ТЕОРИЯ ИНСТИНКТОВ
Необходимость пересмотра теории инстинктов Теория базовых потребностей, о которой мы говорили в предыдущих главах,настоятельно требует пересмотра теории инстинктов. Это необходимо хотя быдля того, чтобы иметь возможность дифференцировать инстинкты на болеебазовые и менее базовые, более здоровые и менее здоровые, более естественныеи менее естественные. Более того, наша теория базовых потребностей, как идругие аналогичные теории (353, 160), неизбежно поднимает ряд проблем ивопросов, которые требуют Немедленного рассмотрения и уточнения. В их ряду,например, необходимость отказа от принципа культурной относительности,решение вопроса о конституциональной обусловленности ценностей,необходимость ограничения юрисдикции ассоциативно-инструментального наученияи т.п. Имеются и другие соображения, теоретические, клинические иэкспериментальные, которые подталкивают нас к переоценке отдельных положенийтеории инстинктов, а, быть может , даже к ее полному пересмотру. Эти жесоображения заставляют меня скептически отнестись ко мнению, особенно широкораспространившемуся в последнее время в среде психологов, социологов иантропологов. Я говорю здесь о незаслуженно высокой оценке таких личностныхчерт, как пластичность, гибкость и адаптивность, о преувеличенном внимании кспособности к научению. Мне представляется, что человек гораздо болееавтономен, гораздо более самоуправляем, нежели предполагает за нимсовременная психология, и это мое мнение базируется на следующихтеоретических и экспериментальных соображениях: 1. Концепция гомеостаза Кэннона (78), инстинкт смерти Фрейда (138) ит.п.; 2. Эксперименты по изучению аппетита, пищевых предпочтений игастрономических вкусов (492, 491); 3. Эксперименты Леви по изучению инстинктов (264ѕ269), а также егоисследование материнской сверх-опеки (263) и аффективного голода; 4. Обнаруженные психоаналитиками пагубные последствия раннего отлученияребенка от груди и настойчивого привития навыков туалета; 5. Наблюдения, заставившие многих педагогов, воспитателей и детскихпсихологов-практиков признать необходимость предоставления ребенку большейсвободы выбора; 6. Концепция, лежащая в основе роджерсовской терапии; 7. Многочисленные неврологические и биологические данные, приводимыесторонниками теорий витализма (112) и эмерджентной эволюции (46),современными эмбриологами (435) и такими холистами как Гольдштейн (160), ѕданные о случаях спонтанного восстановления организма после полученнойтравмы. Эти и ряд других исследований, которые я буду цитировать далее,укрепляют мое мнение о том, что организм обладает гораздо большим запасомпрочности, гораздо большей способностью к самозащите, саморазвитию исамоуправлению, чем нам казалось до сих пор. Кроме того, результатыпоследних исследований еще раз убеждают нас в теоретической необходимостипостулирования некой позитивной тенденции к росту или к самоактуализации,заложенной в самом организме, тенденции, в корне отличной отуравновешивающих, консервационных процессов гомеостаза и от реакций навнешние воздействия. Многие мыслители и философы, в числе которых стольразные, как Аристотель и Бергсон, в той или иной форме, с большей илименьшей прямотой уже предпринимали попытки постулировать эту тенденцию,тенденцию к росту или к самоактуализации. О ней говорили и психиатры, ипсихоаналитики, и психологи. О ней рассуждали Гольдштейн и Бюлер, Юнг иХорни, Фромм, Роджерс и многие другие ученые. Однако самым весомым аргументом в пользу необходимости обращения ктеории инстинктов служит, наверное, опыт психотерапии и особенно опытпсихоанализа. Факты, которые предстают перед психоаналитиком, неумолимы,хотя и не всегда очевидны; перед психоаналитиком всегда стоит задачадифференциации желаний (потребностей, импульсов) пациента, проблемаотнесения их к разряду более базовых или менее базовых. Он постоянносталкивается с одним очевидным фактом: фрустрация одних потребностейприводит к патологии, тогда как фрустрация других не вызывает патологическихпоследствий. Или: удовлетворение одних потребностей повышает здоровьеиндивидуума, а удовлетворение других не вызывает такого эффекта.Психоаналитик знает, что есть потребности ужасно упрямые и своевольные. Сними не удастся сладить уговорами, задабриваниями, наказаниями,ограничениями; они не допускают альтернативы, каждую из них можетудовлетворить только один-единственный, внутренне соответствующий ей"удовлетворитель". Эти потребности крайне требовательны, они заставляютиндивидуума осознанно и неосознано искать возможности для их удовлетворения.