Психология насильственной и неосторожной преступности

Личность насильственного преступника характеризу­ется, как правило, низким уровнем социализации, отражающим проблемы и недостатки трех основных сфер воспитания: семьи, школы (ПТУ) и производственного коллектива. Мотивационная сфера этой личности характеризуется эгоцентризмом, стойким конфликтом с большинством представителей окружающей среды, оправданием себя.

Алкоголь в такой группе, как правило, является катализатором, активизирующим преступную установку.

При системно-структурном подходе к анализу ге­незиса отклоненного поведения установлено, что около 85 % преступлений против личности совершается лицами (гражданами), связанными с потерпевшими деловыми, родственными, интимными и другими от­ноше­ниями, и преступление является конечной фазой конфликта, возникшего в результате этих отношений.

Таким образом, психологические исследования личности потерпевшего и преступника дают возможность выявить подлинные мотивы и причины конфликтной ситуации и наметить пути их преодоления, т. е. осуществить индивидуальную профилактику.

Весьма актуальным для профилактики насильственных правонарушений было бы осуществление наблюдения за психическим состоянием эмоционально неустой­чивых лиц (для выявления аффектов в скрытой форме) и коррекции этих состояний, осуществляемой специальной психологической службой.

При выяснении механизма образования преступного умысла необходимо сочетать знание общих закономерностей преступности с глубоким изучением личности преступника. Последнему во многом способствует знакомство с социальными группами, членом которых является данный индивидуум. Изучение структур взаимоотношений, бытующих в его ближайшем окружении, знание психологии социальных групп, членом которых он является, необходимо для раскрытия связи личности и общества, связи индивидуального и общественного сознания. Общественное лицо любого человека во многом обусловлено содержанием его микросоциума.

Психологическая структура этого микросоциума служит мощным катализатором индивидуального поведения. Характер поведения зависит от содержания соответствующих норм поведения окружающей среды.

Анализ микросоциума способствует составлению объективной характеристики личности преступника: раскрывает уровень социализации. Актуальными для криминальной психологии являются ис­следования так называемых маргинальных личностей, основными характеристиками которых является внутренняя социальная нестабильность. Для марги­налов характерна неспособность достаточно глубоко и полно освоить культурные традиции и выработать соответствующие социальные навыки поведения в той среде, в которую они оказались внедрены: житель сельской «глубинки», вынужденный жить и работать в большом городе, взрослый человек, переселившийся в местность с незнакомыми ему традициями и обычаями и т. п. Маргинальная личность испытывает высокое социальное напряжение и легко вступает в конфликт с окружающей социальной средой.

Внутриролевой конфликт выливается в преступление в случае, когда:

Ø требования одного сегмента (составной части) социальной роли противоречат требованиям другого;

Ø возможный выход из создавшейся ситуации заключается в нарушении тех ролевых требований, соблюдение которых обеспечивается уголовно-правовым принуждением;

Ø санкции — как позитивные, так и негативные (экономические, социальные, правовые, моральные), — препятствующие такому исходу, либо недостаточны, либо нереальны;

Ø лицо отчуждено от сегментов социальной роли, противоречащих пре­ступ­ному варианту поведения.

Последний фактор очень важен, потому что он определяет исход внутриролевого конфликта. Здесь мы подходим к вопросу о мотивирующем значении аффективного, установочного элемента структуры социальной роли. Здесь возможны два крайних варианта: отчуждение от роли и идентификация с ролью, ее требованиями.

Преступление можно рассматривать как отклонение от нормы во взаимодействии личности с окружающей социальной средой. При совершении насильственных преступлений нарушение нормального взаимодействия с социальной средой связано с острой конфликтной ситуацией. Ниже излагаются характер и виды таких конфликтов с учетом индивидуальных особенностей личности преступника и условий внешней социальной среды.

«Парные» конфликты, в которых принимают участие чаще всего соседи, знакомые по работе, родственники и супруги, как правило, связаны с психологи­че­ской несовместимостью, неумением наладить нормальные взаимоотношения, а реа­лизация их в агрессивной форме объясняется низким уровнем правосознания, морали, невоспитанностью и т. п.

