Конфуцианско-буддийская политическая культура

Духовный портрет конфуцианско-буддийской культуры многолик – здесь переплетаются множество самобытных народных религий, буддизм, даосизм, легизм, синтоизм, шаманизм, но приоритет конфуцианско-буддийской культуры очевиден. Такие страны, как Япония, Сингапур, Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур являются наиболее яркими представителями этой цивилизации.

Более 2 тысячелетий свод этических правил конфуцианства имел такое же значение, как десять заповедей Христа. Вопрос о том, каким образом древнейшие философские учения оказывают влияние, по-прежнему остается предметом дискуссий. Основанное на гуманной этике, конфуцианское общество управляется в соответствии с пятью принципами отношений: отец должен относиться к сыну доброжелательно, а сыновья к отцу с сыновней почтительностью; старший брат должен относиться к младшему с добротой, а младший - к старшему с уважением; муж должен относиться к жене справедливо, а жена к мужу - услужливо; правитель должен относиться к подданным благожелательно, а подданные - с верностью.

Под влиянием конфуцианства специфическую форму приобрел патернализм и в Японии: «амаэ» - тип отношений, когда слабый устремляется к сильному, ищет опору и поддержку, это эмоциональные отношения, основанные на зависимости от доброты других; «гири» - долг благодарности, который человек выполняет всю жизнь, платит добром на добро; «онгаэси» - благоволение старшего младшему в расчете на возвращение долга, когда младший повзрослеет, а старший состарится; «иэ», сохранившая название, но сузившаяся до функции соседской группы, т.е. группа соседей, проживающая рядом в городе и деревне. Японцы очень чувствительны к нюансам их взаимоотношений с другими людьми – эксперты называют это гиперсенситивностью японцев. Они боятся выпасть из поля любви – амаэ – и впасть в состояние «кодавари», т.е. в состояние неприкаянности, когда их не принимают так, как других в группе.

Что касается буддийской этики, то Н. Кандзи исследовал роль буддийской этики в политической модернизации Японии. Ему удалось доказать, что буддизм наряду с конфуцианством поддерживал этику мирского аскетизма, трудолюбия, бережливости, накопительства, поклонения старшим, преданность государству. Н. Кандзи приводит наиболее важные заповеди буддийской секты «Чистая земля»: работай усердно дома, не играй в азартные игры, будь умеренным в бесцельной роскоши и т. д.

Конфуцианская этика внесла в культуру японского традиционного общества культ групп. Каждый человек должен ощущать себя частью семьи, общины-пятидворки или десятидворки. Таким образом, групповое сознание возникло в древности. На его формирование влияла рисовая цивилизация: так как рис необходимо высаживать, а потом убирать в кратчайшие сроки - в два – три дня, что требовало высочайшей организованности коллектива общины.

Изначальная группа – «иэ», т.е. дом, толковалась шире, чем «семья», это был скорее клан, социальная группа, существовавшая на основе общего хозяйства и дома, а не только кровного родства. Связь между родными братьями, ведущими собственное хозяйство, была слабее, чем между главой семьи и зятем, которые жили в одном доме. Жена и невестка были более близкими людьми, чем родные сестры и дочери, ушедшие из дома в другие хозяйства, а соседи почитались больше родственников. В настоящее время эти традиции до сих пор живы – по сию пору во многих местах Японии существует обычай, когда приехавший человек с подарками навещает соседей справа, слева и напротив. Сослуживцы современных фирм считаются более близкими людьми, нежели родня.

Таким образом, неформальные социальные структуры, группы воспитывали чувство преданности и долга, подчинения авторитету, старшему по возрасту и чину, групповой конформизм, пассивность и послушание рядовых. До сих пор человеческие отношения внутри группы рассматриваются как более важные, чем все другие взаимоотношения. Отличительной особенностью традиционного японского общества, которая сохраняет свое значение поныне, является тот факт, что неформальная иерархия играет большую роль, нежели формальные структуры. Мнение, суждение группы является истиной в последней инстанции. В рамках группы не принято соперничать – действовала норма социальной нивелировки «шляпка гвоздя не должна торчать»: неприлично высовываться, все гвоздики должны быть забиты одинаково. Межличностные отношения между различными группами затруднены, смена групп – тоже. Клановость, замкнутость, кастовость характерна и для современной Японии. Все решения в группах принимались и принимаются через согласование и консенсус. «Никто не может служить двум хозяевам» - считают японцы и стараются сохранить преданность одной фирме, а во внешней ориентации – одной стране, Соединенным Штатам.

