Предметная и наглядно-образная формы фиксации доказательственной информации

анее мы отмечали, что при фиксации доказательственной информации в предметной форме применяются такие приемы, как изъятие предмета в натуре, а также реконструкция (в том числе макетирование), копирование, получение слепков и оттисков, то есть изготовление материальных моделей. Рассмотрим эти приемы фиксации.

Изъятие предмета в натуре в подавляющем большинстве случаев является, с нашей точки зрения, предпочтительным приемом предметной фиксации. Однако это мнение разделяется не всеми, а некоторые авторы вообще не считают изъятие материальных объектов приемом фиксации доказательственной информации. А. Н. Басалаев, например, пишет, что “изъятие вещественных доказательств, их упаковка и приобщение к делу фиксацией не являются”[399]. Его поддерживает Е. Б. Пальскис, который не согласен с признанием изъятия предмета приемом фиксации вещественных доказательств, так как в этом случае отсутствует такой признак фиксации, как перекодировка информационного сигнала в доступную для следователя и суда форму[400].

Мы уже отмечали, что одной из целей фиксации доказательств является их сохранение для участников процесса, и в первую очередь, для следователя и суда. Так как приобщение предмета к делу есть средство его сохранения, то такое приобщение, а следовательно, и предшествую­щее ему изъятие, делающее возможным сам акт приобщения, можно рас­сматривать как прием фиксации[401]. На этих же позициях стоит и ряд про­цессуалистов, например, А. М. Ларин, называющий приобщение к делу вещественных доказательств одной из процессуальных форм закрепления доказательств, равно как и приобщение к делу иных документов[402].

Действительно, само изъятие предмета не представляет собой перекодировки содержащейся в нем информации, и в этом отношении Е. Б. Пальскис прав. Но он не учитывает того, что перекодировка информации характеризует фиксацию доказательств в большинстве случаев, но не всегда. Иногда фиксация осуществляется путем не перекодировки, а переноса информации, код которой остается тем же. Так может быть, например, при изготовлении копий следов. Кроме того, Е. Б. Пальскис упускает из виду, что изъятие предмета всегда должно сопровождаться фиксацией в соответствующем протоколе как самого факта изъятия, так и данных, индивидуализирующих предмет. А последнее не что иное, как перекодировка части информации, содержащейся в этом изымаемом предмете. Выполнение этих процессуальных требований обеспечивает удостоверение подлинности предмета и его индивидуализацию.

Мы считаем изъятие предмета в натуре с последующей (при необходимости) его консервацией предпочтительным приемом предметной фи­ксации по следующим основаниям:

¨ а) этот прием сводит к минимуму потери доказательственной информации, неизбежные при копировании, получении слепков и примене­нии других приемов фиксации;

¨ б) обеспечивается возможность непосредственного восприятия учас­тниками процесса изъятого предмета, что исключает сомнения, могущие возникнуть при восприятии производных от него объектов[403];

¨ в) создаются условия для более полного исследования содержащейся в предмете информации;

¨ г) сохраняется возможность получения копий предмета, если, разумеется, характер предмета допускает его многократное копирование.

В основе всех остальных приемов предметной формы фиксации доказательственной информации лежит метод моделирования (см. гл. 7 первого тома Курса)

Интенсивная разработка проблем применения метода моделирования в криминалистике и практике доказывания началась в 60-х годах. Это объяснялось несколькими причинами, главными из которых, по на­шему мнению, были:

¨ определение возможностей применения положений кибернетики и ЭВМ в практике борьбы с преступностью, что поставило на повестку дня вопрос о математическом моделировании в криминалистике и судебной экспертизе;

¨ появление новых технических средств (материалов и аппаратуры), обеспечивающих высокую точность копирования доказательственных свойств объектов и полноту переноса доказательственной информации, а также материализацию мысленного образа внешнего облика человека, что требовало гносеологического объяснения природы создаваемых применением этих средств объектов;

¨ исследование познавательной ценности, а следовательно, и доказательственного значения результатов новых следственных действий или тактических приемов (например, получение образцов для сравнительного исследования, следственная реконструкция и т. д.).