Среди российских предпринимателей оказалось немало людей с низким уровнем этики и правосознания, которые свое неумение организовать бизнес, а в ряде случаев просто нормальные отношения с окружающими пытались компенсировать актами агрессии. У этих людей преступное поведение становилось способом разрешения конфликтной ситуации, которую они сами провоцировали. Примером могут быть материалы расследований убийств трех человек, причем одной из жертв был предприниматель и депутат Государственной Думы С.

С. 1961 г. рождения. Уроженец Краснодарского края. Образование среднее. Служил в пограничных войсках. После занимался предпринимательской деятельностью. Основные направления: торговля, производство водки. Много раз его предприятия прогорали, но он создавал новые. 12 декабря 1993 г. избран депутатом Государственной Думы.

С. возвращался после ресторанных гуляний домой. Несмотря на состояние легкого алкогольного опьянения, депутат сам сел за руль служебной «Волги». Уже около дома дорогу ему преградила группа молодежи. Перед этим ребята тоже выпивали. С., озлобленный, что ему не уступают дорогу, вышел из машины и начал кричать. Некто И. ответил тем же. Перебранка продолжалась недолго: депутат снова сел в машину и поехал в ресторан за подмогой.

Вернувшись с двумя друзьями, С. нашел ребят на том же месте. Но разборки не вышло: один из его «бойцов» неожиданно узнал в обидчике С. своего давнего друга. Они буквально бросились друг другу в объятия: мир тут же был восстановлен. Все решили, что по этому поводу стоит выпить, и пошли обратно в дом. Звали и С., но он отказался.

Через полтора часа, т. е. где-то в 4.30 утра, С. и И. встретились снова. Последний провожал свою знакомую О. домой. Сначала С. расстрелял из автомата своего обидчика, потом убрал девушку как нежелательного свидетеля.

Опасаясь мести со стороны родственников убитых им людей и, возможно, понимая, что правоохранительные органы его просто так не оставят, С. решил «сматывать удочки». Через месяц после убийства депутат-бизнесмен в спешке продал часть своей недвижимости и в том числе принадлежащий ему водочный завод «Спирт». Покупателем в этой сделке выступает некто Н., но он не был в состоянии выплатить все деньги сразу и остался должен С. 388 тыс. долларов.

Новый владелец завода «Спирт» деньги возвращать не торопился. 17 января 1995 г. С. взял у Н. расписку в том, что тот обязуется вернуть все деньги до 1 февраля 1995 г. С каждым днем просрочки сумма долга увеличивалась на 50 %.

И тогда должник обращается к своему знакомому О. с предложением убрать С. О., который уже давно враждовал с С., сколотил крутую боевую бригаду из четырех человек. О. договорился со своим знакомым, часто бывавшим в баре «У Виктора», что тот, как только появится С., позвонит по телефону.

Захватив в баре С., бригада двинулась в путь. Отъехав подальше от населенных пунктов, С. выволокли из машины и прикончили[115].

«Групповые» конфликты характерны для некоторых групп молодежи. Корни этих конфликтов связаны с отрицательными местными традициями и обычаями, а также слабой воспитательной работой, незаполненным досугом и низкой правовой культурой части молодежи.

Следующий вид конфликтов связан с переносом локальной конфликтной ситуации на всю окружающую субъекта социальную среду (иррадиация конфликта). Для данного вида конфликта характерно накопление напряжения (фрустрация), связанного с конфликтом в быту или на работе и перенос его (разрядка) на лиц, которые к первоначальной конфликтной ситуации никакого отношения не имели (случайные прохожие, соседи, супруги и т. п.).

Рассказ Л. Андреева «В тумане» — о том, как в такой ситуации оказываются сцепившиеся не на жизнь, а на смерть, гимназист Павел из добропорядочного семейства и проститутка Манечка. «Они встретились взорами, и взоры их пылали ненавистью, такой жгучей, такой глубокой, так полно исчерпывающей их больные души, как будто не в случайной встрече сошлись они, а всю жизнь были врагами, всю жизнь искали друг друга и нашли...»[116].