Каждая из таких потребностей предстает перед человеком как упрямый,непреодолимый, не поддающийся логическому объяснению факт; факт, которыйнужно вопринимать как данность, как точку отсчета. Весьма показательно, чтопрактически все существующие течения психиатрии, психоанализа, клиническойпсихологии, социальной и детской терапии, несмотря на принципиальныерасхождения по многим вопросам, вынуждены сформулировать ту или инуюконцепцию инстинктоподобия потребностей. Опыт психотерапии заставляет нас обратиться к видовым характеристикамчеловека, к его конституции и наследственности, вынуждает отказаться отрассмотрения его внешних, поверхностных, инструментальных привычек инавыков. Всякий раз, когда терапевт сталкивается с этой дилеммой, он отдаетпредпочтение анализу инстинктивных, а не условных, реакций индивидуума, иименно этот выбор является базовой платформой психотерапии. Столь насущнаянеобходимость в выборе вызывает сожаление, потому что, и мы еще вернемся кобсуждению этого вопроса, существуют иные, промежуточные и более важные,альтернативы, предоставляющие нам большую свободу выбора, ѕ одним словом,дилемма, упомянутая здесь, не является единственно возможной дилеммой. И все же сегодня уже очевидно, что теория инстинктов, особенно в техформах, в каких она представлена Мак-Даугаллом и Фрейдом, нуждается впересмотре в соответствии с новыми требованиями, выдвигаемыми динамическимподходом. Теория инстинктов, бесспорно, содержит ряд важных положений, покане оцененных должным образом, но в то же время явная ошибочность ее основныхположений затмевает достоинства других. Теория инстинктов видит в человекесамодвижущуюся систему, она основывается на том, что человеческое поведениедетерминировано не только внешними, средовыми факторами, но и собственнойприродой человека; она утверждает, что в человеческой природе заложенаготовая система конечных целей и ценностей и что при наличии благоприятныхсредовых воздействий человек стремится избежать болезни, а следовательножелает именно того, в чем действительно нуждается (что хорошо для него).Теория инстинктов опирается на то, что все люди составляют единыйбиологический вид, и утверждает, что поведение человека обусловлено теми илииными мотивами и целями, присущими виду в целом; она обращает наше вниманиена тот факт, что в экстремальных условиях, когда организм всецелопредоставлен самому себе, своим внутренним резервам, он проявляет чудесабиологической эффективности и мудрости, и факты эти еще ждут своихисследователей. Ошибки теории инстинктов Считаю необходимым сразу же подчеркнуть, что многие ошибки теорииинстинктов, даже самые возмутительные и заслуживающие резкого отпора, ни вкоем случае не являются неизбежными или внутренне присущими данной теориикак таковой, что эти заблуждения разделялись не только последователямитеории инстинктов, но и ее критиками. 1. Наиболее вопиющими в теории инстинктов являются семантические илогические ошибки. Инстинктивистов вполне заслуженно обвиняют в том, что ониизобретают инстинкты ad hoc, прибегают к понятию инстинкта всякий раз, когдане могут объяснить конкретное поведение или определить его истоки. Но мы,зная об этой ошибке, будучи предупреждены о ней, конечно же, сумеем избежатьгипостазирования, то есть смешения факта с термином, не станем строитьшаткие силлогизмы. Мы гораздо искушеннее в семантике, нежели инстинктивисты. 2. Сегодня мы обладаем новыми данными, предоставленными нам этнологией,социологией и генетикой, и они позволят нам избежать не только этно- иклассоцентризма, но и упрощенного социального дарвинизма, которым грешилиранние инстинктивисты и который заводил их в тупик. Теперь мы можем понять, что неприятие, которое встретила в научныхкругах этнологическая наивность инстинктивистов, было излишне радикальным,излишне горячим. В результате мы получили другую крайность ѕ теориюкультурного релятивизма. Эта теория, широко распространенная ипользовавшаяся большим влиянием в последние два десятилетия, сейчасподвергается жесткой критике (148). Несомненно, пришла пора вновь направитьнаши усилия на поиск кросс-культуральных, общевидовых характеристик, как этоделали инстинктивисты, и мне думается, что мы сумеем избежать какэтноцентризма, так и гипертрофированного культурного релятивизма. Так,например, мне кажется очевидным, что инструментальное поведение (средство)детерминировано культуральными факторами в гораздо большей степени, чембазовые потребности (цели). 