Европа и Ислам, культура и цивилизация

Очень симптоматично, что, отвечая на мой вопрос о том, что такое Европейская Традиция, кроме Игоря, который во второй своей реплике попытался определить ее через прометеизм, все остальные участники круглого стола так или иначе пытались сделать это с помощью культурного синкретизма, то есть, определения культурных пластов, наложение которых друг на друга и сформировало реальность Европы. Естественно, если руководствоваться таким подходом, тезис, заявленный Игорем, об абсолютной враждебности Ислама и Европы, будет совершенно оправдан – ведь исламский пласт, по крайней мере, в явном виде (выводя за скобки вопрос о влиянии исламской мысли, эстетики и т.д. на Европу эпохи раннего Средневековья или Просвещения), как принято считать, не входит в эту культурную органику Европы, а значит, чужд ей.

Такой подход является типичным для культурных консерваторов Европы – тех, кто понимает как культуру Европу и понимает как такую же, но чужую, враждебную культуру Ислам. Освальд Шпенглер приложил немало усилий для того, чтобы понять и описать культурные души или души культур, среди которых он выделял западную (фаустианскую) и арабскую (магическую). Его современник и соотечественник Людвиг Клаусс, который тоже размышлял о душах, но уже не культур, а рас, рассматривал Ислам в прямой связи с одной из таковых – душой пустынной расы. Кстати, интересная деталь, нордический расиалист, из идей которого, казалось бы, недвусмысленно вытекает несовместимость нордической и пустынной расовых душ, Клаусс в конце своей жизни не просто принял Ислам сам, но и проводил интереснейшие расово-онтологические параллели между европейской и арабской ситуациями.

Но не будем отвлекаться. На мой взгляд, весьма показательно, что говоря об Исламе, европейские культурные консерваторы (будь то охранительные или революционные) с легкостью оперируют понятиями вроде «исламская культура» или «исламская цивилизация», но при этом они никогда не будут определять себя через понятие «христианская цивилизация». То есть, кто-то, конечно, может использовать такие характеристики для определения Европы через христианство, но обратное неверно – христианское, по крайней мере, начиная с эпохи колониализма, не будет определяться как автоматически европейское. Никому не придет в голову считать Европу частью той же «христианской цивилизации», что и Эфиопию. В лучшем случае будет сказано, что Европа – это совокупность греческой философии, римского права и христианской религии (можно добавить сюда еще и индоевропейское наследие). Я уже не говорю о позиции Шпенглера или Тойнби, которые категорически отказывались считать православные народы частью западной христианской культуры.

Но почему тогда ставится знак равенства между полуторамиллиардным Исламским миром и арабизмом, при том, что даже не арабов, а просто арабоязычных в нем всего около 300 миллионов? Из-за арабского как языка Корана и ритуальных молитв? Но будут ли европейские культурные консерваторы признавать носителями своей культуры африканских, индейских или филиппинских католиков на том основании, что они проводят литургию на латыни? Из-за Мекки как центра паломничества всех мусульман? Но будут ли автоматически считать европейцами католиков с разных частей света, стекающихся в Ватикан? Сомневаюсь.

Теперь перейдем непосредственно к проблеме кризиса: Европы и Исламского мира. При всех претензиях к его теории «культурных душ», которая, на мой взгляд, несостоятельна чуть меньше, чем полностью, вряд ли можно найти более выверенное консервативное социологическое объяснение причин «заката Европы», чем у Шпенглера. По Шпенглеру, причиной заката Европы является ее перерождение из органической культуры в механическую цивилизацию, что совпадает с леонтьевскими циклами цветущей сложности и смесительного упрощения. Омертвение, механизация, технизация, отчуждение, как известно, были темами всей консервативной и консервативно-революционной мысли Европы XX века, но, по большому счету, все это было рассмотрением с разных сторон того процесса, который препарировал Шпенглер: превращения культуры в цивилизацию.

И вот тут мы подходим к вопросу о столкновении Запада и Ислама, сущность которого нам позволит найти методология Шпенглера, но которую при этом, плененный теорией «культурных душ», не понял он сам. Шпенглер правильно пишет, что культур может быть много, но цивилизация – только одна, по крайней мере, в ее претензиях на глобальное доминирование. В этом смысле органическое эллинство соотносится с эллинизмом именно как культура с цивилизацией и таково же соотношение органической, консервативной, иначе говоря, «культурной» (т.н. – sic! «традиционной») Европы, с глобальной западной цивилизацией.

А что же с Исламом? Вот тут мы возвращаемся к вопросу о неправомерности определения «исламского» как культурного – по аналогии с «европейским», детерминированным расово и географически.

Во-первых, потому что, если культура является органической сущностью, не могут быть одной культурой представители таких разных народов как сомалийцы и боснийцы, персы и уйгуры, суданцы и татары, албанцы и индонезийцы, уже не говоря о значительных отличиях между самими арабскими народами. Так же, как все христиане не являются частью европейской культуры только на основании одной религии, так же и принадлежность человека к исламской религии сама по себе не делает его частью конкретной культурной общности, существующей в том или ином регионе, и имеющей свои географические, расовые, исторические и прочие характеристики, которые определяют идентичность той же Европы.

Во-вторых, исламская цивилизация существует, по крайней мере, как возможность и долженствование. Но что понять принципиально важно – в отличие от западной, она не имеет органического происхождения. Исламская цивилизация не является продуктом постепенной трансформации арабской культуры. В отличие от западной она практически мгновенно возникает как глобальная, больше того, сама арабская сложная культура развивается одновременно с ней, но одновременно с ней в ее рамках могут так же развиваться и другие культуры (см. исламскую Булгарию или китайских мусульман хуэйцзы).

Почему мы можем сказать «исламская цивилизация», тогда как европейские культурные консерваторы избегают говорить «христианская цивилизация», если только под ней не подразумевается сама Европа? Потому что продукты европейской культуры, вырванные из ее контекста и перенесенные на совершенно иную расовую почву, пусть даже и вместе с христианской религией, не способны сделать эту почву Европой. Однако если какое-то общество принимает ислам и усваивает исламский паттерн, оно автоматически воспроизводит у себя исламскую цивилизацию, воплощенную в нормах и институтах ислама, имеющих универсальный, иначе говоря, над-органический характер. Поселения арабов – мусульман, азиатов – мусульман, африканцев – мусульман, европейцев – мусульман будут отличаться климатически, культурно, расово, но все они при этом будут воплощать в себе одну и ту же цивилизацию ислама настолько, насколько они будут следовать его нормам и обеспечивать функционирование его институтов. Точно так же частью единой, планетарной цивилизации Запада будут любые населенные пункты, общества и страны, принявшие ее законы и институты (экономические, политические, общественные и т.п.)

