IV. ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС – ФАКТ ИЛИ ПЛОД ВООБРАЖЕНИЯ?

«Еврейский вопрос все еще существует.

Отрицать это бесцельно… Еврейский вопрос существует во всех местах, где евреи проживают в значительном числе. Туда, где он существует, его приносят с собой евреи во время своих странствований. Само собой понятно, что мы переселяемся туда, где нас не преследуют, но там наше присутствие вызывает преследование … Злосчастные евреи внесли теперь антисемитизм в Англию; в Америку они занесли его еще раньше».

Теодор Герцль, «Еврейское Государство», («A Jewish State»), стр. 4.

Главная трудность писать о еврейском вопросе лежит в преувеличенной чувствительности, которую по отношению к нему проявляют и евреи, и неевреи. Вообще существует какое-то неопределенное чувство неловкости публично произносить или печатно применять слово «жид». Трусливо пробуют пользоваться для этого описательными выражениями, как-то «Иудеи» или «Семиты», хотя оба эти выражения далеко не точны. Вообще с этим вопросом обращаются так жеманно, как будто существует какой-то запрет касаться его, пока, наконец, какой-нибудь неустрашимый еврейский мыслитель без обиняков не выступит с добрым старым словом «жид». Тогда заклятие исчезает и атмосфера проясняется. Слово «жид» не содержит в себе ничего тенденциозного, это старое, доброе имя, содержащее в себе строго определенное понятие, которое можно встретить в любом отделе всемирной истории, в прошедшем, в настоящем и в будущем.

Но евреи до крайности боятся гласного обсуждения еврейского вопроса. Охотнее всего они хотели бы похоронить его в глубинах своего сознания, скрыв под покровом молчания. Такое отношение можно объяснить наследственно приобретенным терпением, но вернее, что оно обусловливается бессознательным чувством сопряженных с этим вопросом трудностей. Если публично говорят о еврейском вопросе, то не иначе, как в духе гибкой политики или в форме милой болтовни. Большие еврейские имена в области философии, медицины, литературы, музыки и финансов проходят пред слушателем длинной вереницей; подчеркивают работоспособность, ловкость, бережливость еврейской расы и каждый уходит домой с чувством, что он услышал нечто очень приятное о столь трудном вопросе. Но от этого ничего не меняется: как евреи, так и неевреи остаются теми же; еврей по прежнему остается мировой загадкой.

Чувства неевреев в этом вопросе лучше всего выражаются в желании замолчать его. Постоянно слышишь фразу: «К чему вообще говорить об этом?» Но такое отношение к вопросу служит лучшим доказательством того, что проблема существует; проблема, которую, по возможности, лучше всего обойти. «К чему вообще об этом говорить?» Но, ведь, всякий логично мыслящий уже на основании этих слов должен придти к заключению, что проблема существует в действительности и что обойти ее молчанием или обсудить не зависит от доброй воли хладнокровных людей. Существует ли в России еврейский вопрос? Бесспорно и при том в острой форме. Должен ли он быть разрешен? Бесспорно и при том всеми возможными мерами, лишь бы они несли с собой свет и исцеление.

Числовое отношение евреев к туземному народонаселению в России всего лишь на один процент больше, чем в Соединенных Штатах.

