) он пишет: «Под парадигмами я подразумеваю признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу...

Успех парадигмы, будь то аристотелевский анализ движения, расчеты планет у Птолемея, применение весов Лавуазье или математическое описание электромагнитного поля Максвеллом, вначале представляет собой в основном открывающуюся перспективу успеха в ряде проблем особого рода. Заранее неизвестно исчерпывающе, каковы будут эти проблемы. Нормальная наука состоит в реализации этой перспективы по мере расширения частично намечаемого в рамках парадигмы знания о фактах. Реализация указанной перспективы достигается также благодаря все более широкому сопоставлению этих фактов с предсказаниями на основе парадигмы и благодаря разработке самой парадигмы.

Немногие из тех, кто фактически не принадлежит к числу исследователей в русле зрелой науки, осознают, как много очистительной работы такого рода осуществляется в рамках парадигмы и как приятно выполнять эту работу... Именно наведением порядка занято большинство ученых в ходе их научной деятельности. Последняя и составляет то, что я называю здесь нормальной наукой... Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких теорий другими. Напротив, исследование в нормальной науке направлено на разработку тех явлений и теорий, существование которых парадигма заведомо предполагает» (с. 11,43-44).

Таким образом, научные революции, понимаемые Т.Куном как смена одних парадигм другими, означают ломку привычных коммуникаций между учеными. Как правило, научная революция меняет не только круг проблем, которые научное сообщество считает достойными исследования, но и научный язык, на котором описываются результаты исследований, и методы их проведения, и верификации их истинности. Поэтому такая ломка оказывается крайне болезненной для представителей определенного научного сообщества, а само это явление стало весьма ощутимым для социального здоровья науки в связи с увеличением темпов ее роста и частотой смены парадигм, которая в наше время все больше захватывает и механизм передачи знаний в науке.

К.Поппер, английский философ, логик и социолог, является создателем так называемого критического рационализма. В основе этой философской концепции лежит абсолютизация принципа фальсификации как главного метода отделения научного знания от ненаучного. Этот принцип предполагает отказ от признания объективной истинности научных знаний, релятивизм в истолковании его роста, конвенциализм в трактовке исходных оснований знаний и объективно-идеалистическую теорию «трех миров»: мира физического, мира субъективного знания и мира ментального объективного знания. К.Поппер доказывает, что наука расширяет наши знания не путем верификации существующих теорий, а путем их фальсификации. Его книга «Логика научного исследования» (1934 г.) и отрывки из книг «Предположения и опровержения» и «Объективное знание» (1963 г. и 1972 г.) опубликованы на русском языке в 1993 г. издательством «Прогресс» под заглавием «Логика и рост научного знания».

В книге «Объективное знание» он пишет: «Феномен человеческого знания, вне всякого сомнения, является самым большим чудом в нашей Вселенной. Оно представляет собой проблему, которая будет решена не скоро. Со времен Декарта теория человеческого знания была в основном субъективистской: знание рассматривалось как особо надежный вид человеческой веры, а научное знание как особо надежный вид знания. Положения этой книги порывают с традицией, восходящей еще к Аристотелю, с традицией общепринятой теории знания как здравого смысла, которую я рассматриваю как субъективистскую ошибку. Эта ошибка господствует в западной философии. Я сделал попытку искоренить ее и заменить объективной теорией преимущественно предположительного знания».

Многие западные теоретики информатики в своих гносеологических построениях опираются на онтологическую схему К.Поппера, которая привлекает их наличием в ней мира объективного знания как среды, в которой происходит информационная деятельность. По мнению Б.Брукса, например, ученые-естественники и инженеры трудятся в сфере «физического мира», гуманитарии изучают «мир субъективного знания» и его связи с «физическим миром», а результаты их деятельности помещаются в «ментальный мир», рамками которого ограничивается сфера математиков-теоретиков.

Таким образом, сущность информационной деятельности заключается в сборе и организации записей ментального «мира» объективного знания для дальнейшего их использования, а теоретическая задача информатики в изучении, описании и объяснении взаимодействия между «мирами» субъективного и объективного знания и в оказании содействия в организации знаний. Поскольку записи человеческого знания у К.Поппера независимы от познающего субъекта, объективное знание доступно для всеобщего изучения, которое и создает предпосылки для возникновения информатики как науки.

Центральное место в науковедческих исследованиях последних десятилетий занимает концепция научной коммуникации, понятие которой не случайно и в модели Дж.Займана находится на скрещении трех внутренних измерений науки. Концепция научной коммуникации глубоко разработана в 60-е и 70-е годы. Она получила яркое выражение в трудах Д.Прайса, У.Гарвея, Б.Гриффита и многих других ученых. Ей посвящена и монография А.И.Михайлова, А.И.Черного и Р.С.Гиляревского «Научные коммуникации и информатика» (1976 г.).