3. Большинство анти-инстинктивистов 20ѕ30-х годов, такие, например, какБернард, Уотсон, Куо и другие, критикуя теорию инстинктов, говорили главнымобразом о том, что инстинкты нельзя описать в терминах отдельных реакций,вызванных специфическими раздражителями. В сущности, они обвинялиинстинктивистов в приверженности бихевиориостичному подходу, и в целом онибыли правы, ѕ инстинкты действительно не укладываются в упрощенную схемубихевиоризма. Однако сегодня такая критика уже не может считатьсяудовлетворительной, потому что сегодня и динамическая, и гуманистическаяпсихология исходят из того, что никакая мало-мальски значимая, целостнаяхарактеристика человека, никакая целостная форма активности не может бытьопределена только в терминах "стимулѕреакция". Если мы утверждаем, что любой феномен нужно анализировать в егоцельности, то это еще не означает, что мы призываем игнорировать свойстваего компонентов. Мы не против того, чтобы рассматривать рефлексы, например,в контексте классических животных инстинктов. Но при этом мы понимаем, чторефлекс ѕ это исключительно моторный акт, инстинкт же помимо моторного актавключает в себя биологически детерминированный импульс, экспрессивноеповедение, функциональное поведение, объект-цель и аффект. 4. Даже с точки зрения формальной логики я не могу объяснить, почему мыдолжны постоянно делать выбор между абсолютным инстинктом, инстинктом,завершенным во всех его компонентах, и не-инстинктом. Почему бы нам ниговорить об остаточных инстинктах, об инстинктоподобных аспектах влечения,импульса, поведения, о степени инстинктоподобия, о парциальных инстинктах? Очень многие авторы бездумно употребляли термин "инстинкт", используяего для описания потребностей, целей, способностей, поведения, восприятия,экспрессивных актов, ценностей, эмоций как таковых и сложных комплексов этихявлений. В результате это понятие практически утратило смысл; практическилюбую из известных нам человеческих реакций, как справедливо отмечают Мармор(289) и Бернард (47), тот или иной автор может отнести к разрядуинстинктивных. Основная наша гипотеза состоит в том, что из всех психологическихсоставляющих человеческого поведения только мотивы или базовые потребностимогут считаться врожденными или биологически обусловленными (если невсецело, то хотя бы в определенной степени). Само же поведение, способности,когнитивные и аффективные потребности, по нашему мнению, не имеютбиологической обусловленности, эти явления либо являются продуктом научения,либо способом выражения базовых потребностей. (Разумеется, многие изприсущих человеку способностей, например, цветовое зрение, в значительнойстепени детерминированы или опосредованы наследственностью, но сейчас речьне о них). Другими словами, в базовой потребности есть некий наследственныйкомпонент, который мы будем понимать как своеобразную конативную нужду, несвязанную с внутренним, целеполагающим поведением, или как слепой,нецеленаправленный позыв, вроде фрейдовских импульсов Ид. (Ниже мы покажем,что источники удовлетворения этих потребностей также имеют биологическиобусловленный, врожденный характер.) Поведение целенаправленное (илифункциональное) возникает в результате научения. Сторонники теории инстинктов и их оппоненты мыслят в категориях "всеили ничего", они рассуждают только об инстинктах и не-инстинктах, вместотого, чтобы задуматься о той или иной мере инстинктивности того или иногопсихологического феномена, и в этом состоит их главная ошибка. И в самомделе, разумно ли предполагать, что весь сложнейший набор человеческихреакций всецело детерминирован одной лишь наследственностью или вовсе недетерминирован ею? Ни одна из структур, лежащих в основе сколько-нибудьцелостных реакций, даже самая простая структура, лежащая в основесколько-нибудь целостной реакции, не может быть детеминирована толькогенетически. Даже цветной горошек, эксперименты над которым позволилиМенделю сформулировать знаменитые законы распределения наследственныхфакторов, нуждается в кислороде, воде и подкормке. Если уж на то пошло, то исами гены существуют не в безвоздушном пространстве, а в окружении другихгенов. С другой стороны совершенно очевидно, что никакая из человеческиххарактеристик не может быть абсолютно свободной от влияния наследственности,потому что человек ѕ дитя природы. Наследственность является предпосылкойвсего человеческого поведения, каждого поступка человека и каждой егоспособности, то