В чем, с точки зрения, европейского традиционалиста (точнее, культурного консерватора) заключается закат Запада? В его превращении из органической культуры в глобалистскую цивилизацию. В чем, с точки зрения исламского традиционалиста, заключается кризис Исламского мира? В прямо противоположном – в разрушении исламской цивилизации и оголении органических культур (мусульманских народов, земель), которые, оставшись вне ее ограды и будучи инкорпорированы в глобальную западную цивилизацию, обречены на религиозное вырождение и цивилизационную маргинальность.

А теперь ключевой вопрос – в чем же заключается отличие исламской и западной (назовем ее римской) цивилизации, если они развиваются в таких противоположных направлениях, когда расцвету одного соответствует упадок другого и наоборот?

Западная цивилизация развивается по принципу прогресса (с симметричным к нему отношением с разных сторон прогрессистов и традиционалистов), в основе которого лежат рационализм и волюнтаризм, то есть, технократия как парадигма развития воли и разума, неограниченного никакими внешними (трансцендентными) рамками. Именно поэтому жертвой этого развития становятся не только христианство как религия, но и корневая, консервативная Европа, перемалываемая жерновами шпенглеровских «мировых городов» - плавильных тиглей «мультикультурализма».

В отличие от Запада источником Исламской цивилизации является не «прометеизм» или «фаустианство», неспособные к саморефлексии апологеты которых потом вдруг почему-то ужасаются их последствиям. Источником Исламской цивилизации является непосредственное проявление и реализация внутри общества Традиции, Сакрального, то есть, парадигма развития (да, именно развития), как инспирированного, так и ограниченного Божественными законами и защищаемой ими фитрой – естественными законами, вложенными в творение Творцом.

Но у всего есть своя цена. Примерно тысячу последних лет, которые в оптике геноновско-эволаистского традиционализма являются апофеозом «Кали-Юги», цивилизация Ислама была олицетворением победоносного шествия сакрального по земле. Однако как я это объяснил в предыдущем докладе, последние примерно два века в истории Ислама характеризуются дезинтеграцией традиционного исламского общества и порядка, то есть, цивилизационного паттерна. Мы видим все больше признаков того, что в исламской эсхатологии называется «Ахыр Заман», в ведической «Кали-Юга» и что Хосе Ортега-и-Гассет называл «восстанием масс».

Эти процессы врываются в Исламский мир, но для него они являются не только проявлением внутреннего кризиса, но и следствием натиска на него Западной цивилизации, для которой расцветом является то, что для Исламской является упадком.

Именно этим объясняется цивилизационный, то есть, материальный – экономический, социальный, военно-политический упадок Исламского мира, его беззащитность перед превосходящей силой Рима (Рума), ведь он захватил цивилизационную альтернативу, которой лишился Исламский мир. Но именно этот упадок Исламского мира и, наоборот, триумф Западной цивилизации зеркален опустошению последней, с позиций, будь то традиционалистских или даже просто культурно-консервативных, ужас которого вынуждает их сторонников с восторгом и надеждой смотреть на последователей Ислама.

В этом смысле даже в условиях цивилизационного упадка Ислама рельефно проявляются его качества как Интегральной Традиции – того, что в Исламе называется словом Дин, неправильно переводимом на европейские языки как «религия». Дин, основанный на включении человека в сакральное, то есть, принятии им сакрального как данного постоянно здесь-и-сейчас (Ислам и переводится как такая Покорность, а Муслим как Покорившийся), состоит из двух частей: Ибадата и Муамалята. Ибадат – это область интенсивных отношений человека с Богом, от минимума в виде пятикратной ежедневной молитвы до в идеале постоянного зикра (богопоминания), причем, не отключающего его от реальности, а заставляющего интенсивнее присутствовать в ней. Муамалят – это область отношений человека с человеком, тоже подчиненная Божественным законам, будь то семейные отношения, торговля, социальная солидарность, война и так далее. В прошлом докладе я приводил пророческое предание (хадис), о том, что к Судному дню узы Дина начнут распадаться одна за другой, и первой будет правление (то есть, правление, опираясь на Божественные законы), а последней молитва. Да, действительно, с распадом уз правления, то есть, целостности Исламской цивилизации, становится невозможно практиковать многие аспекты не только Муамалята, но и Ибадата. Но верно и обратное – пока у человека сохраняется хотя бы Молитва, то есть, практика доступных аспектов Ибадата как экзистенциальная опора его Покорности Сакральному – вокруг него и таких, как он, автоматически возникает и Муамалят, хотя бы частично. А там, где есть Муамалят, при наличии условий (в первую очередь Тамкин – контроль мусульман над своей территорией) может быть восстановлен и Имамат (Правление по Исламу) как фундамент для целостного здания Исламской цивилизации. Потому что, как было указано в предыдущем докладе, общая упадочная тенденция не только не снимает с мусульман коллективной обязанности стремиться к этому, но и не означает невозможности такой реставрации там, тогда и так, как того пожелает Аллах – Единый Бог и Творец.

Сказанное, на мой взгляд, вполне объясняет, какой смысл европейскому традиционалисту – именно традиционалисту, а не культурному консерватору – обращаться к Исламу. Ведь именно Ислам, в последние полторы тысячи лет воплощенный в умме (общине) первого мирового и последнего пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и да приветствует, является не умозримой «Интегральной Традицией», на практике сведенной к «эзотеризму», а реальной Интегральной Традицией, включающей в себя все аспекты «бытия» и «существования». При всем многообразии культур, часто по ошибке отождествляемых с цивилизациями, подлинных цивилизаций, то есть, универсальных способов организации общества, в мире сегодня только две: римская, в основе которой лежит обожествление человека, неограниченные разум и воля которого в итоге воплощаются в технократии (см. Юнгера), и исламская, в основе которой подчинение человека и общества сакральному и лимитирование их развития законами, декретированными Творцом.

В их земном противостоянии в последние два века очевидно доминирует римская цивилизация. Ее материально-техническое превосходство настолько очевидно, что впору говорить не просто о цивилизационной беспомощности современных мусульман, но в принципе о распаде исламской цивилизации как системы, о чем в том числе был мой предыдущий доклад. Для многих представителей мусульманских народов и культур это довод в пользу цивилизационной несостоятельности Ислама, из-за чего они сознательно принимают сторону западной цивилизации (секуляристы). Для европейского традиционалиста дело обстоит ровно наоборот – то, что «восстание масс», «кали-юга», «апостасия» воплощаются в планетарном торжестве западной цивилизации, для него, напротив, есть довод в пользу единственной реальной, целостной альтернативы ей в виде Ислама. Причем, при таком взгляде его не смутит современный упадок и распад исламской цивилизации как социо- и гео- политической системы, логичный и неизбежный для «ахыр-заман». Ведь, во-первых, несмотря на этот упадок в геополитическом масштабе Ислам по-прежнему, по определению остается интегральной традицией, а значит, и цивилизацией в том числе. Жизнь реального, практикующего, как говорят про таких людей, мусульманина подчинена сакральному не только в том, что касается его отношений с Богом, но и в отношениях с другими людьми – даже, если это невозможно на уровне правления и целостного паттерна общества, эти законы могут соблюдаться в неформальных коллективах тех, кто принимает их добровольно, и самое меньшее – на уровне самого человека и его семьи. Во-вторых, пока сохраняются хотя бы такие, базовые элементы исламской цивилизации, однажды – особенно на фоне коллапса и перезагрузки римской – может восстановиться и она сама.

