Дневник Эмили Бронте

Скиптон, 10 августа 1848 года.

Поезд уносил меня на северо‑запад, будто гроб навстречу року. Такого числа незнакомых людей, сколько было пассажиров в вагоне, я не видела уже много лет. С каждой милей мое сердце все больше томилось тоской по дому.

Гроза разразилась, когда я уже добралась до Благотворительной школы, которая выглядела угрожающе, будто руины замка. Некоторое время, мокрая, дрожащая, я простояла перед дверью. Сердце у меня колотилось, и я с трудом подавляла желание убежать. В худшем случае внутри меня ожидала встреча с бессовестными преступниками, в лучшем – с незнакомыми людьми. Но я собралась с духом и постучала, а когда горничная приоткрыла дверь, принудила себя сказать: «Мне нужна работа. Быть может, вам требуется учительница?»

Моя наружность, вероятно, убедила ее, что я правда оказавшаяся в нужде женщина из приличной семьи, потому что она впустила меня в дом. «Подождите здесь. Я схожу за хозяйкой».

От бешеного струения крови в моих жилах у меня потемнело в глазах, и я почти не видела, где нахожусь. Я слышала голоса учительниц, что‑то объясняющих, и учениц, повторяющих уроки. Эта пугающая какофония сдавливала мою душу в зерно ужаса, когда ко мне приблизилась маленькая полная женщина с волосами медного цвета.

Эта женщина, миссис Гримшо, назвалась и оглядела меня въедливыми карими глазами. Фигура ее была туго затянута в корсет и втиснута в зеленое кашемировое платье. Неестественный цвет волос намекал на хну. Судя по ее выговору, она была из простых, но претендовала на более высокое социальное положение.

«А вы?»

«Мисс Эмили Смит», – шепнула я, вспомнив назваться вымышленной фамилией.

«И чего вы тут хотели бы?»

Заикаясь, я изложила заранее придуманную историю, что была учительницей в школе очень далеко отсюда, а школа закрылась, и мне некуда было деться, так как у меня нет ни родных, ни друзей. Я думала, миссис Гримшо непременно поймет, что я лгу, такой неубедительной я казалась самой себе. Но она кивнула и спросила:

«А что вы преподаете?»

«Музыку», – сказала я.

Она провела меня в комнату с фортепьяно.

«Дайте‑ка мне послушать, как вы играете», – приказала она.

Я села к инструменту и ощутила весь ужас того, что выставляю себя напоказ. На несколько панических секунд все ноты исчезли из моей памяти. Но каким‑то чудом мои руки заиграли аккомпанемент к псалму.

Либо миссис Гримшо не заметила моих ошибок, либо они ее не смущали, потому что, когда я кончила, она сказала:

«Можете начать уроки завтра».

То, что я получила место в школе, мнилось больше бедой, чем победой. Учительница мисс Ретберн проводила меня в преподавательский дом – низкое каменное строение, разделенное на кельи. Мисс Ретберн лет сорок, она высокая, стройная, и у нее странная привычка поглаживать свой большой бюст.

«Вы разделите эту комнату со мной», – сказала она.

Потом сообщила мне часы занятий, трапез, молитв и всего прочего, но я почти не слушала. Крохотная комнатушка ужаснула меня; жить в такой тесноте рядом с незнакомой женщиной было выше моих сил.

«Учительницы свободны ходить по всей школе, – говорила мисс Ретберн. – Под запретом только дом Гримшо и старая мельница».

Затем мы пошли ужинать. За столами сидело около семидесяти девочек, но их могли бы быть сотни, такими громкими были их визгливые голоса. Я сидела за столом с преподобным Гримшо, его женой и четырьмя другими учительницами. После того, как преподобный Гримшо прочитал молитву, миссис Гримшо представила меня школьницам.

«Девочки, это мисс Смит, ваша новая учительница музыки», – сказала она.

Когда я встала и все глаза устремились на меня, я чуть было не упала в обморок от неловкости. Ужин начался, и каждый глоток вызывал у меня тошноту. Учительницы пытались завязать со мной разговор, и я отвечала коротко и неловко. Девочки поглядывали в мою сторону, перешептывались и хихикали. Уже я стала предметом насмешек, каким была в других школах. После отхода ко сну я лежала, не смыкая глаз, а моя сожительница спала. Ее дыхание заполняло комнату; я слышала учительниц в соседних комнатушках! Как я плакала о нашем доме среди пустошей! В моем жалком состоянии, как сумею я исполнить здесь то, что поклялась сделать?

Наконец я погрузилась в беспокойную дремоту. Мне снилось, что я задыхаюсь. Я проснулась и поняла, что кричу, мечусь на кровати, а другие учительницы стоят вокруг и смотрят на меня в испуге. Теперь при мне они соблюдают ту настороженную сдержанность, которая адресуется людям не в здравом уме, но мои ученицы опасливостью не страдают.

Заводилы в школе – Абигайль Уэстон и Джейн Фелл, обе красивые, наглые девочки шестнадцати лет. Они не прилагают никаких усилий, чтобы научиться играть на фортепьяно, а когда я указываю им на ошибки, смеются надо мной. Другие девочки берут с них пример, кроме Фрэнсис Каллен. Это некрасивая застенчивая фитюлька тринадцати лет, предмет насмешек. Я ощущаю родство с ней.

На второй мой вечер в школе я так истомилась по одиночеству, что, казалось мне, вот‑вот умру. Я выждала, пока все заснут, затем тихонько выскользнула наружу. Ночь была жаркой, безветренной. Распухшая луна бросала неверный свет на школу. Глубокие тени одевали сад. Стрекотали кузнечики, и в воздухе висел тяжелый аромат цветов. Я вдыхала бодрящее веяние свободы, а моя затравленная душа обретала утешение в природе…

…пока из своего дома не вышел преподобный Гримшо. Я спряталась за большим дубом. Он торопливо прошел мимо меня и исчез между березами в конце сада. Из дома вышла Джейн Фелл и проследовала за Гримшо. Позади берез высилась каменная башня ветряной мельницы. Джейн и преподобный Гримшо могли идти только туда, но что они делали в этом запретном месте? Я недоумевала, каким образом Джейн бродит на свободе, когда все остальные девочки заперты в дортуарах, и какие дела у нее могут быть с преподобным Гримшо?

Быть может, это как‑то связано с тем, ради чего я здесь? Я решила, что мне следует увидеть творящееся на мельнице, но тут услышала цокот лошадиных копыт и стук колес, приближающиеся к школе. Внезапно во дворе появилась миссис Гримшо. Ее въедливые глаза поблескивали в лунном свете, обозревая школу, будто в поисках непрошеных гостей. Боясь, что она обнаружит меня, я прокралась назад в постель, не сомневаясь, что что‑то тут очень неладно.

На следующий день Дженн Фелл исчезла из школы. Когда я спросила, куда она уехала, мисс Ретберн сказала, что ночью ей стало плохо, и родители забрали ее домой. Но я же видела ее совершенно здоровой и не могла не спросить себя, не имеет ли случившееся с Джейн Фелл, чем бы это ни было, какого‑либо отношения к жизни или смерти Изабели Уайт. И может быть, я скоро это узнаю.

Сегодня днем миссис Гримшо вызвала меня в свой кабинет. Она спросила меня: «Работа здесь вас устраивает?»

Я ответила, что да, и поблагодарила ее за ее доброту.

Миссис Гримшо самодовольно улыбнулась.

«У многих женщин есть причины благодарить нас, – сказала она. – И кое‑какие благодарность свою выражают пожертвованиями. – Она показала мне конверт с десятью фунтами. – Мы как раз получили их от бывшей ученицы».