Источник этой ненависти — за пределами случая, столкнувшего их, он коренится в жажде мести молодости за одиночество и болезни, за невозможность любить и быть любимым, за горечь унижений. Виновник многолик и безличен, и поэтому месть ему оказывается местью его же жертве, порождая один из симптомов разрушения сознания — бессмысленное («безмотивное») преступление.

Часто происходит «заражение» конфликтной ситуацией и участие в групповых хулиганских действиях и массовых беспорядках. Подобный вид конфликтов характерен для лиц с неустойчивой психикой, низким правосознанием, низким уровнем общей культуры, легковозбудимых, склонных к конформизму, находящихся в толпе. Хулиганские проявления одного человека для таких лиц могут служить эмоциональным сигналом и примером для подражания.

Толпа сама становится единой громадной личностью и ведет себя так, как могла бы вести и тысячи лет назад. С помощью ее специфических механизмов, ча­стично сохранившихся до наших дней, предлюди выжили в борьбе за существование, ведь пратолпа — из-за отсутствия второй сигнальной системы, сдерживающей эмоции и закрепляющей силу и скорость действия, — должна была отличаться от своего далекого потомка именно скоростью передвижения, страшной силой общего действия. И эти скорость и сила вырастали тем более, чем сильнее бушевала в пратолпе эмоция. А она склонна возрастать быстро и достигать огромных масштабов. «Совершенно одинаковые чувства, которыми воодушевлены все члены общественного целого, внезапно возвышаются до крайней степени напряжения, взаимно поддерживая и усиливая друг друга, как бы путем взаимного помножения», — писал Тард[117]. С. Сигеле указывает на «мотив, соединявший несколько первых индивидуумов, который становится известным всем, проникает в ум каждого, и тогда толпа обретает единодушие»[118].

Эмоции толпы переменчивы, ярость легко переходит в ужас, погоня превращается в паническое бегство, и наоборот. А. С. Розанов доказывает это положение опытом военных действий, когда панически бегущая толпа солдат в несколько секунд обращается в яростно атакующую.

Дальнейшее управление толпой происходит с помощью жестов, криков, песен, телодвижений. Здесь важно подчеркнуть два момента. Во-первых, речь занимает в системе психической регуляции толпы не центральное, а скорее подчиненное место. Главная роль отводится первосигнальной системе: жестам, выкрикам, телодви­жениям и т. п. Обращаться к толпе с разумной речью, с логическими аргументами бессмысленно, а порой и опасно. Она плохо реагирует на доводы рассудка и не подчиняется увещеваниям. Зато первосигнальные посылки воспринимаются ею с охотой, им она подчиняется легко, слушаясь выкрика, яркого и доходчивого жеста.

Во-вторых, толпа бурно реагирует на ритмические стимулы, возбуждающие ее эмоцию. Ритмические хлопки, удары в бубен или барабан, даже в грудь, ритмические выкрики, ритмы возбуждающих мелодий и песен, вскидывание в едином ритме руки со сжатым кулаком, ритмический рев глоток — вот что ведет за собой и возбуждает толпу. Характерно, что ребенок проявляет способность воспринимать ритм намного раньше, чем смысл слова, что свидетельствует о древнейшем происхождении толпы.

Внезапная организация толпы после фазы хаоса поражает всех ее исследова­телей. Представление о ее бесформенности абсолютно неверно! А. С. Розанов, наиболее заинтересованный в этой проблеме и понимавший значение строя для армии, подчеркивает, что во время митинга толпа образует круг, а в беге она напоминает комету, т. е., очевидно, похожа на каплю, катящуюся по наклонной поверх­ности[119].

В. М. Бехтерев указывает на необходимую плотность людей в толпе. Плотность создается касанием плеча к плечу, локтя к локтю, тела к телу — именно это формирует, по его мнению, один из важнейших стимулов тол­пы, выполняя как коммуникативную, так и эмоционально возбуждающую роль.

«Нет толпы без вожака», — писал А. С. Розанов, и это справедливо. Но не менее важно определить, кто же этот вожак?

