Цицерон как политик и оратор

Однако настало время обратить внимание на Цицерона (106–43 гг. до н. э.). «Это – самая богатая из всех завещанных нам древним миром личностей» – так написал о нем профессор Ф. Зелинский (в Словаре Брокгауза и Ефрона). В нем видим, возможно, самое полное воплощение римского творческого гения. Говорят, что» гений рождает эпоху», что он – «превопроходец культуры». Видимо, это так.

Известно, Цицерон был блестящим писателем, выдающимся оратором, мудрым политиком. Редкое сочетание во все времена. Что привлекает более всего? Гражданственность, патриотизм, любовь к музе и науке. Зелинский, видевший в Цицероне наиболее сложную и всеобъемлющую личность Римской империи, выделял шесть важнейших сторон деятельности: 1) собственно государственная деятельность Цицерона; 2) Цицерон как личность; 3) Цицерон как писатель; 4) Цицерон как оратор; 5) Цицерон как философ; 6) Цицерон как учитель последующих поколений. Обратимся к очерку Зелинского «Цицерон в истории европейской культуры» (1896). Процитируем те его положения, которые кажутся нам весьма важными. Воспитан Цицерон в правилах «школы Сципионов», то есть старался следовать заветам этих лучших людей Рима. Он выше всего на свете любил обреченную на гибель конституцию Республики, но любил ее такою, как ее воспринимали и понимали Сципионы, как мудрое уравновешенное единение аристократических и демократических начал, проникнутых духом той эллинской образованности. Эта конституция была еще способна к прогрессу, то есть к восприятию новых зиждительных, конструктивных, а не разрушительных идей. Нечего и говорить, что с такими понятиями Цицерон, подобно Сципионам, был осужден оставаться одиноким. Ведь победа революции при Цинне, равно как и победа реакции при Сулле, были для него двумя одинаковыми поражениями, в которых пали его лучшие друзья, кто от меча Цинны, кто от меча Суллы. После торжества Суллы он не имел более покровителей. «И несмотря на то, он – в то время как сильные мира сего теснились под знамена победителя – он, повторяю, осмелился обратить против этого победителя то оружие, которым его наделила природа, – красноречие, заступаясь за тех, кто пострадал от введенного Суллой режима. Начал он скромно – с обиженных на почве гражданских дел с политической подкладкой; затем перешел к спасению намеченных жертв уголовного суда; наконец, ободренный успехом, он решил заступиться за тех, кто более всех потерпели от великой обиды, за покоренные народности. Лелея в своей душе сципионовский идеал римской державы – мирный римский протекторат над объединенными, но свободными народами вселенной, – он имел смелость заклеймить современное ему извращение этого идеала, то есть власть, которой пользовались в провинциях современные ему наместники, – словом «узаконенная неправда», lex injuriae». Таков первый период его жизни – период борьбы против торжествующей неправды, нарушившей законы демократии.

Марк Туллий Цицерон. Флоренция. Уффици

На фоне нашей космополитической и продажной эпохи особенно привлекательно выглядит облик Цицерона‑гражданина… Твердо и мужественно встал политик на защиту государства, считая Рим‑ское государство народным достоянием. Чем сильно государство? Наличием в нем справедливости. Не будь оной, «не возникло бы ни других доблестей, ни самого государства». Хотя «народным» его можно назвать только в том случае, если оно не находится в руках одного человека или одной группы. Как показывает опыт истории, нехороша как власть толпы, так и власть одного. Не может и власть богачей быть наилучшим выходом. Ни в коем случае . Их власть ведет лишь к бесчестью, ибо «нет более уродливой формы правления, чем та, при которой богатейшие люди считаются наилучшими». Государство не имеет право рассчитывать на случайный выбор. Во главе его должны стоять только честнейшие, мудрейшие и волевые люди. Ибо «не прочна судьба народа, когда она, как я… говорил, зависит от воли, вернее, от нрава одного человека». Порочность владык делает дурной государственную власть (царь, запятнанный убийством, вообще не может находиться у руля правления). Надо сказать, что Цицерон, готовя себя к государственной деятельности, желал стать «лучшим человеком, полезным своему государству». Именно он одним из первых заявил о необходимости тщательно готовить и обучать элиту государства, чтобы она могла выполнить свою миссию. Он писал: «Лично я все то, что отдал государству (если я ему вообще что‑то отдал), отдал, приступив к государственной деятельности подготовленным и наставленным… учителями и их учениями».