Она небрежно бросила конверт на письменный стол, а затем деловито вышла из комнаты, оставив меня там. У меня возникло особое ощущение, что она хочет проверить, не воспользуюсь ли я случаем украсть эти деньги. Сначала у меня не было ни желания красть, ни сомнений, что я должна либо доказать свою порядочность, либо буду уволена. Но ход моих мыслей внезапно изменился. При обычных обстоятельствах я бы оставила деньги лежать там, где они лежали, и удостоверила бы свою честность; но это же не была обычная школа, а я не была обычной учительницей. Отгадав, что миссис Гримшо требуется от меня не честность, а нечто другое, я опустила конверт себе в карман.

Весь день меня грызло жуткое предчувствие. Выдержала ли я ее проверку? Затем, после вечерних молитв миссис Гримшо подошла ко мне.

«Могу я поговорить с вами, мисс Смит?»

Мы вновь пошли в ее кабинет, она суровая, я напуганная и дрожащая.

«Нынче днем я показала вам кое‑какие денежки, – сказала миссис Гримшо. – Они были там, когда я вышла вон. – Она показала на стол. – Вы их видите?»

«Нет, мэм», – прошептала я, заикаясь, как любая воровка, ожидающая воздаяния. Мой страх был настоящим, мне не было нужды в притворстве.

«И я не вижу, – сказала миссис Гримшо. Ее глаза заблестели, а уголки ее мокрых пухлых губ изогнула злая улыбка. – Куда же могли подеваться десять фунтов?»

«Не знаю», – сказала я, хотя сознание моей лжи лишало попытку притвориться убедительности.

«А я так думаю, что знаешь. – Миссис Гримшо обходила меня вокруг, ее шаги замыкали меня в кольцо. – Я оставила тебя одну в этой комнате с деньгами. А теперь они пропали. А только ты за весь день заходила сюда, окромя меня. – Она остановилась, как кошка, изготовившаяся к прыжку. – Карманы выверни!» – приказала она.

Трепеща под ее угрожающим взглядом, я повиновалась. И на свет появился конверт с деньгами.

«Ага! – воскликнула миссис Гримшо, выхватывая его из моей руки. – Подлая воровка. Мы‑то кормили тебя, приютили и дали тебе работу: ты обманываешь наше доверие! – Праведное негодование пылало на ее лице, однако я заметила, что она очень довольна моим проступком. – Надо бы вышвырнуть тебя вон!»

«Нет, молю, не надо! – пробормотала я в нежданной панике, вдруг подумав, что неверно оценила положение вещей и потеряю мое место в школе. Как тогда сумею я обнаружить факты, могущие послужить спасению моих близких? – Мне некуда идти!»

«Надо бы сдать тебя полиции», – сказала миссис Гримшо.

Ужас сковал меня. Я в тюрьме? Ахнув, я упала на колени перед миссис Гримшо. «Смилуйтесь! Молю вас, простите меня!»

Что миссис Гримшо смаковала мой ужас, мое унижение, было очевидно.

«Сделайте со мной что угодно, – сказала я, – но разрешите мне остаться. Обещаю, я никогда больше не буду воровать».

«Есть способ, каким ты можешь избежать наказания и доказать, что заслуживаешь остаться тут», – сказала миссис Гримшо с притворной неохотой.

«Я что угодно сделаю! – вскричала я. – Все, что пожелаете!»

Скрестив руки на груди, миссис Гримшо уставилась на меня, ее въедливый взгляд примеривался и оценивал меня. Она улыбнулась, и ее улыбка стала заговорщицкой.

«Мы просто забудем твою оплошность. Хватит хныкать, иди ложись спать. Завтра ты выполнишь дли меня одно порученьице».

Я почувствовала неимоверное облегчение, что она предоставила мне новый шанс, и еще стыд, что я заклеймена как преступница.

«Благодарю вас», – прошептала я. Когда я выбежала из кабинета, жуткое предчувствие стиснуло мое сердце. Я отдала себя во власть женщины, которая, как я верила, ничего хорошего не замышляла, так чего же она ждет от меня?

Утром моего четвертого дня в Лондоне я позавтракала с Кэт в обширной столовой, отделанной в желтых тонах. Солнце сияло в окна, стол украшали только что срезанные цветы. Как мне хотелось бы впитать окружающую меня яркость и воздать должное превосходному завтраку из яиц, хлеба, ветчины и желе, но я тревожилась за Эмили и Энн и начинала думать, что мое присутствие в Лондоне не имеет смысла.

Тут в комнату широким шагом вошел мистер Слейд.

– С добрым утром, – сказал он небрежно и сел к столу, будто в его внезапном появлении не было ничего сколько‑нибудь примечательного.

Я уставилась в тарелку, опасаясь, что он заметит захлестнувшую меня волну счастья. Кэт радостно воскликнула:

– Мой блудный братец! Чему мы обязаны честью твоего общества?

– Произошло кое‑что новое, – сказал мистер Слейд. – Пожалуйста, простите, что я так долго держал вас в неведении, мисс Бронте. Я косвенным образом наводил справки о премьер‑министре, но безрезультатно. Лорд Джон Рассел, по‑видимому, никак не соприкасался ни с Изабелью, ни с Джозефом Локком или Исайей Фироном. Чтобы установить его роль в этом деле, мы должны спросить его прямо.

– Лорд Анвин приказал нам держаться от премьер‑министра подальше, – напомнила я мистеру Слейду. – Рискнем ли мы ослушаться?

Он нахмурился, словно мысленно спровадил своего начальника к дьяволу.

– Либо это, либо мы лишимся возможности узнать, что лорду Расселу известно о господине Изабели.

– Каким образом ты доберешься до него, когда он сутки напролет занимается государственными делами и окружен людьми, которые следят, чтобы ему не мешали? – спросила Кэт.

Глаза мистера Слейда лукаво заблестели.

– Лорд Джон Рассел намерен посетить некий праздник, а я уже получил приглашение.

Он протянул мне квадратик картона кремового цвета. Элегантные печатные строки гласили: «Герцог и герцогиня Кентские приглашают вас на бал».

– Бал – удобнейший повод как бы случайно встретиться с премьер‑министром, – сказал Слейд. – Мисс Бронте, не отправиться ли нам туда вместе?

Сначала я испытала привычный ужас перед любыми светскими приемами. А затем тревогу из‑за практической стороны. Пока я сидела, онемев, мистер Слейд сказал:

– Какие‑нибудь возражения?

Кэт взяла у меня приглашение, прочла его и воскликнула:

– Но бал же нынче вечером! Мой милый братец, мисс Бронте боится, что у нее не будет времени подготовиться.

– Бал начнется только в девять, – сказал мистер Слейд мне. – Неужели вы не успеете?

Успеть я никак не могла, так как мне нечего было надеть. Кэт бросила на меня понимающий взгляд и сказала:

– Мисс Бронте будет готова.

Она увлекла меня наверх в свою спальню и разложила на кровати чудесные мерцающие шелковые платья.

– К счастью, мы почти одного роста. Я буду счастлива одолжить вам любое для бала.

Я была благодарна ей, но страх не оставлял меня: какое отношение могли иметь ко мне наряды? Поскольку яркие цвета и глубокие вырезы мне не к лицу, мы остановили выбор на скромном сером атласе. Вечером, когда, одевшись, я стояла перед трюмо, я подумала, что не опозорюсь. Узкий корсаж и пышная юбка придавали мне внушительную осанку, а изумрудный отлив ткани зажигал каштановые переливы в моих волосах, которые Кэт уложила в модную прическу.

