Кому много дано

[86]

Целый квартал между московскими улицами – 1-й Останкинской и академика Королёва, Останкинским проездом и 6-м Останкинским переулком – занимает обнесённый высоким забором парк. В центре парка – особняк Сергея Павловича Королёва. Весь этот гектар (по московским меркам – фантастически дорого), ныне ставший музеем великого конструктора, подарен ему правительством в 1957-м – после запуска первого искусственного спутника Земли. В то время даже сами члены правительства не располагали подобными дачами в Москве. Кремль уже давно стал не жильём, а только рабочим местом. Кунцево вошло в состав Москвы, но дача Иосифа Виссарионовича Джугашвили после его смерти толком не использовалась. Подарок стал уникальным. Но никого не удивил. Королёву надо было то и дело ездить не только в свой институт в подмосковных Подлипках (в ту пору – Калининград, а теперь Королёв), но и на совещания с другими главными конструкторами, и в Министерство обороны, и в тот же Кремль. Ведь основу тогдашнего – только сооружаемого – ракетного щита Родины составляли его разработки. Кстати, и сегодня почти все наши боевые ракеты созданы его соратниками и учениками.

Даже в эпоху всеобщего бурного возмущения номенклатурными привилегиями ни у кого не вызывали негодования дачи, автомобили, спецсвязь, спецпитание директоров крупных предприятий, конструкторов, академиков. Хотя точно такие же льготы чиновников государственного и партийного аппарата стали точкой приложения народного гнева, изрядно поспособствовавшей смене строя. При том, что – по надёжным свидетельствам множества мемуаристов – в эпоху индустриализации, военное лихолетье, годы послевоенного восстановления подобные же упрёки в адрес «комиссаров, жирующих на спине народа», вызывали разве что желание набить злословящую морду.

Причина различий очевидна. Вклад директора – не говоря уж об академике – каждый может если не понять, то по крайней мере признать. Результаты же работы советского управленца конца 1980-х были, с одной стороны, вполне очевидны, с другой стороны, весьма далеки от обещанных.

Привилегии советских управленцев, впрочем, не особо поменялись за добрых полвека: в 1920-е и 1930-е они располагали практически теми же дачами, автомобилями, специальными пайками и больницами. Технический же прогресс затронул рядовых граждан даже в большей мере. Легендарные сталинские наркомы отрывались от среднего уровня, пожалуй, куда выше, чем баснословные горбачёвские министры. А результаты их деятельности тоже были не всегда убедительны: например, провалы в сельском хозяйстве случались и при Якове Аркадьевиче Эпштейне, и даже (хотя куда меньшие) при Иване Александровиче Бенедиктове. Но тогдашнее процветание хозяйственных командиров народ воспринимал куда спокойнее, поскольку знал об их ответственности за срывы. Иосиф Виссарионович Джугашвили – в отличие от легендарного Сталина – зря своих помощников на Лубянку не отправлял, но за слабую работу увольнял без излишних проволочек, а за попытки скрыть ошибки мог и впрямь отдать под суд по весьма серьёзным статьям. Брежнев же прощал едва ли не всё, кроме попыток подсидеть себя, любимого. А Горбачёв хотя и устроил зачистку ЦК, Совмина, нижележащих уровней иерархии – но явно не по критериям, как-то связанным с результативностью.

Увольнять, а тем более казнить руководителей не всегда выгодно: накопленный ими опыт зачастую просто нечем заменить. Не зря тот же Джугашвили в войну прощал генералам многие провалы. Когда Лев Захарович Мехлис, будучи комиссаром Крымского фронта, потребовал заменить командующего фронтом генерал-лейтенанта Дмитрия Тимофеевича Козлова, Джугашвили резонно ответил: «У нас нет в резерве Гинденбургов». Даже после разгрома Козлов всего лишь оказался разжалован в генерал-майоры и дальше командовал армиями, был заместителем командующего фронтом…

Но когда острого кадрового голода нет, наказания должны следовать неукоснительно. В 1946-м народный комиссар авиационной промышленности Алексей Иванович Шахурин и главный маршал авиации (что соответствует общевойсковому маршалу) Александр Александрович Новиков были осуждены на 6 и 5 лет соответственно за то, что во время войны заводы выпускали самолёты со множеством производственных дефектов, а военная приёмка, подчинённая Новикову, соглашалась их использовать. Причины большинства дефектов были объективны: дефицит сырья, квалифицированной рабочей силы, частая модернизация конструкций… Если бы таких причин не было, Шахурин и Новиков заслуживали бы несравненно более строгой кары. Но доля их вины в случившемся была: некоторые сложности военной поры всё же можно было компенсировать организационными мерами. Так что по современным представлениям – в отличие от легенд хрущёвской эпохи – дело авиаторов нельзя считать вполне сфабрикованным. Увы, победителей иной раз тоже приходится судить.

Бывают, правда, случаи, когда не вполне ясно, за что наказывать. Например, генералов и маршалов после войны осуждали, помимо прочего, за вывезенные из Германии вагоны трофейных ценностей. Но зачем, к примеру, маршалу Георгию Константиновичу Жукову или министру государственной безопасности Виктору Семёновичу Абакумову десятки баянов и столовых сервизов? Очевидно, высокие начальники запасались подарками для подчинённых: в пору послевоенного дефицита вещевая премия была несравненно ценнее денежной. Поэтому тяга к трофеям рассматривалась не как самостоятельное преступление, а только как отягчающее обстоятельство к иным обвинениям, чья серьёзность зачастую признавалась современниками.

Ныне чиновники чаще всего предпочитают накапливать деньги, акции доходных предприятий и прочие приятности, ценные в условиях рыночной полноты магазинов. Но им бы это охотно простили, если бы скорость развития подведомственных им отраслей хозяйства была сопоставимой с эпохой Джугашвили. Увы, куда чаще они проваливаются поглубже Горбачёва. Отсюда и новая волна негодования, выливающаяся в самые неожиданные акции вроде приклеивания на крыши автомобилей синих детских ведёрок: разгонять автомобильный поток мигалкой и сиреной вправе только человек, ежеминутно приносящий стране очевидные успехи.

Владельцы заводов, газет, пароходов нынче также вызывают довольно отрицательное отношение к себе. Впрочем, не все. Владимиру Петровичу Евтушенкову легко прощают миллиарды, заработанные в высокотехнологичных отраслях – электронике, связи, Интернете. А вот Роман Аркадьевич Абрамович, сделавший состояние на нефти, в лучшем случае вышучивается.

Привилегии дворян в России не вызывали особой неприязни, пока каждый представитель высшего сословия был обязан решать серьёзнейшие задачи – от воинской службы до управления всей страной. Но после 18-го февраля 1762-го, когда Пётр III Фёдорович Романов даровал дворянству вольность, имения, ранее обеспечивавшие материальную базу для служения, стали только источником личного благополучия. И революция оказалась неизбежна.

Нынче наше общество ищет идеалы в прошлом. И рискует откатиться до новых поводов к революции. Если сильные мира сего забудут старую истину: кому много дано – с того много спросится.