есть, что бы ни сделал человек, он может это сделать толькопотому, что он ѕ человек, что он принадлежит к виду Homo, потому что он сынсвоих родителей. Столь несостоятельная с научной точки зрения дихотомия повлекла засобой ряд неприятных последствий. Одним из них стала тенденция, всоответствии с которой любую активность, если в ней обнаруживался хотькакой-то компонент научения, стали считать неинстинктивной и наоборот, любуюактивность, в которой проявлялся хоть какой-то компонент наследственности ѕинстинктивной. Но как мы уже знаем, в большинстве, если не во всехчеловеческих характеристиках с легкостью обнаруживаются и те, и другиедетерминанты, а значит и сам спор между сторонниками теории инстинктов исторонниками теории научения чем дальше, тем больше начинает напоминать спормежду партией остроконечников и тупоконечников. Инстинктивизм и анти-инстинктивизм ѕ две стороны одной медали, двекрайности, два противоположных конца дихотомии. Я уверен, что мы, зная обэтой дихотомии, сумеем избежать ее. 5. Научной парадигмой теоретиков-инстинктивистов были животныеинстинкты, и это стало причиной очень многих ошибок, в том числе ихнеспособности разглядеть уникальные, чисто человеческие инстинкты. Однакосамым большим заблуждением, закономерно вытекающим из изучения животныхинстинктов, явилась, пожалуй, аксиома об особой мощности, о неизменности,неуправляемости и неподконтрольности инстинктов. Но аксиома эта,справедливая разве что применительно к червям, лягушкам и леммингам, явнонепригодна для объяснения человеческого поведения. Даже признавая, что базовые потребности имеют определеннуюнаследственную базу, мы можем наделать кучу ошибок, если будем определятьмеру инстинктивности на глазок, если будем считать инстинктивными только теповеденческие акты, только те характеристики и потребности, которые не имеютявной связи с факторами внешней среды или отличаются особой мощностью, явнопревышающей силу внешних детерминант. Почему бы нам не допустить, чтосуществуют такие потребности, которые, несмотря на свою инстинктоиднуюприроду, легко поддаются репрессии, которые могут быть сдержаны, подавлены,модифицированы, замаскированы привычками, культурными нормами, чувством виныи т.п. (как это, по-видимому, происходит с потребностью в любви)? Словом,почему бы нам не допустить возможность существования слабых инстинктов? Именно эта ошибка, именно такая идентификация инстинкта с чем-то мощными неизменным, скорее всего, и стала причиной резких нападок культуралистовна теорию инстинктов. Мы понимаем, что никакой этнолог не сможет даже навремя отвлечься от идеи о неповторимом своеобразии каждого народа, и потомус гневом отвергнет наше предположение и присоединится к мнению нашихоппонентов. Но если бы все мы с надлежащим уважением относились и ккультурному, и к биологическому наследию человека (как это делает авторданной книги), если бы мы рассматривали культуру просто как более мощнуюсилу по сравнению с инстинктоидными потребностями (как это делает авторданной книги), то мы бы уже давно не видели ничего парадоксального вутверждении о том, что наши слабые, хрупкие инстинктоидные потребностинуждаются в защите от более устойчивых и более мощных культурных влияний.Попытаюсь быть еще более парадоксальным ѕ по моему мнению, в каком-то смыслеинстинктоидные потребности в каком-то смысле сильнее тех же культурныхвлияний, потому что они постоянно напоминают о себе, требуют удовлетворения,и потому что их фрустрация приводит к пагубным патологическим последствиям.Вот почему я утверждаю, что они нуждаются в защите и покровительстве. Чтобы стало совсем понятно, выдвину еще одно парадоксальное заявление.Я думаю, что вскрывающая психотерапия, глубинная терапия и инсайт-терапия.которые объединяют в себе практически все известные методы терапии, кромегипноза и поведенческой терапии, имеют одну общую черту, они обнажают,восстанавливают и укрепляют наши ослабленные, утраченные инстинктоидныепотребности и тенденции, наше задавленное, задвинутое в дальний уголживотное Я, нашу субъективную биологию. В самом очевидном виде, самымконкретным образом такую цель ставят только организаторы так называемыхсеминаров личностного роста. Эти семинары ѕ одновременнопсихотерапевтические и образовательные ѕ требуют от участников чрезвычайнобольших трат личностной энергии, полной самоотдачи, невероятных усилий,терпения, мужества, они очень болезненны, они могут длиться всю жизнь и всеравно не достичь поставленной