Аа) Об обязанностях, или заповедях

Общее основание нравственной необходимо­сти, свойственной заповедям, или обязанностям, есть сознание воли Божией на них. Как во внешнем мире воле сей никто противиться но может, так и во внутреннем, нравственном, мире должно быть молчаливое послушание Божественной воле. Совесть по природе сочетана с волею Божиею, потому, коль скоро ей указано будет, что на то и на то есть воля Бо-жия, она тотчас склоняется на то, стоит за то и нудит нас не нарушать того. Впрочем, по­ставляя то или другое дело в обязанность, Господь не хотел ограничиваться одною волею Своею или одним титлом вседержительства, но к каждому из таковых дел благоволил при­ложить и другие, ближайшие основания, не­посредственно вытекающие из свойств само­го дела и его соприкосновенностей. Сии бли­жайшие основания суть посредства, через кои воля Божия впечатлевается в нашем уме и сердце в свойственной делу степени. Потому в истолковании обязанностей своих можно, конечно, ограничиваться тем, что на то или другое дело есть воля Божия; но приличнее или соответственнее нашей природе изыски­вать и сии основания ближайшие, ибо через них воля Божия связывает нас; с другой сто­роны, с точки зрения воли Божией, все обязан­ности представляются равными, между тем как они имеют неодинаковую важность, кото­рая может быть распознаваема только посред­ством ближайших оснований.

Судя по сим ближайшим основаниям, а часто и по другим соприкосновенностям, обя­занности наши, или дела, которые совершать мы чувствуем себя внутренне понуждаемыми, получают разные оттенки.

Первый из сих оттенков кладется их проис­хождением. В сем отношении есть обязаннос­ти совестные, такие внушения, для коих дос­таточно одной совести, хотя бы не было ника­ких сторонних указаний. Их называют есте­ственными, ибо мы с ними рождаемся. Есть обязанности положительные, такие кои после уже наложены на совесть и стали в ряд ее соб­ственных обязанностей. Сила обязательства сих последних зависит от того, что они вос­принимаются самою совестию в закон и, мож­но сказать, с этой минуты перестают быть чи­сто положительными. Правда, некоторые из них суть только развития естественных, сове­стных, однако ж, от сего и те, коим не к чему, так сказать, привиться в совести, не теряют ничего от свойственной им силы, а иные даже становятся выше всех естественных. Из поло­жительных — одни Божеские и притом непосредственные, каково откровение Господа на­шего Иисуса Христа и святых Его апостолов, содержащееся в Слове Божием и в Священ­ном Предании Церкви, и Божеские посред­ственные, каковы постановления Соборов Вселенских. Другие — человеческие и притом церковные и гражданские. Последние происхо­дят от лица государя, а первые — от церков­ной иерархии. Обязательство на те и другие вытекает из Божественного происхождения властей и совестного нашего им подчинения. Преданный Церкви и престолу все исходящее от них принимает с благоговением и творит то, как им угодно, то есть по силе обязательства, какое они налагают.

Особый в сем отношении класс правил со­ставляют обычаи и церковные, и гражданские. Так приятно влекут они к себе, так покойно в них духу нашему по чувству безопасности, огражденности и вековой неизменности. Обы­чаи должны быть священны для нас: от них зависит твердость нашей жизни; отторгший­ся от них влается как ветром. Но собственно в число правил законных и обязательных они вступают не безусловно: именно для сего не­обходимо, чтобы они были согласны во всем с нравственным законом и духом христианства: чем сильнее их действия, тем опаснее по­грешность в сем отношении.

Память предков обязывает к молчаливой покорности. Опыт показывает, что нарушение таких обычаев всегда в близкой связи с развра­щением нравов. Что отсюда исключаются все обычаи века развращенные, это разумеется само собою. Но и вообще строго должно по­мнить различие между обычаем и заповедию, или законом. Потому что развращающийся в сердце и уме всегда почти начинает с презре­ния к обычаям, а потом, по неведению, хотя не без желания, и все уже начинает почитать обы­чаем, то есть и веру, и нравственность, и так­же начинает их презирать. Так надобно знать его границу. Что окрест, на то еще можешь на­ложить руку, но сердца нравственной жизни — обязанностей — не касайся.