– Глаза у вас сверкают, как бриллианты, – сказала Кэт убежденно. – Никаких других украшений вам не требуется. Пусть он и вида не подает, не отчаивайтесь. Даже самое разбитое сердце способно исцелиться. Судьба может сотворить чары, пусть мужчина годы и годы чурался романтических привязанностей.

Я увидела, что мое лицо порозовело сильнее от мысли, что Кэт заметила мои чувства к ее брату, но ее слова заставили меня задуматься. Подразумевала ли она, что его сердце было разбито? А если да, кем была та, кого он любил?

На подгибающихся ногах, полная предвкушения, я спустилась по лестнице. В передней взад и вперед расхаживал мистер Слейд. Черный фрак и непокорные волосы придавали ему вид щегольской элегантности. Когда он посмотрел на меня еще на половине лестницы, я поймала изумленное восхищение, которое и надеялась увидеть в его глазах, но когда я нервно улыбнулась, его лицо стало непроницаемым.

– Так поехали? – сказал он безразлично.

Пока мы ехали в карете по Лондону, он не смотрел на меня и ничего не говорил.

Из кареты мы вышли на Белгрейв‑сквер перед величественным особняком и присоединились к чреде великолепно одетых джентльменов и дам, шествующих к дверям, из которых доносилось пение скрипок. Мои пальцы на локте Слейда дрожали. Однако нервничала я гораздо меньше, чем в опере с Джорджем Смитом. Нарядное платье защищало меня, как броня, а мысль о возложенной на меня миссии придавала мне мужества. В огромной бальной зале нас поглотила толпа гостей. Пылала хрустальная люстра. Зеркала на стенах многократно увеличивали помещение и толпу; сотни голосов и смех перекрывали музыку оркестра.

– Мы должны отыскать премьер‑министра, – сказал мистер Слейд. – Начнем танцевать, это позволит нам оглядеть всех.

Оркестр заиграл вальс. Я еще не успела возразить, что не умею танцевать, как мистер Слейд уже закружил меня. Сначала я спотыкалась, но затем обнаружила, что в такт музыки вальсирую без всяких усилий. Огни, танцующие пары, их отражения сливались воедино вокруг меня. В вихре красок и движения я четко видела только лицо мистера Слейда. Его взгляд шарил по зале, но пока мы кружились вместе, его глаза встречались с моими, сначала кратко, затем на все более длительное время. Нахмуренные брови указывали на нежелание смотреть на меня, и все же он смотрел, будто наперекор себе. Мое сердце часто билось. Действительно ли мистер Слейд привлек меня поближе к себе? Действительно ли его рука крепче сжала мою?

И когда я уже подумала, что вот‑вот лишусь чувств от опьянения, мистер Слейд сказал:

– Вон премьер‑министр.

Он увлек меня с середины залы к скоплению людей. В их центре находился мужчина пятидесяти с лишним лет, чьи массивная голова и широкие плечи выглядели слишком тяжелыми для невысокой хрупкой фигуры. Лицо у него было нездорово бледным. Кожа оттягивала выпуклости костей. Мистер Слейд проманеврировал со мной сквозь кольцо вокруг лорда Рассела.

– Милорд, – сказал мистер Слейд. Премьер‑министр обернулся к нам с настороженной проницательностью в глазах. – Я Джон Слейд, а это мисс Шарлотта Бронте. Не могли бы мы поговорить с вами?

Лорд Джон Рассел обладал богатством и привилегиями по праву рождения, однако он воспринял современные идеи и принадлежал к партии вигов, представлявшей интересы предпринимателей и противостоявшей роялистам‑тори. Он прославился, предложив знаменитый Билль о реформах, который расширил избирательные права и отнял власть у земельной аристократии в пользу негоциантов и промышленников. Принятие этих законов снискало ему огромную популярность, он поднялся до высшего поста – поста премьер‑министра, но его двухлетнее пребывание на этом посту омрачалось чартистскими беспорядками, растущей нищетой и бунтами в Ирландии, а также угрозой, что революция с Континента перекинется на Англию. Теперь он без малейшего интереса взглянул на меня, затем смерил мистера Слейда взглядом с головы до ног. Он, казалось, готов был молча отмахнуться от нас.

– Это касается Изабели Уайт, – сказал мистер Слейд.

Бледность премьер‑министра стала еще заметнее, его горло сжала судорога.

– Я не знаю никого с таким именем. – Его голос, аффектированный, жеманный и неуверенный, никак не гармонировал с его положением. – Прошу извинения.

Он повернулся и сбежал, не обращая внимания, какое возбуждение вызвал его внезапный уход.

– Скорее! – Мистер Слейд схватил меня за руку. – Если он улизнет, нам больше вряд ли удастся подобраться к нему.

Мы поспешили в погоню через залу. Последовали за лордом Расселом вниз по винтовой лестнице и наружу в сад. Деревья сплетались в арки между небом в бриллиантах звезд и мощенными кирпичом дорожками среди цветочных клумб. Свет из окон залы заливал сиянием все вокруг. Воздух был напоен благоуханием цветов и вонью сточных ям. Я задохнулась от нашей спешки. Мы нагнали премьер‑министра у пруда с мраморной статуей Афродиты в центре. Премьер‑министр повернулся к мистеру Слейду, выставив подбородок и сжав кулаки.

– Вас послала Изабель? – властно спросил он. – Ну, так можете ей сказать, что больше я не намерен иметь с ней никаких дел. И если вы немедленно не уберетесь вон, я прикажу арестовать вас за вторжение сюда.

Видимо, он счел нас сообщниками Изабели и ее господина и убежал, чтобы избежать публичного обличения. На лице мистера Слейда отразилась та же догадка.

– Изабель нас не посылала, – сказал он. – Я агент Короны на службе министерства иностранных дел.

Премьер‑министр покачал массивной головой, гневно глядя на нас.

– Не верю ни единой вашей грязной лжи. Убирайтесь к дьяволу!

В отчаянии я вскричала:

– Молю вас, милорд. Мы не имеем дурных намерений против вас. Мы здесь, чтобы помочь вам.

Он обернулся ко мне с удивлением, словно недоумевая, как такая явно ничтожная особа посмела заговорить с ним.

– Изабель Уайт убили, – торопливо продолжала я. – Мы полагаем, в этом повинен тот же человек, что вынудил вас подчиниться ему. Его подручные напали на меня и чуть было не убили моего брата. Изабель утверждала, что он возглавляет заговор, угрожающий королевству. Наш единственный шанс остановить его – это объединиться.

Пальцы лорда Рассела медленно разжались, он смотрел на меня в ошеломлении.

– Изабель убили? Как это произошло?

Я с облегчением поняла, что он готов меня выслушать, и, поражаясь собственной смелости, рассказала подробности смерти Изабели; затем мистер Слейд описал убийство торговца Исайи Фирона. Пока он рассказывал, как обнаружил, что Изабель служила курьером между радикальными обществами и ее господином, который поддерживал их, лицо премьер‑министра приняло выражение, с каким смотрят на руины города после осады.

– Как вы связали меня со всем этим? – спросил он.

Я объяснила, что мы прочли об этом в книге, которую Изабель послала мне. И лорд Джон Рассел, пошатываясь, направился к мраморной скамье и тяжело опустился на нее.

– Значит, правда, что близость с Изабелью отдала вас во власть ее господина? – спросил мистер Слейд.

Лорд Рассел кивнул, с видимым облегчением признаваясь в том, что был вынужден хранить черную тайну.

– Это началось в сорок четвертом году, – сказал он. – Я вел бой с оппозицией тори за предоставление гражданских прав ирландцам и наведение порядка на заводах и фабриках. Моя жена была тяжело больна, я вложил деньги в предприятия, которые лопнули, и потерял целое состояние. Я влез в большие долги, чтобы покрывать текущие расходы, и находился в таком отчаянии, что не мог спать. Я начал по ночам бродить по городу в поисках отвлечения. Как‑то ночью я оказался в игорном клубе. Там я встретил Изабель.

