| Василь Быков.Повесть «Сотников»Поведение в плену Рыбака. Остерегаясь тумака, Рыбак не стал упрямиться - быстрым шагом проскочил крыльцо, двери, недлинный полутемный коридор с мордатым дневальным у тумбочки. Стась вежливо постучал согнутым пальцем в филенку какой-тодвери: - Можно? Будто во сне, предчувствуя, как сейчас окончательно рухнет и рассыплется вся его жизнь, Рыбак переступил порог и вперся взглядом в могучую печь-голландку, которая каким-то недобрым предзнаменованием всталана его пути. Ее крутые черного цвета бока всем своим траурным видом напоминали нелепый обелиск на чьей-то могиле. За столом у окна стоял щупловатый человек в пиджаке, он ждал. Рыбак остановился у порога,подумав, не тот ли это полицай-следователь, о котором говорил староста. - Фамилия? - гаркнул человек. Он был явно рассержен чем-то, его немолодое личико недобро хмурилось, взгляд исподлобья жестко ощупывал арестанта. - Рыбак, - подумав, сказал арестант. - Год рождения? - Девятьсот шестнадцатый. - Где родился? - Под Гомелем. Следователь отошел от окна, сел в кресло. Держал он себя настороженно, энергично, но вроде не так угрожающе, как это показалось Рыбаку вначале. - Садись. Рыбак сделал три шага и осторожно опустился на скрипучий венский стульчик напротив стола. - Жить хочешь? Странный этот вопрос своей неожиданностью несколько снял напряжение,Рыбаку даже послышалось в нем что-то от шутки, и он неловко пошевелился на стуле. - Ну кому ж жить не хочется. Конечно... Однако следователь, кажется, был далек от того, чтобы шутить, и в прежнем темпе продолжал сыпать вопросами: - Так. Куда шли? Энергичная постановка вопросов, наверное, требовала такого же темпа в ответах, но Рыбак опасался прозевать каком-либо подвох в словах следователя и несколько медлил. - Шли за продуктами. Надо было пополнить припасы, - сказал он и подумал: "Черт с ним! Кто не знает, что партизаны тоже едят. Какая тут может быть тайна?" - Так, хорошо. Проверим. Куда шли? Было видно, как следователь напрягся за столом, пристально вглядываясь в малейшее изменение в лице пленника. Рыбак, однако, разгладил на колене полу полушубка, поскреб там какое-то пятнышко - он старался отвечатьобдуманно. - Так это... На хутор шли, а он вдруг оказался спаленный. Ну, пошли куда глаза глядят. - Какой хутор сожжен? - Ну тот, Кульгаев или как его? Который под лесом. - Верно. Кульгаев сожжен. Немцы сожгли. А Кульгай и все кульганята расстреляны. "Слава богу, не придется взять грех на душу", - с облегчением подумал Рыбак. - Как оказались в Лесинах? - Обыкновенно. Набрели ночью, ну и... зашли к старосте. - Так, так, понятно, - соображая что-то, прикинул следователь. - Значит, шли к старосте? - Нет, почему? Шли на хутор, я же сказал... - На хутор. Понятно. А кто командир банды? - вдруг спросил следователь и, полный внимания, замер, вперив в него жесткий, все замечающий взгляд. Рыбак подумал, что тут уж можно солгать - пусть проверят. Разве что Сотников... - Командир отряда? Ну этот... Дубовой. - Дубовой? - почему-то удивился следователь. Рыбак продолжительным взглядом уставился в его глаза. Но не затем, чтобы уверить следователя в правдивости своей лжи, важно было понять: верят ему или нет? - Прохвост! Уже с Дубовым снюхался! Так я и знал! Осенью не взяли, и вот, пожалуйста... Рыбак не понял: кого он имеет в виду? Старосту? Но как же тогда? Видно, он здесь что-то напутал... Однако размышлять было некогда, Портнов стремительно продолжал допрос: - Где отряд? - В лесу. Тут уж он ответил без малейшей задержки и прямо и безгрешно посмотрел в холодно-настороженные глаза следователя - пусть уверится в его абсолютной правдивости. - В Борковском? - Ну. (Дураки они, что ли, сидеть в Борковском лесу, который хотя и большой, но после взрыва моста на Ислянке обложен с четырех сторон. Хватит того, что там осталась группа этого Дубового, остатки же их отряда перебрались за шестнадцать километров, на Горелое болото.) - Сколько человек в отряде? - Тридцать. - Врешь! У нас есть сведения, что больше. Рыбак снисходительно улыбнулся. Он почувствовал надобность продемонстрировать легкое пренебрежение к неосведомленности следователя. - Было больше. А сейчас тридцать. Знаете, бои, потери... Следователь впервые за время допроса довольно поерзал в кресле: - Что, пощипали