Второй оттенок кладется на заповеди, или обязанности, внутренним их значением, свой­ством или содержанием.

В сем отношении есть обязанности безус­ловные, какие человек христианин должен исполнять, кто бы он ни был и в каких бы об­стоятельствах ни находился, и есть условные, обязательные только под известными услови­ями. Например, обязанности отца лежат только на женатом и притом имеющем детей. Пер­вые вытекают из существа человека и христи­анина, вторые — из его состояния и положе­ния в мире. Не должно, однако ж, думать, буд­то условные обязанности малозначительны. Для того, к кому они идут, они имеют силу бе­зусловных, ибо суть не что иное, как ближай­шее их приложение к его быту. Он первых и не может выполнить иначе как посредством последних. Сии и стоят у него на первом пла­не, а те сокрыты под ними; поэтому, хотя бы и не имел он в виду первых, но выполняет их че­рез последние.

Те и другие бывают главные, неточные, ко­ренные и подчиненные, средственные. Первые надобно положить глубже в сердце, последние держать как бы в руках. Однако ж и к после­дним обязательство так же сильно, как и к первым, почему и есть закон, что кто обязан к какому-нибудь действию, тот обязан и к сред­ствам, необходимо ведущим к нему. Есть, на­пример, обязанность очищать сердце от стра­стей; должно почесть обязанностью и извест­ные подвиги, ибо иначе нельзя выполнить той обязанности.

Замечательнейшее в сем отношении разде­ление обязанностей на обязанности справедливости и любви, или доброхотства. Такое поло­жено Богом между людьми отношение, чтобы один не нарушал свободы и прав другого и воз­давал ему то, чем должен ему. Сего требует, как говорят, справедливость. Кто исполняет сие — тот прав, кто нарушает — не прав. Его можно предать суду и требовать удовлетворения. Тре­бования такого рода суть обязанности справед­ливости. Они составляют внешнюю ограду добродетельной жизни. Кто нарушает закон справедливости, тот выступает из области доб­родетели; но кто исполняет их, тому для пол­ноты добродетели надобно еще приложить дела любви и к людям, и к самой правде. Лю­бовь не ограничивается одною справедливос­тью или одним тем, чего требует правда, но охотно делает больше того по одному внутрен­нему доброхотству. Кто делает так — тот нрав­ственно добр, но принудить к сему никого нельзя. Кто, например, занял у другого деньги и не хочет отдать, того можно заставить отдать властию; но кто не помогает нуждающемуся, того принудить к тому нельзя. Истинный хри­стианин охотно благотворит другим, хотя с сим не соединено внешнее понуждение, и спра­ведливо поступает в отношении к другим не по боязни взыскания, а по любви к правде и по страху Божию. Есть и еще различие обязанно­стей: одни предписывают, что должно делать, а другие указывают, чего не должно делать. Уклонися от зла и сотвори благо, говорит пророк (Пс. 33). Также есть обязанности к Богу, есть обязанности к ближним и к самим себе. Возлюбиши Господа всем сердцем, — и ближнего, яко сам себе, говорит Господь.