Лицо премьер‑министра покрывали тени, будто синяки, веселая музыка, доносившаяся из дома, словно насмехалась над его горестью.

– Она была распорядительницей в этом клубе. При обычных обстоятельствах я не соприкасался с такого рода женщинами. Но Изабель была красива, я томился от одиночества и был очарован.

Вот и подтверждение рассказа Изабели в дневнике, подумала я, взглянув на мистера Слейда. Но его внимание оставалось сосредоточенным на лорде Джоне Расселе.

– Я продолжал встречаться с Изабелью в низкопробных кабаках и гостиницах, – продолжал премьер‑министр. – В конце концов я начал поверять ей свои невзгоды, как, полагаю, многие мужчины делятся ими со своими любовницами. – Он поморщился от отвращения к себе. – Она сказала, что знакома с кем‑то, кто может оказать мне финансовую помощь. Сначала я отказался, так как понимал, что деньги получу не просто так. Но я был на грани финансового краха и умопомешательства, и настойчивые предложения Изабели обретали все большую соблазнительность. И вот как‑то ночью она принесла мне пятьсот фунтов от человека, которого называла своим господином. И я взял их, как потом брал и дальнейшие суммы.

Он съежился от стыда, и мне стало жаль его.

– И что у вас просили взамен? – негромко спросил мистер Слейд.

– Вначале ничего, – ответил лорд Джон Рассел. – Я порвал отношения с Изабелью в сорок пятом году, когда повез свою жену лечиться в Эдинбург. Мое финансовое положение восстановилось, и я полагал, что мои проблемы остались позади. Как вдруг… – Его лицо стало скорбным. – В начале сорок седьмого года, примерно через шесть месяцев после моего назначения, Изабель подстерегла меня у входа в парламент. Она сказала, что ее господин требует, чтобы я заплатил ему десять тысяч фунтов. Я был в ужасе. Я сказал, что не могу и не буду платить. Но она сказала, что в таком случае моей жене сообщат о моем адюльтере. Здоровье моей жены оставалось слабым, и подобный удар мог ее убить. И поэтому я совершил непростительный поступок.

В то время я отвечал за казначейство и фонды, предназначенные для улучшения положения в Ирландии. И я украл из них десять тысяч фунтов, чтобы уплатить господину Изабели. Однако его требования на этом не остановились. Вскоре Изабель сообщила, что он хочет, чтобы с моей помощью такие‑то суда отплыли из Англии без досмотра или каких‑либо препятствий.

– Какие суда? – спросил мистер Слейд тоном сдерживаемого нетерпеливого интереса.

– Не помню, но принадлежали они разным торговым фирмам, – сказал лорд Джон Рассел. – И все направлялись на Дальний Восток.

– И с каким грузом? – спросил Слейд.

– Я предпочитал не знать. Я предположил, что они везут англичанок на продажу восточным богачам. И велел Изабели сообщить своему господину, что я отказываюсь быть причастным к незаконной аморальной торговле. Но она сказала, что у него есть соглядатаи в казначействе, и он знает, откуда я взял деньги, чтобы заплатить ему. И если я не обеспечу этим судам беспрепятственного отплытия, ее господин изобличит меня как растратчика. Скандал погубил бы мою политическую карьеру.

Значит, такими вот были угрозы, которыми ее господин подчинил себе премьер‑министра. Алчность, неразумие и страх способны ослабить самых могущественных представителей рода человеческого.

– У меня не было выбора, кроме как подчиниться. Но, поскольку вы говорите, что господин Изабели финансирует радикальные общества, боюсь, суда служили целям даже еще более губительным, чем я предполагал. – Бледное лицо лорда Джона Рассела обрело жуткую зеленоватость. – Он, видимо, намеревается учинить беспорядки в Азии и подорвать британское господство там, как и в Европе. Его суда, вероятно, доставляли информацию, солдат и оружие заморским сообщникам.

Мистер Слейд кивнул. Я прикинула, не составляли ли ружья, изготовлявшиеся Джозефом Локком, часть секретного груза этих судов. Быть может, он тоже вынужден был служить господину Изабели и снабжать его оружием против своей воли. Узнал ли он позднее, для каких изменнических целей предназначалось это оружие, и убил себя, лишь бы избежать разоблачения? Быть может, Исайя Фирон переправлял это оружие и погиб, потому что был звеном в цепи, соединявшей Изабель Уайт и Джозефа Локка с человеком, который управлял всеми ими. Мне вспомнились слова Изабели, что злодей стремился обрести власть королей.

– Кто тот, кто принуждал вас? – настойчиво спросил мистер Слейд.

Премьер‑министр покачал головой.

– Я ни разу не встречался с ним. Я не знаю его имени. Изабель отказывалась назвать его. Она была единственным связующим звеном между ним и мной.

И смерть Изабели, Локка и Фирона разорвала цепь. Слейд сказал:

– Вы не можете сказать, в каком игорном клубе вы познакомились с Изабелью?

Лорд Джон Рассел ответил, что не помнит, так как пытался вычеркнуть из памяти это тягостное время. Враждебность обострила его черты, он тяжело поднялся со скамьи и сказал:

– За содеянное меня могут повесить. Если вы доложите своему начальству о сказанном мною, я буду все отрицать. Мое слово, безусловно, перевесит ваше, и вы окажетесь в более тяжелом положении, нежели я.

Тем не менее он не сумел скрыть ужаса, что его преступления могут стать явными.

Мистер Слейд, очевидно, понял, какое преимущество он имеет над премьер‑министром, так как он сказал:

– Мисс Бронте и я сбережем вашу тайну при одном условии.

У лорда Джона Рассела вырвался хриплый угрюмый смешок.

– Вы торгуетесь со мной? Ваша дерзость поразительна.

Он повернулся, чтобы уйти, но, не сделав и нескольких шагов, с неохотой остановился.

– Если господин Изабели свяжется с вами и потребует новых услуг, сообщите мне сейчас же, – сказал мистер Слейд. – Определите, кому принадлежат суда, обеспечить которым безопасное отплытие из Англии поручают вам, и каков их груз. Помогите мне установить личность и схватить злодея, и я оберегу вас от разоблачения и кары.

Лорд Рассел задумался.

– Если вы получите анонимное письмо, адресованное вам в министерство иностранных дел, вам следует принять его к сведению, – наконец сказал он, а затем покинул нас.

– Ну, видимо, тут больше не узнать ничего, – сказал мистер Слейд. – Пожалуй, мы можем уйти.

Однако он не сдвинулся с места. Он смотрел на меня странным взглядом, пробудившим трепет в моей груди. Деревья и тьма прятали нас от бальной толпы, и наше уединение нарушала только мраморная Афродита, неподвижная и безмолвная.

– Ваша речь перед премьер‑министром обеспечила нам победу, – сказал мистер Слейд, и я услышала в его голосе новое уважение и теплоту. – Поздравляю вас. – И добавил ворчливо: – Я также должен сказать вам, как очаровательно вы выглядите сегодня вечером.

Во мне поднялась такая волна гордости и счастья, что я не сумела найти ответа. Ночь словно возвеличили освежающий ветерок, медленное вращение небесного купола и прилив надежды, заплескавшийся у меня в сердце.

Я не грезящая юная девушка, верящая, будто летний вечер таит в себе магию или что красивое платье, вальс и успешное сотрудничество могут воздействовать на судьбу. Но мои отношения с мистером Слейдом изменились в эту ночь, и в последующие дни они продолжали изменяться, к моей радости и трепету.