Соответственно определились и направления исследований:

Þ математическое моделирование (Р. М. Ланцман, Л. Г. Эджубов, Г. Л. Грановский, В. А. Пошкявичус и др.);

Þ технико-криминалистическое моделирование в области работы со следами (В. Я. Колдин, Н. А. Селиванов, В. С. Сорокин, А. Н. Басалаев, А. А. Леви и др.);

Þ моделирование внешнего облика человека (В. А. Снетков, А. М. Зинин, В. В. Романов и др.);

Þ общеметодологические и процессуально-тактические проблемы моделирования (А. И. Винберг, И. М. Лузгин, В. В. Куванов, Ф. М. Кудин, В. А. Жбанков и др.).

В результате проведенных исследований и ряда дискуссий сформировались понятия производных вещественных доказательств и образцов для сравнительного исследования, определились позиции в области пределов, значения и форм моделирования в следственной и экспертной практике. Это позволяет нам охарактеризовать приемы предметной формы фиксации доказательственной информации, не останавливаясь на решенных в науке вопросах.

Копирование и получение слепков и оттисков. Различие между этими понятиями, по нашему мнению, чисто условное: копирование (откопиро­вание) в практике понимается как получение плоскостных отображений, хотя в буквально смысле слова копией является и объемное отображение оригинала (слепок, оттиск).

При копировании происходит перенос информации с объекта-носите­ля на искусственную подложку — следокопировальную пленку, специально подготовленную для этой цели фотобумагу, лейкопластырь, а при копировании документов — на обычную или специальную бумагу. При получении слепков и оттисков информация переносится на объемное отображение, изготавливаемое из гипса, различных слепочных масс и т. д. Степень потери информации при таких приемах фиксации зависит от свойств копируемого объекта и, главным образом, от свойств и разрешающей способности применяемых технических средств. Современные средства выявления и копирования поверхностных следов, получения копий документов, изготовления слепков и оттисков обеспечивают высокую степень сохранения переносимой информации[404].

Исторически получение объемных слепков и оттисков в следственной практике стало возможным с появлением и применением в этих целях слепочных масс, первыми разновидностями которых были стеарин и гипс. По данным А. Н. Басалаева[405], в 1850 г. французский аптекарь Гюгулен предложил фиксировать объемные следы на земле и сыпучих материалах с помощью расплавленного стеарина. В 1855 г. Гюгулен предложил новый метод фиксации следов на снегу с помощью рыбьего клея. В 1867 г. появилось сообщение лекаря 3-й пешей бригады забайкальского казачьего войска А. Э. Борхмана о фиксации следов ног с помощью гипса. “Во избежание спора о первенстве открытия, — писал Борхман, — покорнейше прошу редакцию “Архива судебной медицины” сообщить почтенной медицинской публике, что я нашел способ снимать, с помощью гипса, в 15 минут отпечатки следов человеческих и животных как на почве сухой, пыльной, так равно на почве влажной и покрытой водою. Этим способом уничтожаются все неудобства, сопряженные со способом Гюгулена...”[406]. Речь шла о так называемом насыпном способе изготовления слепков.

В советской литературе первые упоминания об изготовлении слепков из гипса встречаются в 1919 г.[407] Впоследствии изложение этого приема фиксации сопровождается рекомендациями по предварительному за­креплению следов на сыпучих материалах спиртовым раствором шеллака, спиртовым лаком или политурой. Простота, дешевизна и доступность изготовления гипсовых отливок послужили причиной сохранения гипса в современных наборах средств фиксации, пополнившихся различными полимерными материалами.