Большинство, евреев там так же безобидно, как и здесь; они даже жили под известными ограничениями, которых здесь не было. И все же в России дух еврейства приобрел такую великую силу, что совершенно поработил русскую духовность. Будь то в Румынии, в России, в Австрии, Германии или в любом месте, где еврейский вопрос стал на очередь, как жизненная проблема, везде главную причину этого нужно искать в стремлении еврейского духа к господству И у нас в Соединенных Штатах причиною возникновения еврейского вопроса явился тот бросающийся всем в глаза факт, что в стране с 110 миллионами жителей ничтожное по численности, всего в 3 процента, меньшинство, в 30-летний период времени достигло такой степени могущества, какого не в состоянии было бы достигнуть в десять раз большее по численности население любой другой расы. Три процента любой другой расы не обратили бы на себя никакого внимания, так как почти ни одного представителя из их среды вы не могли бы найти на высших местах, ни в секретнейших «Совещаниях четырех» в Версале, ни в высшем суде, ни на конференциях в Белом Доме, ни в необозримой области мировых финансов, – словом, во всех тех местах, где стремятся к власти и где проявляют власть. Напротив, евреев мы встречаем буквально везде в высших сферах, обладающих властью. Еврей обладает рассудком, работоспособностью, инстинктивной остротой ума, – качествами, которые почти автоматически возносят его на верхи. Поэтому само собой понятно, почему еврейская раса, более чем другая, привлекает на себя всеобщее внимание.

Тут-то и лежит начало еврейского вопроса, и при том в формулировке вполне ясной: почему еврей, обычно не встречая противодействия, стремится на высшие места? Как и почему он попадает на них? Что он там делает? Каковы результаты его там пребывания для человечества? Вот вопросы, являющиеся первоисточником еврейской проблемы. Из них вытекают все остальные.

Получат ли они разрешение в юдофильском или антиеврейском направлении, будет зависеть от степени предубежденности, под углом зрения которой их будут изучать; разрешение же их в духе человечности будет зависеть от степени прозорливости и знания лиц, их разрешающих.

Употребление слова «человечность» в соединении со словом «еврей» обычно приобретает, хотя и не умышленно, специфическое значение. Существует мнение, что к евреям относятся не вполне человечно. Но, ведь, долг проявлять человечность по отношению ко всему остальному человечеству лежит также и на евреях. Еврей в течение долгого времени привык требовать гуманного отношения исключительно только к самому себе. Но остальное человечество тоже имеет полное право требовать и от него отказа от такого одностороннего взгляда, требовать, чтобы он прекратил эксплуатацию мира, чтобы он перестал чисто еврейские достижения ставить началом и концом своей деятельности. На еврейском народе лежит обязанность исполнить старые пророчества, гласившие, что через него все народы земли будут благословенны, и для этого он должен начать новую работу, приступить к которой до сих пор мешала ему отчужденность.

Еврей должен перестать разыгрывать роль единого объекта человечности и на нем лежит долг проявить тоже чувство по отношению к обществу, которое с тревогой взирает на то, как высокие и сильные слои еврейства опустошают его столь немилосердно, что планомерное обнищание, отсюда вытекающее, можно назвать экономическим погромом беззащитного человеческого общества. Ибо на самом деле: против хорошо продуманных мучительских приемов еврейских финансовых групп общество находится в таком же беспомощном положении, в каком порою находились согнанные искусственно в одно место толпы русских евреев против антиеврейски настроенных масс.

С момента появления в печати этих моих писаний они находились под организованным запрещением. Почта, телеграф и словесная проповедь действовали все в одном и том же направлении: о каждой из этих статей кричали, что это травля. На первый взгляд могло показаться, что, действительно, в них есть бессердечное и грубое нападение на беспомощный и достойный жалости народ, пока, наконец, не стало ясно, что крик о помощи отмечен печатью власть имущих.

Денежные средства тех, кто протестовал, и число членов союзов, председатели которых возбужденно требовали моего отречения от всего, что появилось в печати, ясно на это указывают. В глубине всей этой шумихи скрыта угроза бойкота; эта угроза и была причиной того, что все попытки предать гласности разоблачения самого невинного содержания по еврейскому вопросу до сих пор кончались в Америке неудачей.