Третий оттенок обязанностей есть след­ствие двух первых и состоит в различной сте­пени их важности. Из показанного перечисле­ния обязанностей очевидно уже, что не все обязанности одинаковую имеют для нас силу обязательства, а одни понудительнее, другие менее понудительны. Это и совесть подтвер­ждает, и Спаситель, когда обличал иудеев за оставление вящших закона, что надлежало творить, и прилепление исключительно к тому, что можно было только не оставлять (Мф. 23:23). Знать силу и соотношение раз­ных обязанностей очень важно в нравствен­ной жизни. Этого требует уже одна стройность нравственности, чтобы как во вне, в составе закона, все стоит на своем месте, так внутри, у нас в сердце, все имело соответственный себе вес. Сия стройность в сердце потеряна: поче­му и молиться должно, чтобы Господь обновил в нас дух правый. Но особенно это нужно для того, чтобы, как обличал Господь иудеев, не оцеждать комара, пожирая верблюдов. Придавая слишком много значения малозна­чительному, можно заслонить им важнейшее и тем превратить Божий порядок в себе. На самом деле определять важность обязанностей следовало бы нашей совести, и тогда одно пра­вило решало бы все: чем понудительнее тре­бование совести, тем важнее обязанность; но по неверности нашей совести в теперешнем ее состоянии такое правило в очень многих и очень важных случаях не может дать верного решения, ибо мы сами себя часто подкупаем страстями.

Потому надобно положить внешнюю неко­торую мерку для измерения важности обязан­ностей. Если судить отвлеченно, то очевидно, что 1) тем важнее обязанность, чем она бли­же к существенным, или чем больше наруше­нием какой-нибудь обязанности извращается нравственный порядок, тем она важнее. Сие общее правило в приложении к делу в под­крепление себе получает следующие два: 2) чем больше побуждений к известному делу, тем оно важнее. Ибо если через сии побужде­ния, или основания, доходит к нам воля Божия, то где их больше, касательно того и воля Божия действует на нас настоятельнее. На­пример, уважение к родителям обязательнее, нежели уважение ко всякому другому, 3) Чем значительнее предмет действия сам ли по себе или по обстоятельствам, тем оно обязательнее.

Должно, впрочем, содержать в мысли, что, когда указываются разные степени важности обязанностей, не следует отсюда, будто позво­ляется какие-нибудь обязанности уничижать в мысли своей или дается свобода исполнять их или не исполнять. Обязанность всякая свя­щенна и должна быть исполняема со всем усердием, готовностию и нежалением трудов, на ее долю необходимых. Это делается с тем, чтобы руководить всякого быть мудрым дела­телем в царстве Христовом, знающим его чин и строй деяний, а не предающимся случайно­му течению обстоятельств.

На деле, впрочем, представляются великие несправедливости у человека в оценке обяза­тельных для него дел. Это, главным образом, касается отношения христианства к естествен­ному закону, церковности — к гражданствен­ности. Заповеди, условливающие спасение, сто­ят выше всего, ибо без спасения души что бу­дет значить все прочее? За ними следуют законы совести нравственные, ибо те первые и существуют затем, чтобы освящать и приво­дить в силу сии последние. Далее должны сто­ять священные чины Церкви, ибо они суть бли­жайшее облачение двух первых, и, наконец уже, гражданственность. Ибо, имея временное значение, она должна быть служебна вере и доброй нравственности, которыми условлива­ется получение вечного блаженства. Но на деле бывает не так. У того, чье сердце не управлено как следует, христианство не стоит на первом месте, о Церкви и ее благотворных учреждени­ях он мало думает; честность и польза семей­ная и гражданственная суть основные прави­ла его нравственности. Как многие довольству­ются сим правилом и покойны! Начинающему жить добродетельно, по-христиански, прежде всего должно на это обратить свое внимание, позаботиться исправить свои чувства и всякой обязанности дать свой вес и свое место.

Другая неправота обнаруживается в пред­почтении обязанностей правды обязанностям любви и доброхотства. У всех почти первые считаются выше последних, и тем из жизни как бы насильно изгоняется истинный ее дух, дух любви. Законы правды составляют сами по себе только внешнюю ограду нравственного царства; ходящий по ним может и не быть внутри сего царства. Ибо если им удовлетво­ряет одна законность, а законностью дела не отрицается худое сердце, то всякий праведник по обязанностям правды может быть беззаконник нравственный. Истинная нравственная жизнь — в исполнении обязанностей любви: тут корень жизни. С сим духом любви долж­но исполнять и обязанности правды. И мож­но сказать, что тогда только, как они бывают пропитаны сим духом, они входят в область нравственности. После сего можно ли ставить их выше первых?! Если такое правило обоб­щится, то надобно ожидать всеобщего извра­щения нравственного порядка. Мир нрав­ственный отторгнется от своего центра.