Именно эта глобальность, цивилизационность в описанном выше понимании отличает ислам от культуроцентричных традиций, не способных не только стать альтернативами господствующей технократической цивилизации, но и удерживать свои собственные позиции в условиях ее глобального утверждения. Если взять для примера «настоящую арийскую традицию» в виде современного «индуизма», мы быстро обнаружим, что как феномен, претендующий на цивилизационную целостность и субъектность («хиндутва») это культурно-синкретический проект, выпестованный в XIX веке при активном содействии англичан, желавших в условиях неизбежной деколонизации разделить единый Хиндустан с мусульманской элитой во главе, с разгрома которого и началось превращение Англии в мирового лидера. Та же Бхаратия Джаната Парти, находящаяся сейчас, кстати, у власти, которую считают партией «индусских фундаменталистов» - это типичная национал-консервативная партия, которая не ставит, да и не может ставить вопрос о «правлении на основе Вед», как исламские силы ставят вопрос о правлении на основе Шариата (к слову, ее идеологией официально является «интегральный гуманизм»). Кроме того, принципы хиндутвы, сформулированные Винаяком Дамодаром Саваркаром, четко гласят, что «индусом» (абсолютно чуждое аутентичному ведизму понятие) можно только родиться. Это значит, что он не только не может быть глобальной альтернативой, в отличие от иудаизма даже «белые братья», пожелавшие «вернуться в лоно своей традиции», не смогут пройти в него свой «гиюр».

На этом фоне именно ислам так же, как и глобалистская цивилизация Запада открывает свои двери всем желающим с тем отличием, что вход в них лежит не через принятие банковской системы, интернета и Голливуда, но через признание Единства и Единственности Всевышнего и посланнической миссии Его последнего пророка, да благословит его Аллах и да приветствует.

"Исламизация Европы": что за ней стоит?

Однако вернемся к вопросу об Исламе и Европе. Что имеют в виду европейские культурные консерваторы, когда говорят об угрозе «исламизации» для последней? Конечно, в первую очередь, речь идет об «исламской иммиграции», поэтому, предлагаю рассмотреть эту проблему с позиций как исламской традиции (цивилизации), так и западной цивилизации (анти-традиции) и попытаться понять, в каком контексте здесь можно говорить о Европе как чем-то самостоятельном.

«Исламская иммиграция», называемая «исламизацией», не просто является показателем не экспансии и наступления, а упадка и кризиса исламской цивилизации – как явление она оценивается прямо негативно, с позиций исламского традиционализма. Для классического исламского права (фикха) аксиомой является то, что в качестве правила мусульманин на постоянной основе должен жить в Даруль-Ислам (Исламском мире), то есть, во-первых, среди мусульман, во-вторых, там, где исламу не просто не грозит опасность, но где применяются его законы. Из этого правила существует исключения, есть здесь и свои тонкости классификации, условия и правила, рассмотрение которых потребовало бы от нас слишком большого времени.

Но суть классического исламского подхода такова – обычный, среднестатистический мусульманин должен жить среди себе подобных и под властью себе подобных.

Многие современные исламские правоведы (муфтии, факихи) дают по этому вопросу куда более либеральные заключения (фетвы). Но эти послабления можно разделить на два вида: обусловленные трезвой оценкой сложившейся де-факто тяжелой ситуации, в которой оказались современные мусульмане, в одном случае и мировоззренческим оппортунизмом в другом.

В первом случае ученые просто констатируют, что многие страны, номинально считающиеся мусульманскими, фактически уже не являются таковыми и мусульманам в них не гарантируются шариатски признаваемые ценности, от их религии до жизни, чести, рассудка и т.д. Например, очевидно, что если мусульманин из Узбекистана, где его преследуют за то, что он регулярно ходит в мечеть, носит бороду, соблюдает предписания ислама, могут его за это бросить в тюрьму, подвергнуть пыткам, изнасилованию, убить, бежит в Норвегию, где ему обеспечивают право на жизнь и свободу вероисповедания, предоставляют политическое убежище, он и его дети могут в ней жить, оставаясь мусульманами, это нельзя механически воспринимать как предпочтение немусульманской страны мусульманской. То же касается и бегства от голода, стихийных бедствий, геноцидов и т.п. То есть, во всех таких ситуациях, оставаясь в рамках классического фикха и, учитывая тяжелые реалии современного Исламского мира, о которых мы уже не раз говорили, многие ученые считают эмиграцию из таких мусульманских стран в немусульманские для защиты своей религии, жизни, чести, свободы вполне допустимой.

Второй подход отличается в корне и базируется не на учете фактических изъятий из правила, а на отмене самого правила – а именно, юридической классификации всех территорий как исламских (даруль-ислам) и неисламских (даруль-куфр). Здесь по сути речь идет уже о модернистском фикхе, который отрицает и понятие, и необходимость исламской цивилизации, ревизируя вместе с этим такие понятия как исламское правление, исламское государство, джихад и т.п. Огрубляя, выводы его просты – разделение на исламское и неисламское вообще анахронизм, будь то территория или правление, мусульманин может жить, где ему удобнее, а та система, что обеспечивает ему комфорт, и является исламской.

В принципе, можно было бы сказать, что именно такой подход идеологически стимулирует «исламизацию» той же Европы. Но, во-первых, совершенно очевидно, что в данном случае мы имеем дело с деисламизацией, то есть, деконструкцией исламской цивилизации как таковой и полным оппортунизмом и капитуляцией по отношению к западной цивилизации. Во-вторых, совершенно очевидно, что этот подход в большинстве случае просто не работает – не только притеснения мусульманских меньшинств во многих «развивающихся странах», но и нарастающая исламофобия в казалось бы на веки толерантной Европе, заставляют мусульман вернуться из либеральных облаков на твердую почву реальности и осознать мудрость традиционного фикха, увязывающего статус той или иной территории с положением в них ислама и мусульман.