Наиболее полную, с нашей точки зрения, классификацию слепочных материалов приводит В. С. Сорокин. Он делит их на два вида: термопластические (обратимые) и жидкие компаунды (необратимые). К числу первых относятся пластилин, воск, парафин, стенс, сера, легкоплавкие металлы; к числу вторых — гипс, стиракрил, АКР-100 СТ, пасты “К” и “У‑1”, сиэласт, СКТН. С помощью первых могут быть получены пластины и твердые слепки, с помощью вторых — твердые и эластичные[408].

Применение слепочных материалов должно обеспечить соблюдение необходимых принципов моделирования: достижение должного сходства или геометрического подобия оригиналу. В процессуальном аспекте при получении копий, слепков или оттисков следов информация должна фиксироваться таким образом и с соблюдением такой процессуальной процедуры, чтобы результаты фиксации могли быть оценены как производное доказательство[409].

Предметное моделирование внешнего облика человека. Этот прием фиксации может быть сходен с описанным выше приемом графической формы фиксации, когда облик человека воссоздается путем рисования по мысленному образу. Различие здесь лишь в средствах моделирования: в рассматриваемом случае речь идет об изготовлении синтетических портретов с помощью специальных технических средств. Но предметное моделирование внешнего облика человека возможно и в результате воссоздающего воображения, базирующегося не на мысленном образе, а на материальном объекте, как это бывает при пластической реконструкции лица по черепу.

По нашему мнению, во всех случаях предметного моделирования внешнего облика человека происходит фиксация информации, но не во всех случаях эта информация носит доказательственный характер. Если рисованный портрет исполняется самим допрашиваемым в ходе допроса и как любой подобный объект такого рода прилагается к протоколу, то содержащаяся в нем информация, полученная процессуальным путем, может иметь доказательственное значение. Портреты, изготовленные художником или с помощью специальных технических средств, в ходе процедуры, не предусмотренной процессуальным законом (например, с помощью фоторобота, информационного комплекта рисунков и т. д.), являются средством фиксации не доказательственной, а ориентирующей информации. Поэтому нельзя согласиться с А. И. Винбергом, Г. М. Миньковским и А. А. Эйсманом, относящими синтетические портреты к числу производных (по их выражению, “суммирующих”) вещественных доказательств[410]. Присоединяясь к этой точке зрения, В. В. Романов обосновывает ее тем, что такие портреты (он называет их “композицион­ными”) создаются на основе показаний участников уголовного процесса и содержат фактические данные о внешности лиц, совершивших преступление[411]. Однако очевидно, что этого еще недостаточно для признания синтетических портретов доказательствами. До тех пор пока процесс их изготовления не будет регламентирован законом, их нельзя при­знать ни источником, ни носителем доказательственной информации.

Не является носителем доказательственной информации и результат пластической реконструкции лица по черепу. Такое значение скульптурный портрет мог бы приобрести, если бы его изготовление признавалось результатом действий эксперта, а сама скульптурная реконструкция — экспертизой. Однако судебная практика не признает портретную реконструкцию экспертизой, рассматривая ее только как искусство, как художественную работу[412]. И сам М. М. Герасимов — автор метода скульптурной реконструкции — признавал, что “портретная реконструкция — это задача построения лица по черепу с очень многими неизвестными, и наша цель — решить ее с наибольшим приближением, т.е. с минима­льной ошибкой” (разрядка наша — Р. Б.)[413]. Поэтому в споре В. В. Романова с И. М. Лузгиным по поводу доказательственного значения портретной реконструкции[414] мы на стороне последнего, считавшего, что скульптурные портреты, выполненные по методу Герасимова, не могут быть использованы для экспертного отождествления личности[415].