Цицерон. Работа времен Флавиев

Цицерон‑гражданин (сельский житель, крестьянин, но из сословия всадников) горячо любил отечество. Он изыскивал любой предлог, дабы не оставлять даже на короткое время родную италийскую землю! Хотя в теории и допускал мысль: «Родина – всюду, где хорошо» («Тускулан‑ские беседы»), повторяя известный лозунг поэта Аристофана: «Родина – всякая страна, где человеку хорошо» (Patria est, ubicumque est bene). В то время как иные политики (и не только римские) охотно вояжировали по зарубежным странам, завоевывали и покоряли народы, дабы покрасоваться в тоге триумфатора, Цицерон стремился к иному. В книге «Об обязанностях» он воспевал значение научной и умственной деятельности: «Умственная деятельность, никогда не знающая покоя, может сохранить нас верными занятиям по познанию», «все помыслы наши и движения нашей души будут направлены либо на принятие решений о делах нравственно‑прекрасных и относящихся к хорошей и счастливой жизни, либо на занятия, связанные с наукой и познанием». Иные критики называют его эклектиком. Полагаю, что это не так. В этих людях говорит зависть… А зависть это не только «сожаление о чужом благе» (Плутарх), но еще и душевная язва, разъедающая нас. «Завистливый человек причиняет огорчение самому себе, словно своему врагу» (Демокрит).

Цицерон оказал огромное влияние на выработку норм естественного права. Он призвал философию стать помощницей, лоцманом всей правовой деятельности Римского государства. Миром правит высший разум. Он же должен выполнять роль всеобщего закона. В основе этого закона лежат четыре вида добродетели, ведущие к совершенству, – мудрость, мужество, умеренность и справедливость. Тут Цицерон, как мы видим, был очень близок к установкам философа Эпикура. Его иные называют «гением подбора» в том смысле, что сами римляне в плане философского творчества достигли не так уж и многого. Но для человечества важно не только быть первооткрывателем истины, но и ее распространителем в массе народа. Цицерон же как популяризатор философии, как ее интерпретатор был незаменим. Ф. Ф. Зелинский пишет: «Учителя Цицерона, живые и мертвые, принадлежали к самым разнообразным направлениям; сам он привнес в дело философствования свое здравое римское суждение и почерпнутое из непосредственного соприкосновения с жизнью чутье того, что нужно, а что нет». Система Цицерона – самая влиятельная из тех, с которой христианство столкнулось на римской почве. Христиане положили ее в основу своей этики.

Изображение триумфальной колесницы на чаше

К примеру, когда Катилина попытался захватить власть в Риме и сокрушить республику, угрожая «погасить» ее под развалинами государства (заговорщики уже назначили и день выступлений, подписав тайный договор с галлами), Цицерон, который был тогда народным консулом, повел себя как истинный патриот и воин (vir bonus). Сенат объявил Катилину «врагом римского народа». После того как заговор уже приобрел явные формы подготовки к мятежу (сбор армии, дата выступления в Риме, с последующей резней, поджогами), он принял меры. Их схватили. И консул Цицерон, после голосования в сенате , приказал задушить их в Туллиануме (тюрьма у подножья Капиталийской крепости), что и было тотчас сделано.