наши ребята? То-то же! Скоро пух-перо полетит от всех вас. Рыбак промолчал. Его настроение заметно тронулось в гору; кажись, от Сотникова они немного узнали, значит, можно насказать сказок - пусть проверяют. Опять же было похоже на то, что следователь вроде начал добретьв своем отношении к нему, и Рыбак подумал, что это его отношение надобно как-то укрепить, чтобы, может, еще и воспользоваться им. - Так! - Следователь откинулся в кресле. - А теперь ты мне скажи, кто из вас двоих стрелял ночью? Наши видели, один побежал, а другой начал стрелять. Ты? - Нет, не я, - сказал Рыбак не слишком, однако, решительно. Тут уже ему просто неловко было оправдываться и тем самым перекладывать вину на Сотникова. Но что же - брать ее на себя? - Значит, тот? Так? Этот вопрос был оставлен им без ответа - Рыбак только подумал: "Чтоб ты издох, сволочь!" Так хитро ловит! Да и на самом деле, что он мог ответить ему? Впрочем, Портнов не очень и настаивал. - Так, так, понятно. Как его фамилия? - Кого? - Напарника. Фамилия! Зачем бы она стала ему нужна, эта фамилия? Но если Сотников не назвал себя, то, видно, не следует называть его и ему. Наверно, надо было как-либо соврать, да Рыбак не сразу сообразил как. - Не знаю, - наконец сказал он. - Я недавно в этом отряде... - Не знаешь? - с легким упреком переспросил Портнов. - А староста этот, говоришь, Сыч? Так он у вас значится? Рыбак напряг память - кажется, он даже и не слышал фамилии старосты или его клички. - Я не знаю. Слышал, в деревне его зовут Петр. - Ах, Петр. Ему показалось, что Портнов этот какой-то путаник, но тотчас он сообразил: следователь хочет запутать его. - Так, так. Значит, родом откуда? Из Могилева? - Из-под Гомеля, - терпеливо поправил Рыбак. - Речицкий район. - Фамилия? - Чья? - Твоя. - Рыбак. - Где остальная банда? - На... В Борковском лесу. - Сколько до него километров? - Отсюда? - Откуда же? - Не знаю точно. Километров восемнадцать будет. - Правильно. Будет. Какие деревни рядом? - Деревни? Дегтярня, Ульяновка. Ну и эта, как ее... Драгуны. Портнов заглянул в лежащую перед ним бумажку. - А какие у вас связи с этой... Окунь Авгиньей? - Демчихой? Ей-богу, никаких. Просто зашли перепрятаться, ну и поесть. А тут ваши ребята... - А ребята и нагрянули! Молодцы ребята! Так, говоришь, никаких? - Точно никаких. Авгинья тут ни при чем. Следователь бодро вскочил из-за стола, локтями поддернул сползавшие в поясе бриджи. - Не виновата? А вас принимала? На чердаке прятала? Что, думаешь, не знала, кого прятала? Отлично знала! Покрывала, значит. А по законам военного времени что за это полагается? Рыбак уже знал, что за это полагается по законам военного времени, и подумал, что, пожалуй, придется отказаться от непосильного теперь намерения выгородить Демчиху. Было очевидно, что на каждую такую попытку следователь будет реагировать, как бык на красный лоскут, и он решил не дразнить. До Демчихи ли тут, когда неизвестно, как выкарабкаться самому. - Так, хорошо! - Следователь подошел к окну и бодро повернулся на каблуках; руки его были засунуты в карманы брюк, пиджак на груди широко распахнулся. - Мы еще поговорим. А вообще должен признать: парень ты сголовой. Возможно, мы сохраним тебе жизнь. Что, не веришь? - Следователь иронически ухмыльнулся. - Мы можем. Это Советы ничего не могли. А мы можем казнить, а можем и миловать. Смотря кого. Понял? Он почти вплотную приблизился к Рыбаку, и тот, почувствовав, что допрос на том, наверно, кончается, почтительно поднялся со стула. Следователь был ему по плечо, и Рыбак подумал, что с легкостью придушил бы этого маломерка. Но, подумав так, он почти испугался своей такой нелепой тут мысли и с деланной преданностью взглянул в живые, с начальственным холодком глаза полицейского. - Так вот! Ты нам расскажешь все. Только мы проверим, не думай! Не наврешь - сохраняй жизнь, вступишь в полицию, будешь служить великой Германии... - Я? - не поверил Рыбак. Ему показалось, что под ногами качнулся пол и стены этого заплеванного помещения раздались вширь. Сквозь минутное замешательство в себе он вдруг ясно ощутил свободу, простор, даже легкое дуновение свежего ветра в поле. - Да, ты. Что, не согласен? Можешь сразу не отвечать. Иди подумай. Но помни: или пан, или пропал. Гаманюк! Прежде чем он, ошеломленный, успел