Рассматривая примеры эмоционально напряженных сообществ у животных, мы убедились, что вожаками, или лидерами, становятся, как правило, те, у которых нервные процессы подвижнее и имеют тенденцию к срыву на непривычное или сильное раздражение. Примерно та же картина обнаружена и у людей: чем слабее у человека нервная система, обеспечивающая и большую чувственность, и быстроту реакции, тем легче срывы рефлексов.

Изучение личности совершивших убийства выявляет у них сильную психологическую зависимость от другого лица. Убийцы в целом относятся к такой категории людей, для которых свободная и самостоятельная адаптация к жизни — это всегда проблема. Выход из контакта с жертвой для них — практически невозможный способ поведения.

Указанная особенность формируется в очень раннем возрасте как результат позиции, которую занимает ребенок (будущий преступник) в семье. Суть позиции — отвержение, неприятие ребенка родителями, прежде всего матерью. Это означает определенное отношение матери к ребенку, когда она либо не может, либо не хочет, либо не умеет своевременно и полно удовлетворить его потребности, в первую очередь естественные (в пище, тепле, чистоте). В результате ребенок оказывается в ситуации, так сказать, хронического дефицита, постоянного неудовлетворения потребностей и постоянно зависит от матери, потому что только она могла бы их удовлетворить.

Ребенок живет как бы на предельном уровне: никогда не испытывает полной безопасности и удовлетворения своих потребностей, но не доходит до стадии полного лишения этих жизненно важных условий. Мы называем такое положение «ситуацией экстремальности существования», которая несет в себе потенциально смертельную угрозу. Она и является источником убийств как актов индивидуального поведения. Таким образом, тема жизни и смерти начинает звучать для людей, которые находятся в ситуации отвержения, уже в самом начале жизни.

Убийство возникает как действие, направленное на сохранение автономной жизнеспособности преступника, как бы разрывающее связь с жизнеобеспечивающим фактором, который перестал выполнять эту приписанную ему функцию.

Приводимая схема 3 включает в себя основные компоненты процесса зарождения этого вида преступлений, а также в какой-то мере отражает логику их взаимосвязи и взаимодействия.

Схема 3. Схема психологического механизма убийства

Основными в этой схеме являются элементы 1–4 и 12–14. Они тождественны по содержанию, но образуются в разные периоды жизни: элементы 1–4 возникают на самых ранних этапах, 12–14 — непосредственно перед совершением преступления. Их психологическое содержание состоит в таком изменении позиции человека, при котором его взаимоотношения с ситуацией обретают биологически значимый, витальный характер. И независимо от того, в какой мере он это осознает и осознает ли вообще, предмет посягательства воспринимается как связанный со смертельной угрозой. Элементы 5–7 отражают указанные выше процессы зависимости: автоматизации, дифференциации и адаптации, составляющие в совокупности основные процессы индивидуального развития, формирующие психологический облик этой категории преступников и основу механизма совершения убийств. Понимание этого своеобразия может иметь практическое значение как в предупреждении тяжких насильственных преступлений, так и в перевоспитании осужденных. В целом должно быть обеспечено своевременное и естественное развитие ребенка в первую очередь за счет создания условий для наилучших взаимоотношений родителей (особенно матерей) со своими детьми, эффективного реагирования на все случаи жестокого обращения или невыполнения родителями своих обязанностей. В процессе исполнения наказания особое значение имеет способность персонала исправительно-трудового учреждения устанавливать педагогически целесообразные отношения с осужденным.

Девятый элемент схемы («комплекс неполноценности») непосредст­венно, явно себя не проявляет, но выражается в следующем элементе как тенденция к гипертрофированной независимости либо вовлечению во всевозможные случайные компании и группы. Человек оказывается постоянно вовлеченным в непред­сказуемые, неопределенные ситуации, когда требуются повышенные способности к адаптации. Но, как уже говорилось, именно способность приспосабливаться к изменяющимся условиям у таких людей ограничена. Достаточно быстро обнаруживается их не­адекватность ситуации, возникает конфликт, в котором человек явно или скрыто отвергается (12). Форма может быть различной: от прямого изгнания до насмешки, но этого всегда достаточно для того, чтобы человек воспринял ситуацию как угрожающую его жизненно важным ценностям, прежде всего его «Я», его праву на существование. Личность оказывается полностью подчиненной ситуации, выходом из которой и является убийство. Внешне это может выражаться по-разному, в зависимости от характера отношений преступника с провоцирующим фактором. Субъективный же смысл умышленного противоправного лишения человека жизни во всех случаях один: стремление преступника достичь состояния автономной жизнеспособности, преодолеть зависимость, которая воспринимается как угроза существованию преступника.