цели. Нужно ли учить собаку, кошку или птицукак быть собакой, кошкой или птицей? Ответ очевиден. Их животные импульсызаявляют о себе громко, внятно и распознаются безошибочно, тогда какимпульсы человека чрезвычайно слабы, неотчетливы, спутаны, мы не слышим, чтоони шепчут нам, и поэтому должны учиться слушать и слышать их, Неудивительно, что спонтанность, естественность поведения, свойственнуюпредставителям животного мира, мы чаще замечаем за самоактуализированнымилюдьми и реже ѕ за невротиками и не очень здоровыми людьми. Я готов заявить,что сама болезнь ѕ это ничто иное, как утрата животного начала. Четкаяидентификация со своей биологией, "животность" парадоксальным образомприближают человека к большей духовности, к большему здоровью, к большемублагоразумию, к большей (орга-низ.мической) рациональности. 6. Сосредоточенность на изучении животных инстинктов повлекла за собойеще одну, возможно, еще более страшную ошибку. По неким непонятным,загадочным для меня причинам, объяснить которые смогли бы, наверное, толькоисторики, в западной цивилизации утвердилось представление о том, чтоживотное начало ѕ это дурное начало, что наши примитивные импульсы ѕ этоэгоистичные, корыстные, враждебные, дурные импульсы.22 Теологи называют это первородным грехом или голосом дьявола. Фрейдистыназывают это импульсами Ид, философы, экономисты, педагоги придумывают своиназвания. Дарвин был настолько убежден в дурной природе инстинктов, чтоосновным фактором эволюции животного мира счел борьбу, соревнование, исовершенно не заметил проявлений сотрудничества, кооперации, которые,однако, легко сумел разглядеть Кропоткин. Именно такой взгляд на вещи заставляет нас идентифицировать животноеначало человека с хищными, злобными животными, такими как волки, тигры,кабаны, стервятники, змеи. Казалось бы, почему нам не приходят на ум болеесимпатичные звери, например, олени, слоны, собаки, шимпанзе? Очевидно, чтовышеупомянутая тенденция самым непосредственным образом связана с тем, чтоживотное начало понимается как плохое, жадное, хищное. Если уж такнеобходимо было найти подобие человеку в животном мире, то почему бы невыбрать для этого животное, действительно похожее на человека, например,человекообразную обезьяну? Я утверждаю, что обезьяна как таковая, вобщем-то, гораздо более милое и приятное животное, чем волк, гиена иличервь, к тому же она обладает многими из тех качеств, что мы традиционноотносим к добродетелям. С точки зрения сравнительной психологии мы, правоже, больше похожи на обезьяну, чем на какого-нибудь гада, а потому я ни зачто не соглашусь с тем, что животное начало человека ѕ злобное, хищное,дурное (306). 7. К вопросу о неизменности или немодифицируемости наследственных чертнужно сказать следующее. Даже если допустить, что существуют такиечеловеческие черты, которые детерминированы одной лишь наследственностью,только генами, то и они подвержены изменениям и, может быть даже, легче, чемлюбые другие. Такая болезнь как рак в значительной степени обусловленанаследственными факторами, и все-таки ученые не оставляют попыток искатьспособы профилактики и лечения этой страшной болезни. То же самое, можносказать об интеллекте, или IQ. Нет сомнений, что в известной степениинтеллект определяется наследственностью, но никто не возьмется оспариватьтот факт, что его можно развить при помощи образовательных ипсихотер-певтических процедур. 8. Мы должны допустить возможность большей вариативности в областиинстинктов, чем допускают это теоретики-инстинктивисты. Очевидно, чтопотребность в познании и понимании обнаруживается далеко не у всех людей. Уумных людей она выступает как насущная потребность, тогда как у слабоумныхона представлена лишь в рудиментарном виде или отсутствует вовсе Так жеобстоит дело и с материнским инстинктом. Исследования Леви (263) выявилиочень большую вариативность в выраженности материнского инстинкта, настолькобольшую, что можно заявить, что некоторые женщины вовсе не имеютматеринского инстинкта. Специфические таланты или способности, которые,по-видимому, обусловлены генетически, например, музыкальные, математические,художественные способности (411), обнаруживаются у очень немногих людей. В отличие от животных инстинктов, инстинктоидные импульсы могутисчезнуть, атрофироваться. Так, например, у психопата нет потребности влюбви, потребности любить и быть любимым. Утрата этой потребности, как мытеперь знаем, перманентна, невосполнима; психопатия не поддается лечению, вовсяком случае, с помощью тех психотерапевтических техник, которыми мырасполагаем в настоящее время. Можно привести и другие примеры. Исследованиеэффектов безработицы, проведенное в одной из австрийских деревень (119), каки ряд других аналогичных этому исследований, показало, что продолжительнаябезработица оказывает не просто деморализующее, а даже разрушительноевоздействие на человека, так как угнетает некоторые из его потребностей.