Если же переходить от теории к практике, очевидно, что бегство мусульман из своих стран в неисламские страны – это следствие разрушения исламской цивилизации. Нет, речь не идет о том, что мусульмане должны отгородиться от остального мира по местническому или этническому принципу – при таком подходе ислам не был бы, не стал бы мировой, наднациональной религией. Но всегда, когда мусульмане классической эпохи приходили в новые страны, они приходили как цивилизационно доминирующие – либо завоеватели, либо как мирные цивилизаторы. Например, бывший премьер-министр Малайзии, автор малайского экономического чуда Мохатхир Мухаммад рассказывал, что малайцы приняли ислам от арабских купцов, потому что смотрели на них и хотели быть такими же, как они – успешными, богатыми, честными, организованными. Разве такой в глазах окружающих немусульман является сегодня «исламская иммиграция»? Вопрос риторический, но почему? Потому что, в то время мусульмане несли с собой исламскую цивилизацию, будь то силой оружия или экономики и убеждения, и были ее авангардом в новых землях. Сегодня же разрушенный Исламский мир выбрасывает в доминирующий над ним Рим аутсайдеров: гастарбайтеров, беженцев, искателей лучшей доли, которую нельзя найти дома.

Но какой смысл в этом для самого Запада, какая иммиграция ему нужна и почему в последнее время на повестку дня встал вопрос об угрозе «исламизации»? Напомню, что, по Шпенглеру, цивилизация, которая приходит на Западе на смену культуре – это машинизированная система с капиталом как горючим и «мировыми городами» как ее опорными конструкциями. Цивилизация разрушает органический социальный уклад культуры, и в этом смысле фашизм, национал-социализм можно воспринимать как последние попытки последних защитить себя в Европе. Именно потому, что ими ставилась задача установить социальный порядок, позволяющей защитить органические сообщества от перемалывания глобальной цивилизацией, будь то капиталистической или коммунистической (на самом деле, две конкурирующие модели одной цивилизации). Попытка не удалась и капиталистическая глобалистская цивилизация продолжила свое победное шествие. Для ее развития требовалась новое горючее в лице иммигрантов – с одной стороны, по экономическим соображениям, в условиях послевоенных демографических проблем и роста уровня жизни европейцев, с другой стороны, по политическим – для реализации стратегии «мультикультурализма».

Наивно думать, что последний был чем-то сугубо искусственным – результатом заговора «культурных марксистов», как считает Брейвик. С переносом промышленных производств в Азию с ее дешевой рабочей силой начал разрушаться европейский пролетариат и трудовые мигранты (гастарбайтеры) стали заполнять эту нишу. Развитие торговых сетей нанесло серьезный удар по малому бизнесу, все больше европейцев из которого стало уходить в офисный пролетариат. Эту нишу тоже в значительной степени стали заполнять иммигранты, во-первых, менее привередливые, во-вторых, зачастую опирающиеся на диаспорную кооперацию. Кстати, характерной иллюстрацией этих процессов были реформы «консерватора» Тэтчер в Британии, которые нанесли мощный удар одновременно и по местному рабочему классу, и по автохтонному малому и среднему бизнесу, результатом чего стало заполнение этой ниши «цветными» (далеко не только мусульманами).

Специально ли было задумано так, что значительную часть этой массовой иммиграции в Европу составили мусульмане? Едва ли. Во-первых, именно мусульманскими были многие из бывших колоний европейских империй, выходцы из которых в первую очередь и переселялись в метрополии. Во-вторых, при всем геополитическом антагонизме представители мусульманских народов и более понятны европейцам в ментальном отношении, и имеют с ними более тесные исторические связи, чем народы Дальнего Востока или Африки (кроме северной части). К тому же, в большинстве мусульманских стран в тот момент происходила модернизация, направленная на их превращение из осколков Халифата в современные национальные государства. Поэтому привлечение мусульманских иммигрантов в Европу не только не рассматривалось под углом «исламской проблемы», напротив, считалось, что она является частью решения «исламского вопроса» через секуляризацию, что отчасти так и было. Ведь надо вспомнить, что голоса о невозможности переделывания Исламского мира зазвучали на Западе только в 90-х годах – в лице Хантингтона, позже Бьюкенена и т.п. До этого исламский фундаментализм не воспринимался как серьезный фактор – таковым он стал только с конца 70-х годов, но дело в том, что в этот момент по геополитическим причинам США было выгодно целое десятилетие поощрять его в борьбе с главным врагом – СССР.

Каково же в принципе отношение к «мусульманской иммиграции» с позиций западной цивилизации? Запад не против приобретения мозгов, рук-ног, тел, в конце концов, генов мусульманского происхождения, которые могут быть дополнительным топливом для его мультирасовой, мультикультурной цивилизации, уже давно не привязанной к «духу, крови и почве». Проблему для западной цивилизации представляет только сам ислам и только, если он является, чем-то большим, чем просто «личная вера», а именно ценностно-цивилизационным модусом, противостоящим мейнстриму глобального развития, определяемого Западом. В этом смысле в качестве проблемы рассматриваются не сами хиджабы или пища «халяль», а мотивы, которыми руководствуются те, кому они нужны – предпочтение иных по отношению к «цивилизованным» ценностей и норм, вытекающих не из имманентного (светского), но трансцендентного (сакрального, религиозного) источников общественного сознания.

Отношение к иммиграции с позиций западного цивилизационизма лично мне стало наглядно понятно несколько лет назад, когда я гостил у друзей в Швейцарии. Эта страна не раз попадала в фокус исламофобских скандалов в связи с запретом на строительство минаретов, хиджабы, предложениями не позволять мусульманам огораживать свои кладбища. Мне же бросилось в глаза огромное количество расово смешанных пар – не только в Цюрихе, но и небольших провинциальных городах, в которых мне довелось бывать. Иной раз казалось, что каждая третья пара на улицах – он белый, она азиатка или африканка или наоборот, при этом, все, конечно, были одеты и вели себя по-западному. Мусульмане и мусульманки (в хиджабах) на этом фоне мне встречались крайне редко, при этом большинство из них имели европеоидный фенотип (боснийцы, албанцы, турки) и таких расово-смешанных пар среди них мне наблюдать не доводилось. Но вот что весьма характерно – мультирасиализация коренного населения вообще не рассматривается как проблема, то есть, даже говорить такое никому публично не придет в голову, тогда как небольшое и достаточное замкнутое исламское сообщество считается угрозой.