В рамках этой концепции выяснены закономерности передачи научной информации внутри научного сообщества и за его пределами, установлено, что система научной коммуникации является важной частью социального механизма науки, что она служит одним из существенных объектов исследования информатики. Были глубже поняты процессы оценки новизны и значимости результатов научных исследований, роль публикаций в журналах и их рефератов как формальных каналов передачи знания, разработаны методы анализа цитирования для поиска нужной информации, определения вклада отдельных ученых и школ в науку и динамики развития научных направлений.

В тенденциях самой научной коммуникации вскрыты противоречия, служащие фактором развития всей информационной сферы. Одним из важных достижений в изучении научной коммуникации стал вывод о том, что эффективное развитие науки в значительной степени зависит от прогресса в системе научной коммуникации.

К трем внутренним измерениям науки, по мнению Дж.Займана, следует добавить четвертое — техническое оснащение, которое и теперь играет существенную роль в исследованиях и разработках, а в ближайшем будущем займет еще большее место. Уже сейчас электронный микроскоп и миникомпьютер входят в необходимое оборудование каждой естественнонаучной лаборатории. В дальнейшем сложные приборы станут использоваться во всех областях науки. Они будут способствовать смягчению традиционного противопоставления науки и техники.

Однако наибольший интерес в новой модели науки вызывают не эти, уже довольно глубоко изученные, ее внутренние измерения. Значительно существеннее являются ее внешние аспекты, или элементы, связывающие ее со сложной жизнью современного общества (рис. 3). Такими аспектами служат научная политика и экономика науки, управление наукой и техникой, технический прогресс и пропаганда научных достижений, тесно связанная с системой подготовки научных кадров и образованием как таковым. Следовательно, в модель науки оказываются вовлеченными промышленность и народное хозяйство в целом, органы государственного управления, включая специальные подразделения для управления наукой и техникой, системы высшей и средней школы, а также система массовой коммуникации с ее разветвленными средствами информации и пропаганды.

Описываемая модель предполагает, что на науку будет оказывать все более значительное влияние экономика, политика, идеология, культура, мораль, другими словами, вся надстройка, определяемая общественным строем государства. При всей ограниченности и условности рассматриваемой модели науки, как, впрочем, любой графической или даже математической модели, она шаг вперед по сравнению с традиционными концепциями науки, так как устанавливает новые связи между ее внутренними измерениями и внешними элементами, а также с другими, более широкими аспектами жизни общества.

Важная особенность современной «большой» науки, то новое обстоятельство, что на ее внутреннюю структуру накладывается внешняя иерархия, проявляющаяся в управляющих воздействиях общества, в частности, органов государственного управления. Эта иерархия и ее воздействия становятся все более разветвленными и жесткими по мере роста всех параметров науки.

Перспективы развития науки

Чтобы прогнозировать дальнейшее развитие науки как социального явления недостаточно экстраполировать в будущее действие выявленных тенденций. Более важным представляется анализ тех противоречий, которые могут оказаться решающими факторами этого развития. По всей вероятности, одним из таких противоречий, заложенных в описанной модели, выступает несовместимость этноса науки в его внутренних измерениях и требований «большой науки», связанных с деятельностью внешних элементов ее модели.

Действительно, научное сообщество, его «незримые коллективы» стремятся сохранить выработанные в течение трех столетий нормы поведения ученых. Они направлены на сохранение независимости в выборе объектов и методов исследования в рамках парадигмы, внутреннюю свободу и объективность в оценке научных достижений и присвоении рангов во внутренней иерархии науки. Соблюдение этих норм обеспечивает устойчивость стимулов к публикации научных работ, что, в свою очередь, стабилизирует систему научной коммуникации.

Однако внешние аспекты современной модели науки во многом не соответствуют интуитивным устремлениям научного сообщества. Научная политика «большой науки» не всегда следует логике исследования, направленного на понимание законов природы, общества и мышления. Она направляет исследования и разработки на удовлетворение насущных потребностей человечества, на решение таких глобальных проблем, как поиски новых энергетических и сырьевых ресурсов, источников питания, регулирование роста народонаселения, охрана окружающей среды. Государства стремятся к использованию научных достижений в целях повышения эффективности производства, укрепления экономики и обороноспособности своих стран. Решение этих задач требует перехода от свободного экстенсивного развития науки к планируемому интенсивному развитию. Однако социологический смысл происходящих в «большой науке» процессов не вполне однозначен.

Прежние тенденции, восходящие к «малой науке» университетского типа, ведут к неконтролируемому росту числа небольших исследовательских групп, их интернациональному взаимодействию, гласности, т.е. открытой публикуемое™ результатов научного труда. Поскольку научное сообщество столетиями развивалось в рамках этих традиций, они обеспечивают высокую эффективность труда по научному познанию мира и приращению научного знания, а также стабильность самого социального института науки.