Однако замолчать еврейский вопрос в Америке путем угроз не всегда удается; и столь же неудачными надо признать попытки писать и говорить обо всем еврейском исключительно в хвалебном тони. Вопрос этот существует и превратить его путем ловкой пропаганды во что-то другое нельзя; равным образом нельзя задушить его у угрозами. Евреи Соединенных Штатов оказали бы величайшую услугу своим единоплеменникам во всем мире, если бы они перестали громко кричать об «антисемитизме», а приняли бы другой, более подходящий тон, вместо того, который был бы уместен, если бы дело шло о беззащитной жертве. Вообще им следовало бы подходить к этому вопросу с открытыми глазами и подвергнуть здравому обсуждению вопрос о том, каким образом каждый еврей, любящий свой народ, может послужить делу справедливого разрешения еврейского вопроса.

Выражение «международный еврей», которым мы все время пользовались, имеет двоякое значение: одно, что еврей везде остается евреем, другое – что еврей обладает международным господством.

Последнее и есть то, над чем задумывается весь мир.

Тип международного еврея, который стремится к мировому господству или им уже обладает, является большим несчастьем для его народа. Для рядового еврея самое тяжелое в международном еврее есть то, что он тоже еврей. Поразительнее всего то, что подобного рода типы подставляются исключительно еврейским племенем. Нельзя сказать, что среди международных финансовых мировых владык находятся два-три еврея. Напротив, владыки мира состоять исключительно из одних евреев. Это поразительное явление создает для тех евреев, которые не принадлежат к этой категории и никогда владыками мира не станут, а представляют собой просто низы еврейской расы, во истину тяжелое положение. Если бы в мировом господстве участвовали люди различных рас, как, скажем, например, в сахарном деле, то присутствие двух-трех евреев среди этих финансовых величин не могло бы вообще создать проблемы; все сводилось бы к участию в мировом господстве кучки людей безотносительно к их расе и роду. Но так как мировое господство является целью, достигнуть которой удалось только одним евреям, и при том способами, ничего общего с обычными приемами так называемых мировых завоевателей не имеющими, то проблема эта должна быть всецело отнесена за счет этой загадочной расы. Здесь мы наталкиваемся на следующее затруднение: присваивая этой группе мировых владык имя «евреев» – ибо они в действительности и являются таковыми – не всегда имеется возможность эту особую группу точно выделить. Вдумчивому читателю это возможно, но еврей, склонный вообще считать себя обиженным, воспринимает этот упрек, имеющий в виду группу «выше стоящую», весьма болезненно, как направленный против него лично.

Начинает спрашивать: «почему, рассуждая об этом высшем слое, говорят о евреях, а не вообще о финансистах?» – Да потому, что это на самом деле евреи. Дело не в том, что в любом списке богатых людей имеется больше неевреев, чем евреев. Речь идет вовсе не о богатых людях вообще, из которых многие приобрели богатство благодаря определенной системе, а единственно только о тех, которые господствуют. А ведь ясно, что две вещи разные, – быть просто богатым или господствовать. Царящий над миром еврей обладает богатством, но помимо его он обладает еще чем-то таким, что гораздо сильнее богатства.

Международный еврей господствует, как я сказал выше, не потому, что он богат, а потому что он в высшей степени, одарен торгашеским и властным духом, свойственным его расе, и сверх того опирается на такую расовую верность и солидарность, какой нельзя встретить ни в какой другой человеческой расе. Передайте сегодня мировое господство интернационального еврейства любой коммерчески высокоразвитой расе, и весь механизм мирового господства, по всей вероятности, распадется на части, потому что нееврею не достает определенных качеств, будь они божеские или человеческие, врожденные или приобретенные, которыми обладают евреи.

Само собою разумеется, что современный еврей это отрицает. Он оспаривает мнение, будто еврей отличается чем-либо от других людей, кроме своей веры. «Еврей, – говорит он, – это не есть расовый признак, а вероисповедный, как член епископальной церкви, католик или просвитерианин». Такой взгляд можно часто встретить в печати, где евреи возмущаются, когда их единоплеменников, виновных в каком-либо преступлении, называют евреями. «Ведь, когда говорят о других обвиняемых, не указывают их исповедания, почему же это делают, когда речь идет о евреях?» Призыв к религиозной терпимости всегда производит известное впечатление; кроме того часто бывает полезно отвлечь внимание от некоторых вещей.