Затем он вышел к народу и сказал ему, что заговорщики «отжили» (vixerunt). Такое решение вытекало из понятия народной справедливости, из определения государства как достояния народа! Народ – это не толпа, не любое соединение людей, и тем более не одна элита или политическая группка, которые вольны делать все, что им заблагорассудится (отдавать и брать земли и собственность, кому они хотят, или распускать государство). Подобные политики должны быть казнены за то, что посмели возложить на себя правовые функции, лежащие в правовом поле народов. Нет чудовищнее преступления! К ним неприменимы сроки давности. Лучшей формой правления он считал смешанное правление, то есть смесь монархического правления, аристократии, народовластия. Возможно, в том и заключалась сила Рима, что тот долгое время умело сочетал монархию и единоначалие (в различных видах) с элементами демократического централизма и пусть несовершенного, но все же жизнеспособного народовластия («консулы» и «народные трибуны»).

Портреты римских цезарей: Помпей, Цезарь, Тиберий и Август

Характерны его отношения с Цезарем. Цицерон ценил его как политика, хотя обижался на то, что тот не слушает его советов. Цицерон был среди членов сената, которые голосовали за присвоение Цезарю чрезвычайных полномочий. Чем дальше, тем очевиднее замысел Цезаря – стать повелителем мира, обойти Черное море, перейти через Кавказские горы, захватить Скифию (юг Украины), Германию и выйти к Океану. Это был план космократа, повелителя Вселенной, нового Александра Македонского. По мере того как Цезарь все отчетливее проявлял монархические настроения, видимо, Цицерон также стал склоняться к идее заговора. Для этой цели и выбрали Брута, в роду которого уже было двое цареубийц. Казнив заговорщика, Цицерон сам стал им. Сложные чувства обуревали его. Похоже, он завидовал Цезарю. В политике чувство благодарности – редкое качество. Порой он часами должен был просиживать в приемной Цезаря. Цицерон с одобрением воспринял заговор (хотя есть сведения, что заговорщики не внесли его в список, как декабристы – Пушкина). В письме Аттику он скажет, что «не смог насытить свой взор зрелищем заслуженной гибели тирана». Вслед за Платоном он писал, что душу тирана может излечить только смерть. «Но при всем том Цицерон бесспорно оставался в их глазах символом и воплощением того государственного устройства, которое они оплакивали, хотя по молодости своей по‑настоящему его и не знали. Выкрикивая в курии имя Цицерона, Брут взывал не к соучастнику заговора, а к совести государства». Сенат одобрил действия убийц Цезаря. Подняв окровавленный кинжал, Брут якобы крикнул: «Цицерон». И поздравил его с восстановлением свободы. Убийцы выкрикивали имя Цицерона. Но смерть тирана усилила привязанность толпы к нему. Цицерон воскликнет: «О, всеблагие боги, тиран мертв, но тирания жива!» Хотя заметим, при ближайшем рассмотрении позиция Цицерона выглядит не очень‑то красиво.

Нельзя исключить и того, что Цицерон фактически стал душой заговора и убийства Цезаря. Он был политиком до мозга костей, который всегда шел до конца. Вспомним, как в одном из произведений сам Цицерон признается, что «принес какую‑то пользу юношеству», повлияв на их склад ума и образ мыслей. И далее следует фраза, произнесенная Брутом, обращенная им к Цицерону: «Причисли и меня к этому большинству. Теперь, благодаря тебе, я вижу, сколь многое мне еще предстоит прочесть из того, на что я раньше не обращал внимания». Цицерон вел с Брутом долгие беседы, по сути дела провоцируя на убийство Цезаря. Однако после убийства «тирана» Цицерон так и не объявился в стане заговорщиков, одному из них послав записку с довольно туманными словами: «Поздравляю. Радуюсь. Слежу за твоими делами. Хочу, чтобы ты явил мне свое расположение и рассказал, что происходит». Похоже, данная записка скорее должна была доказать, что Цицерон не имеет никакого отношения к заговору.