От пластической реконструкции лица по черепу следует отличать изготовление посмертных масок и слепков с отдельных частей тела и элементов внешности. Н. Н. Лысов по этому поводу полагает, что “если отнести маски, выполненные в процессе следственных действий к разновидностям слепков, их можно рассматривать как приложения к соответствующим протоколам следственных действий, имеющие значение производных вещественных доказательств. Общеправовой режим приобщенных к делу масок характеризуется тем, что их получение и осмотр обусловлены результатами протокола осмотра трупа или расчлененных частей тела... Можно утверждать, что результаты применения такого метода фиксации, метода криминалистического установления личности умерших, погибших или убитых, как изготовление масок, являются источниками доказательственной информации, имеющими самостоятельное доказательственное значение. При этом... маски являются копиями лица (оригинала) и, несомненно, относятся к разновидностям слепков”[416]. Такие маски, в отличие от скульптурных портретов, выполненных по методу Герасимова, вполне могут быть использованы для отождествления личности.

Реконструкция как прием предметной фиксации. Наша точка зрения не реконструкцию как тактический прием производства следственного действия уже была изложена ранее. Здесь же представляется целесообразным рассмотреть реконструкцию как прием фиксации информации.

И. М. Лузгин определял реконструкцию как “воссоздание первоначального состояния обстановки или отдельного объекта, его частных признаков с целью решения задач расследования”[417]. На базе этого определения его ученик В. В. Куванов предложил более детальную формулу реконструкции: “Криминалистическая реконструкция представляет собой процесс воссоздания существенных, с точки зрения задач расследования, признаков отсутствующего или изменившегося объекта (оригинала), связанного с изучаемым событием, по описаниям, изображениям или вещественным остаткам, в результате которого получают подобный оригиналу материальный объект, являющийся источником доказательственной информации и используемый взамен оригинала при проведении следственных действий либо судебных экспертиз”[418].

В этом определении речь идет о реконструкции как условии или приеме проведения следственного действия, когда объект воссоздается следователем или иным лицом по его поручению по уже зафиксированной доказательственной информации (описания, изображения, вещественные остатки, т.е. предметы). Такая реконструкция, с нашей точки зрения, не играет роли приема предметной фиксации доказательственной информации. Эту роль реконструкция выполняет лишь тогда, когда объект реконструируется при непосредственном участии источника доказательственной информации и на основе этой информации, получаемой в процессе реконструкции. Незачем доказывать, что такая передача и фиксация информации должны осуществляться обязательно в рамках предусмотренных законом следственных действий. Чаще всего это, по терминологии И. М. Лузгина, макетная реконструкция или подбор предме­тов-аналогов, совпадающих по тем или иным свойствам с предметом-оригиналом, или натурная (В. В. Куванов) реконструкция. О макетировании как приеме фиксации доказательственной информации, помимо упо­минавшихся авторов писал Я. Г. Цыпарский[419], о натурной реконструкции, используемой в этих же целях, — Я. Г. Цыпарский, М. В. Салтевс­кий, В. Д. Зеленский[420] и др. Разумеется, макетирование как прием фик­сации доказательственной информации не следует смешивать с макетированием как приемом решения задач экспертного исследования[421].

Получение образцов для сравнительного исследования как прием предметной фиксации информации. Среди объектов судебной экспертизы закон выделяет специфическую категорию объектов, которые и в теории, и в практике получили название образцов для сравнительного исследования.

Образец — это прежде всего материальный объект. Сравнительное исследование в процессе экспертизы предполагает в качестве обязате­льного условия наличие именно материальных объектов сравнения, при­знаки которых могут быть восприняты не только экспертом, но и иными участниками процесса, объектов, доступных для восприятия, анализа и оценки каждым из этих участников. Поэтому не является образцом мысленный образ объекта, сохраняющийся в памяти свидетеля или потерпе­вшего и сравниваемый им с предъявленным ему при опознании материальным объектом. Этот образ недоступен для постороннего наблюдателя.

В зависимости от содержащейся в них информации мы подразделили образцы на две группы: 1) отражающие фиксированные признаки ино­го объекта и 2) образцы, отражающие свои собственные признаки[422].