Есть еще и третья неправда в неверном соразмерии наших прав с чужими. Для сердца самолюбивого наши права на других ценнее, нежели права других на вас. У иных это и за­кон. Но христианам не следует так делать. По слову Господа им должно забывать свои пра­ва: ударил кто в ланиту — подставь другую; одну одежду взял — отдай другую; взял кто взаймы — не проси... вообще не противься злу; пусть оно идет на тебя... Напротив, к правам других должно питать полное уважение и благоговение. И лицо брата, и его собственность для христианина неприкосновенны, священ­ны. Если к этому присоединить, что христиа­нин обязан ко всевозможному доброхотству, с которым должен исполнять и обязанности правды, то вот как можно определить порядок и соотношение сих обязанностей: будь всевоз­можно ревностен в исполнении обязанностей доброхотства; с сим же духом исполняй и обя­занности правды, с забвением своих прав.

Надо приобрести навык в оценке истинной важности обязанностей, особенно в приложе­нии к частным случаям. Это доставит нам воз­можность легко выпутываться из затрудни­тельного положения при столкновении обяза­тельных дел. Ибо обязанность предполагает необходимость определенного действия. Меж­ду тем нередко бывают случаи, в коих челове­ку предлежат два или более обязательных дела, из коих, однако ж, он может и должен выполнить только одно. Такое столкновение обязанностей поставляет всегда в затруднение от недоумения — на что решиться. Кто хоро­шо понимает относительную важность обязан­ностей, тот не затруднится избрать должное. То несомненно, что представляющаяся несов­местность обязанностей есть только мнимая. Ибо делать всегда должно одно. Надобно толь­ко угадать, что именно. Кто затрудняется вы­бором, тому советуют: 1) прежде всего посмот­реть, точно ли обязанности противоречат обя­занностям? Не самость ли наша, не страсти ли какие не хотят покориться долгу?

2) Если действительно обязанности с обя­занностями в споре, то надобно смотреть од­ного ли они вида. При обязанностях разного вида высшие преимуществуют над низшими, именно: безусловные над условными, Божес­кие над человеческими, главные над средственными.

3) Когда обязанности одного вида, то все ре­шают основания, причины или побуждения. Где больше сих оснований, туда и склоняться должно.

4) Нередко случается, что можно из пред­лежащих обязанностей выполнить одну преж­де, другую после, и только торопливость, а иногда слабость сердца поставляет в затрудне­ние. Всякий, впрочем, по опыту знает, что сте­чение обязанностей и даже столкновение их редко поставляют в неисходное положение. Добросовестность легко решит все сама собою.

Но и то сказать должно, что и немногие случаи для человека, ревнующего о чистоте жизни, очень смутительны и скорбны. Пото­му, чтобы предупредить такие случаи, совету­ют: 1) построить свои обязанности по извес­тному верному началу, написать как бы про­грамму жизни (о чем уже упоминалось преж­де) и потом выполнять ее. При этом нечаян­ности будут редки. 2) Чаще размышлять об обязанностях и разных случаях их выполне­ния, поставлять себя мысленно в затрудни­тельных обстоятельствах и придумывать, как бы поступить в них. Это образует живость со­ображения и поможет сохранить присутствие духа в теснотах и правоту в решении дела в них. 3) Чаще советоваться и беседовать с опытными. 4) В самый же час нужды поставь себя в присутствие Божие или в положение умирающего и сделай так, как бы сделал именно на краю гроба, готовый предстать Судии — Богу.