Сами японцы так характеризуют феномен «адаптирующего коллективизма» - коллективное управление. Данные установки нашли отражение в пословицах: «Не бойся немного согнуться, прямее выпрямишься», «Где люди горюют, горюй и ты». Таким образом, накопление «демократического потенциала» шло по пути не прямого заимствования западных стереотипов, а формирования собственных элементов демократической культуры. Приоритет общественных интересов перед частными, способность личности поступиться своими интересами, а иной раз и правами ради общего блага – все это органично присуще современной политической культуре этих стран.

Правоведы и политологи из Европы, знакомясь с японским судопроизводством, бывают крайне удивлены ничтожно малым по сравнению с Западом количеством гражданских дел. Японец, терпящий убыток по чьей-то вине, реагирует на ситуацию совершенно иначе, чем европеец. Обращение в суд с требованием возместить убытки рассматривается почти как вымогательство, поэтому японцы стараются воздерживаться от таких действий. Даже незначительная компенсация, далеко не соответствующая понесенным убыткам, расценивается потерпевшей стороной как искреннее желание возместить ущерб, обычно принимается с благодарностью.

С другой стороны, в последние десятилетия страны конфуцианской Азии делают особый акцент на прагматических аспектах своей духовности. После вековой униженности индустриальная Азия как бы демонстрирует инструментальный рационализм: менталитет «азиатских драконов» как бы пронизан духом меркантилизма, коммерциализации и конкуренции.

Однако обратимся к исследованиям социологов. В качестве примера проанализируем данные Института Социологии Народного университета в Пекине. В начале 90-х годов университет проводил широкомасштабные исследования в 13 провинциях и городах Китая. Из 14 основных качеств личности положительную оценку получили следующие: совесть, преданность, сыновья почтительность, гуманность, интеллект, трудолюбие, бережливость, рыцарство, приверженность середине. Все они относятся к традиционной конфуцианской системе ценностей. Далее в порядке убывания следуют прагматизм, утилитаризм, личные достоинства, повиновение, лживость, завистливость. Итак, большинство китайцев по-прежнему разделяют традиционные ценности.

Интересно отметить, что долгое время западные политологи разделяли мнение, что конфуцианские ценности являются тормозом на пути развития стран АТР и враждебны духу экономического развития. Западные политологи выделили четыре основных принципа организации конфуцианского общества, которые, по их мнению, препятствуют развитию либерального общества:

- клановый характер – выдвижение на первое место интересов семьи;

- право наследования за всеми детьми (как фактор распыления капитала);

- чрезмерное внимание к личному накоплению (как препятствие на пути обращения капитала);

- жесткая социальная иерархия, в которой ремесленники и торговцы занимают нижнее место в социальной иерархии (как препятствие на пути развития среднего класса).

Однако практика социально-экономического развития «азиатских драконов» опровергла схемы западных политологов. Опираясь на авторитарно-патриархальную модель, они создали климат нетерпимости к хозяйственной безответственности и к роскоши. Этот климат позволил обеспечить необычайно высокую долю накопления: более трети валового национального продукта. Одновременно государством был обеспечен жесткий экономический протекционизм по отношению к национальной промышленности и торговле. Транснациональные корпорации не допускались на внутренний рынок до тех пор, пока национальные предприятия не получили реальной возможности с ними конкурировать.

Приверженность к канонам в политике, стереотипность китайского мышления – одна из важных черт современного политического процесса в странах конфуцианско-буддийского направления. Если политик, обращаясь к аудитории, использует в качестве аргумента исторический факт, он неизменно встречает благосклонный прием. Решающим аргументом в пользу той или иной точки зрения были ссылки на прецеденты в истории, ссылки на классиков, канонические книги. «Золотой век» в прошлом, все идеальное и непогрешимое – там. Таким образом, новые идеи получали отклик в Китае только в том случае, если они подкреплялись историческим прецедентом. Вспомним реформатора Кан Ювэя, объявившем свою программу реформ «обновленным конфуцианством». Он объяснял свое обращение к авторитету Конфуция так: «Когда простой смертный говорит об изменениях государственного режима, то это вызывает у людей лишь удивление; когда же он начинает приписывать все эти слова древним властителям, то никто не бывает этим испуган, и сам он избежит опасности. Без исторического примера трудно добиться доверия, а без доверия народ не будет повиноваться…» Практический смысл обращения к авторитетам был в том, что любой грамотный, образованный человек в Китае сразу понимал, о чем идет речь, когда ссылались на ту или иную историческую аналогию. Прецедент – это знак в традиционном мышлении. Все это позволяет сделать вывод о том, что древность вошла в политическую культуру как основание института политической традиции.