Первая группа образцов используется преимущественно в криминалистической идентификационной экспертизе. Фиксированность отражения, носителями которого они являются, означает его относительную устойчивость, его закрепление на данном объекте. Длительность закрепления должна обеспечивать возможность процесса сравнения, дол­жна быть по своей продолжительности не менее, чем длительность этого процесса, а практически должна обеспечивать и возможность такого сравнения в любой момент производства по данному делу.

В процессе криминалистической идентификации такие образцы играют роль идентифицирующих объектов. Представляя собой фиксированное отражение признаков другого объекта, они служат целям его отождествления, выделения его из множества ему подобных, которые не оставляли своих признаков на образце, не связаны с ним причинно. Однако в процессе идентификации образец играет лишь роль связующего звена, помогая установить зависимость между главными объектами идентификации: идентифицируемым объектом и тем идентифицирующим объектом, установление происхождения которого от идентифицируемого объекта составляет задачу экспертизы. Определяющий признак образцов этой группы — несомненность их происхождения от идентифицируемого объекта. Процесс получения таких образцов с информационной точки зрения представляет собой процесс переноса информации с ее источника — идентифицируемого объекта — и закрепления ее в виде материально-фиксированного отображения. Перекодировки информации при этом не происходит, она продолжает существовать в прежнем закодированном виде.

Таким образом, получение образцов первой группы представляет собой в рассматриваемом нами аспекте прием предметной фиксации информации, перенесенной на них с объекта-носителя.

Образцы второй группы такой информации не несут. Они представляют интерес для следствия с точки зрения их собственных признаков. Эти объекты не являются результатом взаимодействия с идентифицируемым объектом и обычно служат для установления сходства с ними исследуемых объектов. При получении таких образцов процесса переноса и закрепления перенесенной информации не происходит, поэтому их получение нельзя рассматривать как прием предметной фиксации ин­формации. Информация же о самом факте и процессе их получения закрепляется, как и при получении образцов первой группы, в вербальной форме — в протоколе получения образцов. О закреплении информации, содержащейся в образцах второй группы, можно говорить не в процессуальном, а в чисто техническом аспекте — как о мерах по сохранению (консервации) самих объектов в том виде, который обеспечивает извлечение из них нужной информации.

Возникает вопрос: какую информацию содержат образцы, является ли эта информация доказательственной, а применительно к образцам первой группы — какая информация закрепляется их получением? Ответ на этот вопрос равносилен ответу на вопрос о доказательственном значении образцов. По этому поводу существуют различные мнения.

А. Образцы — вещественные доказательства. Эта точка зрения наиболее полно выражена Г. Б. Карновичем, который считал, что “все образцы, взятые для сравнительного исследования, то есть для проведения экспертизы, независимо от того, являются ли они образцами крови, образцами письма, ткани или других объектов, должны рассматриваться как вещественные доказательства со всеми вытекающими из этого последствиями”[423]. Этот вывод Г. Б. Карнович аргументировал тем, что если предметы-образцы не считать вещественными доказательствами, то, по его мнению, фактически перестанут быть вещественными доказательствами и те документы и предметы, которые надлежит сопоставить с этими образцами, так как они приобретают доказательственное значение именно потому, что устанавливается их сходство или несходство с предметами-образцами.

Позиция Г. Б. Карновича представляется неправильной по следующим основаниям. Образцы имеют иное происхождение, нежели вещественные доказательства. Они не создаются исследуемым событием, не имеют с ним непосредственной связи. Эта связь неповторима, ибо событие преступления уже в прошлом и само по себе не воспроизводимо; эта связь индивидуальна, поскольку, как всякое явление, она тождественна только сама себе. Такой же предмет, как вещественное доказательство, не будет также вещественным доказательством, так как не связан с событием преступления, а сходство материальное еще не определяет и не означает сходства процессуального.

Неверно также считать, что доказательственное значение того или иного предмета прямо зависит от того, признаем ли мы доказательством тот образец, с которым этот предмет будет сравниваться. Доказательственное значение объекта исследуемого происхождения зависит вовсе не от сходства или несходства его с образцом, а от его происхождения, причинно связанного с событием преступления. Доказательственное значение объекта не определяется тем, сравнивался или нет он с образцом, оно лишь выявляется и оценивается при этом сравнении.