То, что произошло на балу, ввергло меня в такое смятение чувств, что в ту ночь я лихорадочно металась на постели, не в силах превозмочь вихрь хаотических мыслей, а затем, уснув, вальсировала с мистером Слейдом. Проснулась я, задыхаясь от предвкушения того, что мог принести наступающий день.

Когда я спустилась в столовую и села завтракать с мистером Слейдом и Кэт, он протянул мне два письма. Одно было от Эмили, другое от Энн. Первым я вскрыла письмо Эмили и, пока читала, меня преисполнила тревога.

– Эмили пишет из Хоуорта. Она покинула Благотворительную школу, но ничего не объясняет. Что могло произойти?

Серьезное выражение на лице мистера Слейда говорило об его опасении, что Эмили каким‑то образом скомпрометировала наши розыски.

– Что пишет Энн?

Ее письмо пугало еще больше, о чем свидетельствуют ее собственные слова:

Моя милая Шарлотта!

Пишу в спешке, чтобы сообщить важные новости.

На следующий день после появления таинственного посетителя мистер Локк и я опять обедали вместе. Он выглядел настолько более измученным и ушедшим в свои мысли, что я осмелилась спросить о причине. С неубедительной поспешностью он попытался заверить меня, что все в полном порядке.

Когда я созналась, что видела, как он спорил с каким‑то мужчиной вчера ночью, и спросила, не из‑за этого ли мужчины он встревожен, его лицо смертельно побелело. Он покачнулся в своем кресле. На лбу заблестела испарина в свете свечей. Я бросилась к нему и налила ему вина, которое он выпил одним глотком. Я утерла салфеткой ему лоб, и он судорожно вздохнул, когда краска вернулась на его щеки.

Едва он смог заговорить, как поблагодарил меня за помощь и извинился, что обеспокоил меня. Такая вежливость в тяжелую минуту усилила мою симпатию к Генри Локку. Он выглядел почти мальчиком, и мне захотелось ласково его обнять. Нерешительно я спросила, не поделится ли он со мной своей тревогой, а вдруг я смогу ему помочь?

Наверное, во мне есть что‑то такое, что вызывает доверие. Подруги, наниматели и совершенно незнакомые люди рассказывали мне про свои беды. И теперь Генри Локк признался, как он пытался уговорить своего старшего брата Джозефа не поручать ему управление семейным Ружейным заводом, ибо чувствовал, что тот вынужден отойти от дел против воли. Тем не менее мистер Джозеф Локк на следующий же день объявил о своем решении рабочим.

На этом месте своей печальной повести Генри Локк содрогнулся.

– Жена Джозефа прислала сказать мне, чтобы я немедленно возвращался домой. Едва я вошел, она сказала, что он заперся у себя в кабинете, и она слышала звук выстрела. – Его лицо мучительно исказилось, будто он вновь переживал увиденное тогда. – Я взломал дверь и увидел, что Джозеф упал на свой письменный стол. Его голова лежала в луже крови. В комнате стоял запах пороха. Пистолет выпал из руки Джозефа на пол.

Прошептав слова соболезнования, я решилась спросить, почему его брат покончил с собой. Мистер Локк ответил, что Джозеф не оставил никаких объяснений, но неделю спустя после его смерти он начал понимать.

– Я задержался на заводе допоздна, – рассказывал он мне, – проверяя счетные книги. Шел уже одиннадцатый час ночи, и я был совсем один. Внезапно в комнату вошел мужчина, которого вы видели вчера. Я спросил, кто он такой и что ему нужно. Он не назвался, и я все еще не знаю его имени. Он заявил: «Я здесь, чтобы забрать ружья, которые заказал Джозефу Локку».

Меня охватило волнение, так как я почувствовала, что сейчас услышу нечто важное.

Генри Локк продолжал:

– Он потребовал, чтобы я отпер склад. Затем вышел из моего кабинета, словно ждал, что я последую за ним и выполню его распоряжение. Я кинулся за ним со словами: «Мой брат умер. Мне ничего не известно о вашей сделке с ним. И я должен получить какое‑то доказательство, прежде чем я выдам вам ружья».

У склада стояли четверо. Они схватили меня и пригрозили избить, если я не подчинюсь. И я беспомощно смотрел, как они выносили ящики с ружьями и грузили их в фургон. Затем они все забрались в фургон и приготовились уехать. Вожак сказал мне, что мой брат уже получил уговоренную сумму, и что раз Джозеф умер, выполнить условие сделки обязан я. Он сказал, что ему требуются сотни ружей, пистолетов и пушек и что он явится за ними через две недели.

Я возразил, что такого количества оружия завод не может изготовить за подобный срок, и назвал его вором. Я сказал, что сообщу о нем властям. Но он ответил, что есть вещи, которые мой брат хотел держать в секрете. Он упомянул, что одна из них касается мисс Изабели Уайт и что раскрытие этого и других секретов не только погубит Оружейный завод Локка, но и обесчестит память Джозефа и мое доброе имя.

Генри Локк испустил вздох отчаяния.

– Я предположил, что Джозеф вел себя неблаговидно с гувернанткой детей, но было очевидно, что он сделал еще что‑то, даже еще более ужасное, и оказался во власти этого человека и платил оружием за безопасность свою, нашей семьи и фирмы. Я подумал, что если я выполню условия сделки, то смогу предотвратить катастрофу, которой боялся Джозеф. Но через две недели у меня не хватило половины. И вчера он пришел потребовать остальное.

Свечи почти догорели. Генри Локк, в тисках отчаяния, признался в опасении, что даже если бы он смог поставить оружие, требования не прекратятся, фирма обанкротится, и его семья будет разорена.

– Но, конечно же, должен быть какой‑нибудь другой выход, – сказала я. – Может быть, тайна вашего брата не так опасна, как вам внушили. У вас есть хоть какое‑то представление, в чем она заключается?

– Ни малейшего, – ответил он. И всю правду он узнает, только если шантажист исполнит свою угрозу и разразится скандал.

Думая о мистере Слейде, я упомянула, что у меня есть друг на службе Короны, который сумел бы ему помочь. Генри Локк умолял меня не обращаться ни к моему другу, ни к кому‑либо еще. Он знает, что его брат нарушил закон, и не может допустить, чтобы за грехи Джозефа пострадала семья. Вино в стакане заплескалось, когда он содрогнулся от страха, но он объявил, что попытается поставить оружие и будет молиться, чтобы дело на этом завершилось.

Я не могла разделить его слепой веры, так как полагала, что за этими бедами стоит зловещий господин Изабели Уайт, не знающий милосердия. Я решила узнать побольше, и на следующий день случай представился.

Дети отправились в гости к друзьям. Я осталась без всяких дел и с большим желанием вырваться из этого мрачного дома, а потому попросила кучера свозить меня в Бирмингем. Там перед табачной лавкой я заметила мужчину и узнала его крючковатый нос и выпирающий подбородок. Тот самый человек, который угрожал Генри Локку. Он пошел дальше, а мной овладел необоримый порыв.

Я велела кучеру подождать и выскочила из экипажа. Толпы перед лавками заслонили его, и он было исчез из виду. Но затем я заметила, как он прошел мимо церкви, и поспешила вдогонку. Мы шли через кварталы, становившиеся все более убогими, затем он свернул в мощенную булыжником улочку с ветхими трущобными домами по сторонам. Он вошел в грязную кирпичную пивную под названием «Бочка и стаканчик». Я осторожно заглянула через окно в полутемное помещение. Мужчина, за которым я следила, сидел с кружкой за столом, где пили неотесанные мужланы, по виду безработные поденщики.