Тогда развернулась острейшая схватка за власть в Риме… Вопрос стоял остро: кто будет цезарем, Антоний или племянник Юлия Цезаря – Октавий. Цицерон и оптиматы (все представители олигархов, не будем об этом забывать) встали на сторону Октавиана, увы, не бескорыстно: видимо, они хотели воспользоваться им, чтобы за его спиной затем управлять государством. Пытаясь подмочить репутацию Антония, Цицерон представлял его пьяницей и развратником. Он обрушился на него с речами, полными ненависти (так называемыми «филиппиками»). Антоний, имея ничуть не меньше прав на власть, чем Октавий, прекрасно понял суть интриг. Поэтому, когда он, будучи консулом, созвал сенат перед началом гражданской войны, он объявил Октавиана Спартаком, а Цицерона – вдохновителем, назвав оратора вдобавок и подстрекателем политических убийств и коварной змеей.

Тип римского щита с ростр колонны Траяна

Цицерон считал, что союз граждан и государства надо сохранить во что бы то ни стало. В шкале древнеримских добродетелей уважение к отечеству всегда стояло на первом месте. При всех его антидиктаторских и антимонархистских чувствах Цицерон прекрасно понял необходимость укрепления в Риме твердой власти. Поэтому иные даже называют его провозвестником империи. Видимо, в этом есть зерно истины. Он мечтал о могучей крепкой республике, управляемой законами, достойными правителями и если надо, то и крепкой рукой. Известно, что он прочил Октавиана на роль кормчего республики (за это, собственно, он и боролся). Когда он пал от рук солдат Антония, Секстилий Эна скажет: «Смерть Цицерона оплачем, безмолвие речи латинской». Финал этого преданного делу республики и идее humanitas (гуманизма) человека трагичен. Он пал жертвой политических интриг (скажем прямо: в том числе и собственных). Август включил Цицерона в списки обреченных на смерть. Правда, увидев затем в руках своего внука его речи, сказал: «Красноречивый был человек, красноречивый, преданный родине».

Через 20 лет после его смерти сенат поднесет Августу щит. На нем выписаны были названные великим Цицероном идеи и правила (гражданская добродетель, справедливость на основе права, верность мудрости, национальной идее). Затем уже благодарные римляне присвоят ему титул «отца отечества» (Pater Patriae), а декабристы увидят в нем символ исторического величия Рима. Рылеев скажет так: «И в Цицероне мной не консул – сам он чтим за то, что им спасен от Катилины Рим». Наследникам другой могучей республики, увы, не хватило воли и мужества, чтобы защитить ее от власти узурпатора. Где были они, русские бруты и цицероны!

Сосуд. Музей Флоренции

Цицерон превосходный оратор… Первым оратором у римлян считался Гальба (II в. до н. э.). Он первым, по словам Цицерона, «стал применять в речи особые, свойственные ораторам, приемы: отступал ради красоты от главной темы, очаровывал слушателей, волновал их, вдавался в распространения, вызывал сострадание, использовал общие места». Но довел это искусство до совершенства и науки именно Цицерон. Чтобы стать прекрасным оратором, ведь недостаточно свободно и красиво болтать. Нужно еще быть человеком высокой культуры, всестороннего образования – и очень много знать. Источник классического красноречия (в идеале) состоит в знании целого ряда наук: истории, политики, литературы, географии, гражданского права, философии, математики, физики, медицины, военного дела и т. д. Философия идет на первом месте, ибо она – «мать всего, что хорошо сделано и сказано». Она дает оратору сырой материал для красноречия. Если риторика оттачивает язык, то философия и история оттачивают ум. И все же ритора создают не риторские школы, но практическая деятельность на поприще реальной жизни. В битвах на политических ристалищах, в отстаивании прав народа, истины, справедливости рождается оратор, как рождается, закаляется в горниле пламени разящий булат. Для римлян такой школой считался форум. Школой, вспоминал Цицерон, и был форум, учителем – установления римского народа, законы, обычаи предков и, конечно, опыт. Красноречие – искусство не только говорить, но и думать. Сила красноречия в том, что оно «постигает начало, сущность и развитие всех вещей, достоинств, обязанностей, всех законов природы, управляющей человеческими нравами, мышлением и жизнью». С его помощью определяются и уточняются обычаи, законы, права. Благодаря ему вожди могут привлечь внимание народа.