Почему? Да, потому что, Запад совершенно не озабочен сохранением органических культур – белых, христианских или индоевропейских, их он уже давно списал в музей истории. Западу важно лишь то, чтобы ничто не оспаривало его цивилизационную гегемонию и, по крайней мере, там, где она уже надежно утверждена, не мешало соответствующей переработке прибывающих антропотоков. Однако это оказалось не таким простым делом, так как идеологи мультикультурализма недооценили резистентность носителей исламского цивилизационного ДНК. Поэтому в последнее время мы наблюдаем рост исламофобских настроений, которым с определенного момента был дан доступ из маргинальных ниш, где они до сих пор находились, в респектабельную политику. Условия этого доступа совершенно очевидны – отказ от расизма и прочего экстремизма и переход на позиции защиты светского общества и демократии от угрозы исламизации. Первым пробным шагом стал Пим Фортейн – голландский политик-гомосексуалист, развернувший борьбу с исламом с позиций защиты либерализма и толерантности, которым он угрожает. В дальнейшем преемник Фортейна (убитого зоозащитниками) Герт Вилдерс расширил эту инициативу до Иерусалимской декларации, которую подписали представители Австрийской Партии Свободы, «Шведские Демократы», «Фламандский Интерес», немецкая «Свобода». Сейчас же уже никого не удивляют такие антиисламистские движения как Лига Защиты Англии, в боевых отрядах которой «исламистам» вместе противостоят сикхские, сионистские и ЛГБТ-штурмовики.

Перспективные «защитники Европы» таким образом в отличие от так и оставшихся на обочине правых экстремистов, нацистов и прочих маргиналов фактически приняли для себя роль преторианцев глобалистской западной цивилизации. Поэтому можно с уверенностью утверждать – они не борются за возрождение и освобождение традиционной Европы, они защищают ее могильщиков от потенциально опасного для последних ислама.

Европа и Ислам: соотношение явлений

Но существует ли вообще непримиримый антагонизм между Исламом и Европой? Не цивилизацией Запада, претендующей на планетарность и при этом все больше отрывающейся от своих корней и становящейся мультирасовой, но именно традиционной, лучше сказать, культурно-органической Европой?

Как известно, Рене Генон считал моментом окончательного перехода от традиционной Европы к современной цивилизации Запада разгром Ордена Тамплиеров. Я не берусь подтверждать или опровергать Генона в данном случае, интересным в этой связи мне представляется обратить внимание на иное – явное исламское влияние на эту воинско-мистическую корпорацию, будь то присутствие некоторых ее членов на суфийских зикрах (судя по материалам их допросов), некоторые тамплиерские захоронения с ориентацией гробниц строго на Мекку, аяты Корана, вышитые на погребальном саване Фридриха II и т.п. Нет, я не утверждаю, что тамплиеры были мусульманами (а Аллаху ведомо лучше), тамплиеры и ислам – это отдельная, сложная тема, к которой бы хотелось обратиться отдельно, но коли уж мэтр европейского традиционализма считал ее последним бастионом «Традиции» в европейском мире, стоило бы отметить и это обстоятельство.

Что гораздо более важно – это прецеденты не просто влияния Ислама на европейскую культуру, но его прорастания в ней или, напротив, прорастание ее корней в исламской традиции и цивилизации.

Мы, конечно же, начнем с Боснии, которая в европейской, особенно российскоцентричной правой среде основательно дискредитирована. Боснийцев, попросту говоря, считают предателями и оппортунистами Европы и славянства, да и весьма лицемерными мусульманами. «Потурченцы» - так их называют российские «правые» с подачи своих сербских «братушек» - исконных врагов боснийцев. Однако это взгляд совершенно односторонний. Если дать слово самим боснийским историкам, мы узнаем, что питательной средой для исламизации будущих боснийцев стало широкое распространение в их среде неортодоксальных христианских доктрин и общин вроде богумилов, которое делало их противниками как западно-римской (католической), так и восточно-римской (православных) церквей. Однако можно дать слово неангажированным историкам, даже больше того, ангажированным против боснийцев как российский военный советник польского происхождения Адам Чайковский. Из его Исторических записок о прежней военной организации Боснии и Герцеговины, полных предвзятости по отношению к боснийцам (в тексте по ссылке мы указали на наиболее явные передергивания), ясно следует, что, во-первых, боснийские шляхтичи, инициировавшие исламизацию своего народа, никогда не только не были никакими «потурченцами», но всю свою историю оставались жесткими и последовательными идентаристами, отстаивая внутри ислама интересы своих этноса и страны. Во-вторых, сам выбор ими ислама был выбором именно цивилизационной альтернативы, обусловленным кастовыми соображениями – желанием сохранить феодально-аристократический уклад от наметившейся у сербов плебеизации и перехода к абсолютной монархии.

То есть, ислам для боснийцев был правым национальным выбором. И, кстати, настоящие правые из этих мест, а не их современные либеральные подделки, это прекрасно понимали. В частности, нельзя обойти вниманием основателя Независимого Государства Хорватия Анто Павелича, который, будучи хорватским националистом и ревностным католиком сам, был исламофилом и считал автохтонных мусульман «хорватами исламской веры». Министр образования НГХ Будак, при содействии которого в Загребе была построена мечеть в характерном «фашистском» стиле, провозглашал: «Независимое государство Хорватия является исламским государством повсюду, где только люди исповедуют мусульманскую веру. Я особо подчеркиваю это, поскольку необходимо знать, что мы являемся государством двух религий - католичества и мусульманства... Мы, хорваты, должны быть счастливы и горды тем, что у нас есть наша вера, и в тоже время нам необходимо помнить, что наши братья - мусульмане - те же самые чистокровные хорваты, как уже заявил наш почитаемый вождь Анте Павелич».Хорватские историки и национальные теоретики находили, систематизировали и придавали огласке многочисленные факты, свидетельствующие о том, что в раннем средневековье их предки не только имели с Исламским миром тесные и дружественные военно-политические связи, но и в ряде случае становились его частью, сохраняя при этом свою идентичность.

Другой историей, которую нельзя обойти, и, как это ни странно, связанной со славянским следом в исламском мире, является, конечно же, Андалусия. Миф «Реконкисты» тиражируется как лозунг расовой мобилизации среди многих европейских правых и недавно его можно было наблюдать даже в Украине, где провозглашалась «Белая Реконкиста под Черным Солнцем». Я прекрасно могу понять корни этой идеи у католиков и ее значение для них, но принимать их видение как безальтернативно-европейское, по мне, то же самое, что и принимать в таком качестве сербский взгляд на проблему своих взаимоотношений с соседями. Думаю, что эта параллель более, чем жизненна, так как еще несколько лет назад те же люди, что сейчас называют себя воинами «Белой Реконкисты под Черным Солнцем», поддерживали борьбу за «Сербское Косово». Прошло немного времени и, надеюсь, на фоне последних событий к ним пришло понимание того, кто есть сербы для украинцев. Надеюсь, со временем придет и понимание того, что у украинцев, да и других правых, не являющихся верными сынами Римско-Католической Церкви, нет никакого основания считать Реконкисту победой Европы.