Однако преступное лишение жизни не является адекватным способом достижения указанной цели, так как способность человека к независимому продуктивному функционированию обеспечивается на ранних этапах индивидуального развития путем прогрессивной дифференциации психических систем. Нормальный процесс индивидуального развития человека должен вести его к преодолению, «снятию» биологической зависимости от окружающих. Только в этом случае для него открывается возможность формирования продуктивных отношений, свободного, независимого функционирования. У убийц указанный процесс блокирован на самых первых его этапах. Именно это ведет к различным формам «эрзац-автономии», т. е. к скрытой зависимости человека от определенных условий окружения (людей, вещей, норм, правил и др.), преодолеваемой неадекватными средствами, к числу которых относится и лишение человека жизни.

Как видно из сказанного, основным в происхождении убийств является онтогенетический фактор — блокирование способности к автономии в результате отвержения потенциального преступника другими лицами[120].

По результатам совместного исследования, проведенного по заданию Генеральной Прокуратуры России, более половины осужденных за убийство начинают употреблять спиртные напитки с малолетства. Алкоголь в несколько раз усиливает проявление агрессии и утяжеляет ее. Агрессивные действия проявлялись в основном в угрозах, оскорблениях, избиениях и драках, т. е. были направлены против личности и общественного порядка. Среди убийц преобладают мужчины, а более половины жертв — женщины.

В трети случаев убийца и жертва незнакомы друг с другом или познакомились непосредственно перед преступлением. В 30 % они являются родственниками, причем в 7 % — супругами; в остальных случаях — соседями, знакомыми, сослуживцами. Чаще всего убийства совершаются в возрасте — от 20 до 30 лет.

Преобладают лица с незаконченным средним образованием — 56 %. Неграмотных и с начальным образованием — 10 %, с высшим и незаконченным высшим — 2 %.

Анализ условий воспитания показал, что осужденные за убийство в полтора раза чаще воспитывались в неблагополучных условиях, чем в благополучных. В детском и подростковом возрасте около 20 % осужденных росли без обоих родителей. Третья часть воспитывалась в неполной семье, при этом 8 % — без матери, 75 % — без отца. В каждом пятом случае неполнота семьи была связана с судимостью родителей. Наиболее криминогенный фактор — судимость матери.

Неблагополучные условия воспитания и отношения с родителями создавали предпосылки для формирования личности обследованных. Они, как правило, посредственно или плохо учились в школе, у них не складывались отношения с коллективом, где они учились или работали, они не считались с общепринятыми нормами поведения, были агрессивны с окружающими.

Всей группе осужденных за особо тяжкие убийства была присуща жестокость, проявлявшаяся в обращении с животными, детьми, престарелыми, женщинами.

При анализе материалов обнаруживалось перерастание агрессивного поведения в детском возрасте в противоправное и преступное в подрост­ковом и юношеском. Каждый пятый из обследованных состоял на учете в инспекции по делам несовершеннолетних или направлялся в СПТУ, в 4 % случаев подростки совершали преступления, по которым в возбуждении уголовных дел было отказано либо они прекращались. Треть обследованных была впервые осуждена в возрасте 16–17 лет.

Эти лица недобросовестно относились к работе, злостно нарушали трудовую дисциплину, пьянствовали, постоянно создавали конфликтные ситуации. Доля отрицательно характеризуемых среди ранее судимых была выше.

Из осужденных за особо тяжкие убийства 42 % ранее были судимы. Одну судимость имели половина из них, 6 % являлись особо опасными рецидивистами. Более половины были ранее осуждены за хулиганство, 38 % — за преступления против личности, причем треть из этого числа — за умышленные убийства.