Впоследствии, сопоставляя Демосфена и Цицерона, известный римский ритор Квинтилиан говорил, что у первого «ничего нельзя сократить», а ко второму «нельзя ничего прибавить» (I в. н. э.). Как оратор он, бесспорно, был человеком высокой культуры и обширнейших познаний, сторонником волнующей, яркой и образной речи. О том, какое впечатление производили его речи и произведения на людей, говорит и признание Блаженного Августина. Когда тот в 372/373 г. н. э., в возрасте восемнадцати лет, впервые прочел «Гортензия» Цицерона, его охватил восторг, огромное воодушевление. Позже в «Исповеди» он признался: «Эта вот книга изменила состояние мое… Мне вдруг опротивели все пустые надежды; бессмертной мудрости желал я в своем невероятном сердечном смятении… Не для того, чтобы отточить язык, взялся я за эту книгу: она учила меня не тому, как говорить, а тому, что говорить… Она увещевала меня любить не ту или другую философскую школу, а самое мудрость, какова бы она ни была: поощряла любить ее, искать, добиваться, овладеть ею и крепко прильнуть к ней. Эта речь зажгла меня, я весь горел». Будьте уверены, Августин был не одинок в своем восхищении.

Разумеется, Цицерон был неоднозначной личностью. При всех его словесных поклонах и хвале республиканизму, он и сам «имел склонность к цезаризму». Эта очевидная двойственность его натуры объясняется как врожденными качествами, так и условиями, в которых ему приходилось действовать, бороться и работать. С другой стороны, возможно, именно противоречивый и очень неоднозначный характер личности Цицерона и делает личность столь привлекательной. Зелинский пишет: «Именно эта двойственность, лишавшая Цицерона при его жизни той импульсивной силы, которая свойственна простым и цельным натурам, сделала его интересным предметом изучения и упрочила его влияние после смерти. Возможность исправлять путем самовоспитания природные недостатки и создавать в себе по собственному выбору иную, лучшую природу – вот мораль, которую выводили, иногда сознательно, иногда нет, из изучения личности Цицерона, и эта мораль, важная и драгоценная для совершенствования человеческой личности, всегда манила и будет манить людей к ее изучению».

Все же дабы не стать жертвой очередных иллюзий, читатель должен понимать, что представлял собой Цицерон как политик и чьи интересы он выражал. Разумеется, он не мог быть защитником народа. Являясь представителем всадничества, он стоял на стороне богачей. Он был человеком из Арпина, переселенцем (inquilinus), то есть тем, кого римляне называли «новые люди» (homines novi). Понятно, такой человек хотел возвыситься любым способом. Великие люди типа Цицерона стремились к благосостоянию и власти. Вот и Цицерон купил дом на Палатине в древнем историческом центре Рима, как наша плебейская буружуазия покупает нынче дома в центре белокаменной – желательно с видом на Кремль. Детали: он называл себя «врагом дорогих обедов», но павлины (а это очень дорогое блюдо) появлялись у него на столе регулярно; писал, как о чем‑то само собой разумеющемся, что он, дескать, отказался «от устриц и мурен». Цицерон готов был с мечом в руках отстаивать против новых претендентов богатство, добытое его кланом в смутные времена. Цицерон говорил сенаторам, что их противники – в первую очередь популяры. Их наш славный Цицерон и называет «mali cives» (дурные граждане)… Понятно, что новое сенаторство, настроив себе особняков, составив за эти годы огромные состояния, живя в роскоши, изобилии и неге, пуще смерти боялось прихода к власти мелких земледельцев, людей бедных. Он – приверженец республики, но консервативного типа. Он борется против старой партии аристократов, но сам стоит на позициях богачей. В этом, если угодно, «историческая обреченность» Цицерона (политика, отстаивавшего интересы горстки римской знати и элиты).