Я настолько сосредоточилась, что заметила двух свернувших в проулок мужчин, только когда они поравнялись со мной. Невежественные молодые оболтусы, злорадно ухмыляющиеся. Они надвинулись на меня, и от страха я онемела.

– И что это тебя тут заинтересовало? – сказал первый, кивая на «Бочку и стаканчик».

Я замотала головой в немом ужасе.

– Может, она мужика высматривала? – съехидничал второй.

Подталкивая друг дружку локтями, они обменялись хитрыми взглядами и сильно захихикали, потом ухватили меня за локти. В панике я начала вырываться и просить, чтобы они меня отпустили. Они гоготали, сыпали насмешками и тащили меня дальше.

Я звала на помощь, и к нам направился констебль. Пара ударов его палкой, и негодяи пустились наутек. Он осведомился, как я, и я ответила, что со мной все в порядке и поблагодарила его. Констебль проводил меня до моего экипажа, выговаривая мне, что приличным барышням тут не место. И, воспользовавшись случаем, я описала ему мужчину в пивной, мучителя Генри Локка, и спросила:

– Вы не могли бы мне сказать, кто он?

Констебль сказал:

– Нет, но он из тех, от кого вам следует держаться подальше, что так, то так.

Но я все равно не сомневалась, что мужчина в пивной связан с тем, кто повинен в убийстве Изабели Уайт и самоубийстве Джозефа Локка, а также в нападениях на тебя, милая Шарлотта. Сожалею, что не сумела установить его личность, и уповаю, что мне представится случай искупить мою неудачу.

Энн.

После того как мы с мистером Слейдом прочли письмо, я вскричала:

– Если бы констебль не оказался поблизости, Энн могла бы стать жертвой этих мерзавцев. Мне следовало предвидеть, что она может попасть в беду! Она должна немедленно покинуть Бирмингем!

То, что мистер Слейд не напомнил мне, как он предупреждал нас об опасности, делает честь его тактичности.

– Бесспорно, Энн должна уехать. Она узнала больше, чем ей понятно. Мы получили описание таинственного мучителя Генри Локка, а также название пивной. – Мистер Слейд сосредоточенно прищурился. – «Бочка и стаканчик» служит местом встреч чартистских агитаторов. Я, пожалуй, понял, какое место отведено этому человеку в плане господина Изабели.

– Я сейчас же напишу Энн, чтобы она вернулась домой, – сказала я, вставая.

– Даже лучше: мы заедем за ней. Поездка в Бирмингем на поиски человека, которого видела Энн, обещает больше, чем задержка в Лондоне на случай, если премьер‑министр вдруг свяжется с нами.

Кэт распорядилась подать экипаж, а я поспешила в спальню собрать вещи. И утро еще не кончилось, когда мы с мистером Слейдом сели в поезд на Бирмингем.

Мы все испытываем эмоции, признаться в которых было бы страшнее смерти, а также ощущения, которые вызывают стыд и сознание вины. Упиваться тем, что прискорбно, кажется грехом; что зло способно вызывать такое наслаждение, показывает, сколь своевольна человеческая натура. Зрелище людского насилия должно бы отталкивать меня, и все же при некоторых обстоятельствах я чувствую тот же пьянящий восторг, как когда я вижу бушующую грозу или обрушивающиеся на скалы океанские валы. Вот в чем я убедилась, к своему позору, во время моей поездки в Бирмингем с мистером Слейдом.

Когда мы приехали туда, он поместил нас в доме знакомой ему респектабельной супружеской пары – с мужем, ушедшим на покой сержантом армии Ост‑Индской компании, мистер Слейд в свое время служил. Нам с Энн отвели удобную комнату наверху, и там мы, радуясь нашему воссоединению, обсуждали пережитое. У наших хозяев было двое сыновей, констеблей. В этот же вечер они с мистером Слейдом отправились на поиски мужчины, вымогавшего ружья у Генри Локка. Энн легла спать, но я сидела и ждала, слишком взволнованная, чтобы уснуть. Я думала о том, как изменились мои отношения с мистером Слейдом. Хотя мои чувства к нему усилились, я ощущала себя с ним гораздо свободнее, чем с кем‑либо из знакомых мне мужчин. Мы словно обрели не выразимую словами гармонию, пути наших жизней скрестились, и мы вместе устремлялись навстречу какой‑то неведомой судьбе. Но кем был Джон Слейд? Теперь я могла бы насчитать много часов, проведенных нами друг с другом, и тем не менее твердо я знала лишь одно: он имел обыкновение исчезать, оставляя меня ждать.

На заре мистер Слейд вернулся. Я поспешила встретить его.

– Что произошло? – спросила я.

– Мы арестовали троих в «Бочке и стаканчике», – сказал мистер Слейд. Его волосы и одежда были в беспорядке. – Один из них, возможно, вам знаком. Другой подходит под описание мисс Энн того мужчины, которого она проследила туда. Мне придется попросить вас обеих посетить тюрьму и опознать этих людей.

Мистер Слейд отвез нас обеих в бирмингемскую тюрьму, мрачную, построенную из красного кирпича темницу на Мур‑стрит. Через зарешеченные окна обитатели тюрьмы выкрикивали грубые насмешки по адресу прохожих. Окружающую ее стену венчали острые клинья. Снаружи констебли выгружали из фургонов людей в кандалах. Надзиратель отпер массивную, окованную железом калитку. В караульной он отправил Энн и меня в чулан, где женщина с рубленым лицом ощупала нас с головы до ног и пошарила под нашей одеждой в поисках спрятанного оружия или другой контрабанды. Пока мистер Слейд и надзиратель вели нас по лабиринту мрачных коридоров, освещенных закопченными газовыми фонарями, меня все больше охватывала робость.

За ржавой решеткой окон я различала арестантов, марширующих вокруг двора. Вонь мочи, экскрементов и горечи становилась все омерзительнее по мере того, как мы все дальше углублялись в недра тюрьмы. Стены и пол коридоров были склизкими от вонючей сырости. Крики, стоны, гомон хриплых голосов доносились с тюремных ярусов точно эхо. Стражники в синих мундирах патрулировали коридоры под побрякивание связок ключей на поясах. Арестанты в цепях скалились на Энн и меня, пока их проводили мимо. Мистер Слейд остановил нас возле двери со стеклянным окошечком на уровне глаз.

– Поглядите внутрь, – сказал мистер Слейд Энн. – Вы узнаете мужчину, чью внешность описали в своем письме?

Энн прищурилась в окошечко. Я посмотрела через ее плечо в помещение с истертым дощатым полом, белеными стенами и голыми газовыми трубами. Два констебля стояли на страже возле трех мужчин, сидящих на скамьях за столом. У одного было рубленое лицо с крючковатым носом. Правый глаз у него был подбит, одежда запятнана кровью. Видимо, арест этой троицы дался мистеру Слейду нелегко.

– Вот тот человек угрожал Генри Локку, – сказала Энн.

Мое внимание привлек арестант, сидевший напротив мужчины, опознанного Энн. Черный костюм, голова забинтована. Эти рыжие волосы и грубое жесткое лицо были запечатлены в моей памяти навеки.

– Тот, что забинтован – один из двух, напавших на нас в поезде и приходивших в Благотворительную школу! – вскричала я.

Мистер Слейд сверкнул быстрой торжествующей улыбкой.

– Я по вашему рисунку догадывался, что это он. То есть наша охота оказалась вдвойне успешной. Ну, а третий?

Худая фигура, прилизанные волосы и острые черты лица придавали этому третьему сходство с борзой. Суженные глаза рыскали туда‑сюда, и он нервно постукивал ногой. Его одежда щеголяла прорехами и почти оторванным рукавом. Ни Энн, ни я никогда его не видели.