Будучи однажды угнетенными, эти потребности могут угаснуть навсегда, они непробудятся вновь даже в случае улучшения внешних условий. Аналогичные этимданные получены при наблюдениях за бывшими узниками нацистских концлагерей.Можно вспомнить также наблюдения Бэйтсона и Мид (34), изучавших культурубалинезийцев. Взрослого балинезийца нельзя назвать "любящим" в нашем,западном, понимании этого слова, и он, по всей видимости, вообще неиспытывает потребности в любви. Балинезийские младенцы и дети реагируют нанедостаток любви бурным, безутешным плачем (этот плач запечатлела кинокамераисследователей), а значит, мы можем предположить, что отсутствие "любовныхимпульсов" у взрослого балинезийца ѕ это приобретенная черта. 9. Я уже говорил, что по мере восхождения по филогенетической лестницемы обнаруживаем, что инстинкты и способность к адаптации, способность гибкореагировать на изменения в окружающей среде начинают выступать каквзаимоисключающие явления. Чем более выражена способность к адаптации, темменее отчетливы инстинкты. Именно эта закономерность стала причиной оченьсерьезного и даже трагического (с точки зрения исторических последствий)заблуждения ѕ заблуждения, корни которого уходят в древность, а сутьсводится к противопоставлению импульсивного начала рациональному. Мало комуприходит в голову мысль, что оба этих начала, обе эти тенденции инстинктивныпо своей природе, что они не антагонистичны, но синергичны друг другу, чтоони устремляют развитие организма в одном и том же направлении. Я убежден, что наша потребность в познании и понимании может быть стольже конативной, как и наша потребность в любви и принадлежности. В основе традиционной дихотомии "инстинктѕразум" лежат неверноеопределение инстинкта и неверное определение разума ѕ определения, прикоторых одно определяется как противоположное другому. Но если мыпереопределим эти понятия в соответствии с тем, что нам известно насегодняшний день, то мы обнаружим, что они не только не противоположны другдругу, но и не так уж сильно отличаются одно от другого. Здоровый разум издоровый импульс устремлены к одной и той же цели; у здорового человека онини в коем случае не противоречат друг другу (но у больного они могут бытьпротивоположны, оппозиционны друг другу). Имеющиеся в нашем распоряжениинаучные данные указывают на то, что для психического здоровья ребенканеобходимо, чтобы он чувствовал себя защищенным, принятым, любимым иуважаемым. Но ведь как раз этого и желает (инстинктивно) ребенок. Именно вэтом смысле, чувственно и научно доказуемом, мы заявляем, что инстинктоидныепотребности и рациональность, разум синергичны, а не антагонистичны другдругу. Их кажущийся антагонизм не более чем артефакт, и причина тому кроетсяв том, что предметом нашего изучения являются, как правило, больные люди.Если наша гипотеза подтвердится, то мы сможем, наконец, решить извечнуюпроблему человечества, и вопросы вроде: "Чем должен руководствоватьсячеловек ѕ инстинктом или разумом?" или: "Кто главный в семье ѕ муж илижена?" отпадут сами собой, утратят свою актуальность ввиду очевиднойсмехотворности. 10. Пастор (372) со всей убедительностью продемонстрировал нам,особенно своим глубоким анализом теорий Мак-Даугалла и Торндайка (я быдобавил сюда и теорию Юнга и, может быть, теорию Фрейда), что теорияинстинктов вызвала к жизни множество консервативных и дажеантидемократических по своей сути социальных, экономических и политическихпоследствий, обусловленных отождествлением наследственности с судьбой, сбезжалостным, неумолимым роком. Но это отождествление ошибочно. Слабый инстинкт может обнаружиться,выразиться и получить удовлетворение только в том случае, если условия,предопределяемые культурой, благоприятствуют ему; плохие же условияподавляют, разрушают инстинкт. Например, в нашем обществе пока невозможноудовлетворение слабых наследственных потребностей, из чего можно сделатьвывод, что условия эти требуют существенного улучшения. Однако взаимосвязь, обнаруженную Пастором (372), ни в коем случаенельзя считать ни закономерной, ни неизбежной; на основании этой корреляциимы можем лишь еще раз заявить, что для оценки социальных явлений нужнообращать внимание не на один, а по меньшей мере на два континуума явлений.