Новые тенденции, связанные с быстрым развитием «большой науки» промышленного типа, устремлены к решению технологических задач и во многом насаждают в организации науки методы крупного производства. Это выражается в укрупнении научных коллективов и тематики их исследований и разработок, жесткости административного управления ими. Коллективы, занятые разработкой комплексных целевых и других важных государственных программ, состоят далеко не только из исследователей и разработчиков. Они включают большое число инженерно-технических работников, наряду с учеными являющихся полноправными участниками выполнения научно-технической программы.

В сфере «большой науки» предпринимаются усилия к повышению эффективности научного труда за счет лучшего его технического оснащения, повышения уровня подготовки специалистов, реорганизации формальных каналов научной коммуникации. Это необходимо, так как прежние резервы роста числа людей, занятых в науке, и увеличения ассигнований на исследования и разработки оказываются исчерпанными.

В развитых странах наблюдается стабилизация, а в некоторых странах сокращение численности научных кадров, сокращение бюджетных ассигнований на науку, уменьшение темпов роста подготавливаемых специалистов. Это дает повод некоторым социологам говорить о потере общественного доверия к науке, падении ее социального престижа.

Социологи науки еще в 60-е годы выяснили, что все показатели науки как социального явления за последние триста лет росли экспоненциально, причем каждые полстолетия их абсолютные значения увеличивались на порядок. Это относилось и к ассигнованиям на научные исследования, и к числу людей, занятых в сфере науки, и к объемам опубликованной ими научно-технической литературы. Такой быстрый темп роста этих показателей науки при значительно более медленном изменении валового национального продукта и численности занятого населения ведет к существенному увеличению доли, приходящейся на науку.

Это хорошо видно по росту затрат на науку в США, которые за 1920-1950 гг. выросли по отношению к валовому национальному продукту в 10 раз и уже к середине 50-х годов достигли 3 %. Экстраполяция такого роста уже тогда приводила к абсурду, так как уже к началу XXI в. весь национальный продукт поглощался бы затратами на науку. Подобная картина возникала бы и при дальнейшем сохранении темпов роста числа научных работников. Если бы число людей, занятых в науке, продолжало увеличиваться в 10 раз каждые полстолетия, а население Земли за эти периоды только удваивалось бы, уже в первой четверти нашего века все люди стали бы работать в науке, что также абсурдно. Из этих подсчетов сделаны выводы, что рост как абсолютных, так и особенно относительных показателей должен замедлиться, а затем и прекратиться. Статистика последних лет подтверждает справедливость этих выводов.

Этот процесс затрагивает крупные научные учреждения, ориентированные на государственные субсидии. Более жизнестойкими оказываются небольшие научные коллективы без жесткой административной структуры и долговременной программы исследований и разработок, а также исследовательские группы в высших учебных заведениях. Научное сообщество может стать более «интимным». Узкие научные кружки будут превалировать над обширными научными школами с менее демократической структурой. Небольшие рабочие симпозиумы без обязательной публикации материалов будут вытеснять малоэффективные международные конгрессы с тысячами участников. Это поможет науке следующих десятилетий стать лабильнее, обеспечить гибкость организации, способность быстро откликаться на изменение и расширение фронта исследований, проникать в те сферы, которые подолгу выпадают из поля зрения «большой науки».

Подводя итог, можно сказать в терминах Т.Куна, что научное сообщество будет стремиться сохранять способность к совершению научных революций, тогда как «большая наука» промышленного типа, совокупная сфера науки и техники будет все больше сосредотачиваться на поддержании «нормальной науки». Предполагаемые социологические изменения в науке не могут не сказаться и на всех звеньях научной коммуникации. Расширительные тенденции новой модели науки имеют для нас большое значение, так как научная информация в новых условиях становится все более необходимой не только ученым и инженерам, но представителям всех профессий.

[1] Saracevic T. An essay of the past and future (?) of information science education // Information Processing and Management. — 1979. — Vol. 15, N I. — P. 1-15.

[2] Machlup F., Mansfield U. Cultural diversity in studies of information.// The study of information: Interdisciplinary messages. — New York: Wiley, 1983. — P. 22.

[3] Винер Н. Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине. — Изд. 2-е. — М.: Советское радио, 1968. — С. 201.

[4] Saracevic T. Report at conference on "Education for Information Science — Strate
gies for Change in Library School Programs", Albany (N. Y.) 1977 // Journal of American
Society for Information Science. — 1979. -Vol. 1, N 2. — P. 76.

[5] Информация // Философский энциклопедический словарь. — М : Советская энциклопедия, 1983.

[6] Толкование термина «сведения» см.: Словарь русского языка: В 4-х т.— 2-е изд., испр. и доп. — М.: Русский язык, 1981. — 1984. — Т. 4. — С. 38.

[7] Hawkins D. Т. The commodity nature of information // Online. -1987. — Vol. 11, N1, —P. 67-70.

[8] Там же. — С. 122-123.31

Проблема существа определения жизни.