Что евреи отличаются от остального человечества только своей религией и моральным ее содержанием, опровергается тем, что еврейское исповедание на самом деле является моральным фундаментом двух других больших вероисповеданий. Далее подтверждением этого может служить тот факт, что из всего числа евреев, живущих среди народов, говорящих по английски, два миллиона признают только свою расу, а не свое вероисповедание, и лишь один миллион признает последнее. Можно ли отсюда заключить, что первые менее евреи, чем последние? Во всяком случае весь мир, равно как и антропологи, такого различия не делают. Ирландец, покинувший лоно своей церкви, останется, несмотря на это, Ирландцем; то еже надо сказать и о еврее, покинувшем синагогу: он также не перестает быть евреем. На этом сходятся, как евреи, так и неевреи.

Если бы вышеизложенное, не так давно изобретенное евреями объяснение было действительно правильно, то вопрос сделался бы еще более трудным; ибо тогда корень еврейского стремления к мировому господству пришлось бы искать в их религии. Мы должны были бы в таком случае сказать: «евреи обязаны своими успехами своей религии» и начать изучать вероисповедание, которое дает своим последователям столь большую материальную силу и богатство. Но, кроме сказанного, этому мнению противоречит еще и следующий факт: евреи, господствующие над миром, на самом деле вовсе не так религиозны.

Наконец, всем известно, что самыми набожными и самыми послушными приверженцами Иудейской религии являются как раз беднейшие евреи.

Если видеть в еврейской правоверности устои ветхозаветной морали, то бесполезно искать ее среди еврейских владык, которые свое вероисповедание пропитали учением унитаристов в той же мере, как христианские унитаристы объевреили свое, а надо искать ее между бедными, живущими в темных переулках, которые свои субботние гешефты приносят в жертву святости субботы, сохраняя тем свое вероисповедание чистым от всякой примеси модернизма.

Если бы евреи отличались от всего человечества только чистотой своей веры, то все вопросы разрешались бы очень просто: всякая критика еврейства стала бы тогда ничем иным, как лицемерным и ревнивым пустосвятством.

Это, понятно, было бы невыносимо, и после некоторого размышлений все скоро согласились бы на том, что еврей в смысле веры меньше отличается от других людей, чем во всем остальном. Между двумя большими ветвями христианства существует более глубокая разница, чем между еврейством и каждой из них в отдельности.

Мир, несмотря на все новейшие попытки доказать противное, должен смотреть на еврейство, как на известную расу. Стойкость ее сделала тщетными все попытки ее искоренения. Жизненная сила и мощность ее сохранились благодаря тому, что она развивалась в строгом согласии с теми законами природы, нарушение которых обратило другие роды в ублюдков. Две высокие ценности, единобожие и единобрачие, спасали ее в прошедшем и сохраняют поныне, и теперь она стоит перед нами, как знамение древности, из которой истекло все наше духовное содержание.

Еврей никогда не перестает сознавать себя частью народа, нации, расы, Проникновение его в мир наших мыслей, верований и чуждых ему привычек ничего в этом отношении изменить не может. Еврей есть еврей, и таковым останется до тех пор, пока пребудет в верности своим неприкосновенным преданиям. С его точки зрения за ним всегда останется право думать, что быть евреем равносильно принадлежности к высшей расе.

Царящие над миром евреи стоят на вершине своего могущества, помимо всего прочего, главным образом, благодаря некоторым качествам, коренящимся в еврейской сущности. Каждый еврей обладает этими качествами, хотя и не в полной мере, подобно тому как не всякий англичанин, говорящий на языке Шекспира, может достигнуть Шекспировской выразительности. Поэтому бесцельно и даже невозможно постигнуть международного еврея, не изучив еврейского характера и психологии вообще.