Противопоставление, выраженное континуумом "либерализмѕконсерватизм", ужеуступает место таким парам континуальных антагонизмов как"социализмѕкапитализм" и "демократизмѕавторитаризм", и эту тенденцию мыможем проследить даже на примере науки. Например, сегодня можно говорить осуществовании таких подходов к изучению общества и человека, какэкзогенно-авторитарно-социалистический, илиэкзогенно-социал-демократический, илиэкзогенно-демократически-капиталистический и т.д. В любом случае, если мы сочтем, что антагонизм между человеком иобществом, между личным и общественным интересом закономерен, неизбежен инепреодолим, то это будет уход от решения проблемы, неправомерная попыткаигнорировать само ее существование. Единственным разумным оправданием такойточки зрения можно счесть тот факт, что в больном обществе и в больноморганизме этот антагонизм действительно имеет место. Но даже в этом случаеон ме неизбежен, как это блестяще доказала Рут Бенедикт (40,. 291, 312). А вхорошем обществе, по крайней мере в тех обществах, которые описала Бенедикт,этот антагонизм невозможен. При нормальных, здоровых социальных условияхличный и общественный интерес ни в коем случае не противоречат один другому,напротив, они совпадают друг с другом, синергичны друг другу. Причинаживучести этого ложного представления о дихотомичности личного иобщественного заключается только в том, что предметом нашего изучения до сихпор были в основном больные люди и люди, живущие в плохих социальныхусловиях. Естественно, что у таких людей, у людей, живущих в таких условиях,мы неизбежно обнаруживаем противоречие между личными и общественнымиинтересами, и беда наша в том, что мы трактуем его как естественное, какбиологически запрограммированное. 11. Одним из недостатков теории инстинктов, как и большинства Другихтеорий мотивации, была ее неспособность обнаружить динамическую взаимосвязьи иерархическую систему, объединяющую человеческие инстинкты, илиинстинктивные импульсы. До тех пор, пока мы будем рассматривать импульсы каксамостоятельные, независимые друг от друга образования, мы не сможемприблизиться к решению множества насущных проблем, будем постоянно вращатьсяв заколдованном кругу псевдопроблем. В частности, такой подход не позволяетнам отнестись к мотивационной жизни человека как к целостному, унитарномуявлению, обрекает нас на составление всевозможных списков и перечнеймотивов. Наш же подход вооружает исследователя принципом ценностного выбора,единственно надежным принципом, позволяющим рассматривать одну потребностькак более высокую по сравнению с другой или как более важную или даже болеебазовую по отношению к другой. Атомистический подход к мотивационной жизни,напротив, неизбежно провоцирует нас на рассуждения об инстинкте смерти, остремлении к Нирване, к вечному покою, к гомеостазу, к равновесию, ибоединственное, на что способна потребность сама по себе, если еерассматривать в отрыве от других потребностей, ѕ это требовать своегоудовлетворения, то есть собственного уничтожения. Но для нас совершенно очевидно, что, удовлетворив потребность, человекне обретает умиротворения и тем более счастья, потому что место утоленнойпотребности тут же занимает другая потребность, до поры не ощущавшаяся,слабая и забытая. Теперь она наконец-то может заявить о своих претензиях вовесь голос. Нет конца человеческим желаниям. Бессмысленно мечтать обабсолютном, полном удовлетворении. 12. От тезиса о низменности инстинкта недалеко до предположения о том,что самой богатой инстинктивной жизнью живут душевнобольные, невротики,преступники, слабоумные и отчаявшиеся люди. Это предположение закономерновытекает из доктрины, согласно которой сознание, разум, совесть и мораль ѕявления внешние, наружные, показные, не свойственные человеческой природе,навязанные человеку в процессе "окультуривания", необходимые каксдерживающий фактор его глубинной природы, необходимые в том же смысле какнеобходимы кандалы закоренелому преступнику. В конце концов, в полномсоответствии с этой ложной концепцией формулируется роль цивилизации и всехее институтов ѕ школы, церкви, суда и органов правопорядка, призванныхограничить низменную, разнузданную природу инстинктов. Эта ошибка настолько серьезна, настолько трагична, что мы можемпоставить ее на