Б. Образцы для сравнительного исследования — не вещественные доказательства, они имеют самостоятельное значение как средства доказывания, то есть заключенная в них информация имеет самостоятельное доказательственное значение. Такой точки зрения придерживались А. И. Винберг, Г. И. Кочаров, Г. М. Миньковский[424], Н. В. Терзиев[425], В. А. Жбанков[426] и некоторые другие авторы.

Мнение о том, что образцы, отличаясь принципиально от вещественных доказательств, представляют собой самостоятельную категорию объектов, было высказано нами[427] в 1961 г. Однако наша позиция отличается от позиции А. И. Винберга и других указанных авторов: мы не считаем, что образцы с момента их получения несут доказательственную информацию, являются средством доказывания по делу.

Служебная роль образцов заключается в том, что они служат связующим звеном между объектом исследуемого происхождения и объектом, в отношении которого решается вопрос о тождестве или групповой принадлежности. Информация, содержащаяся в образце, носит вспомогательный характер, как средство выявления и оценки доказательственной информации, заключенной в объекте, с которым сравнивается образец, — в вещественном доказательстве. Только в этом качестве она и фигурирует в заключении эксперта, наряду с другими средствами экспертного исследования, которые сами по себе доказательственного значения не имеют; доказательственное значение имеют только выводы эксперта, полученные в результате их применения. Поэтому информацию, содержащуюся в образцах для сравнительного исследования, мы и именуем вспомогательной.

Наглядно-образная форма фиксации доказательственной информации позволяет запечатлеть чувственно воспринимаемый образ объекта либо его признаки и свойства, недоступные для обычного непосредственного восприятия. Приемами наглядно-образной формы фиксации являются фотографирование, киносъемка и видеозапись. Основной признак этой формы фиксации доказательств — наглядность результатов фиксации. В философии под наглядностью понимают “свойство отражения действительности в форме чувственно-конкретных образов”[428], причем считается, что “наглядными являются не только зрительные, но и любые другие чувственные восприятия материальных объектов”[429].

Философское понимание наглядности включает в себя и более узкое, семантическое толкование этого термина, когда он связывается лишь с визуальным (зрительным) восприятием объекта. Именно в этом смысле мы говорим о наглядности применительно к рассматриваемой форме фиксации доказательств. Все приемы наглядно-образной формы фиксации обеспечивают наглядность, позволяя запечатлеть либо то, что было доступно для субъекта фиксации при непосредственном визуальном восприятии объекта в натуре, либо те его признаки и свойства, которые стали доступны для такого восприятия после применения соответствующих средств фиксации.

Фотографирование (фотосъемка) в настоящее время — наиболее распространенный прием наглядно-образной формы фиксации. Это объясняется большей по сравнению с другими приемами доступностью, простотой и дешевизной фотографических процессов и аппаратуры, пра­ктической достаточностью в большинстве случаев применения фотосъемки для достижения целей фиксации.

На фиксацию доказательственной информации, как одну из целей судебной фотографии, есть указания во всех определениях этой отрасли криминалистической техники. Уже в первом определении судебной фотографии в советской криминалистической литературе, предложенном С. М. Потаповым, говорилось, что она применяется для “пред­ставления суду наглядного доказательственного материала”[430]. Впоследствии Н. А. Селиванов выразил эту цель фотосъемки более полно: “Судебно-оперативная фотография — это система видов фотографической съемки, применяемой в предварительном следствии для запечатления материальных данных, имеющих доказательственное значение, и для исследования вещественных доказательств в следственно-оперативных целях”[431].

Достоинства фотосъемки как метода фиксации доказательств заключаются в следующем:

1. Фотосъемка обеспечивает быстроту фиксации объекта.