Самое распространенное обвинение, будто большой успех евреев основан на их нечестности, можно оставить без внимания. Вообще нет достаточного основания обвинять еврейский или любой другой народ на основании общих мест. Евреи лучше, чем кто-либо, сами знают широко распространенное мнение, что все еврейские деловые приемы бессовестны. Несомненно, что простая неразборчивость в приемах в действительности встречается у них часто, когда нечестность в смысле нарушения закона даже отсутствует; поэтому возможно, что репутация, которой издавна пользуется в этом отношении еврейство, зависит не от свойственной им от рождения нечестности, в собственном смысле, а от других причин.

Приведем одну из таких возможных причин. Еврей, как торговец, по природе своей проворнее, чем большинство остальных людей.

Говорят, что существуют другие расы, выказывающие в торговле такое же проворство, но среди таких народов евреи не уживаются. Человеку же более медлительному естественно может прийти мысль, что проворный уже слишком проворен, почему он начинает относиться к нему с недоверием. Ведь каждый не доверяет хитрецу, даже если эта хитрость невинного свойства. С другой же стороны любой тяжкодум легко может додуматься до заключения, что деловой человек, который знает множество законных ходов и выходов и пользуется ими, может, если захочет, пойти и по незаконному пути. Кроме того, в сложных делах обыкновенно так легко рождается подозрение, что тот, кто дело устраивает, делает это при посредстве не вполне честных приемов.

Медлительные, почтенные, честно мыслящие и действующие люди всегда будут относиться подозрительно к людям, которые умеют быстро извлекать выгоду из любой вещи.

Древние вековые свидетельства указывают, что евреи были народом, так безумно любившим торговлю, что многие считали их бесноватыми. Из этого видно, что нелюбовь к евреям возникла на деловой почве по основаниям, которые не могут быть приписаны всецело мнению отдельных личностей или выдумкам их врагов. Возьмем, например, преследования, которым подвергались в Англии еврейские купцы. В Старой Англии среди сословия купцов господствовало много почтенных обычаев. Так купец, пользующийся уважением, никогда не должен был начинать дело по собственному почину, а лишь тогда, да оно ему было предложено. Точно так же украшение витрин свечами или красками, равно как и выставка товаров, рассчитанная на приманку публики, считались позорным и нечистым приемом, имеющим целью отбить клиентов у соседа. Наконец, считалось совершенно неприличным и противным купеческим обычаям торговать более, чем одним товаром.

Если, например, кто-нибудь торговал чаем, то, казалось, он мог бы продавать и чайные ложки? Однако, если бы кто-либо сделал такого рода объявление, то он рисковал бы погубить свое дело, – до того такой прием казался общественному мнению чудовищным. Приличие требовало, чтобы купец делал вид, что он не охотно расстается со своим товаром.

Можно себе представить, что произошло, когда в эту чащу спокойных обычаев ворвался еврейский торговец. Он просто разбил их в дребезги. В те времена обычай имел силу Богом установленного этического закона; поэтому еврей, благодаря своему поведению, казался великим грешником. Кто мог нарушить эти почтенные купеческие обычаи, тот не остановится ни перед чем.

Еврея неудержимо влекло продавать. Если он не мог продать покупателю определенный предмет, то под рукой у него был другой, который он и предлагал. Еврейские лавки сделались базарами, предшественниками современных универсальных магазинов, и старый английский обычай, – каждая лавка только для определенного рода товаров, был уничтожен. Еврей гонялся за делом, преследовал его, выговаривал его себе. Он первый ввел «быстроту оборота при малой прибыли», – он же ввел продажу в рассрочку. Единственное, чего он не выносил, были покой и постоянство: все мысли его были направлены к тому, чтобы все вокруг него находилось в движении. Он был отцом рекламы в те времена, когда даже простое объявление о том, какой товар имеется в лавке, наводило публику на мысль, что собственник переживает денежный затруднения и что ему грозит банкротство, почему он и прибег к последнему отчаянному средству, к которому ни один уважающий себя купец прибегнуть не решится.