Мистер Слейд поблагодарил нас за помощь, затем сказал:

– Кеб отвезет вас обратно, пока я буду допрашивать арестантов.

Энн согласилась с радостью, но я сказала:

– Я хочу видеть и слышать, в чем признаются эти люди.

Мистер Слейд встал между дверью и мной с выражением сильного неодобрения:

– Это зрелище не для женских глаз.

– Оно не может быть страшнее убийства, которое я видела, – возразила я.

Он нахмурился с явным нетерпением приняться поскорее за дело, не желая тратить время на пререкания.

– Ну, если вы так хотите…

Надзиратель торопливо увел Энн. Мистер Слейд проводил меня в соседнюю комнату. Окно с железной решеткой позволяло видеть, что происходит в помещении с арестантами. Мистер Слейд придвинул для меня стул к окну.

– Смотрите сколько хотите, но ведите себя тихо, – сказал он и сразу ушел.

Я поспешила сесть. И тут же увидела, как мистер Слейд вошел в соседнее помещение. Констебли встали «смирно», арестанты подобрались, глядя на мистера Слейда с враждебной настороженностью. Должна признаться, я с немалым сочувствием относилась к делу чартистов – вопреки мятежам, вспыхивающим во имя этого дела, – так как считала вполне разумными требования иметь голос в управлении страной и верила в добрые намерения тех, кто их выдвигал. Но эти люди, казалось, принадлежали к презренному сброду, для которого волнения в обществе всего лишь повод к бесчинствам.

– Я ничего дурного не делал, – сказал мой рыжий враг надменно, тоном образованного человека отнюдь не низшего класса. – Почему я арестован?

– Вопросы задаю я, – отрезал мистер Слейд.

– Ну тогда можете отпустить меня немедленно, – последовало в ответ, – так как мне нечего вам сказать.

Остальные двое вызывающе закивали.

– Нет, есть, – сказал мистер Слейд. Держался он спокойно, но дышал решимостью. – Во‑первых, вы назовете мне свои имена.

– Джо Мот, – сардонически сказал мой враг.

– Питер Игрец, – сказал с грубым северным выговором шантажист, требовавший от Локка оружие.

– Джон Джонс, – сказал борзой. Выговор у него был, как у лондонского кокни.

Мистер Слейд и констебли схватили арестантов, скрутили им руки за спиной и шмякнули их об стену. Те вырывались и выкрикивали проклятия.

– Ваши настоящие имена, будьте так добры, – сказал мистер Слейд.

Истинной леди подобало бы отвернуться от зрелища насилия и заткнуть уши, чтобы не слышать грязную брань. Мне следовало бы испытать отвращение, глядя, как мистер Слейд принуждает арестантов к признанию. Но его действия пробудили во мне какой‑то первобытный инстинкт. Мое дыхание участилось, меня пронизало темное наслаждение, и я наклонилась ближе к окну.

Арестанты сломались. Мой враг открыл, что он Чарльз Огден, шантажист оказался Сидом Джейксом, а третий – Арти Кроу.

– Благодарю вас, – сказал мистер Слейд так вежливо, словно вел светскую беседу. Он и констебли подтолкнули их к скамьям. – Теперь вы можете сесть.

Они подчинились, злобно глядя на мистера Слейда – их ненависть была будто фонтаны крови в воздухе. Хотя я и расстроилась, что мистер Слейд прибегает к насилию, чтобы получить факты, эта до сих пор скрытая черта его личности заворожила меня. И я ничуть не сочувствовала преступникам.

– Мистер Огден, почему вы с вашим другом напали на двух мисс Бронте в поезде вблизи Лидса одиннадцатого июля? И по чьему приказу?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказал Огден. – Вы не того арестовали.

Сказал он это столь убедительным тоном, что даже я, его тогдашняя жертва, почти ему поверила.

Мистер Слейд обратился к Джейксу:

– Кто получатель оружия, которое вы украли с Ружейного завода Локка?

– Никакого оружия я никогда не крал, – пропыхтел шантажист, но я заметила в его глазах страх виновности.

Кроу, третий, следил за происходящим с такой настороженностью, что мне стало ясно: ему есть что скрывать. Мистер Слейд бросил на него острый взгляд, а затем обратился ко всем троим:

– Почему вы были в «Бочке и стаканчике»?

– Чтобы выпить, – сказал Огден.

Я поняла, что он их вожак. Он воинственно заявил мистеру Слейду:

– Это возмутительный произвол. У вас нет права задерживать меня здесь. Я ухожу.

Он встал, как и остальные двое. Мистер Слейд загородил дверь.

– Попытайтесь, если хотите. – Они заколебались, и презрительная улыбка искривила губы мистера Слейда. – А! Вы избиваете беспомощных женщин, но предпочитаете избежать драки со мной. Какой же вы трус!

Огден стиснул кулаки. Я поняла, насколько ему непереносимы эти насмешки в присутствии его друзей. Я сдвинулась на краешек стула, почти прижав лицо к решетке.

– И вы дурак, что подчиняетесь хозяину, который бросает вас терпеть последствия преступлений, которые заказал он, – провокационно добавил мистер Слейд.

От бешенства забыв о всякой осторожности, вынужденный доказать свою мужскую смелость, Огден кинулся на мистера Слейда, который уклонился от молотящих кулаков и ударил его в живот. Огден взревел от боли, согнулся пополам, а затем боднул мистера Слейда в грудь. Они налетели на дверь и сцепились друг с другом. Я опасалась, как бы мистер Слейд не пострадал, и все же трепетала от восторга, глядя на его напряженное лицо и мускулы. Мне вспомнилось, что когда‑то он был солдатом на Востоке и шпионом на Континенте. Те же самые руки, которые прикасались ко мне, сейчас готовы были нанести увечье, даже убить. Меня это не трогало.

Пока мистер Слейд и Огден дрались, Джейкс метнулся к двери. Один из констеблей ухватил его, и вихрь взметывающихся кулаков поглотил эту пару. Мистер Слейд отшвырнул Огдена второму констеблю. Тот схватил его, и они начали драться. Мое сердце бешено билось, губы полуоткрылись. Теперь я поняла, почему хоуортские мужчины стекались в «Черного быка» на боксерские матчи. Мистер Слейд шагнул к Кроу, и тот боязливо попятился.

– Только не бейте меня! – простонал Кроу.

Констебли повалили Огдена и Джейкса ничком на пол и сели им на спины.

– Я пощажу вас, если вы заговорите, – сказал мистер Слейд Кроу.

Я поняла, что мистер Слейд наметил Кроу как слабейшего в шайке. Беря верх над другими, он рассчитывал заполучить перебежчика.

Кроу воскликнул:

– Ладно! Все правда! Чарли напал на энтих женщин. Сид забрал ружья.

– Заткни пасть! – взвыл Огден, придавленный тяжестью констебля к полу. Из носа у него текла кровь, рыжие волосы слиплись от пота.

Джейкс, бессильно распростертый на полу, сказал Кроу:

– Чертов предатель, ты заплатишь, что выдал меня! – В отместку он заявил мистеру Слейду: – Это он убил желтоволосую сучку, ну, гувернантку у мистера Локка.

Я растерянно уставилась на Кроу. Это его я видела, когда он ударил ножом Изабель Уайт! Мистер Слейд на миг окаменел от изумления, что его охота увенчалась арестом убийцы. Мне даже не верилось, что Энн, моя маленькая сестренка, подвела нас к этому открытию. Мистер Слейд взглянул на меня, и мы разделили удовлетворение, что одна тайна раскрылась.

– Энто он сказал, чтоб сделать энто, – лепетал Кроу, отчаянно стараясь выгородить себя. – Энто он велел Чарли похитить энту самую Бронте, а Сиду раздобыть ружья.