Из 500 осужденных за особо тяжкие убийства в отношении 380 была проведена судебно-психиатрическая экспертиза. В 180 случаях, т. е. почти у каждого вто­рого, по актам экспертизы, были отмечены различные аномалии, не исключающие вменяемости: хронический алкоголизм, психопатия, органические заболевания головного мозга, олигофрения и пр.

Большая часть одиночных убийств совершалась лицами с психическими аномалиями. Если роль организатора в групповом убийстве принадлежала психически здоровым, то среди исполнителей преобладали лица с психическими отклонениями.

Психолого-психиатрическое исследование осужденных за убийства в местах лишения свободы выявило, что более половины злостных нарушителей режима составляют лица с психическими аномалиями.

Анализ нарушений режима у осужденных с психическими аномалиями показал, что они обусловлены рядом причин, а именно: повышенной конфликт­но­стью, за­трудняющей установление правильных взаимоотношений этих лиц с окружа­ющими и препятствующей выполнению установленного режима, не­спо­соб­­ностью выполнения в полном объеме трудовых норм и другими факторами, связанными с особенностями психического состояния. Как правило, меры ад­ми­нистративного воздействия оказывались в таких случаях неэффективными, так как применялись без учета личностных особенностей этой категории осужденных.

Не учитывались также данные о наличии психических расстройств у осужденных при представлении их к условному или условно-досрочному освобождению. После освобождения они, как правило, не наблюдались у психоневролога из-за отсутствия преемственности психиатрического учета.

Неблагополучие общества способствует не только росту психических расстройств и их проявлению. Среди этой части населения нередко формируются различные объединения, представляющие угрозу для окружающих, и даже выдвигаются отдельные представители, становящиеся лидерами.

Не менее интересна и проблема патопластики психических расстройств при резких социальных сдвигах. У части населения, но в большей степени у психических больных, растет агрессивность. Проявление агрессивности в убийствах и массовых разрушениях провоцирует в толпе панику, которую можно классифицировать по масштабам, глубине охвата, длительности и деструктивным последствиям.

Психология “дедовщины”

Особым случаем проявления социальной агрессии является так называемая “дедовщина”. Строго говоря, за этим термином нет в буквальном смысле уголовно-наказуемого преступления. Ведь “дедовщина” представляет собой сложный конгломерат демонстративного отрицательного поведения одних членов социальной группы по отношению к другим ее же членам. Это явление “родилось” в армии, но в настоящее время уже вышло за пределы армейской казармы и наблюдается во многих молодежных социальных структурах: в школах, ПТУ и даже в некоторых ВУЗах.

Сущность “дедовщины” заключается в формировании в воинском коллективе негласной иерархии среди солдат: от новобранца, которым все представители иерархической структуры могут помыкать и унижать его, до “деда”, то есть старослужащего накануне демобилизации. Этот последний “имеет право” требовать от новобранцев рабского подчинения, унижающего их человеческое достоинство. Молодые новобранцы не принимающие доктрину “дедовщины” попадают под прессинг со стороны старослужащих, их ждут всевозможные репрессии в форме избиений и даже пыток. Кстати, высоко развитое чувство собственного достоинства в молодом солдате в подобной ситуации предрасполагает его стать жертвой в первую очередь.

В последнее время в армии был выявлен целый ряд безобразных фактов насилия над молодыми солдатами и эти факты стали достоянием общественности. Так, например, в роте обеспечения учебного процесса Челябинского танкового училища в период новогодних праздников 2006г. старослужащие подвергли молодых солдат к длительным истязаниям. В результате этих истязаний одному из солдат пришлось ампутировать ноги и жизненно важные органы. Это происшествие и ряд подобных вызвало большой общественный резонанс и активизировало программу мер по профилактики “дедовщины” в армии.

Представляется, что для профилактики “дедовщины” в армии нужны реформы. Нужно сформировать и укрепить сержантский состав, который должен формироваться из контрактников. Нужно ввести в воинские подразделения офицера-психолога, специалиста по разрешению внутригрупповых конфликтов. Нужно повысить ответственность офицеров за сокрытие ими фактов “дедовщины”.

Наконец, нужно разработать методы отбора и комплектования армейских подразделений и делать это таким образом, чтобы в один взвод не попадали люди склонные к насилию в форме садизма и их будущие жертвы.