одну доску с такими заблуждениями, как вера вбогоизбранность верховной власти, как слепая убежденность в исключительнойправоте той или иной религии, как отрицание эволюции и святая вера в то, чтоземля ѕ это блин, лежащий на трех китах. Все прошлые и настоящие войны, всепроявления расового антагонизма и религиозной нетерпимости, о которых намсообщает пресса, имеют в своей основе ту или иную доктрину, религиозную илифилософскую, внушающую человеку неверие в себя и в других людей, уничижающуюприроду человека и его возможности. Любопытно, но подобного ошибочного взгляда на человеческую природупридерживаются не только инстинктивисты, но и их оппоненты. Все теоптимисты, которые уповают на лучшее будущее человека ѕ инвайрон-менталисты,гуманисты, унитарии, либералы, радикалы, ѕ все с ужасом открещиваются оттеории инстинктов, ошибочно полагая, что именно она обрекает человечество наиррациональность, войны, антагонизм и закон джунглей. Инстинктивисты, упорствуя в своем заблуждении, не желают отказыватьсяот принципа роковой неизбежности. Большая часть из них давно утратила всякийоптимизм, хотя есть и такие, которые активно исповедуют пессимистическийвзгляд на будущее человечества. Здесь можно провести аналогию с алкоголизмом. Одни люди скатываются вэту бездну стремительно, другие ѕ медленно и постепенно, но результат один итот же. Неудивительно, что Фрейда часто ставят в один ряд с Гитлером, ибо ихпозиции во многом схожи, и нет ничего странного в том, что такиезамечательные люди как Торндайк и Мак-Даугалл, руководствуясь логикойнизменной инстинктивности, пришли к антидемократическим выводамгамильтоновского толка. А ведь на самом деле, достаточно лишь перестать считать инстинктоидныепотребности заведомо низменными или дурными, достаточно согласиться хотя быс тем, что они нейтральные или даже хорошие, и тут же сотни псевдопроблем,над решением которых мы безуспешно ломаем головы уже много лет, отпадут самисобой. Если мы примем эту концепцию, то в корне изменится и наше отношение кнаучению, возможно даже, что мы откажемся от самого понятия "научение",которое непристойно сближает процессы воспитания и дрессировки. Каждый шаг,приближающий нас к согласию с нашей наследственностью, с нашимиинстинктоидными потребностями, будет означать признание необходимостиудовлетворения этих потребностей, будет снижать вероятность фрустрации. Ребенок в меру депривированный, то есть еще не до конца окультуренный,еще не расставшийся со своим здоровым животным началом, без устали стремитсяк восхищению, безопасности, автономии и любви, и делает это, конечно же,по-своему, по-детски. Чем мы встречаем его усилия? Умудренный опытомвзрослый человек, как правило, реагирует на детские выходки словами: "Да онрисуется!" или: "Он просто хочет привлечь к себе внимание!", и эти слова,этот диагноз автоматически означают отказ во внимании и участии, повелениене давать ребенку того, чего он ищет, не замечать его, не восхищаться им, неаплодировать ему. Однако, если мы научимся считаться с этими детскими призывами к любви,восхищению и обожанию, если мы научимся относиться к этим мольбам как кзаконным требованиям, как к проявлениям естественного права человека, еслимы будем реагировать на них с тем же участием, с каким относимся к егожалобам на голод, жажду, боль или холод, то мы перестанем обрекать его нафрустрацию, станем для него источником удовлетворения этих потребностей.Такой воспитательный режим повлечет за собой одно-единственное, но оченьважное последствие ѕ отношения между родителем и ребенком станут болееестественными, спонтанными, веселыми, в них будет больше приязни и любви. Не подумайте, что я ратую за тотальную, абсолютную вседозволенность.Прессинг инкультурации, то есть воспитания, дисциплины, формированиясоциальных навыков, подготовки к будущей взрослой жизни, осознанияпотребностей и желаний других людей, в какой-то степени, разумеется,необходим, но процесс воспитания перестанет раздражать нас и ребенка толькотогда, когда его будет окружать атмосфера приязни, любви и уважения друг кдругу. И уж, конечно, не может быть и речи ни о каком потаканииневротическим потребностям, дурным привычкам, наркотической зависимости,фиксациям, потребности в знакомом или любым другим неинстинктоиднымпотребностям. И наконец, нельзя забывать о том, что кратковременнаяфрустрация, жизненный опыт, даже трагедии и несчастья могут иметьблагоприятные и целительные последствия.Дата добавления: 2014-12-06; просмотров: 961;