В реальности это была гражданская война – так, например, считаеткастильский историк Альфонсо де Паленсия. И не только потому, что почти за пять веков проживания в Испании сами андалусийские арабы глубоко европеизировались и порядком отличались от своих соплеменников на Востоке. Для человека, погруженного в исламскую мысль – богословие, право, философию, социологию – совершенно очевидно, что в Андалусии за это время сформировался совершенно уникальный для Исламского мира, по-настоящему европейский тип мышления, искусства, культуры. Собственно, совершенно очевидно, что материальная часть этого наследия в виде той же уникальной архитектуры осталась испанцам в наследие и после Реконкисты, войдя органической частью в испанскую культуру так же, как средиземноморские гены влились в генофонд испанского этноса.

Но не менее важно другое – за это время в мусульманской (европейско-мусульманской!) Испании сложились целые сообщества мусульман – этнических европейцев. Ими стали мусульмане-славяне (сакалиба) с драматической и по-своему величественной историей, и мусульмане – коренные испанцы (мувалляды). Вклад, сделанный рядом известных муваллядов в развитие ислама в Иберии, неоспорим: Бакий ибн Махляд был одним из первых в этом ряду, как и его поздние последователи из Кордовы — ‘Абдульмалик ибн Сарадж и Мухаммад ибн Хазм. По мере увеличения численности испанцев-мусульман, у них росли и амбиции внутри исламской среды, выразителями которых стали, в частности, такие их мыслители, как Мухаммад ибн Сулейман аль-Ма’афири и Абу Мухаммад ‘Абдуллах ибн аль-Хасану (имена арабские, но речь идет о мусульманах-испанцах). Что характерно, при этом, несмотря на имевшие место случаи отпадения от ислама, в целом эти сообщества стойко сохраняли свою идентичность уже и после реконкисты, что как и применительно к боснийцам демонстрирует аутентичность их выбора. Многие мувалляды после поражения мусульман отказу от собственной веры предпочли эмиграцию (хиджру), как в другие регионы Европы, где создавали собственные поселения, так и в Арабский мир.

Белый американо-исламский культуролог Умар Абдаллах Фарук в своих "Андалузских размышлениях" пишет об этом: "Аль-Андалуз был одним из величайших проявлений цивилизации, которую когда-либо видела Европа. Андалузцы осознавали себя европейцами и культивировали свою идентичность в своей поэзии. Андалузский поэт мог отойти от норм и говорить, например, о красивой женщине с зелеными глазами и рыжими волосами, но не о традиционной арабской красоте - черные волосы и большие темные глаза. Этнически, андалузские мусульмане не отличались значительно от своих христианских соседей с севера".

Бесспорно, нельзя отождествлять этот прецедент подлинной исламизации куска Европы, давший толчок ее самобытному культурному развитию, с современной т.н. «исламизацией» в виде наплыва иммигрантов. Арабы, которые пришли в Испанию тогда как победители, принесли с собой цивилизацию, превосходство которой над тогдашней местной культурой не только очевидно, но и вряд ли кем-то может быть оспорено. Развитие в исламской Андалусии наук и ремесел, медицины, архитектуры, гуманитарной мысли, несопоставимое с тем, что имело место в средневековой Европе того времени, сегодня уже невозможно скрывать. Об уровне развития сторон на тот момент красноречиво свидетельствует один факт: за время своего владычества мусульмане построили в Андалусии тысячи бань (в одной только Кордове их насчитывалось 900!), которые были планомерно разрушены после Реконкисты. При этом при мусульманах большинство испанцев так и остались христианами, вольготно себя чувствовала иудейская община – больше того, именно мусульманская Андалусия стала центром иудейской мысли на тот момент (Маймонид, Иешуа бен-Иосиф га-Леви, Иосиф бен-Иегуда Акнин и др.), а цивилизаторское исламское меньшинство культурно и этнически европеизировалось. Конечно, все это имеет мало общего с выплеском фрустированных представителей разрушенной исламской цивилизации в господствующую западную, куда они привносят с собой свои травмированные культуры и этничность, не более.

К слову сказать, певцом исламской Андалусии был никто иной, как Ницше, который писал: “Чудный мавританский культурный мир Испании, в сущности более нам родственный, более говорящий нашим чувствам и вкусу, чем Рим и Греция, был растоптан (— я не говорю, какими ногами). Почему? потому что он обязан своим происхождением благородным мужественным инстинктам, потому что он утверждал жизнь также и в её редких мавританских утончённостях... Крестоносцы позже уничтожали то, перед чем им приличнее было бы лежать во прахе, — культуру, сравнительно с которой даже наш девятнадцатый век является очень бедным, очень «запоздавшим»”.

Схожие мысли приписывает Адольфу Гитлеру в своих воспоминаниях Шпеер: “Гитлера глубоко потряс исторический факт, который он узнал от высокопоставленной арабской делегации. Как рассказали гости, когда в VIII веке мусульмане попытались проникнуть через Францию в Центральную Европу, их отбросили, разгромив в битве при Пуатье: если бы арабы выиграли то сражение, мир теперь был бы мусульманским и германцы стали бы мусульманами, поскольку ислам идеально соотносится с германским характером”. Если уж зашла речь об отношении к исламу Ницше и Гитлера, надо чуть подробнее остановиться на традиции настоящей германской исламофилии. Ее корни, возможно, восходят еще к временам тамплиеров, недаром Ницше писал об этом: “Решение дано, и никто не волен выбирать. Или мы чандала или не чандала... «Война с Римом на ножах! Мир, дружба с исламом»: так чувствовал, так поступал тот великий свободный дух, гений среди немецких императоров, Фридрих Второй”.

Но не будем забывать, что во многом благодаря поддержке османов европейским протестантским государствам и будущим нациям удалось отстоять себе место под солнцем. Так, среди голландских повстанцев была широко распространена нарочитая османофилия. Современный украинский мусульманский исследователь Али Нуриев пишет об этом следующее: «Засилье римско-католической церкви, высокие налоги и централизация власти привели к восстанию в 1568 году семнадцати провинций против Испанской империи, находившейся тогда на пике своего могущества. Эти события известны в истории как Нидерландская революция или Восьмидесятилетняя война (Tachtigjarige Oorlog).

Участники вооруженной борьбы назывались гёзами (Geuzen), что значит «нищие», в их числе самая большая группа гёзов воевала на море и называлась морскими гёзами (watergeuzen). Девизом морских гёзов был Liever Turks dan Paaps («Лучше Турки чем Паписты») либо LieverTurksch dan Paus («Лучше Турки чем Папа»), а их символом был полумесяц на красном знамени (как у Османов). Также гёзы носили серебряные медальоны в виде полумесяца с тем же девизом.