В этом направлении ведутся научно-практические исследования.

Военные психологи и педагоги считают, что агрессивность выступает базовой характеристикой деструктивности личности, стремящейся реально (или в фантазиях) подчинить себе других либо доминировать над ними. При этом выраженную социально-негативную оценку имеют, прежде всего, те формы агрессивного поведения, которые нацелены на оскорбление или причинение вреда другому живому существу, не желающему подобного обращеня. Такое агрессивно-ассоциальное повндение непременно включает насилие – вербальные или физические действия, причиняющие боль. На когнитивном уровне оно поддерживается установками, подтверждающими правильностб такого поведения (предрассудки, мифы, убеждения).

Конфликтогенной личности военнослужащего присущи следующие психологические особенности: нетерпимость к критике, доминирование экстернальной позиции, завышенная самооценка, использование агрессивных рекций, замещения и вытеснения в качестве способов психологической защиты; приверженность агрессивной установке на победу и физическому воздействию на оппонента, возможность отклонения от правовых предписаний. Среди свойств личности, обуславливающих вероятность возникновения деструктивного конфликта, ведущее место занимает тревожность, низкая фрустрационная толерантоность., низкая эмоциональная устойчивость, высокая сензитивность.

В конфликтных ситуациях поведение военнослужащего обуславливается, с одной стороны, личностными особенностями, а с другой характеристиками социальной среды из которфых формируются элементы социально-психологической дезадаптации личности, хаоактерологические акцентуации, дефицитарность правосознания и недостаточный спектр правовых форм решения проблем.

Стратегии конфликтного поведения выступают формой упрощения отношений личности с окружающими и невилированием правовых норм. Тревога, неадекватная ситуации, приводит к перенапряжению регуляторных механизмов и неадекватным формам психологической защиты.

В качестве основных способов коррекции поведения конфликтогенной личности выступает обучение конструктивным копинг-стратегиям и адекватным формам ролевого поведения, индивидуальные консультации психолога и воздействия на юридико-психологические ценности коллектива, различные формы активации правосознания.

Формы психологического консультирования конфликтогенной личности военнослужащего должны учитывать психологические закономерности взаимодействия людей в процессе совместной деятельности, особенности социально-правовой среды формирования и деятельности военнослужащего, правовые нормы регулирования отношений между военнослужащими и индивидуальную социализацию личности.

Конфликтогенная личность обладает дисгармоничностью потребностей, характерологических особенностей и использует конфликт в качестве средства саморегуляции (направленность на внутренние объекты) в любой ситуации, в которой содержится требование к адаптации, и тем самым превышает “норму” реалистических конфликтов, отвечающих требованиям окружающей среды.

Вместе с тем, конфликтогенная личность прибегает к конфликтам более избирательно при ориентации, как на внутренние, так и на внешние объекты, провоцируют на конфликт других, используют при этом манипулятивные стратегии в целях собственного самоутверждения и самореализации.

Конфликтогенность личности военнослужащего выступает следствием ее невротической стимуляции со стороны социальной среды, а конфликт может рассматриваться как ресурс личности для развития ее деятельностного и коммуникативного потенциалов.

Индивидуально-психологические особенности конфликтогенной личности, по которым имеются достоверные различия, характеризуются следующими показателями: низкий уровень самооценки (35%); направленность на себя (57% и только у 14% - на дело); “бегство в бездеятельность или в болезнь”, расстройство мышления и интеллекта, нарушения внимания, памяти, трудности в принятии решений, мечтательность (72%).

Конфликтогенность личности военнослужащего – это целостный ответ личности на воздействие среды в форме защитной реакции. В этой связи психологической службе целесообразно отбирать и формировать подразделения исходя из конфликтогенной совместимости военнослужащих, а также оказывать профилактическое воздействие на военнослужащих, склонных к невротическим реакциям, с повышенным уровнем тревоги, начиная с высшего уровня сознания (цели, смысл, долг, честь) и обязательно включая регуляцию морально-нравственных мотиваций и переход к психофизической регуляции деятельности организма известными методиками (аутотреннинг, медитация и т.д.)[121].