Страница книги Цицерона «Об обязанностях»

Конечно, он много и красиво говорил о пользе отечества и об обязанностях (Катулл назвал его «языкастейшим в Ромуловых внуках»), но что ни говори, это было отечество и правление богатеев… Люди, действительно желавшие нового государственного порядка, выходили не из этой обеспеченной общественной группы. Их порождала либо среда разоряющихся нобилей, как Катилину или Цезаря, либо они являлись из низов, людей безродных и нечиновных. В своих выступлениях они опирались на армию и на городской плебс («vulgus»), – как скажет Грабарь‑Пассек. Эти новаторы, грубые и жесткие, были более чутки к ходу исторического процесса. Они скорее нюхом, чем разумом, понимали, что республика старого типа идет к своей гибели, и видели опору в людях хватких, деятельных, оторвавшихся от спокойной жизни и мирного бытия, являвшихся вполне подходящим горючим материалом. «Поэтому и неудачливый Катилина и удачливый Цезарь баловали и задаривали городскую бедноту и армию. Тем новым, к чему неудержимо шло рим‑ское государство, была диктатура, принципат, империя, и это «новое» было тем, против чего всю жизнь упорно и последовательно выступал homo novus, Цицерон». По крайней мере на словах.

Мосты и акведуки Рима

Сам он был абсолютно честен, ни разу не посягнув на имущество государства! Когда процессами «о подкупе» (de ambitu) и «о вымогательстве» (de pecuniis repetundis) были завалены суды, на Цицерона не только никогда не было подано обвинения, но и не возникло даже подозрения в его честности. Плутарх пишет: «Цицерон же, которого посылали квестором в Сицилию, проконсулом в Киликию и Каппадокию, в ту пору, когда корыстолюбие процветало, когда военачальники и наместники не просто воровали, но прямо‑таки грабили провинции, когда брать взятки не считалось зазорным и уже тот заслуживал любви и восхищения, кто делал это умеренно, – Цицерон дал ясные доказательства своего равнодушия к наживе, своей человечности и добропорядочности. А в самом Риме, избранный формально консулом, но по существу получив неограниченные, диктаторские полномочия для борьбы с Катилиной и его сообщниками, он подтвердил вещие слова Платона о том, что лишь тогда избавятся государства от зла, когда волею благого случая сойдутся воедино власть, мудрость и справедливость». Плутарх им восхищался и, конечно же, не без основания.

Монумент Юлиев в Гланоне

Таланты, которыми обладал Цицерон, никого не могли оставить равнодушным. Однако утверждать, что соблазны власти, денег и славы ему абсолютно чужды, мы бы не стали. Напротив, он и сам отдал им дань, о чем говорят неумеренные бурные восторги в адрес откупщиков, финансистов, названных им «украшением государства» и «столпом республики». Его стремление к богатству, его дружба с финансовой элитой говорят о многом и позволяют более трезво взглянуть и на эту значительную фигуру. Особый интерес представляют письма Цицерона к Аттику, раскрывающие личность политика и оратора зачастую полнее, чем самые замечательные труды. Аттик был крупный финансовый делец, близкий друг и издатель его произведений. Почти во всех жизненных ситуациях он являлся неизменным советчиком Цицерона. Значение имело и то, что письма эти не были предназначены к опубликованию. Римский историк Корнелий Непот так сказал о его письмах: «Кто их прочтет, тому не понадобится историческое повествование о тех временах (о последних годах Республики); в них так подробно описаны политические страсти вождей, развращенность военачальников и перемены, происходившие в государстве, что все становится ясным». Письма ныне стали редкостью и анахронизмом.