Нужно понимать, насколько радикальным было подобное обращение голландских повстанцев к символике Османов. В средневековой Европе распространялись легенды о «варварстве» и «дикости» магометан, печатались антиисламские книги, постоянно звучали призывы к крестовым походам (которые рассматривались как средство единства христиан). Для христианина тех времен понятие «сарацин» было равнозначно понятию «язычник», а то и хуже. И тут появились люди, называющие себя «морскими нищими», носящие на одежде серебряные медальоны с полумесяцами (символами анти-римской борьбы) и кричащие, что Султан лучше Папы.

Для протестантов тогдашней Европы обращение к османской символике было не случайным и выходило за рамки обычного протеста. Османский девлет (государство. — прим. Х. С.) среди всех европейских диссидентов пользовался большой популярностью и как враг католической империи, и как пример справедливого и веротерпимого общества, где различные религиозные секты (анабаптисты, гугеноты и др.) могли найти себе убежище. Многие фламандцы говорили о том, что предпочли бы жить под властью мусульман, чем под властью католиков-испанцев.

Еще до начала войны кальвинисты пристально следили за противостоянием Османов и Габсбургов. А после того, как война началась, семнадцать провинций оказались практически в изоляции, без всякой поддержки со стороны европейских стран. Голландский принц Вильгельм Оранский еще в 1566 году отправил в Стамбул посольство за помощью. Османский девлет предложил прямую военную помощь повстанцам, во-первых, через связь Иосифа Нази с протестантами в Антверпене, а во-вторых, через письмо Сулеймана Великолепного «Лютеранам» во Фландрии с предложением помощи войсками по первой просьбе. Сулейман даже утверждал, что считает себя религиозно близким протестантам, «так как они не поклоняются идолам, верят в единого Бога и воевали против папы и императора». В своем письме он обещал, что «силы Османов скоро так ударят по Филиппу II, что у него не будет времени даже подумать о Фландрии».

Однако султан умер в том же году. Уже в 1574 году флот султана Селима II, состоявший из испанских морисков и алжирских пиратов, обрушился на Тунис. Испания получила второй фронт, Тунис был для нее потерян, а давление на Фландрию существенно ослабло. В следующем году Испания объявила о своем банкротстве, и это уже было началом конца империи Габсбургов. Османы же продолжали оказывать поддержку Голландии вместе с французами и англичанами, а также поддерживали протестантов и кальвинистов, как один из способов противостояния Габсбургам в Европе«.

Роль, которую сыграли османы в борьбе протестантских государств и наций отмечают и независимые исследователи. В частности, американский историк С. А. Фишер-Галати в специальной монографии «Оттоманский империализм и немецкий протестантизм. 1521—1555» приходит к следующему выводу: «Протестанты с готовностью связали проблемы, возникшие для Габсбургов в результате прямой и косвенной оттоманской агрессии, со своей борьбой за существование, за консолидацию своих позиций и экспансию в Германии. Почти все главные уступки, вырванные у Габсбургов с 1526 года, были связаны с оттоманскими действиями в Восточной и Западной Европе, и во всех наиважнейших кампаниях лютеран за юридическое признание в Германии эксплуатировался нерешенный конфликт Габсбургов и Порты из-за Венгрии» (венгерские магнаты-кальвинисты во второй половине XVII века также обращались за помощью к туркам против Вены).

Германия во время второй мировой войны пользовалась большой общественной поддержкой в арабских странах. Поэтому не мудрено, что немало представителей ее разгромленных военных структур после войны нашли не только убежище, но и активное применение в арабских баасистских государствах, чьей идеологией, как известно, был национал-социализм. Многие из этих людей приняли ислам, например, бывший офицер штаба фельдмаршала Роммеля подполковник Ганс Мюллер, возглавивший в 1950-е годы «Арабо-германский центр по вопросам эмиграции», через который тысячи бывших немецких военных эмигрировали в мусульманские страны.

Вообще, принятие ислама коренными европейцами перестало быть чем-то уникальным со второй половины XX века. Количественно это уже десятки, если не сотни тысяч людей, качественно можно отметить появление среди них полноценных исламских ученых, а также собственных династий – мусульман-европейцев во втором-третьем поколении.

Что можно сказать о мусульманах в Европе? О большинстве иммигрантов нами уже достаточно было сказано выше. Что касается европейских неофитов ислама, они в этом отношении делятся на три части. Одни, приняв ислам, перенимают от иммигрантов и насельников стагнирующей исламской метрополии характерные пороки современных мусульман – носителей анти-цивилизации и анти-традиции. Вторые добавляют в его среду болезни самого Запада, среди которых можно выделить нигилизм, постмодернизм и игровое отношение ко всему. А третьи выбирают ислам как альтернативу вырождению современной цивилизации, при этом отдавая себе отчет в нынешнем состоянии исламского мира. Поэтому для них этот выбор это не способ «прислониться к сильным», как считают некоторые националисты, обвиняя их в конформизме (я понимаю еще такие обвинения в адрес боснийцев или муваллядов, но какие сильные в наши дни? кто? где?), но выбор самого источника – сохранившейся традиции, способной дать эту силу. При этом традиционалистски ориентированные европейцы, принимая ислам, не собираются становиться ни арабами, ни турками, ни пакистанцами, ибо для них ислам – это не культура, а именно интегральная традиция, обращенная ко всем народам. Как говорит по этому поводу шейх Абдулькадыр ас-Суфи, этнический шотландец Ян Даллас, вдохновитель многих европейских мусульман: «Ислам это не культура, а фильтр для культуры».

Следуя этому принципу, часть европейских мусульман в наши дни создает свои органические сообщества – испанских, немецких, украинских, русских и т.п. мусульман, продолжая и обновляя в исламских рамках родную для себя европейскую культуру. Они не являются лоббистами массовой миграции, не ассоциируют себя с этническими диаспорами и достаточно скептически настроены по отношению к современному «исламизму» по уже не раз приведенным мной причинам. Они – надежда на обновление Исламского мира, но вместе с тем они и ценнейший ресурс Европы, по крайней мере, ее традиционалистски ориентированной части.

Европа и Ислам в оптике Украины

Так как наше обсуждение состоялось в Украине, думаю, оно будет неполным, если мы не рассмотрим проблему Ислама и Европы именно в оптике потенциального украинского консервативно- или национально- революционного проекта.

Игорь Гаркавенко, озвучивший тезис «Ислам – враг Европы», не раз говорил и о своем видении украинского проекта: Национальная Украина как экспортер националистических революций в Европе, надо полагать, подобно тому, как Советская Россия планировала экспортировать социалистические революции.