Принять столь большую энергию за бесчестность при тогдашней обстановке было нетрудно. Еврей ведет нечистую игру, – так по крайней мере думал коренной английский купец. А между тем еврей вел эту игру только для того, чтобы стать хозяином ее и взять все в свои руки, чего он и добился.

С тех пор еврей выказывал туже ловкость всегда. Его способность отводить потоки золота в свой карман давалась ему инстинктом. Когда он оседал в известной стране, он тем создавал поле деятельности для своих единоплеменников. Безразлично, было ли то врожденным свойством или планомерным выражением расовых единства и верности, но несомненно одно, что все еврейские торговые общины были связаны между собою. По мере того как отдельные общины богатели, приобретали силу и занимали известное положение по отношению к правительствам и жизненным интересам страны, где они работали, возрастала и сила центральных общин безразлично от мест их нахождения в Испании, Голландии или Англии. Умышленно или нет, но между общинами и центром существовала более прочная связь, чем между различными ветвями любого частного предприятия, так как цемент расового единства, связь расового братства между неевреями никогда не могут быть столь же крепкими, как между евреями. Неевреи никогда не могут представить себя «неевреями», как неким целым, почему и не могут чувствовать себя обязанными нееврею, как таковому.

Благодаря этому, они делались самыми добросовестными агентами еврейских планов в тех местах и тогда, когда еврейским властителям почему-либо было неудобным выступать открыто. Однако, удачными конкурентами евреев в области мирового господства неевреи никогда не были.

Центральные общины, где имели пребывание главные хозяева – банкиры и воротилы предприятий, черпали свое могущество из отдельных местных общин; из центра в стою очередь шли драгоценные указания и помощь во все места, где она была нужна. Нетрудно понять, что при таком положении дела народ, который относился к евреям недружелюбно, страдал, и наоборот для народа, который исполнял все еврейские желания, евреи создавали благоприятную обстановку.

Достоверно установлено, что многим народам пришлось испытать на себе силу их немилости.

Эта система, существующая издавна, сохранилась и поныне. Но теперь ей грозит опасность, как никогда. Пятьдесят лет назад международное банковое дело, в котором, главным образом, царят, в качестве всесветных маклеров, евреи, находилось в полном расцвете.

Банки везде имели высший надзор за правительствами и финансами. Но тут появилось нечто новое, – промышленность, которая приняла такой размер, какой не снился мудрейшим пророкам и наблюдателям. По мере возрастания силы и мощи промышленности, она сделалась могучим денежным магнитом, который привлек к себе богатства всего мира, и при том не с целью овладеть деньгами, но для работы. Производство и прибыль от производства вместо займов и процентов от займов – такова была новая главная метода уже в течение продолжительного времени. Но пришла мировая война, в которой прежние всесветные маклера несомненно принимали большое участие, и теперь обе силы, промышленность и финансы, борются между собою; бой должен решить, за кем останется господство, – за властью денег или за производящей промышленностью. Это решение и является одной из причин, почему еврейский вопрос вновь отдан на суд общественного мнения.

Для того, чтобы решить и понять эту проблему, нужно признать превосходство еврейского уменья. Только сказать, что евреи имеют удивительный успех, почему их и надо прибрать к рукам, не выдерживает критики. Точно также не согласно с истиной было бы утверждать, что равноправная совместная работа с евреями в целом принесла человечеству вред. Можно, пожалуй, даже сказать, что до настоящего времени она была полезной. За успех нельзя ни осуждать, ни обвинять. Если в данном случае можно говорить о нравственности, то только в отношении использования успешных достижений.

В этом и заключается центр тяжести всего вопроса: в праве ли евреи поступать так, как они поступали до настоящего времени, или, напротив, их долг перед человечеством сделать иное употребление из достигнутого положения?