– Кто? – спросил мистер Слейд, грозно нагибаясь над съежившимся злодеем.

– Он нас убьет, если ты скажешь, олух! – крикнул Огден.

– Ничего больше не говори! – сказал Джейкс.

Они явно боялись своего хозяина больше, чем служителей закона. Глаза мистера Слейда блеснули, едва он учел этот факт.

– Мистер Кроу, вы сознались в убийстве. И будете за это повешены. – Кроу уныло скорчился на скамье, а мистер Слейд повернулся к Огдену и Джейксу: – У меня есть свидетели шантажа Генри Локка и нападения на обеих мисс Бронте. При обычных обстоятельствах вы отправились бы в тюрьму, но ваш наниматель возглавляет заговор с целью разрушить порядок в Европе и подорвать британское правительство. Преступления, которые вы все совершали по его указке, делают вас повинными в государственной измене, а государственная измена карается смертью.

Огден и Джейкс нахмурились; я догадывалась, какие панические мысли мелькают у них в голове.

– Но если вы окажете содействие, я смягчу ваши приговоры, – продолжал мистер Слейд. – Сообщите мне имя и местопребывание человека, толкнувшего вас на преступления, и я обещаю защитить вас от него.

Я пришла в ужас, что эти преступники могут избежать полной меры наказания, однако я понимала, что Кроу, Огден и Джейкс – всего лишь мелкая дичь, а мистер Слейд искал добычу покрупнее. Послабление им станет ценой, которую он готов заплатить, чтобы поймать их нанимателя.

Джейкс издал презрительный смешок.

– Укрыться от него нельзя нигде, и нет никого, кто мог бы защитить нас.

– Выдать его – это единственный ваш шанс остаться в живых, – сказал мистер Слейд. – Когда он узнает о вашем аресте, то будет считать, что вы его выдали, не проверяя, так это или не так. Вот ваш выбор: помогите мне схватить его, чтобы он не смог с вами разделаться, и можете больше его не бояться. Откажитесь от моего предложения, и будете либо повешены, либо он вас убьет.

Прошла краткая вечность. Джейкс и Кроу глядели на Огдена, который вздохнул с покорностью судьбе и кивнул. Я восхищалась мистером Слейдом. Ведь хотя его сила давала ему преимущество над ними, победу ему принес именно ум. Констебли усадили Огдена и Джейкса на скамьи так, как они сидели прежде. И они поникли, сокрушенные поражением.

Мистер Слейд встал перед столом.

– Кто ваш наниматель?

– Француз по фамилии Ле Дюк, – с неохотой буркнул Огден.

Наконец‑то мы получили имя таинственного господина Изабели.

– Где я могу его найти? – Мистер Слейд держался невозмутимо, только его напряженный взгляд выдавал, с каким нетерпением он ждет получить все необходимые сведения.

– Он живет в Брюсселе, – сказал Огден.

Подталкиваемый мистером Слейдом Огден назвал адрес, но я его не расслышала из‑за бури нахлынувших на меня чувств. Брюссель неизбежно напоминал о муках, которые я вытерпела там.

– Ле Дюк – кто он? – спросил мистер Слейд.

– Член Общества времен года.

Это, как я узнала позже, было французское тайное радикальное общество. Огден был вынужден сказать, что Ле Дюка чуть было не арестовали за организацию мятежей в Париже, и он скрылся в Бельгии.

– Как вы встретились с ним? – спросил мистер Слейд у арестантов.

– А мы его никогда в глаза не видели, – сказал Огден, и остальные двое подтвердили его слова. – Он нанял нас через бирмингемский политический союз.

Я узнала название одной из тамошних чартистских организаций, а Огден продолжал:

– Он и члены этого союза хотели, чтобы революция распространилась бы и на Англию. Он снабдил их деньгами для платы подстрекателям, чтобы те толкали горожан на бунты.

Иными словами, какая‑то фракция внутри союза выбрала насилие как средство добиться социальной реформы, опираясь на поддержку французского радикала, который, видимо, использовал Изабель Уайт в качестве своего курьера для связи с тайными обществами по всему миру. Беспорядки подразумевали легкие деньги для Джейкса, Огдена и Кроу, а когда чартистское движение сошло на нет, Ле Дюк нашел им другую работу.

– Он заплатил мне, велел поразнюхать в Йоркшире, разузнать про энту Бронте, – бубнил Кроу, ежась. – Я залез к священнику в дом, чтоб украсть книгу, которая ему требовалась, но кто‑то меня чуть не сцапал. Пришлось дать деру.

Он был тем неизвестным, который расспрашивал хоуортцев и чуть не убил Брэнуэлла!

Под дальнейшим нажимом выяснилось, что тем, кто преследовал меня в оперном театре и обыскал мою комнату в «Кофейне Капитула», был Огден.

– Как вы намеревались поступить с мисс Бронте, похитив ее? – Гнев окрасил спокойный голос мистера Слейда, и мне было приятно подумать, что это указывало на нечто большее, чем простую озабоченность случившимся со мной.

– Я должен был отвезти ее в Керкстолское аббатство, – сказал Огден. – Кто‑то должен был встретить нас там и увезти ее дальше. Не знаю куда.

Была бы я увезена за море и передана злодею Ле Дюку? Требуюсь ли я ему и теперь?

Мистер Слейд допрашивал арестантов еще довольно долго, но, видимо, ничего больше о Ле Дюке не узнал.

– Так что с нами будет? – требовательно спросил Джейкс.

– Пока вы останетесь в тюрьме под постоянным надзором, – сказал мистер Слейд.

Они угрюмо смирились со своей участью. Мистер Слейд покинул помещение, и я встретила его в коридоре. Мы вышли из тюрьмы, испытывая взаимную неловкость: ведь я видела, как он действовал. Только когда мы сели в карету, мистер Слейд наконец нарушил молчание.

– Я сожалею, – сказал он, глядя в окошко. – Некоторые требования моей работы столь же неприятны для меня, как, наверное, и для вас. – Его лицо в профиль было исполнено напряжения. – Вы меня простите?

Я сказала:

– Я вас прощаю. – Но простить себя за жгучие ощущения, владевшие мной, пока я наблюдала за ним, мне не удалось.

Мистер Слейд повернулся ко мне. Наши взгляды встретились, и мне стало ясно, что он угадал, какие чувства я испытывала, глядя, как он вырывает признание у преступников. Я сгорала от стыда. Какой извращенной, противоестественной женщиной должен он считать меня! Однако его лицо смягчилось, и у него вырвался вздох облегчения почти напополам со смехом. Странная сладкая радость согрела меня. Он не поставит мне в вину грешное удовольствие, которое я испытывала, потому что тоже его испытывал. Происходившее в тюрьме было своего рода интимной близостью между нами. Пока карета катила по улицам Бирмингема, я нетерпеливо ждала, что скажет мистер Слейд.

– По‑видимому, Ле Дюк и есть преступник, которого мы разыскиваем, – сказал мистер Слейд. Хотя говорил он о нашем расследовании, а не о нас самих, его голос дрогнул. – Возможно, разгадку тайны следует искать в Бельгии.

Тут я должна на время прервать мой собственный рассказ, чтобы изложить важные события, касающиеся моей сестры Эмили. Вечером, в день допроса бирмингемских преступников, Энн, мистер Слейд и я возвратились в Хоуорт. Я обходилась с Энн по‑новому, уважительно, и она это, видимо, оценила. Эмили держалась по‑особому отстраненно. Когда я спрашивала ее, что произошло в Благотворительной школе, она отвечала мне с большой неохотой. И всю историю целиком я узнала, лишь прочитав в ее дневнике нижеследующее описание событий.