Форум Цезаря

Читатель сам определит, с кем он – с отечеством homo novus (новых людей) или же с народом. Плебс, а это и есть по сути дела народ, все же хотел перемен, хотел законного куска хлеба, хотел благополучия. Возможно, Цицерон, будучи сильным оратором, смелым политиком и ярким писателем, сумел создать «величественный миф» о римской республике, но плебеев он этим не убедил, хотя те и верят в мифы.

Римские ростры на Форуме

О том, что собой представлял Рим в то время, красноречиво свидетельствует и Утченко в книге о Цицероне. Когда же триумвиры (Антоний, Октавиан, Лепид) вступили в Рим в ноябре 43 г. до н. э., началась вакханалия проскрипционных убийств и конфискаций. За голову каждого осужденного давалась крупная награда. Раб, сдавший своего господина, кроме денег получал еще и свободу. Поощрялись даже доносы родственников друг на друга. Дети доносили на родителей, рабы – на господ, жены – на мужей (надо заметить, что жены выказывали наибольшую преданность мужьям). Предоставление убежища лицам, намеченным в жертву, наказывалось смертью. Говорили, что преследования, имевшие место во времена Суллы, выглядели просто «детской игрой». Первыми в списке алчущих смерти родителей стояли сыновья, затем – рабы, и затем – отпущенники. Инициаторами погромов выступили, конечно же, сами триумвиры. Лепид приговорил к смерти брата Павла, а Антоний – своего дядю Луция (Луций и Павел, правда, в свое время высказывались за объявление Антония и Лепида «врагами отечества»). В числе первых 17 человек был объявлен вне закона и сам Цицерон. Его убили 7 декабря 43 г. до н. э. (ему шел 64‑й год). Раб по прозвищу Филолог, которого он учил и воспитывал (неисповедимы пути науки, как неисповедимы и пути тех, кого мы учим), указал солдатам путь его бегства, а центурион Геренний, которого он когда‑то спас от обвинений в отцеубийстве, хладнокровно убил великого старика, отрубив ему голову и руки. Убийцы доставили голову и отрубленную руку в тот момент, когда Антоний проводил народное собрание. Тот был в восторге и тут же выплатил обещанную награду в десятикратном размере. По слухам (явно надуманным), он поставил голову на свой обеденный стол, дабы насладиться этим зрелищем. А его жена Фульвия исступленно колола язык мертвого оратора булавками. Затем голова и рука Цицерона были водружены для всеобщего обозрения около ростр. Плутарх говорит, что римляне отнеслись к зрелищу с ужасом, а Аппиан пишет, что «посмотреть на это стекалось народу больше, чем некогда послушать его». На таких вот уроках и воспитан Запад, обожествивший Рим.

Цицерону

Не ты ль учил: любовью жизнь богата;

Не роскошь нас, а дружба приютит;

Мудрец Филону предпочтет Сократа,

А Фидия – забавам Афродит?!

Но где ж тот Рим?

Какой была награда?!