Традиционное мышление народов конфуцианско-буддийского направления называют еще стратагемным мышлением. Швейцарский исследователь Харро фон Зенгер потратил 15 лет жизни, чтобы собрать воедино и снабдить обширными комментариями и примерами применения 36 стратагем, секретного национального достояния традиционного Китая, долгое время бывшего недоступным для европейцев. «Стратагема» означает «план», «ловушка», «хитрость». Стратагемное мышление стало мерилом способностей человека:«Не успеет шевельнуть бровью, в голове рождается план»; «На востоке поднимать шум, на западе нападать»; «В покое ожидать утомленного врага»; «Бить по траве, чтобы вспугнуть змею»; «Если хочешь что-нибудь поймать, сначала отпусти»; «Делать безумные жесты, не теряя равновесия»; «Размахивая красным знаменем, выступать против красного знамени»; «Убить курицу, чтобы запугать обезьяну» и т. д.

Это было умение рассчитывать ходы, предвидеть результаты, изучать психологические особенности человека, умение расставлять скрытно от противника ловушки. В древности это умение распространялось на дипломатическую и военную сферы, но постепенно стало применяться во всех сферах деятельности, вплоть до бытовой. Стратагемность мышления стала особенностью национальной психологии, национальной чертой характера. Вот азбука стратагемщика: «Если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой, приведи его в расстройство и бери его; если у него все полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его, если его ряды дружны, разъедини; нападай на него, когда он не готов, выступай, когда он не ожидает».

Война, с точки зрения профессионала-стратагемщика, это – обман. Главная задача – перехитрить врага, разрушить его замыслы, одолеть его там и тогда, где и когда он этого не ожидает. Стратагемность стала элементом политической культуры Китая. Вспомним «стратегические планы по усмирению русских» императора Канси, которые действовали в течение 20 лет и закончились подписанием очень невыгодного для России Нерчинского договора 1689 г.

Таким образом, соединение конфуцианской традиции с буддийскими заповедями способствовало формированию единой, патриархальной культуры межличностного отношения. Согласно конфуцианству, государство – нечто изначально присущее миру, порядок, установленный Небом. Такое отношение породило двоякого рода представления: с одной стороны, не делалось различий между церковью и государством, с другой стороны – государство воспринималось как-то, чему необходимо поклоняться. Такая точка зрения представляет собой этатизм (подданническая культура). И сегодня он разделяется большинством жителей АТР.

Например, китайская газета «Цзинцзи жибао» опубликовала анализ экономического развития АТР в 1996 году, в котором сделан вывод о том, что одной из главных причин азиатского экономического чуда является стремление правительства многих азиатских государств играть руководящую роль в экономике. В газете говорилось, например, что в Сингапуре были осуществлены два пятилетних плана и два десятилетних плана и т. д.

Еще одним важным принципом организации социально-политического пространства в странах АТР является способ реализации больших государственных идей, что является следствием этатизма.«Государство, добившееся сосредоточения всех усилий народа на Едином хотя бы на один год, будет могущественно 10 лет; государство, добившееся сосредоточения на Едином на 10 лет, могущественно 100 лет» (Книга правителей Шан). Жители АТР склонны воспринимать государственные идеи и поддерживать их. Например, экономика Японии после военных лет поднималась, в том числе на добровольные пожертвования пенсионных и личных накоплений.

Таким образом, лояльность, умеренность, гармония, коллективизм – вот наиболее важные ценности конфуцианско-буддийской политической культуры. Отражением этого является специфическое восприятие ценностей других культур восточным обществом. Т. Ишида внимательно исследовал этот вопрос на примере восприятия японцами и китайцами ценностей западной демократии. Он отмечал, что такие привычные для европейцев понятия, как «гражданское общество», «политическая свобода», «права человека» были здесь изначально чужими. Перевод английского слова «свобода» на китайский имеет другой смысловой оттенок – эгоистичный, своевольный, более подходя под бранное выражение.

Таким образом, политическая культура групповой ориентации, восточное неиндивидуалистическое правовое и гражданское сознание, основанное на компромиссе, способность к реинтерпретации ценностей в духе современности с опорой на национальную традицию характерно для стран конфуцианско-буддийской ориентации. Успех этих стран показал, что благополучие нации складывается не только из экономических показателей, оно в немалой степени вырастает из духовного единства народа, поверившего в свои силы.