2. Фотосъемка обеспечивает полноту и наглядность результатов фиксации. Свыше ста лет назад П. В. Макалинский писал по этому поводу: “Как бы ни был добросовестен и тщателен осмотр, как бы он ни был ясно, последовательно, картинно и даже художественно изложен, описание никогда не может дать того наглядного представления, как фотография”[432].

3. Фотосъемка обеспечивает объективность и точность фиксации. Фотографическое изображение лишено того субъективного отношения к фиксируемому объекту, которое всегда в той или иной степени наличествует в описании.

4. Фотосъемка позволяет фиксировать недоступные для визуального различения цветовые оттенки, выявлять и фиксировать невидимое для человеческого глаза.

Эти достоинства фотосъемки в известной степени компенсируют ее недостатки как средства фиксации: плоскостной характер отображения, в некоторых случаях перспективные искажения, возможную некачественность снимка, ограниченность цветопередачи при черно-белом изображении и некоторые другие.

В результате развития судебной фотографии, разработки новых средств и приемов фотографирования эти ее недостатки как средства фиксации могут быть полностью или в значительной части устранены.

Уже в первые годы после Великой Отечественной войны И. И. Сафроновым были предприняты исследования в области применения стереоскопии в криминалистике[433]. Впоследствии они были продолжены под руководством А. И. Винберга на кафедре криминалистики Высшей школы МВД СССР (Н. И. Герасимов, В. П. Абросимов, С. П. Иванов и В. Г. Коломацкий)[434]. В результате был создан комплекс стереофотоаппаратуры, обеспечивающий объемность отображения фиксируемого объекта. Ахиллесовой пятой многих методов стереоскопической съемки является необходимость применения специальных средств воспроизведения стереоскопического эффекта (очки, растровые экраны, стереоскопы). Это затрудняет использование стереоснимков в судебном заседании. Можно полагать, что решение проблемы станет возможным при использовании для получения объемных изображений голографии, но применение ее в целях фиксации доказательств, а также в уголовной регистрации пока находится в стадии эксперимента[435].

Разработка способа цветной фотографии на трехслойных цветных фотоматериалах с цветным проявлением сразу же была оценена в криминалистике[436]. Открылись перспективы отображения на фотоснимке такого важного признака фиксируемого объекта, как цвет, имеющего зачастую серьезное доказательственное значение. Как правильно отмечал В. Г. Коломацкий, с этой точки зрения все цветные объекты можно усло­вно разделить на две основные категории: а) объекты, цвет которых является идентификационным признаком независимо от конкретных обстоятельств дела (труп и повреждения на нем, похищенные вещи, обнаруженные при обыске, и т. д.); б) объекты, цвет которых имеет доказа­тельственное значение только в связи с конкретными условиями рассле­дования данного дела (части предметов при установлении по ним целого, окрашенные частицы на орудиях преступления и в следах от орудий преступления и др.)[437].

Наконец, применение специальной оптики, фотосъемка объекта с разных сторон позволяют устранить перспективные искажения[438].

Однако у фотосъемки как средства фиксации доказательственной информации есть еще один, органически присущий ей недостаток: с ее помощью нельзя запечатлеть динамику процесса, она дает только статическое отображение фиксируемого объекта[439]. Этим качеством обладают кино- и видеосъемка.

Киносъемка как средство фиксации доказательственной информации получила “права гражданства” в 1966 г. До этого времени применение ее, как и звукозаписи, носило нерегламентированный законом характер, осуществлялось в произвольной форме, а признание доказатель­ственного значения ее результатов не было всеобщим.