Глава твоя – у римских ростр торчит…

В. Б. Миронов

Цицерон – блестящий ум, «Аристотель Цезаря». Появление в Риме такой личности (при всех ее минусах) было триумфом римской интеллектуальной «демократии» (хотя Рим скорее аристократичен, чем демократичен). Г. Ферреро писал о нем так: «В римском обществе, где в течение столетий лишь знатное происхождение, богатство или военные таланты открывали дорогу к политической власти, Цицерон первый, несмотря на то что не был ни знатным, ни богатым, ни военным, вступил в правящий класс, занимал высшие должности и управлял республикой вместе со знатными, миллионерами и полководцами лишь потому, что был удивительным литератором и оратором, умевшим очень ясно объяснить широкой публике сложные и глубокие идеи греческой философии. В римской истории, а следовательно, и в истории европейской цивилизации, началом которой был Рим, Цицерон был первым государственным человеком, принадлежавшим к интеллигентному классу, и, следовательно, – главой династии, если угодно, подкупной, порочной и злонамеренной, но которую историк, даже ее презирая, должен признать продолжающейся дольше династии Цезарей, ибо от Цицерона до наших дней она никогда не переставала управлять Европой в продолжение двадцати столетий. Цицерон был первым из тех людей пера, которые во всей истории нашей цивилизации были то поддержкой государства, то творцами революции, риторами, юрисконсультами, публицистами в языческой империи… апологетами и отцами церкви; монахами, легистами, теологами, докторами и читателями – в Средние века; гуманистами – в эпоху Возрождения; энциклопедистами – во Франции XVIII века, а в наши дни – адвокатами, политическими писателями и профессорами. Цицерон мог совершать крупные политические ошибки, но его политическая роль тем не менее приравнивается к роли Цезаря и лишь немного уступает роли св. Павла или Блаженного Августина». Цицерон – это тип платоновского философа на троне.

Последнее прощание. Лувр

Он имел право сказать: «Жил я так, что считаю себя родившимся не напрасно». Конечно, и в последующие века влияние Цицерона было поистине огромным. О нем говорят как о родоначальнике новой, специфически римской философии, с ее ориентацией на практичность и сугубый рационализм (Г. Буасье). Другие его характеризовали как одного из крупнейших римских и европейских гуманистов‑просветителей (М. Покровский), третьи особо отмечали его дар популяризатора, говоря, что «чтобы научиться истинной популярности, нужно читать древних, например философские сочинения Цицерона» (Кант). Им восхищались Дидро, Лютер, Боссюэ. В последующие века влияние его идей не уменьшилось, но еще и возросло. Видимо, по этой причине в поздние времена образованных людей порой стали называть цицеронами . С пиететом и восторгом воспринимали эту личность в эпоху Просвещения и в годы Великой француз‑ской революции. Это из его речей «сковал себе кинжал оратор‑якобинец». Идеалы римского оратора были во многом созвучны их просветительско‑республиканским идеалам. Как и гуманистам Ренессанса, идеологам Просвещения импонировало это цицероново стремление соединить мудрость с красотой и пользой и создать «популярную» – то есть понятную всем образованным людям, красноречивую и применимую в гражданской практике – философию. И для Рима он стал примерно тем, чем были «Пушкин для России, Гёте для Германии, Данте для Италии» (Г. Кнабе).

В конце XIX века, когда еще в расцвете сил были учителя русских гимназий (философы, историки, юристы), Зелинский, ставивший весьма высоко планку, с которой можно постичь мудрость и глубину познаний великого римлянина, говорил: «Понять Цицерона может только тот, кто с юридическими познаниями соединяет философский взгляд и риторико‑эстетическое чутье». Он просил не путать живую греко‑римскую реторику с презренной «риторикой» новейших времен, которой ныне так забавляются иные малообразованные политики. Уже тогда видна была опасность того, что в России кладезь общеобразовательных мыслей «приходит все более и более в запущение». Очевидно, что не зря волновался Ф. Зелинский: «далеко ли время, когда Цицерон будет совсем изгнан из школ». И вот мы стали свидетелями того, как в ХХ–XXI вв. из школ изгоняется история.

Хотелось бы, чтобы в отношении Цицерона восторжествовал исторический реализм. Тем более, похоже, вновь настают переходные времена и уже ясно «обрисовывается новая точка зрения, которая обусловит изучение античности в наступающем столетии: развитие естественных наук выдвинуло принцип эволюционизма, античность стала нам вдвойне дорога, как родоначальница всех без исключения идей, которыми мы живем поныне» (Ф. Зелинский). Для этого будущего российского министра образования и науки следовало бы повенчать не с математикой, а с историей, философией, культурой. В новой России, полагаю, уже нельзя будет стоять во главе наук, образования, культуры, не будучи энциклопедистом. И вообще без поколения энциклопедистов власть и беспомощна, и бесплодна.