понять, что будет дальше, дверь раскрылась, и на пороге вырос тот самый Стась. - В подвал! Стась дурашливо уставился на следователя. - Так это... Будила ждет. - В подвал! - взвизгнул следователь. - Ты что, глухой? Стась встрепенулся. - Яволь в подвал! Биттэ, прошу! Рыбак вышел, как и входил, в крайней растерянности, на этот раз, однако, уже по другой причине. Хотя он еще и не осознал всей сложности пережитого и в еще большей степени предстоящего, но уже чувствовал остро и радостно - будет жить! Появилась возможность жить - это главное. Все остальное - потом. - Гы, значит, откладывается? - дернул его за рукав полушубка Стась, когда они вышли во двор. - Да, откладывается! - твердо сказал Рыбак и впервые с вызовом посмотрел на красивое, издевательски-улыбчивое лицо полицая. Тот хохотнул хрипловатым, вроде козлиного блеяния, голосом. - Никуда не денешься! Отдашь! Добровольно, но обязательно - требуха из тебя вон! "Дурной или прикидывается?" - подумал Рыбак. Но Стась теперь мало беспокоил его: у него появился защитник. Поведение Сотникова
Сотникова спасала его немощность: как только Будила начинал пытку, он быстро терял сознание. Его отливали, но ненадолго, мрак опять застилал сознание, тело не реагировало ни на ременные чересседельники, ни наспециальные стальные щипцы, которыми Будила сдирал с пальцев ногти.Напрасно провозившись так с полчаса, двое полицейских вытащили Сотникова из помещения и бросили в ту камеру, к старосте. Некоторое время он молча лежал на соломе в мокрой от воды одежде, с окровавленными кистями рук и тихо стонал. Сознание то возвращалось к нему, то пропадало. Когда за дверью утихли шаги полицейских, к нему на коленяхподполз староста Петр. - Ай-яй! А я и не узнал. Вот что наделали... Сотников услышал новый возле себя голос, который показался ему знакомым, но истерзанное его сознание уже не в состоянии было восстановить в памяти, кто этот человек. Впрочем, человек вроде был расположен к нему,Сотников почувствовал это по голосу и попросил: - Воды! Человек, слышно было, поднялся, не сильно, хотя и настойчиво постучал в дверь. - Черти! Не слышит никто. Плохо соображая уже, Сотников все же понял, что помощи здесь не будет. И он ничего не просил больше, погружаясь в забытье и оставаясь один на один со своими муками. Поведение Рыбака после допроса
Когда в камеру вернули Рыбака, Сотников, как труп, тихо лежал на соломе, с головы до пят накрытый шинелью. Рыбак сразу же опустился рядом, откинул полу шинели, поправил ему руку. Сломанные пальцы Сотниковаслиплись в кровавых сгустках, и он ужаснулся при мысли, что то же самое могли сделать и с ним. На первый раз расправа каким-то образом миновала его. Но что будет завтра? - Хлопец, тут это... Воды надо... - сказал из угла Петр, пока Стась запирал дверь. - Я тебе не хлопец, а господин полицай! - злобно заметил Стась. - Пускай полицай. Извините. Человек помирает. - Туда и дорога бандиту. Тебе тоже. С громовым грохотом захлопнулась дверь, стало темно; Петр, вздохнув, опустился на солому в углу. - Звери! - Тихо вы! - сказал Рыбак. - Услышат. - Пусть слышат. Чего уж бояться... Закрылась и наружная дверь, на ступеньках заглохли шаги полицая. Сделалось очень тихо, и стало слышно, как неподалеку, в подвале, кто-то тихонько плакал - короткие всхлипывания, паузы, - наверно, ребенок или,возможно, женщина. На соломе все еще в забытьи промычал что-то Сотников. - Да-а, этого изувечили. Выживет ли? - сказал Петр. Рыбак подумал: "Вряд ли он выживет". И вдруг ему открылось чрезвычайно четко и счастливо: если Сотников умрет, то его, Рыбака, шансы значительно улучшатся. Он сможет сказать что вздумается, других здесь свидетелей нет. Конечно, он понимал всю бесчеловечность этого открытия, но, сколько ни думал, неизменно возвращался к мысли, что так будет лучше ему, Рыбаку, да и самому Сотникову, которому после всего, что случилось, все равно уже не жить. А Рыбак, может, еще и вывернется я тогда уж наверняка рассчитается с этими сволочами за его жизнь и за свои страхи тоже. Он вовсе не собирался выдавать им партизанских секретов, ни тем более поступать в полицию, хотя и понимал, что уклониться от нее, видно, будет не просто. Но ему важно было выиграть время - все зависело от того, сколько дней он сумеет продержаться в этом подвале. |