Помимо того, что с помощью киносъемки можно зафиксировать динамику процесса, этот прием фиксации обладает и другими достоинст­вами. Применение киносъемки позволяет зафиксировать и впоследствии изучить недоступные для человеческого восприятия процессы, явления, протекающие либо слишком быстро, либо слишком медленно. Демонстрация кинофильма в судебном заседании создает эффект присутст­вия, что способствует восприятию зафиксированной информации[440]. Это отнюдь не означает, что киносъемка должна вытеснить при фиксации доказательств фотографию. Как правильно указывали авторы работы “Применение киносъемки при расследовании”, киносъемку нельзя определять как метод, дающий органам расследования более широкую и полезную информацию, нежели фотосъемка[441]. В зависимости от спе­цифики фиксируемого объекта “более совершенной” окажется то фото­съемка, то киносъемка.

По закону фотоснимки и кинофильмы как результат фиксации доказательственной информации прилагаются к протоколам соответствующих следственных действий. Мы уже останавливались на анализе понятия приложений к протоколу следственного действия и полагаем, что все сказанное относится и к фотоснимкам и кинофильмам. То, что они прилагаются к протоколу следственного действия, в котором содержится описание условий съемки, ее объектов, применявшейся аппаратуры и приемов съемки, не лишает их значения источника доказательственной информации, зафиксированной в наглядно-образной форме.

Фотоснимки и кинофильмы, как и фонозаписи, не являются частями протокола, имеющими чисто иллюстративное значение. Н. А. Селиванов справедливо отмечал, что протокол и фотоснимок по своей природе — это различные носители информации[442]. Различие обусловливает возможность использования фотоснимка, кинофильма в качестве источника доказательств, о чем еще в 1955 г. писал А. И. Винберг[443]. Л. Н. Гаврилов правильно писал, что нет никаких оснований делить фотоснимки, получаемые в процессе производства следственных действий, на снимки, имеющие доказательственное значение, и снимки, являющиеся только иллюстрацией протокола[444]. И те и другие с процессуальной и криминалистической точек зрения равноценны и содержат зафиксиро­ванную доказательственную информацию.

Неясную позицию по рассматриваемому вопросу занял В. М. Галкин. С одной стороны, он не считал “самостоятельными” источниками доказательства фотоснимки, киноленты и звукозаписи, а с другой стороны, писал, что они носят, “выражаясь условно, контрольный по отношению к протоколу характер”[445]. Но известно что в процессе доказывания оценка доказательств и их источников возможна только с помощью доказательств же. “Контрольный” характер фотоснимки и подобные объекты по отношению к протоколу могут иметь только в том случае, если они равноценны ему в процессуальном отношении.

Для использования киносъемки в качестве средства фиксации мало упоминания о ее производстве в протоколе соответствующего следственного действия. А. М. Трофимов обоснованно предлагает составлять специальный протокол просмотра кинофильма, в котором отражается результат монтажной обработки киноматериала[446].

Все сказанное о процессуальной природе фотоснимков и кинофильмов распространяется, на наш взгляд, и на видеомагнитофонные записи.

Видеосъемка как прием фиксации доказательственной информации стала применяться сравнительно недавно. Еще в 70-е гг. видеомагнитофон считался технической новинкой и только начиналось обсуждение возможностей его использования в следственной практике как сред­ства фиксации доказательств[447].

Хотя проблемы судебной видеозаписи пока мало разработаны, имеет смысл остановиться на ее определении. Е. П. Ищенко считал, что “судебно-документальная видеозапись — это записанное в ходе расследования на магнитную ленту звуковое телевизионное изображение, запечатлевшее существенную для установления истины по делу образную и звуковую информацию и надлежащим образом процессуально оформленное”[448]. По поводу этот определения можно заметить, что оно неточно в одном: записывается не телевизионное изображение, а реальная действительность. Правильнее, на наш взгляд, считать судебную видеозапись запечатлением на магнитную ленту образной и звуковой доказательственной информации.

Видеозапись сочетает простоту фотографии, динамику кинематографического изображения и достоинства звукозаписи перед “немыми” отоб­ражениями объектов фиксации. Стремительное развитие видеоаппарату­ры, особенно цифровой, открывает перед этим способом фиксации доказательственной информации широкие, соблазнительные перспективы[449].