Не знаю, насколько Игорь в курсе положения в Европе, в частности, с националистическими силами. Большинство из этих сил абсолютно маргинальны, а те, что имеют перспективы в политике, давно приняли либо одну из двух «системных» политических платформ, либо и вовсе сочетают их – я имею в виду противостояние исламизму с позиций защиты светской демократии и русофильство (россиефильство, путинофильство).

Партия «Йоббик» стоит на национально-революционных позициях, но является саттелитом Кремля. Голландская Партия Свободы (основанная тем самым педерастом Фортейном) западная, но как для либеральной партии для нее неприемлем украинский национализм, в котором слишком очевиден консервативно-революционный крен. Дочь Ле Пен – секуляристка и большой друг России. Весьма характерен пример чешского президента Земана – он лютый исламофоб, американоскептик и большой друг Путина и России. Украину он призывает смириться с потерей Крыма и согласиться на федерализацию. И такие примеры можно приводить еще долго.

Странно получается – все враги Ислама в Европе оказываются или поборниками ценностей Просвещения, или друзьями России, а часто два в одном. Исключения представляют настолько микроскопические группы, что рассматривать их вряд ли интересно, тем более, что половина личного состава многих из них уже в батальоне «Азов» и на ситуацию в своих странах вряд ли как-то влияет.

Зато с началом украинско-российской войны Украина получила горячую поддержку от национальных и революционных сил мусульманских народов: боснийцев, чеченцев, волжских и, конечно, крымских татар. Даже Турция, несмотря на заинтересованность в экономическом сотрудничестве с Россией заняла весьма однозначную позицию: Крым – это Украина. Арабские страны своей политикой понижения мировых цен на нефть наносят российской экономической и политической системе урон, превышающий затраты на саму войну. По логике же Игоря получается, что сейчас Украине нужно, игнорируя все это, противопоставить себя главному геополитическому союзнику (давайте называть вещи своими именами) – США, экспортировать националистические революции в Россию, которая против нее воюет, и Европу, чьи националисты в массе враждебны ей, чтобы потом вместе с ними начать воевать против мусульман, которые ее сегодня поддерживают.

Логика, прямо скажем, неочевидная. И мне кажется, она является следствием того, что Дмитро Донцов называл «провансализмом», то есть, местечковостью, чувством неполноценности и желанием ощущать себя частью чего-то большего, будь то мифическая «Европа Наций» (пусть и с Украиной как застрельщиком) или «Великой Национальной России» (пусть и с центром в Киеве).

Мне куда ближе тезис, озвученный украинским консерватором Эдуардом Юрченко о том, что Украина должна не стремиться в Европу, а исходить из того, что она и есть Европа. Несмотря на то, что вопрос о Европе сложен, такой самодостаточный подход не может не импонировать. По крайней мере, у Украины как государства, образовавшегося в ареале и Киевской Руси, и Литовско-Руського Княжества, есть своя ниша, в которой она может реализовывать свой амбициозный проект. И, учитывая начавшуюся геополитическую и мир-системную перестройку, пользуясь противоречиями между большими игроками, она с теми, кто оказался в таком же положении, вполне может застолбить за собой весьма значимое и перспективное пространство, в котором сможет развиваться сообразно своим потенциалу и потребностям.

Юрий Липа говорил и черноморском векторе украинской геополитики. Сегодня некоторые правые идеологи говорят о треугольнике Балканы – Балтика – Кавказ, внутри которого должна оперировать Украина. И в первом, и во втором случае там есть мусульмане, причем, многие симпатизируют Украине. Так получилось, что у них с ней исторически общие враги, а значит, они могут быть ее естественными союзниками. Так зачем же отталкивать их от себя разговорами о том, что Ислам – это враг Европы? Чтобы заручиться поддержкой кого? России? Израиля? Западных ЛГБТ-националистов?

Я полагаю, что наиболее оптимальным и органичным проектом для Украины как христианской страны, которая имеет в своем составе коренное мусульманское меньшинство, хочет вернуть его историческую родину, был бы украинский аналог идеологии и модели усташеской Хорватии Анто Павелича (естественно, с поправкой на время и обстоятельства). Тот же Юрий Липа, хоть его этнополитические выводы уже не вполне актуальны в наши дни (все таки он главным образом был гениальный геополитик) считал, что в жилах многих крымских татар течет та же кровь, что и у украинцев – так что же мешает, подобно Павеличу считать их «украинцами исламской веры», по крайней мере, в рамках концепции "политической нации"?

Для Украины в отличие от ряда стран Западной Европы неактуальна проблема «исламизации», понимаемой как наплыв инорасовых мигрантов. И очень хорошо – пусть она остается страной с монолитным белым населением с редкими экзотическими вкраплениями, не более. Но в таком случае не нужно навязывать ей и повестку «антиисламизма», дискурс которого контролируют ее враги в России и недруги на Западе.

У Украины есть свои коренные мусульмане – крымские татары. Есть волжские татары, многих из которых по внешности не отличишь от славян. Небольшие диаспоры кавказцев, большая часть которых антропологически относится к балкано-кавказской расе, той же, что и значительная часть населения Южной Европы, да и часть самих украинцев. Наконец, важнейший факт – консервативно- и национально- революционно настроенные этнические украинцы, которыев описанной выше логике принимают ислам, не просто сохраняя свою идентичность, но и активно участвую в борьбе за свою страну, как некоторые бойцы роты «Крым».

После недавней атаки в Грозном в украинском обществе снова оживились разговоры об Украине как центре Антикремлевского Блока Народов. Надо понимать, что, учитывая изрядную истощенность и потрепанность чеченского и аналогичного ему сопротивлений, Украине в этом случае предстоит стать не только их штабом, но и координационным центром. Фактически ей потребуется играть для этого модераторские функции, что завтра в случае борьбы за евразийское наследство может стать прологом к выполнению тех же функций в геополитическом масштабе – по отношению к тому же Кавказу, тому же Поволжью.

Для этого ей не просто надо иметь дружественные отношения с мусульманами, но и желательно самой – при сохранении в целом закрытости своего расового пространства – быть одним из исламских центров, растить свои исламские интеллектуальные кадры, школы. Создание такого «украинского ислама» - амбициозная задача вполне в духе консервативного революционера Анто Павелича, боровшегося за «хорватский ислам» как часть интегральной хорватской нации.

Скажу больше, если Украина сможет решить эту задачу, она автоматически станет центром всего «белого ислама», притягивая к себе взоры европейских исламских традиционалистов, для которых неприемлем выбор между Румом, Россией и ИГИЛ. В этом случае энергия такого интеллектуального взаимодействия и симбиоза, его пространство смогут стать питательной средой, в которой произойдет обновление как Европы, так и Ислама.

И это бы стало отличной традиционалистской альтернативой войне между западным и исламским нигилизмом.